К вящей славе человечества существует первая и единственная за всю историю страна денег - и у меня нет выше и почтеннее дани, которую я отдаю Америке: это страна разума, справедливости, свободы, производства, достижений. Впервые разум человеческий и деньги освобождены, и нет уже состояний, добытых завоеваниями, но есть только состояния заработанные, и вместо меченосцев и рабов появился настоящий создатель богатства, величайший работник, высочайший тип человека - человек, который сделал себя сам - американский промышленник.
Если вы попросите меня назвать важнейшую отличительную черту американцев, я изберу - потому что он включает все прочие - тот факт, что они - люди, создавшие выражение "делать деньги". Ни один другой язык или нация никогда не использовали это словосочетание. Люди всегда думали о богатстве как о постоянном количестве, его захватывали, выпрашивали, наследовали, делили, грабили или получали за счет преимущества. Американцы были первыми, кто поняли, что богатство дулжно создавать. Слова "делать деньги" содержат квинтэссенцию человеческой морали.
И все-таки за эти слова американцев осуждают загнивающие культуры континентов-грабителей. Сейчас кредо грабителей заставляет вас защищать ваши высочайшие достижения как позорное клеймо, ваше процветание как вину, самых великих ваших людей, промышленников, как мерзавцев, а ваши великолепные заводы как продукт и собственность мускульного труда, труда подневольных, управляемых кнутом рабов, как те, что строили египетские пирамиды. Этим подлецы, которые с самодовольной ухмылкой заявляют, что не видят разницы между властью доллара и властью кнута, следовало бы испытать ее на собственной шкуре. Я думаю, так и случится.
Если вы не откроете для себя той истины, что деньги - корень все доброго, что есть в мире, вы придете к собственному разрушению. Когда деньги станут инструментом отношений между людьми, человек станет инструментом человека. Выбирайте: кровь, кнут и оружие или доллары, другого не дано, и ваше время истекает.
Франсиско не смотрел на Риардена, пока говорил, но в тот момент, когда он закончил, его глаза взглянули на него в упор. Хэнк стоял молча, не видя ничего, кроме Франсиско, окруженного сердитыми людьми.
Некоторые люди слушали его, но сейчас поспешили уйти. Были и те, кто восклицал: "Это ужасно!" или "Это неправда!" и "Какие порочные и самовлюбленные заявления!" громко и в то же время осторожно, словно хотели, чтобы их услышали стоящие рядом, но надеялись, что их не услышит Франсиско.
- Сеньор д’Анкония, - заявила женщина с серьгами, - я с вами не согласна!
- Если вы сможете опровергнуть хоть одно из моих заявлений, мадам, я с благодарностью вас выслушаю.
- О, я не могу вас опровергнуть. У меня нет ответов, мой разум устроен не так, и я не вижу в ваших словах правоты, поэтому знаю, что вы не правы.
- Откуда вам это известно?
- Я это чувствую. Я руководствуюсь не умом, а сердцем. Вы, должно быть, сильны в логике, но совершенно бессердечны.
- Мадам, когда мы видим вокруг людей, умирающих с голоду, ваше сердце ничем не поможет. А я достаточно бессердечен и скажу, что если вы воскликнете: "Я этого не знала!", вам этого никогда не простят.
Женщина пошла прочь, тряся щеками и бормоча дрожащим голосом:
- Что за нелепые разговоры для вечеринки!
Осанистый мужчина с глазами навыкате громко произнес тоном натужного веселья, предполагающего, что его слова не воспримут как неприятные:
- Если вы действительно так относитесь к деньгах, сеньор, я очень рад тому, что обладаю значительным пакетом акций "Д’Анкония Коппер".
- Рекомендую вам подумать хорошенько, - угрюмо ответил Франсиско.
Риарден рванулся к нему, и Франсиско, который, казалось, и не глядел в его сторону, сразу двинулся ему навстречу, словно окружающих не существовало вовсе.
- Привет, - улыбаясь, сказал Риарден, просто и легко, как другу детства.
