- Это не просто предположение! - вскричал мистер Стренберри, почувствовав мое нетерпение. - Вы не думайте. Я знаю. Потому что он сказал мне. Нет, мы не разговаривали. То есть я пробовал кричать ему - спрашивал, кто он такой, откуда и так далее, - но едва ли он слышал меня, а если даже и слышал, то наверняка не понял. Но он хорошо меня видел, это вне всякого сомнения. Он смотрел на меня, а я смотрел на него. Он сделал мне несколько знаков и, возможно, сделал бы еще, если бы не был так занят своими инструментами и так ужасно не волновался. Он ничего не кричал, он вообще не открывал рта. Он мне… думал. Только так я могу это назвать. Передавал свои мысли. То, что он хотел мне сообщить, достигало моего мозга и превращалось в слова и даже в маленькие картинки. И то, о чем они сообщали, было ужасно… как это было ужасно! Все было кончено, и он пытался спастись, использовав единственную возможность: то есть совершить прыжок назад - в прошлое. От мира почти ничего не осталось, только огромный остров, не имеющий отношения ни к одному из известных нам сейчас континентов, - они все исчезли, давным-давно. Когда - я не знаю. Этого я уловить не смог, а если бы и уловил, то едва ли сумел осмыслить подобную информацию. Но это случилось в далеком будущем - может быть, спустя двадцать тысяч лет, может, спустя пятьдесят, а то и больше - не знаю. Но я точно знаю, что тот человек - не какая-то важная птица, он был всего лишь младшим ассистентом в некой лаборатории, где проводили эксперименты со временем, в своем обществе он занимал весьма скромное положение, хотя нам с вами показался бы полубогом. И еще я понял, что несмотря на безмерный страх и на свои отчаянные попытки освободиться, он ощущал стыд, понимаете? Его мучило, что он - вроде как струсивший беглец. Однако то, что творилось в нашем далеком будущем, было настолько ужасно, что он ни минуты не колебался. Он кинулся в лабораторию - или как там это у них называлось - и едва успел совершить прыжок назад через века. Он был в ужасе. Он не выражал его так, как это делаем мы, но говорю вам: разум его кричал от ужаса. Какой-то город, - по-моему, очень крупный - был полностью разрушен, и всему остальному грозила та же участь… всему, что когда-то создал человек. Я пока не могу найти достаточно точных слов, чтобы описать ту кошмарную катастрофу, так его испугавшую… Ведь я видел только картинки, очень расплывчатые, будто фрагменты ночного кошмара. Какие-то огромные черные чудища, колыхаясь, наползали, все изничтожая. Они не были похожи ни на что и ни на кого. Трудно даже определить, какой они были формы.
Тут мистер Стренберри еще сильнее наклонился вперед и, схватив меня за рукав, понизил голос.
- Это были не звери, и не огромные насекомые, - зашептал он. - Не знаю, как их и назвать. Мне кажется, они вообще не отсюда, не из нашего мира… Во всяком случае, он тоже так думал, и сумел мне передать эту мысль. Ну, что они явились из другого мира, возможно, с другой планеты. Неужели вы не поняли, что на этом все было кончено! Они все уничтожили, эти черные чудища - кошмар! Только представьте, что испытывал этот бедняга, который пытался спастись от них, но так и не сумел выбраться из своего прозрачного столба в нашу эпоху. Не сумел, и это было ужасно. Он снова и снова пробовал, но ничего не получалось. А времени у него было совсем в обрез, я уже понял это. В обрез - из-за того, что творилось там у них… Говорю вам: я стоял и смотрел на него, мысли его так и жужжали вокруг моей головы, а по лицу моему ручьями лился пот. Я и сам был в ужасе, в дикой панике. Он просто умирал от страха, и я - тоже. Все было кончено. Внутренняя часть воздушного столба снова начала вращаться, как тогда, когда он только появился, и я снова видел его не так отчетливо, очертания понемногу стирались… Вскоре я видел одни глаза. Только глаза, глядевшие на меня из этого вихря. Затем я увидел что-то черное. Клянусь. Оно только промелькнуло - и все. Одно из тех чудищ… оно настигло его, последнего человека, оставшегося на земле. Вот что произошло. Хотя, конечно, утверждать я не могу, но я так долго размышлял, анализировал, рассматривал и так и эдак… и мне кажется…
- Ага, кто тут у нас? - раздался громкий жизнерадостный голос. - Как дела, мистер Стренберри?
