- Жители острова Каффолос вешают своих умирающих друзей на деревьях. Пусть лучше их съедят не мерзкие земляные черви, а птицы, ангелы Божии, считают они. - Магга завороженно слушала. - А на другом острове под названием Тракода люди питаются ползучими змеями. Живут эти люди в пещерах, человеческого языка не знают и только шипят по-змеиному.
- Неужто такое возможно?
- В подлунном мире возможно все.
- Как говорит Хендинг.
Они дружно рассмеялись. Выражения "как говорит Хендинг" или "молвил Хендинг" давно стали у лондонцев расхожими, ими обыкновенно завершали острую шутку или мудрую пословицу. Излюбленными стали такие присловья: "У покойников друзей нет, молвил Хендинг", "Никогда не признавайся недругу, что у тебя болит нога, молвил Хендинг" и "Хендинг говорит: лучше яблоко отдать, чем его съесть".
Магга опустила руку в воду, на волю течения.
- Знаете, как поймать рыбку пальцами? - спросил Рослер. Магга поспешно выдернула руку из воды, будто вторглась в чужие владения и ее застигли на месте. - Возьмите шафрана и ладана, перемешайте и смесью натрите палец, на котором носите золотое кольцо.
- Вот этот?
- Да. Обмойте палец возле обоих берегов реки. Рыбки сами приплывут к вам в руки.
- Неужто правда, Гилберт?
- Кто смолоду что-то узнает, не забудет никогда.
- Молвил Хендинг.
Баржа проплыла под деревянным мостом, по всей видимости, старинной постройки. Мореход запел:
Я заяц, а не олень-самец,
Если я не сбегу, то мне - капец.
Умру от одного хлопка:
Сердчишко - дрянь и дубовая башка.
Допев песенку, мореход стал мурлыкать себе под нос ее мотив. Они миновали еще одну мельницу, на западном берегу. В запруде на солнце поблескивали клювы уток, то и дело нырявших за добычей. Мореход продолжил свои невероятные истории: про безголовых людей, у которых прямо из спины торчат глаза и рты; про племя людей с такими огромными ушами, что они волочатся по земле; про африканских карликов, которые питаются одним только запахом диких яблок, и если карлики уйдут так далеко, что не учуют яблочный запах, то умрут. Поведал он Магге про море во владениях короля-священника Джона: в море том нет ни капли воды, одни только соль да галечник, однако же там, как в прочих морях, приливы сменяются отливами, порой подымается волнение, а штиля не бывает никогда. Далеко-далеко есть край, где царит вечная тьма; жители соседних стран боятся даже сунуться туда, однако до них долетают людские голоса, перезвон колоколов и ржание лошадей. И никому не ведомо, что за народ там обитает.
- Точь-в-точь как в Лондоне. Если бы здесь такая же темень настала. Вот вчера ночью пал непроглядный туман. Ни зги не видать было.
Они подплыли к берегу возле святого колодца Чад. В каменную часовенку гуськом входили богомольцы и так же гуськом выходили из нее; Гилберт приветственно помахал им рукой. Кое-кто махнул в ответ, а одна молодая женщина даже воздела свой костыль. Шедший следом за нею монах Джолланд из аббатства Бермондзи, перебирая четки, читал молитвы.
- Трудна дорога в рай, - заметил Гилберт.
- Удивляюсь, как это вы туда еще не сплавали.
- Ну, нет. Живым ни одному смертному в рай не попасть, хотя многие пытались. Оттуда текут бурные реки, мчатся по склонам страшно крутым и таким высоким, что ни один корабль ни под парусом, ни на веслах не поднимется по ним вверх. Вода ревет, как дикий зверь, и за этим ревом моряки на судне не слышат друг друга. Многие гибли, обессилев в борьбе с могучими волнами. Другие глохли от страшного шума. Некоторые падали за борт и там находили погибель.
- Добродетельная жизнь скорее приведет в райские кущи.
- Оно вроде бы так, Магга. Но кто сумеет остаться безупречно добродетельным на этой грешной земле?
Баржа проплыла мимо церкви Сент-Панкрас, где был заложен алтарь св. Августина, и теперь приближалась к древнему, сильно поредевшему лесу. Здесь в изобилии росли рябина глоговина, вороний глаз четырехлистный и ветреница дубравная. Лондонцы по-прежнему валили выжившие в северных широтах деревья на бревна и доски. В нескольких ярдах от борта мореход приметил в реке большую колоду, но, подведя баржу ближе, воскликнул:
- Вот те на!