Он увидел, как его улыбка отразилась на лице Франсиско.
- Привет.
- Я хочу поговорить с тобой.
- А с кем, ты думаешь, я говорил последние четверть часа?
Риарден засмеялся.
- Я и не думал, что ты меня заметил.
- Заметил, когда вошел, что ты - один из двоих в этом зале, которые рады меня видеть.
- Не слишком ли ты самоуверен?
- Нет, я благодарный.
- А кто второй рад тебя видеть?
- Женщина, - пожав плечами, легко ответил Франсиско.
Риарден заметил, что Франсиско так естественно увел его от группы людей, стоявших у балюстрады, что никто из них и не догадался, что это сделано намеренно.
- Не ожидал тебя здесь увидеть, - начал Франсиско. - Не нужно было тебе приходить на этот прием.
- Почему?
- Могу я узнать, что заставило тебя придти?
- Моя жена горела желанием принять приглашение.
- Прости, возможно, это прозвучит грубовато, но было бы гораздо более пристойно и менее опасно, если бы она попросила тебя взять ее в тур по публичным домам.
- О какой опасности ты говоришь?
- Мистер Риарден, вы не знаете, каким образом здешняя публика делает бизнес, и как она истолкует ваше присутствие здесь. Это по вашим, а не по их правилам воспользоваться гостеприимством значит проявить добрую волю, признать, что вы и хозяин находитесь в цивилизованных отношениях. Не бросайте им таких кусков.
- Тогда почему ты сюда пришел?
Франсиско весело пожал плечами.
- То, что делаю я, ничего не значит. Я просто завсегдатай вечеринок.
- И что ты делаешь на этой вечеринке?
- Подыскиваю добычу.
- Нашел?
Франсиско неожиданно посерьезнел и ответил серьезно, почти торжественно:
- Да, и, думаю, она будет моим самым блестящим триумфом.
У Риардена непроизвольно вырвались гневные слова, в них звучал не упрек, а, скорее, отчаянье:
- Как ты можешь растрачивать себя на такое?
Легкая тень улыбки, словно отдаленный огонек, зажглась во взгляде Франсиско, когда он спросил:
- Не хотите ли вы признаться в том, что вас это заботит?
- Ты услышишь признания и похуже, если они тебе нужны. До того как я с тобой познакомился, я недоумевал, как ты можешь пускать на ветер такое большое состояние. Теперь стало хуже, потому что я не могу презирать тебя, как прежде, а вопрос стоит пострашнее: как ты можешь тратить впустую свой мозг?
- Не думаю, что прямо сейчас я трачу его впустую.
- Не знаю, что в жизни ты хоть немного ценишь, но хочу сказать тебе то, что не говорил никому. Помнишь, когда я с тобой познакомился, ты заявил, что хочешь отплатить мне добром?
В глазах Франсиско не осталось и следа веселья, Риарден еще никогда не видел у него такого серьезного и почтительного взгляда.
- Да, мистер Риарден, - тихо произнес он.
- Я ответил, что не нуждаюсь в этом, и оскорбил тебя своим ответом. Хорошо, ты победил. Твоя сегодняшняя речь ведь предназначалась мне, не так ли?
- Да, мистер Риарден.
- Это больше чем благодарность, и она была мне нужна. Это больше чем признательность, в которой я тоже нуждался. Это было больше, чем любые слова, мне понадобятся дни, дабы обдумать все, что ты мне дал, но одно я знаю уже сейчас: мне это нужно. Я никогда не делал подобных признаний, потому что никогда никого не просил о помощи. Если это тебя развлечет, знай, я был рад тебя видеть. Если хочешь, можешь над этим посмеяться.
- На это может уйти несколько лет, но я докажу вам, что есть вещи, над которыми я не смеюсь.
- Докажи это прямо сейчас, ответь на вопрос: почему ты сам не следуешь тому, что проповедуешь?
- Вы в этом уверены?
- Если то, что ты говорил, правда, если ты настолько велик, что понимаешь это, ты уже должен был бы стать ведущим промышленником мира.