Двое типов с багровыми физиономиями ввалились в зал, ухмыльнувшись, они посмотрели на моего собеседника и подмигнули друг другу.
- Скверная погода, мистер Стренберри, - заметил второй. - Как по-вашему?
При их появлении мистер Стренберри сразу весь сник и лишь пробормотал в ответ что-то невразумительное. Бросив на меня быстрый взгляд, полный стыда, отчаяния и презрения, он неожиданно поднялся и, шаркая ногами, побрел прочь.
Двое вновь прибывших переглянулись и, дружно рассмеявшись, плюхнулись за столик в уголке. Вошла хозяйка, принесла им выпивку. Я встал и выглянул в окно. Ливень кончился - только редкие капли сверкали в лучах солнца.
- Я видела, как вы разговаривали с мистером Стренберри, - сказала мне хозяйка. - Во всяком случае, он с вами точно разговаривал… Значит, вы его все-таки расшевелили. Правда, он чудной? Я же вам говорила. Наверняка рассказывал вам одну из своих сказок. Не обращайте на него внимания, мистер. Ни одному его слову верить нельзя. Мы уж давно поняли. Потому он и не хочет с нами разговаривать. Нас на мякине не проведешь - уж он-то это хорошо знает.
НОЧНОЙ ЭПИЗОД
Перевод М. Нуянзиной
1
…А потом - и это была расплата, - он повернул так резко, что они угодили в канаву. Канава была неглубокая и никакой опасности не представляла. Но машина ни за что не хотела двигаться, а задняя ее часть, где в багажнике лежали все их вещи, ушла под воду. Машина накренилась, и выбраться из нее в кромешную тьму и дождь оказалось делом непростым. Наконец они поднялись на дорогу.
- И что теперь? - Голос Бетти срывался на визг - она еще не оправилась от испуга.
- Не будь полной дурой. К чему задавать бессмысленные вопросы? - Люк разозлился даже больше обычного. - Ты и так все видишь, разве нет?
В темноте, сквозь разделявшую их пелену дождя, они зло смотрели друг на друга. Конечно, глупее не придумаешь, но ничего не поделаешь.
- Если бы ты не взъелся на меня, когда я сказала, что ты не туда повернул, - вскричала она, почти плача, - то не заехал бы в эту канаву!
- Несомненно. А кто хотел ехать в эту сторону? Чего ради тебя сюда понесло? Может, объяснишь? - Он промок уже давно, потому что старый верх машины не вполне успешно защищал от дождя, но теперь вода стекала у него по спине ледяными струйками. - Так что меня винить нечего. Есть сигарета?
- Конечно же, нет. Разве не я просила тебя остановиться у того паба, чтобы купить сигарет, а ты не захотел?
- О, ради бога! - Он несколько раз переступил с ноги на ногу и понял, что в ботинках полно воды. Она противно хлюпала между пальцами. - У нас ни еды, ни глотка спиртного. На мили кругом ничего нет. А теперь выясняется, что даже сигаретой не затянуться.
- А кто виноват? - настаивала она.
