- А теперь… громадное удовольствие… привилегия… без дальнейших церемоний, - бубнил труп Дугласа Джердана, - просить выдающегося докладчика… министра ее величества… сэра Джорджа Кобторна…
Снова послышались хлопки, доносившиеся откуда-то издалека, из их сна о жизни. Он постоял, шагнул вперед. Наконец воцарилась тишина - тишина сна, тишина смерти. "Господин председатель, друзья…" Заговорил ли он или ему приснилось, что он начал свою речь, - вот чего никогда не узнать. Это навсегда останется для него невыясненным.
В зале поднялся гул, вскоре перешедший в невообразимый гвалт. Репортеры за столами прессы, мужчины и женщины на трибуне, публика, сидевшая в передних рядах, - все вскочили на ноги, широко разевая рты и что-то восклицая. Потому что сэр Джордж Кобторн с остекленевшими глазами на белом, как бумага, лице, размахивая руками, словно безумный, орал:
- Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!
ЗАГАДОЧНЫЙ МИСТЕР СТРЕНБЕРРИ
Перевод В. Азова
- И вам спасибо, - сказала хозяйка с автоматической любезностью, свойственной людям ее профессии. Она подтолкнула ко мне шиллинг и четыре медяка, которые стали мокрыми, проделав это путешествие через стойку. - Да, тут у нас довольно тихо. Но погодка сегодня такая, что все сюда сбредутся, только для наших еще рановато. А кто там у нас в малом баре? - Вытянув толстую короткую шею, она посмотрела в сторону маленького зала, после чего доверительно сообщила: - Всего один клиент. Зато постоянный, по мне даже чересчур постоянный, мистер Стренберри.
Я опустил стакан и обернулся, чтобы посмотреть на улицу. В открытую дверь был виден лишь кусок мокрой дороги. Дождь теперь лил ровно и неторопливо, и было ясно, что он зарядил надолго, небо же стало еще более пасмурным.
- А кто такой этот мистер Стренберри? - спросил я просто от нечего делать. Мне было все равно, кто он такой.
Хозяйка слегка наклонилась вперед.
- Он учитель из школы, которая у дороги, - ответила она шепотом, явно довольная тем, что заинтриговала меня. - Он сюда приехал… постойте-ка… да уж года четыре как, а то и все пять. Из Лондона. Да-да, из Лондона, жил рядом с Хрустальным дворцом. Он сам мне сказал. Моя сестра тоже там неподалеку жила - двадцать годков.
Я промолчал, не зная, что говорить. Какая мне разница, где он жил? Поэтому я просто кивнул и стал набивать свою трубку.
В ее простодушных чуть вытаращенных глазах промелькнула легкая обида.
- Странный он, этот мистер Стренберри, - добавила она с чуть заметным презрением. - Чудной какой-то. Ей-богу чудной. Конечно, человек он умный, все-таки образованный, сами понимаете. А все ж таки какой-то странный.
- Чем же он странный? - вынужден был спросить я.
Она прикрыла рот рукой.
- Его жена бросила. Года два назад. И сыночка с собой забрала. Сказали, к родственникам, мол, уехала, так им все тут и поверили. На самом деле она его бросила. Собралась однажды утром и ушла, а с ней и мальчик. Славный такой мальчишка. И теперь он живет один, мистер Стренберри то есть. Попал человек вот в такой переплет, представляете? Вы только посмотрите, как он одет. Нет, долго ему тут не проучительствовать. В школе его уж несколько раз предупреждали, я точно знаю. И ведь их там тоже можно понять, верно?
Я послушно промямлил, что их действительно можно понять. Что в такой одежде и в таком переплете и при таких странностях ему и в самом деле долго не проучительствовать.
Хозяйка поджала губы и сокрушенно покачала головой.