Франсиско ответил мрачно, теми же словами, что сказал дородному мужчине, но со странной бережной ноткой в голосе:
- Советую вам подумать дважды, мистер Риарден.
- Я думал о тебе больше, чем могу признаться. И не нашел ответа.
- Попробую намекнуть: если все, что я говорил, правда, кто в этом зале самый большой преступник?
- Полагаю, Джеймс Таггерт?
- Нет, мистер Риарден, не Джеймс Таггерт. Но вы сами можете определить преступление и вычислить преступника.
- Несколько лет назад я сказал бы, что это ты. Я и сейчас думаю, что должен так ответить. Но я почти согласен с той глупой женщиной, заметившей тебе: все во мне говорит о том, что ты преступник, и все же я не могу в это поверить.
- Вы совершаете ту же ошибку, что и глупая женщина, мистер Риарден, только в более благородной форме.
- Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду не только ваше мнение обо мне. Та женщина и все ей подобные избегают мыслей о добре. Вы же отгоняете от себя мысли, которые считаете злом. Они так поступают потому, что хотят избежать усилий. Вы - потому что не позволяете себе принимать одолжения. Они любой ценой потакают всем своим эмоциям. Вы приносите их в жертву при первой возможности. Они ничего не хотят терпеть. Вы готовы вытерпеть все. Они уходят от ответственности. Вы принимаете ее на себя. Но разве вы не видите, по сути, ошибка одна и та же? Каждый ваш отказ признать реальность приведет к ужасным последствиям. Нет плохих мыслей, кроме одной: отказа от мыслей. Не пренебрегайте своими желаниями, мистер Риарден. Не приносите их в жертву. Изучайте их причины. Существует предел тому, что вы в состоянии вынести.
- Как ты узнал это обо мне?
- Однажды я совершал те же ошибки. Но это продолжалось недолго.
- Я пожелал бы себе того же. - начал Риарден, но тут же оборвал себя.
Франсиско улыбнулся.
- Боитесь пожелать, мистер Риарден?
- Я желал бы позволить себе любить тебя так сильно, как только могу.
- Я… - Франсиско умолк, Риарден заметил в его взгляде чувство, которое не мог объяснить, но не сомневался в том, что это боль. Он впервые видел, чтобы Франсиско колебался. - Мистер Риарден, вы владеете акциями "Д’Анкония Коппер"?
- Нет, - растерянно ответил Риарден.
- Придет день, и вы узнаете, какую измену я совершаю прямо сейчас, но… Не покупайте акции "Д’Анкония Коппер". Не имейте никаких дел с "Д’Анкония Коппер".
- Почему?
- Когда вы узнаете все, вы поймете, есть ли на свете что-то или кто-то, имеющие для меня значение, и… и как много оно… он… или она для меня значит.
Риарден нахмурился, он что-то припоминал.
- Я не стану работать с твоей компанией. Разве ты не назвал их людьми двойных стандартов? Разве не вы - те грабители, которые разбогатели прямо сейчас, благодаря директивам?
Необъяснимым образом его слова не оскорбили Франсиско, на его лицо вернулось выражение уверенности.
- Вы думаете, что это я выторговал эти директивы у плановиков-грабителей?
- Если не ты, то кто это сделал?
- Мои попутчики.
- Без твоего согласия?
- Без моего ведома.
- Мне стыдно признаться, как сильно я хочу тебе верить, но сейчас это невозможно доказать.
- Разве? Я докажу вам это в ближайшие пятнадцать минут.
- Каким образом? Факт остается фактом, благодаря директивам ты получил прибыли больше всех.
- Это верно. Я получил прибыли больше, чем мистер Моуч и его банда могли вообразить. После стольких лет работы они дали мне тот шанс, который был мне необходим.
- Ты похваляешься?
- Вот именно! - Риарден не верил своим глазам, но взгляд Франсиско блистал, это был не взгляд праздного гуляки, а взгляд человека действия. - Мистер Риарден, вы знаете, где большинство этих новых аристократов хранят свои тайные деньги? Вы знаете, куда эти стервятники "равной доли" инвестировали большую часть своих прибылей от твоего металла?