- Какого черта, разве важно, кто виноват? Кончай вести себя как идиотка. - Он услышал, как голос его задрожал на высокой ноте, что нередко случалось, к его полному отвращению, когда он волновался. Почему он не может, оставаясь в басовом регистре, быть по-настоящему грубым и жестким? Чего ради вообще он должен сейчас здесь торчать с Бетти? Почему ей вздумалось ехать этой дорогой? Почему он пропустил поворот, резко развернулся и въехал в эту канаву? Почему - почему - почему? - Мы напрасно тратим время. Вопрос в том, что делать.
- Именно об этом я и спросила, когда ты посоветовал мне не быть круглой дурой - спасибо на добром слове. - Теперь Бетти действительно плакала, и это выглядело даже глупее чем обычно, если принять во внимание количество воды кругом. Она придвинулась ближе. - Ты можешь что-нибудь сделать с машиной? Или это безнадежно?
- Разумеется, безнадежно.
- А что с нашими сумками?
Было время, когда он преисполнялся гордости и счастья, становясь для Бетти чем-то вроде волшебника, теперь же ее беспомощные вопросы вызывали у него отвращение.
- Они находятся аккурат посреди канавы и, если ты хочешь знать мое мнение, там и останутся. А коли у тебя есть желание попытаться залезть в них под водой - вперед. Но предупреждаю, что все промокнет. Так что забудь.
- Ладно. - Из требовательной жены она превратилась в невозмутимую дикторшу. - Делать нечего. Пошли.
- Куда пошли? - проорал он.
Ливень стал хлестать с еще большей яростью, которой никак нельзя было ожидать от обычного осеннего дождя.
Бетти рассталась с амплуа спокойной дикторши.
- Откуда я знаю? И какая разница - куда? Мы ведь не можем торчать здесь всю ночь, мокнуть и орать друг на друга, как сумасшедшие. Нам нужно найти, где укрыться, разве нет?
Люк признал, что попытаться стоит. Неважно, в какую сторону идти, потому что, как он уже заметил, на мили кругом ничего не было. Он даже не мог с уверенностью сказать, в каком графстве они находятся. Нортхемтон, Бакс, Бедфорд? У ближайшего перекрестка, где, по ее словам, он перепутал поворот, она свернула направо, и он послушно последовал за ней. Под ногами чавкала грязь, они, как пара изгоев, брели вперед сквозь гулкую дробь дождя, терявшуюся в сумраке, и что-то бормотали себе под нос. Иногда их плечи сталкивались, но на этом все и заканчивалось, даже речи не было о том, чтобы взять друг друга под руку или взяться за руки, несмотря на то, что они были молоды, женаты всего три года и в данный момент не имели романов на стороне. Так могли бы идти любые выбранные наугад сотрудники компании "Нью Эра Актуалити Филм", работа в которой, собственно, и свела их вместе и в чьем штате они и числились до сих пор. Люк - в качестве режиссера, а Бетти - сценаристки и дикторши. Бредя по дороге с низко опущенной головой, теперь уже не только промокший, но и замерзший, Люк размышлял о съемке, с которой они возвращались. Обычная документальная короткометражка, на этот раз - о новом цементном заводе рядом с Ноттингемом. Несколько удачных кадров, в основном панорамы общего плана, туфта всякая. Он сам это знал, знали ребята из съемочной группы, а очень скоро узнают и рабочие с цементного, и широкий зритель, если таковой окажется.
- Я вижу свет, - заявила Бетти.
Он вышел из своей угрюмой задумчивости.
- Где? - Но тут же увидел сам. Едва заметный тусклый свет мерцал довольно далеко в стороне от дороги. - Не очень-то многообещающе.
- Эта грязная и темная дорога обещает еще меньше, - отрезала она. - С меня довольно. По крайней мере, они скажут, где мы находимся… И разрешат позвонить, если там есть телефон.
- За поворотом мы можем найти что-нибудь получше. - Однако сказал он это без особой убежденности, просто чтобы возразить.
- Не валяй дурака. Я уже почти утонула. По-моему, там должна быть какая-нибудь подъездная дорога.