- История известная. Стал чересчур увлекаться спиртным. Не скажу, что он напивается, до этого еще не дошло, а все ж таки перебирает, да, и больно часто сюда захаживает. Многие считают, что у нас одна забота - как бы напоить клиента. Я про тех, кто не любит этого дела, трезвенники всякие, - с горечью продолжала она, - вранье все это, наглое вранье! Хозяевам пивнушек и баров совсем ни к чему, чтобы клиенты перебирали. Уж я-то знаю. Да я сама несколько раз легонечко намекала мистеру Стренберри, чтобы он поосторожнее, да только он ноль внимания. И что тут поделаешь? Ведет он себя тихо, честь по чести, раз клиент желает, значит, ты должна ему налить, верно? Не скажешь ведь - вам уже хватит. Я вообще стараюсь лишнего не говорить. Только вы не думайте, что я считаю его странным из-за выпивки, это-то дело житейское. А вот вы бы послушали, что он говорит, и как… Это когда ему охота поговорить, правда, такое редко на него находит.
- Он что же, странно говорит? - машинально поинтересовался я, подумав, может, он действительно оригинал, этот их мистер Стренберри…
- Бывает, он ходит сюда неделю, а то и две, и от него словечка не дождешься, только "добрый вечер" да "спасибо", ведь держится он всегда, как джентльмен, этого у него не отнимешь, да. Так наши весельчаки стараются его расшевелить, поддразнивают, а он им - ни слова. Но иногда как вдруг разойдется, и ну молоть языком - не остановишь. И такое говорит, чего вы сроду не слыхивали! Мне-то самой его слушать некогда, да и неохота голову забивать всякой ерундой, но кое-что клиенты порассказывали. Конечно, зря эти охальники с ним так, может, у человека не все… - она выразительно постучала себя по лбу. - Вот я и говорю, что, может, из-за этих странностей у него и начались все беды, бросила жена, и дальше пошло-поехало. Кто знает его получше, чем я, они тоже так считают. И говорят, что он сам себе это устроил. А все равно его жалко, правда?
Она посмотрела на меня с похоронным видом, но тут же оживилась.
- Он сейчас как раз там, в малом баре, - сообщила она и засеменила к другому концу стойки, где два возчика требовали налить им по полпинты.
Я подошел к двери и немного там постоял, глядя на упорно ливший дождь. Похоже было, что еще верных полчаса придется здесь торчать. Поэтому я заказал пива и попросил хозяйку отнести его в маленький зальчик, где мистер Стренберри прятал свои странности от остальных завсегдатаев. Я побрел следом за нею и сел у окна, всего в нескольких шагах от мистера Стренберри.
Его стакан был почти пуст, а из уголка рта уныло свисала почти искуренная потухшая сигарета. Да и сам он весь был каким-то унылым. Долговязый, нескладный, реденькие седеющие волосы упали на лоб, нос длинный, с красноватым набрякшим кончиком, усы уныло обвисли, и даже челюсть вяло отвисла, словно бы от отчаянья. Взгляд - бессмысленный и туманный, как у закоренелого пьяницы.
- Скверная погода, - сказал я ему.
- Да. Погода дрянь, - высоким сипловатым голосом пробурчал он, и я подумал, что у него, наверное, постоянно такой недовольный тон.
Какое-то время мы молчали, и были слышны только шелест дождя на улице и голоса посетителей в большом зале. Я стал рассматривать сидящих за столами шотландских горцев и охотников, угощавших друг друга виски и портвейном.
- У вас есть спички? - спросил мистер Стренберри, похлопав себя по карманам.
Я протянул ему коробок и решил воспользоваться этой возможностью завязать более близкое знакомство. Ясно было, что его сигареты хватит на несколько затяжек, поэтому я протянул ему и портсигар.
- А тут у вас спокойно, - светски заметил я.
- В кои-то веки, - отозвался мистер Стренберри, и едва уловимое презрение мелькнуло в его взгляде. - Считайте, нам с вами повезло. В этом городе дураков больше, чем где бы то ни было, и все они обычно притаскиваются сюда. Свора идиотов с лужеными глотками. Я с ними не общаюсь, берегу голосовые связки. Они считают меня вроде как городским сумасшедшим. А мне плевать. - Он опустошил свой стакан, до последней капли, поставил его на столешницу и - резко отодвинул.