Колода оказалась трупом мужчины. Гилберт шестом подвел тело к борту и стал вытаскивать на палубу. Сидевший на корме парнишка вскочил и, перепрыгивая через мешки с углем, рванулся посмотреть на неожиданную находку. Магга и Гилберт вгляделись в разбухшее лицо с синевато-багровыми кровоподтеками. Магга перекрестилась и забормотала:
- Молю Тебя, Господи, прими душу раба Твоего…
Утром того же дня, едва под лучами восходящего солнца заалели вершины деревьев, в кентистонский лес въехал Томас Гантер. Полученное накануне письмо разожгло его любопытство: послание было полно намеков, но крайне туманных. Неужто его послал сам Майлз Вавасур? А может, Бого, судебный пристав, надумал открыть новые подробности?
Конские копыта глухо стучали по земле. Пригибаясь к луке, Гантер подныривал под раскидистые ветви деревьев. Начал накрапывать дождь, капли забарабанили по листве и папоротнику. Лекарь ехал под сумрачным зеленым пологом, в котором изредка попадались светлые прогалины. Кое-где в редколесье и на полянах клочьями висел туман, и чистые птичьи трели создавали, по выражению его любимого поэта, "приют блаженства".
Уильям Эксмью уже сидел, нахохлившись, под вековым дубом и, прикрыв плащом кинжал, поджидал Гантера. Заслышав стук копыт, он нащупал рукоять, крепко сжал ее и, когда лошадь поравнялась с ним, вскочил и гаркнул во все горло:
- Стой!
Лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока. Эксмью ударил ее кинжалом в бок, - взревев от боли, она поскакала прочь.
- Увидишь меня и сразу узнаешь! - крикнул Эксмью.
Гантер не отвечал; он был слишком потрясен происшедшим. При падении он сильно ушиб левое бедро и повредил запястье.
- Узнал? - спросил Эксмью.
- Я вас в жизни в глаза не видел, - ответил Гантер и заплакал от боли.
- А вот я тебя видел, лекарь. Вернее, нюхом учуял. Все твои уловки знаю.
- Что я вам сделал?
- Как это вы, лекаришки, говорите? Лечить или убить? Разрешить жить или порешить? Заживить или навредить? Да уж, ты был близок к тому, чтобы навредить всем.
- Я в толк не…
- Я - за Генри, который скоро станет высшей властью. Ради него мы делали свое дело.
- Дело? Какое?
- Ты болтал про церкви. Трепал языком про круги. Ты не заживлял. Ты вредил.
Тут до Гантера стало доходить, о чем речь.
- Так Бого сам видел круги.
- Это для отвода глаз. Шутки ради. Словом, игра. Зато все эти безумцы, называющие себя "избранными", жутко возбудились. И разъярили народ. Разве ты не помнишь, как в Святом Писании сказано: опрежь творения обязательно приходит хаос. - Он расхохотался. - Но теперь, когда Ричарда больше нет, мы начнем все сначала. - Подняв кинжал, он наклонился к Гантеру. - А для некоторых Судный день уже наступает. Вот тебе, лекарь, за твое любопытство.
И одним движением перерезал Гантеру горло. Затем обтер клинок плащом и сунул в ножны. После чего поволок труп по мху и зарослям папоротника к реке. В этом месте Флит был особенно глубок и быстр. [18] Эксмью скатил тело с берега, и оно тихо соскользнуло в воду. Когда несколько часов спустя Магга и Гилберт выловили из реки труп Томаса Гантера, черты его лица еще не изменились.
Глава двадцать первая
Рассказ священника
В часовне Вестминстерского дворца Джон Феррур перебирал четки и читал молитвы. Человек преклонного возраста, серьезный и очень набожный, он восемнадцать лет был духовником Генри Болингброка, с тех пор как в 1381 году, во время крестьянского бунта, он, священник Тауэра, спас Болингброку жизнь.
Пятнадцатилетний подросток укрылся в Тауэре, в башне Бичем, где располагались каменные "покои" для высокородных узников. Ферруру было поручено утешать и наставлять паренька.
- Давид подтверждает это словами laqueum paraverunt pedibus meis, то есть "они подготовили путы для ног моих", - втолковывал он. - Ты попал в беду, так будь осмотрителен. И дальше Давид признается: "День и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех мой". Вину, стало быть, можно снять. - К чему эти разговоры про Давида, когда перед тобою несчастный Генри? Как мне избежать жестокости и заточения? Гонители мои свирепы и беспощадны.