- Нет, но.
- В акции "Д’Анкония Коппер". Безопасно, за пределами страны. "Д’Анкония Коппер" - старая, непоколебимая компания, настолько богатая, что выдержит еще три столетия мародерства. Ею управляет плейбой-декадент, которому на все наплевать, который позволяет использовать свою собственность любым понравившимся им способом и продолжает делать для них деньги - автоматически, как делали его предки. Что может быть лучше для мародеров, мистер Риарден? Вот только одну-единственную мелочь они упустили.
Риарден пристально смотрел на него.
- К чему вы ведете?
Франсиско неожиданно расхохотался:
- Бедные спекулянты риарден-металлом! Вы же не хотели, чтобы они потеряли деньги, которые вы для них сделали, мистер Риарден? Но бывают несчастные случаи, знаете, как говорят: человек - всего лишь игрушка в руках природы. Например, случится пожар в рудных доках Вальпараисо завтра утром, пожар, который разрушит их до основания вместе с половиной портовых построек. Который теперь час, мистер Риарден? Ох, кажется, я перепутал время. Завтра, после полудня, случится подвижка породы в шахтах "Д’Анкония Коппер" в Орано - жертв нет, потерь нет, за исключением самих шахт. Обнаружится, что шахты были обречены, так как месяцами эксплуатировались неправильно, да и чего еще ожидать от руководителя-плейбоя? Огромные запасы меди будут похоронены под многотонными завалами горных пород, откуда "Д’Анкония Коппер" не сможет их достать в ближайшие года три. А народное государство вообще никогда их не достанет. Когда держатели акций станут разбираться в произошедшем, они обнаружат, что копи в Кампосе, в Сан-Феликсе, в Лас-Харасе эксплуатировались по точно такой же схеме и придут в негодность всего через год, просто плейбой подделал бухгалтерские книги и скрыл это от газетчиков.
Сказать вам, что они обнаружат в литейном производстве "Д’Анкония Коппер"? Или узнают о флотилии, перевозившей металл? Но все эти открытия не принесут держателям акций добра, потому что акции "Д’Анкония Коппер" рухнут завтра утром, взорвутся, как электрическая лампочка, брошенная в бетонную стену, рухнут, как скоростной лифт, разбрызгав ошметки попутчиков по всем сточным канавам!
Победные ноты в голосе Франсиско заглушил настоящий грохот: Риарден расхохотался.
Риарден не помнил, как долго это продолжалось: он будто перенесся в другую реальность, а второй приступ вернул его обратно. Когда он опомнился, словно придя в себя от действия наркотика, у него осталось единственное чувство - чувство полной свободы, никогда не испытанное им прежде. "Совсем как во время пожара на нефтяных приисках Уайэтта, - подумал он.
Оказывается, он отшатнулся от Франсиско, который пристально смотрел на него, и уже довольно давно.
- Нет плохих мыслей, мистер Риарден, кроме отказа от мыслей.
- Нет, - Риарден почти шептал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать, - если это - ключ к тебе, не жди, что я буду аплодировать… у тебя не хватило сил, чтобы бороться с ними… ты выбрал самый легкий и самый порочный путь… предумышленное разрушение… разрушение того, что ты не создавал, и с чем не можешь состязаться.
- Об этом вы не прочтете в завтрашних газетах. Не было никакого предумышленного разрушения. Все произошло вследствие банальной, объяснимой, доказанной некомпетенции. За некомпетенцию сейчас не наказывают, не так ли? Парни в Буэнос-Айресе и ребята в Сантьяго, возможно, захотят выдать мне субсидию в качестве утешения и вознаграждения. Все-таки остался приличный кусок компании "Д’Анкония Коппер", хоть большая ее часть отправилась к праотцам. Никто не скажет, что я сделал это намеренно. А вы можете думать все, что пожелаете.