Я спешно допил свое пиво и сделал вид, что присматриваюсь к дождю.
- Минут пятнадцать точно еще придется здесь сидеть, - сказал я как бы между прочим. - Пожалуй, выпью еще. Не составите мне компанию?
Что-то пробормотав, он сказал, что с удовольствием, и вежливо поблагодарил.
Он заказал себе двойную порцию виски и немного содовой.
- Значит, по-вашему, здешние жители несколько глуповаты? - спросил я после того, как мы сделали по паре глотков. - Что ж, в маленьких городках это дело обычное.
- Ну да. Сплошь идиоты, - проворчал он. - Ни одного образованного человека. Но, в сущности, что такое образование? Фарс, больше ничего - просто фарс. Я прихожу сюда - должен же я куда-то ходить - сажусь в угол и молчу. Я знаю, что они все начинают думать при моем появлении. О, я видел, как они подталкивают друг друга, как подмигивают. Плевать. Было время, когда это все наверняка бы меня задело. А сейчас это не имеет никакого значения. В сущности, ничто не имеет значения.
Я мягко укорил его в чрезмерном пессимизме.
- Сам знаю, - буркнул он, мрачно глядя на меня. - Можете мне не говорить. Я вижу, вы человек мыслящий, это совсем другое дело. Но и вам лучше со мной не спорить, и я скажу вам, почему. Вы ведь не знаете того, что знаю я. О, меня ничуть не трогает, что они считают меня странным. Я и в самом деле немного не в себе. И вы бы стали таким же, если б увидели то, что видел я. А вот они бы не стали, потому что им не хватило бы ума…
Он умолк и пожал своими худыми покатыми плечами. На лице его появилось то особое упрямое выражение, какое часто бывает у слабых людей. Очевидно, он решил, что сказал слишком много.
Я был заинтригован.
- Не знаю, что именно вы имеете в виду, - осторожно начал я. - Наверное, вам пришлось пережить что-то весьма неприятное, но ведь каждому из нас иногда такое выпадает. - Я вопрошающе на него уставился.
- Да при чем тут это! - произнес он чуть повысив голос, на этот раз с некоторой надменностью. - Я совсем о другом. Впрочем, вам не понять, если я не расскажу. И даже если расскажу, совсем не обязательно, что вы поймете. Трудно это. Нечего и пытаться! - Он залпом допил свое виски.
- И все-таки хотелось бы послушать.
Некоторое время он с мрачным недоверчивым видом изучал мою физиономию, потом осмотрелся по сторонам и пригладил встопорщившиеся усы.
- Можно попросить у вас еще одну сигарету? - Раскурив ее, он выпустил облачко дыма и снова взглянул на меня.
- Я видел то, что больше никто никогда не видел, - сказал мистер Стренберри. - Я видел конец всего, всего этого. - Он обвел комнату рукой и горько усмехнулся. - Мы строим дома, фабрики, школы, больницы, церкви, пьем в барах, рожаем детей, гуляем в поле, - и всему этому, всей этой земной благодати настал конец. Вот что я увидел на мгновение. Все! Все! Конец!
- Похоже на светопреставление, - заметил я.
- Так это оно и было! - вскричал мистер Стренберри, и лицо его озарилось странным светом. - Во всяком случае, свелось к этому. С тех пор я не могу думать ни о чем другом. И вы бы тоже не могли, если бы побывали там. Я постоянно думаю об этом, снова и снова, я тысячи раз все это вспоминал! Вы знаете Оппертонскую пустошь? Знаете? Вот там это и произошло, года три назад. Всего три года. Я пошел туда прогуляться и поглядеть на птиц. Я очень интересовался птицами когда-то… Это теперь мне не до них. В общем, на этой пустоши обитают два-три очень редких вида. Помните, как там обычно бывает пустынно? И в тот день я там ни одного человека не встретил. Вот что самое поганое. Был бы там кто-то еще, может и…
Он осекся и, торопливо затянувшись, опустил руку с сигаретой на стол - и уставился невидящим взглядом перед собой. Я молчал из осторожности, любое случайное слово могло спугнуть его.