Сквозь узкие окна - не окна, а бойницы для лучников, - было видно, как бунтовщики бегут к Тауэру. Их сторонники, до поры до времени таившиеся, даже стали опускать мост через ров, но от нетерпения многие мятежники бросались вплавь. Внутри послышались встревоженные голоса, потом отчаянные крики о помощи. Молодой король Ричард уже выехал из крепости на переговоры с зачинщиками мятежа. Тем временем распоясавшиеся повстанцы принялись грабить и убивать оставшихся в Тауэре людей. Феррур ясно слышал тяжелые шаги на винтовой лестнице: кто-то взбирался в башню. Священник стянул с юного Болингброка дорогой расшитый камзол и ножом изрезал его в клочья. Затем кусочком угля намарал черные пятна на шее и руках Генри. Паренек заплакал и ладонями заслонил лицо, словно пытался скрыть свой новый пугающий облик. На полу валялся набитый соломою тюфяк. Феррур попросил Генри лечь на него и молиться.
- Положись на беспредельную милость Господа, - только и сказал он, поле чего отворил тяжелую деревянную дверь и вышел на каменную площадку лестницы.
Снизу доносились рев и крики, но слов было не разобрать; через мгновение перед священником появился высокий мужчина в ветхом камзоле, с мечом наготове. Феррур протянул к нему руки:
- Храни тебя Христос. Мы надеемся, что нас вызволят из заточения.
Тут подоспели еще два бунтовщика.
- Кто это у тебя? - спросил один, вглядываясь в неподвижно лежащего на тюфяке Генри. - Что за мышонок?
- Это сын бедного узника, которого король повелел замуровать в крепости. Ему удалось сбежать, а несчастный мальчик остался, он смертельно болен. Подойдите поближе. Сами увидите страшные пятна.
Те не двинулись с места.
- Признаки смерти?
- Ее самой.
- Убить его - вот лучшее лекарство.
- О, любезные господа мои… - Эти слова явно обрадовали всю троицу. - Подумайте хорошенько. Вспомните, чем грозит страшный грех убийства, какое это богомерзкое преступление. Оно равносильно полному отречению от Бога. Ну же. - Он протянул к ним руку, но они отшатнулись. - Подойдите к горемычному сироте. Убейте агнца. Пусть растет в ваших душах смердящая куча грехов. А потом убейте и меня, ибо отпускать их вам я не стану. Пусть эта кровь жжет вам руки. И запомните: никто не знает, когда ваши беззащитные души предстанут пред Ним; быть может, очень скоро.
Его красноречие поколебало решимость незваных гостей. Они плюнули на пол, переглянулись и двинулись по лестнице обратно вниз. Дверь распахнулась, Генри выбежал на площадку и обнял своего спасителя.
Так Джон Феррур стал духовником молодого вельможи. Долгие восемнадцать лет, полные интриг и мятежей, мира и войн, он слушал голос совести Болингброка. Тот шепотом признавался ему в алчности и зависти; в том, что изнасиловал молоденькую девушку и в приступе гнева заколол своего давнего сторонника. Но того, что случилось всего два часа назад, Феррур предположить не мог: парламент провозгласил его господина и подопечного королем Англии. Из дверей Вестминстерского зала неслись приветственные клики. Феррур прижал четки к груди с такой силой, что боль обожгла пальцы. Генри получил трон не по праву помазанника Божьего, а в результате мятежа, силой оружия. Сам он в этом не признался, лишь пробормотал духовнику что-то невнятное о гибели королевства и принятых Ричардом плохих законах. Еще толковал о своем долге перед родиной, но ни разу не обмолвился об алчности и честолюбии, толкавших его на грешные дела. Феррур же видел его насквозь, он знал, какая бездна греховности таится в душе Генри. И если он, Феррур, будет хранить тайну исповеди, не впадет ли он сам в смертный грех? Не обернется ли его молчание благословением новому королю, не нарушат ли они оба закон Божий?
Рядом преклонил колена еще кто-то. Феррур сразу почувствовал, что человека томит тревога и отягощенная грехами совесть. Кто он? Ведь стража Генри его не задержала, пропустила в часовню. Феррур повернул голову и узнал Майлза Вавасура: многоопытный барристер не раз представлял интересы Болингброка в процессах, связанных с ленными поместьями и выделением вдовьей части наследства.
- Тяжко мне, святой отец. Я сейчас один-одинешенек, как в тот день, когда родился на свет.
- Хотите мне исповедаться?
- Да. Хочу облегчить душу, чтобы не страшиться последнего часа.
- Вenedicite fili mi Domine. - И, приступая к исповеди, Феррур опустил на глаза капюшон. - Искренне ли ты раскаиваешься?
- Да, святой отец.