- Я думаю, что вы - самый большой преступник в этом зале, - спокойно и устало ответил Риарден. Даже его гнев испарился, он не чувствовал ничего, кроме опустошения, ставшего следствием гибели большой надежды. - Я думаю, что вы даже хуже, чем я мог предполагать…
Франсиско посмотрел на него со странной безоблачной полуулыбкой, с безмятежностью победы над болью и ничего не ответил.
Их молчание позволило услышать голоса двоих мужчин, стоявших в нескольких шагах, и они повернулись, чтобы посмотреть на говоривших.
Приземистый пожилой мужчина явно относился к типу добросовестных бизнесменов. Его официальный костюм хорошего качества, пошитый лет двадцать назад, вышел из моды и слегка позеленел по швам, хоть и нечасто его приходилось надевать. Запонки на сорочке были слишком крупные, но их размер явно говорил о том, что эти затейливые произведения ручного труда - часть наследства; сделанные в давние времена, они перешли к нынешнему владельцу от предков, вместе с бизнесом. Его лицо в наши дни выдавало честного человека: на нем читалось смущение. Он смотрел на своего компаньона, добросовестно и безнадежно пытаясь понять.
Его лоснящийся собеседник, помоложе и погрузнее, с выпяченной грудью и торчащими щетинками усиков, говорил с ним покровительственным тоном со скучающим видом:
- Ну, не знаю. Вы все жалуетесь на растущие цены, сейчас это стало общим местом, обычный скулеж людей, чьи прибыли немного снизились. Я не знаю, посмотрим, нужно подумать, разрешим мы вам получить немного прибыли или не разрешим.
Риарден глянул на Франсиско и увидел лицо, сломавшее его представление о том, что может сделать с человеком сильное чувство: более безжалостного выражения он не встречал никогда в жизни. Он всегда считал себя жестоким, но не знал, что ему далеко до этого свирепого, неумолимого человека, мертвого для всех чувств, кроме справедливости. Неважно, что еще наполняет этого человека, подумал Риарден, тот, кто способен переживать подобное, уже гигант.
Наваждение длилось всего мгновение. Лицо Франсиско стало бесстрастным, голос - спокойным:
- Я передумал, мистер Риарден. Я рад, что вы пришли на эту вечеринку. Я хочу, чтобы вы это видели.
И неожиданно повысив голос, Франсиско игривым, распущенным колким тоном абсолютно безответственного человека сказал:
- Не могли бы вы ссудить мне денег, мистер Риарден? Я попал в весьма затруднительное положение. Мне необходимо раздобыть капиталец, прямо сейчас, пока не открылась биржа, потому что иначе я…
Ему не пришлось продолжать, потому что тот самый толстячок с щетинкой усиков уже вцепился в его руку.
Риарден не мог поверить, что человек способен в мгновение ока измениться в объемах, но он ясно видел, что толстячок уменьшился и в весе, и в объеме, его формы съежились, словно из него выпустили воздух, и тот, кто только что был высокомерным деспотом, внезапно превратился в жалкий кусок отбросов.
- Что… что-то случилось, сеньор д’Анкония? Я имею в виду… на бирже?
Франсиско испуганно приложил к губам указательный палец.
- Тише, - прошептал он. - Ради Бога, тише!
Толстячок задрожал.
- Что-нибудь… не так?
- У вас, случайно, нет акций "Д’Анкония Коппер"?
Толстячок в ответ только кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
- О Господи, дело плохо! Хорошо, слушайте, я скажу вам, если вы дадите честное слово, что никому не расскажете. Вы же не хотите поднять панику.
- Честное слово… - пролепетал толстячок.
- Вам лучше всего как можно скорее бежать к вашему брокеру и продавать как можно быстрее, потому что у "Д’Анкония Коппер" дела идут не слишком хорошо, я пытаюсь достать деньги, но коли не сумею их добыть, вам повезет, если завтра утром вы сможете получить по десять центов на доллар… Ох, я и забыл, что вы не сможете связаться со своим брокером раньше завтрашнего утра, это ужасно, но…