- День тогда выдался теплый, - внезапно снова заговорил он, - я валялся на травке и курил. Помню, все раздумывал: отправляться домой, чтобы успеть к чаю, или остаться, бог с ним с чаем. Господи, лучше бы было уйти, - до того, как это случилось! Но я и не подумал уходить. Лежал себе, разомлев от жары, в полудреме, и смотрел по сторонам. Вокруг - ни души. Тишина. Если бы я умел писать стихи, я написал бы о пустоши, какой она виделась мне тогда, перед тем, как это случилось. Вот и все, о чем я написал бы. Об этих последних пяти минутах там.
Он опять умолк, и мне показалось, что в глазах его блеснули слезы. Может быть, это была просто пьяная жалость к себе, а может быть, он оплакивал утраченное спокойствие и красоту мира. Я не знал этого тогда. Не знаю и теперь.
- Тогда я это и увидел, - сказал мистер Стренберри. - Какое-то волнение в воздухе… меньше чем в пятидесяти ярдах от того места, где я лежал. Сначала я не обратил на это внимания, потому что в жаркие дни такое бывает, что-то вроде марева. Мне сложно описать это как следует, чтобы вы могли себе представить. Но через две-три минуты оно стало обретать вполне заметные очертания. Словно тонкий столб вращался в воздухе. Вроде водяного смерча, но только из воздуха, понимаете? И в середке смерча темнело что-то плотное. Помню, я подумал, может, метеор? Встал, осторожно подошел поближе. Столб вращался сам по себе, ни на что не влияя, представляете? Не было ни ветра, ничего такого. Все было тихо и спокойно, как до его появления. Однако же очертания этого столба вроде бы стали еще более четкими, а почему - не могу объяснить. Но он вырисовывался вполне явственно - как один кусок стекла на фоне другого. С той разницей, что в границах этого второго стекла все двигалось - очень быстро, словно работал какой-то механизм, какой-то невероятный двигатель с невероятной скоростью. А темный предмет в середине словно сгущался, делаясь все плотнее. Я подошел еще ближе. И тут движение внутри столба - он был вроде стеклянной колонны, хотя это очень приблизительное сравнение - прекратилось, но с наружной стороны он продолжал, содрогаясь, вращаться. Теперь я отчетливо разглядел темный предмет в середине. Это был человек - но не совсем обычный.
Мистер Стренберри закрыл глаза, прижал к ним ладони и, опершись на локти, нагнулся вперед. В наступившей тишине я услышал, как в большом зале весело хохотали двое парней, что-то орали друг другу насчет поросят, которые только что родились.
- Этот человек был очень светлого, зеленовато-синего цвета, ровной окраски, - продолжал мистер Стренберри. - На нем не было никакой одежды, но кожа у него, видимо, была очень прочной. И слегка светилась. Волос не было вообще - нигде, и не то чтобы он их сбрил, а будто бы они никогда и не росли. Он был больше меня, больше вас, но не гигант. Я бы сказал, что он походил на боксера сверхтяжелого веса, и телосложением, и ростом - всем, кроме головы. Голова у него была огромная - совсем лысая, похожая на яйцо, - а лицо удивительное. Я вижу его и сейчас. Оно было плоское, как у некоторых египетских статуй в Британском музее, но сразу же поражали его глаза. Это были скорее глаза красивой женщины, чем мужчины, - очень большие и такие, знаете, нежные, но только больше и нежнее, чем у любой женщины, и совершенно необыкновенного темно-лилового цвета. Очень умные глаза, я сразу это понял. И еще я понял, что этот человек настолько же выше меня, насколько я - выше готтентота. Да-да, и это я не после уже сообразил, что то существо стоит на неизмеримо более высокой ступени развития, я ощутил это мгновенно, без малейших сомнений. Этот зеленовато-синий человек знал столько разных вещей, миллион, о которых мы даже пока еще не догадываемся. Вот что я прочел в его лиловых глазах. Короче, он уставился на меня, а я - на него.