Пока они препирались, свет стремительно замигал, разжигая в них холодную ярость. Не обменявшись больше ни словом, они весьма резво свернули на подъездную дорогу и, нагнув головы, почти вслепую зашлепали по ней по направлению к свету. Люк первым оказался между двух колонн, щелкнул зажигалкой и уже стучал в дверь массивным старым дверным кольцом, когда к нему присоединилась Бетти. Их била дрожь; по-прежнему молча, они стояли под дверью.
Позже, когда вспоминали обстоятельства того вечера, они сошлись в том, что в женщине, открывшей им дверь, не было ничего примечательного: невысокая, плотная, довольно пожилая, в чем-то черном. Пара принялась объяснять, кто они такие и что за нужда их сюда привела. Они все еще говорили что-то наперебой, когда обнаружили, что стоят внутри, а старуха, которая не произнесла ни слова, запирает дверь на ключ - скорее всего, желая отгородиться поскорее от ненастной ночи. Она подняла лампу, бросила на гостей еще один пристальный взгляд, пробормотала что-то неразборчивое и, оставив лампу, торопливо вышла из холла, закрыв за собой дверь. Холл был квадратный, не очень большой и почти без мебели. Вряд ли кто-либо заботился об уюте или украшении этого помещения, которое больше всего напоминало вход в музей.
- Надеюсь, она поняла, что мы ей сказали, - пробормотала Бетти, неуютно поежившись. - И пошла призвать кого-нибудь с нами разобраться. Боже, я чувствую себя мокрой крысой.
- Ты так и выглядишь, - сказал Люк без тени улыбки.
- А как, по-твоему, ты выглядишь? - вскипела она, повернулась к нему спиной и попыталась привести в порядок волосы, которые сейчас с успехом могли бы сойти за потемневшую от сырости паклю. Старый, насквозь промокший плащ, пурпурно-меланжевый свитер с твидовой юбкой и забрызганные грязью чулки завершали картину. Во взгляде Люка, устремленном на нее, сквозило отвращение.
- Кстати сказать, ты всю неделю выглядела не ахти, - заметил он. - Я хотел раньше сказать, просто времени не было.
- Зато у тебя было достаточно времени, чтобы распивать джин с Бертом и Маком. На себя бы посмотрел. Даже не позаботился о том, чтобы побриться, хотя сегодня у тебя был океан времени. О, поняла! Пытаешься сойти за режиссера, изнуренного работой, - голливудский шик.
- О, бога ради…
- Вот именно, - сказала она, все еще отвернувшись от него. - Давай продолжим диалог, а потом еще и поорем друг на друга. Только этого не хватает, чтобы нас выставили за дверь. - Ее передернуло. - Мне никогда в жизни не было так мокро, холодно и противно.
- Ну-ну, поной. Может, они тебя оставят, а меня из жалости к тебе выставят за дверь. - Это уже никуда не годилось, но он испытывал отвращение к себе, внезапно почувствовав приступ ненависти и к ней, стократ усиленный тем, что она заставила его ненавидеть самого себя.
Она повернулась к нему - ни дать ни взять баба-яга, только молодая.
- Я не собираюсь плакать. Мне кажется, если я начну, то не смогу остановиться. И дело не только в том, что случилось сейчас. Все остальное тоже. То, как ты вел себя со съемочной группой… Я уж не говорю, что работа, которую ты сделал, - туфта…
- О, так это была туфта, вот как?
- Да, туфта, туфта, туфта - и ты сам это знаешь. А потом, когда мы вернемся обратно, тоже ничего хорошего меня не ждет. Как будто нормально ютиться в той убогой квартирке, которую тебе пришлось унаследовать от Сони и Питера…
- Твоих друзей…
- Они мне не друзья. У нас нет друзей, - неистово продолжала она. - У нас ничего нет. Тебе - тридцать два, мне - двадцать семь, и вот к чему мы пришли. Почему, почему? Дело в тебе? Во мне? В чем-то еще? Я думала, все будет по-другому, и сначала все действительно было по-другому…
Он чуть было не сказал ей, что девушке не пристало показывать норов, когда она похожа на добычу домашней кошки.
- Ты не можешь отрицать, что я тебя предупреждал. С самого начала. Я говорил, что не представляю себя женатым. Хотя, по-моему, брак со мной ничуть не хуже сожительства со стариной Чарли Тилфордом. Уж тогда-то ты точно не могла заявить, что жизнь у тебя - сплошной праздник. Он тебе в отцы годился, а не в…
- Это значит меньше, чем ты думаешь. И Чарли всегда был добр ко мне.
- Он был постоянно в стельку пьян…
- Хорошо, он был постоянно в стельку пьян. И он был старым. - Она откинула назад мокрую челку и зло уставилась на него. - Но он был добрым и милым. Мы с ним не кричали друг на друга все время, как сейчас с тобой.
- Я не кричу, - возразил он. - Это ты кричишь. И если тебе так хочется вернуться к старине Чарли, ты знаешь, что делать. Конечно, если тебе удастся убедить нашу крошку Мейвис съехать от него. - Он закончил фразу смешком, хотя не получил от сказанного никакого удовольствия.
Бетти стояла перед ним, широко распахнув глаза. Волна безысходности накрыла ее с головой. Никогда ничего хорошего у нее уже не будет. Потом, сохраняя на лице эту трагическую маску, она медленно покачала головой. Это не было игрой на публику, и Люк почувствовал сильное беспокойство, как будто Бетти на его глазах превращалась в кого-то другого. То, что случилось потом, потрясло еще больше: она принялась поносить его самыми последними словами, которых нахваталась на студии, и все это без малейшего пыла или жестокости - говорящая кукла, извергающая потоки грязи и непристойностей.
- Ты сквернословишь, как потаскуха, - заявил он, когда она замолчала.
- Может быть, я именно такая и есть. - На этот раз тон ее был более нормален.
- Вот уж не удивился бы.
- Если я потаскуха, то ты сутенер. Это ты сделал меня такой, Люк.
- Сумей ты получить от этого хоть какой-нибудь прок, ты приписала бы эту заслугу себе. Но поскольку проку нет, - мрачно усмехнулся он, - то вина лежит на мне. С женщинами всегда так, я давно это заметил. - Истина, конечно, довольно сомнительная, но ему понравилось, как прозвучала фраза.
На самом деле, ее трудно было довести до подобного состояния.
- Кроме длины и формы ног ты никогда ничего в женщинах не замечал. Так что нечего притворяться. - Она нетерпеливо поежилась. - Боже, эта одежда! У меня сейчас начнется воспаление легких. Будь у тебя хоть крупица здравого смысла, ты бы знал, что преврати ты меня во что-нибудь, чем мы оба могли бы гордиться, эту заслугу я считала бы твоей целиком и полностью, я бы тебя обожала. Каждая девушка мечтает об этом. У Сони с Питером все именно так.
- Превосходный пример. - Он снова угрюмо усмехнулся, хотя на самом деле понимал, что она имеет в виду.
- Ладно, пусть тебе они не нравятся. Я тоже к ним особой любви не питаю. Но они хоть что-то сделали вместе.
- Что именно? Никогда этого не видел.
- Не видел, потому что никогда не давал себе труда обратить внимание на кого бы то ни было: я их знать не знаю и знать не хочу. Вот почему у тебя сейчас не ладится с работой - все, что ты снимаешь, сплошь состоит из штампов и отдает банальщиной…
- Кто говорит, что у меня сплошные штампы? - крикнул он в ярости, потому что его подозрения подтвердились.
- Я говорю. И не только я одна, - продолжала она, и глаза ее победно сверкнули. - Спроси у своих приятелей-собутыльников, если сможешь вытянуть из них правду.