- Скорбишь ли оттого, что заслуживаешь осуждения за грехи свои?
- Да, скорблю.
- Веришь ли, что Христос милосердный простит тебя?
- Верю.
- Обещаешь ли также приложить силы, дабы искупить свои грехи и загладить вину праведными делами, угодными Господу?
- Да, святой отец.
- Тогда покайся, сын мой, от чистого сердца.
- О, благочестивый святой отец, с чего мне начать? - Вавасур понурил голову. - По простоте душевной я вел дружбу с дурными людьми. А теперь они терзают меня самым подлым образом, я потерял покой.
И Вавасур поведал священнику об избранных. Признался, что давно о них знал, но молчал, надеясь спасти своего друга Уильяма Эксмью. Однако теперь ему ясно, что именно помощник настоятеля Сент-Бартоломью ими и заправляет. При этом барристер ни разу не упомянул общества под названием "Доминус". Ни один священник не должен был знать, как именно "Доминус" подстрекал народ к беспорядкам и осквернению святынь, чтобы под шумок передать трон новому королю, - ведь такое признание было бы равносильно предательству, ибо раскрывало бы самые сокровенные тайны Генри Болингброка. А гнев нового короля сулил одно: смерть.
В то утро, когда Вавасур, оседлав коня, отправился в Вестминстерский зал на заседание, у него и мысли не было исповедоваться. Но возле здания капитула к нему наперерез бросился с криком ученый книжник Эмнот Халлинг:
- Враги завлекли вас в свои сети, но вы этого не видите!
Вавасур натянул поводья, конь стал.
- Как это понимать?
- Клянусь, сэр Майлз, это чистая правда. Один человек плетет против вас заговор.
- Ты серьезно или шутишь?
- Еще как серьезно: речь идет о жизни и смерти. Барристер сделал движение, будто собрался развернуть коня.
- Либо вы меня выслушаете, либо я пойду своей дорогой, - твердо сказал Халлинг.
- Погоди. О ком ты толкуешь?
- Об Уильяме Эксмью.
- Об Эксмью? Он же…
- Член вашего тайного собрания? Я так и думал. Барристер спешился. Теперь Эмнот Халлинг догадался, что связывало Эксмью с участниками того ночного сборища в круглой башне.
- Ничего плохого в товарищеских отношениях нет, - произнес Вавасур. - А каждое доказательство должно быть подтверждено самое меньшее двумя свидетелями.
- Знаю, вы глубоко изучили законы, но истина лежит еще глубже. Эксмью поручил мне умертвить вас ядом. Он вам не доверяет, опасается, что вы выдадите его secreta secretorum.
- Лев всегда подкарауливает добычу в засаде.
- Он не лев. Он - улыбчивый лицемер, прячущий под сутаной нож. Мысли и мечты у него черные. Уж я-то знаю.
- Скажи-ка мне вот что. Ты сам принадлежишь к избранным?
- Стало быть, вам о нас известно? - в ответ барристер молча закивал головой. - Это затея Эксмью. Он все время подыгрывал и тем, и другим.
Халлинг понял, что его подозрения оправдываются: по распоряжению неких высокородных персон Эксмью с самого начала вел избранных в ловушку и очень скоро их предаст. Испугался Халлинг и за собственную жизнь. Если он прикончит Вавасура, его самого обвинят в тяжком преступлении и возьмут под стражу. В любом случае победа будет за Эксмью.
- Ответь мне на один вопрос: зачем ему добиваться моей смерти?
- Он подозревает, что вы как-то связаны с неким болтливым лекарем по имени Гантер. Во всяком случае, так я понял из его слов.
- Но лекарь-то мертв, - обронил Вавасур.
- Что?! Откуда вы знаете?
- Его тело выловили из Флита; голова вся в синяках от жестоких побоев.
- Не может быть! А кто нашел?
- Труп привезли из Кентистона на лошади. Коронер его легко опознал. Лекарь же был связан со всеми, кто занимается расследованием смертных случаев. Раньше он потрошил многих, а теперь сам выпотрошен, - не без удовлетворения заключил барристер.
- Его дух оставил телесную оболочку?
- Молодые умники теперь так выражаются? - Не дожидаясь ответа, Вавасур добавил: - Тот, кто его угробил, исчез. Без следа.
- Поверьте, сэр, это дело рук Эксмью. Вот уж истинный злодей. Вину за убийство он, несомненно, постарается свалить на вас. Вы - человек умный, зрением, слухом, чутьем не обделены. Судите сами. Если он вознамерился вас уничтожить, лучшего способа не найти.
- Пока что я не знаю, где он, но доберусь до него непременно.