- Продолжайте, - сказал я, так как мистер Стренберри молча смотрел на меня.
- Только вот что вы должны уразуметь! - возбужденно воскликнул он. - Понимаете, между нами находился этот странный вращающийся цилиндр из воздуха, который отделял нас друг от друга не хуже, чем стекло в два фута толщиной. Я не мог до него дотронуться. Нельзя сказать, чтобы я очень старался это сделать, - слишком уж был удивлен и напуган. Но минуты через две я осмелел и попробовал подойти еще ближе, однако ничего не получилось. Мне трудно объяснить, что именно меня не пускало. Условно говоря, какая-то прозрачная стена, но на самом деле никакой стены не было. Да я-то ладно… Вся трагедия в том, что и он никак не мог выбраться наружу, но, по-видимому, гораздо лучше меня знал, как можно преодолеть преграду. У него в обеих руках были какие-то миниатюрные инструменты, - я видел, как они сверкали, - и он то и дело торопливо подносил их друг к другу. Чувствовалось, что он был ужасно взволнован. Но выйти наружу никак не мог. Вращение внутренней части столба, как я уже сказал, он остановил, но никак не мог совладать с внешней частью, она вращалась и вращалась все с той же немыслимой скоростью… Я тысячи раз спрашивал себя, - продолжал мистер Стренберри более задумчиво, - что произошло бы потом, если бы он сумел выйти. Может, он стал бы властелином Земли - ведь он знал во столько раз больше, чем мы! Или эти дураки засадили бы его в клетку и стали бы показывать зевакам, а потом вообще убили бы? Впрочем, как бы они умудрились его убить? Не представляю… и смог бы он вообще остаться живым, если бы выбрался из своего столба? Я имею в виду не разных микробов и бактерий, которые, в сущности, тоже запросто могли его прикончить. Я уверен, что его организм никогда не попадал в столь густо населенную всякими микромонстрами атмосферу, в такую, как теперешняя наша. Я совсем не об этом. Тут главное в другом. Если бы он выбрался, то сразу бы угодил в тот мир, каким его сделал двадцатый век, и больше этому бедняге не о чем было бы волноваться, он угодил бы в ничто, исчезнув в этом обезличенном мире. Ведь по большому счету двадцатый век не просто временная характеристика, это еще и состояние, то есть положение вещей, сложившееся в данную эпоху. И это состояние не предполагало его в качестве одной из составляющих. Понимаете? Впрочем, в определенном смысле, он все-таки стал составляющей, ведь он находился там, на пустоши… в тот памятный день…
- Боюсь, я не все уяснил, - сказал я. - Но продолжайте, может быть, дальше будет понятнее.
Мистер Стренберри наклонился вперед и снова уставился на меня своими маленькими мутными глазками.
- Неужели вы еще не поняли, что этот человек явился из будущего? Уэллс и прочие фантасты всегда пишут о том, как мы совершаем прыжок в будущее, чтобы посмотреть на наших далеких потомков, но это, разумеется, абсолютная утопия. Куда уж нам - при наших скудных познаниях. Зато они, потомки… почему бы им не совершить прыжок в прошлое, чтобы взглянуть на нас? Это куда более вероятно, если вдуматься. Но тот человек хотел не просто посмотреть, нет-нет… Он пытался сделать нечто более важное, для него.
По-моему, там, откуда он, часто смотрели на нас, и на наших прапрапрадедов, и на наших прапраправнуков, если на то пошло. А он… он не просто смотрел. Он старался выбраться, убежать из своего времени.
Я сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул.