Вернулась коренастая старуха в черном и снова что-то забормотала и замахала руками. Она протянула Люку наполненный бокал и знаками объяснила, что ему следует подождать в холле, а Бетти увела в дверь слева. Было очевидно, что их не выставят отсюда посреди ненастной ночи на улицу. Люк пригубил напиток и обнаружил, что это был превосходный выдержанный бренди. Через пару глотков у него внутри будто запрыгал солнечный зайчик. После придирчивого осмотра бокал тоже заслужил его одобрение - он любил изысканные вещи. По форме он напоминал тюльпан - именно в такие французы предпочитают наливать бренди - и был бесспорно старинным, редкого качества, как и его содержимое.
Проглотив последнюю каплю алкоголя, который наполнил его желудок давно забытым теплом, он почувствовал, что не на шутку опьянел. Сидеть в мокрой одежде было неуютно, и он кругами бродил по холлу, словно любознательный посетитель музея; иллюзию нарушал чересчур тусклый свет одинокой лампы. Он все еще злился на Бетти. Если бы ее с ним не было, если бы она не изливала на него свое раздражение и возмущение, тем самым провоцируя и его, он не видел бы в случившемся ничего плохого, это было бы всего лишь небольшим приключением, перебившим унылые будни. Но поскольку находишься с ней под одной крышей, это становится продолжением все тех же унылых будней. Если бы он не чувствовал себя таким опустошенным, не был таким промокшим и замерзшим, он, возможно, вернулся бы в ночь, бросил бы вызов ливню, тьме, пустоте на мили вокруг и насладился опытом, принадлежащим ему одному. Он с затаенной обидой медленно ворочал у себя в голове эти мысли, как ленивый, угрюмый фермер ворочает вилами.
Пожилая женщина вернулась и повела его за собой, как перед этим Бетти. Но на этот раз они вышли из холла через другую дверь, которая открывалась в коридор, холодный и тесный, как склеп. В конце коридора виднелась узкая лестница - наверное, для слуг и таких бродяг, как он. Комната, куда они вошли, первая у лестницы, была совсем небольшая и обставлена не лучше, чем холл. Ее освещали две высокие свечи, дрожавшие на сквозняке. На полу посреди комнаты он разглядел сидячую ванну, над которой поднимались клубы пара, затуманивавшие золотистый свет. Как только старуха, показав ему на мыло и полотенца, вышла, бормоча что-то себе под нос, Люк содрал с себя мокрую одежду и погрузился в пар. Никакой одежды на смену он не увидел, даже банного халата, но ему было на это наплевать. У него появилась возможность вымыть и согреть свою продрогшую шкуру. Подобно большинству молодых людей, обычно он лишь небрежно плескался в ванне, не трудясь как следует потереть себя намыленной мочалкой, но на этот раз он мылся тщательно, наслаждаясь горячей водой. К тому же в сидячей ванне делать это было гораздо удобнее, чем дома, в глубокой.
Он снова думал о Бетти, теперь уже без злости, хотя по-прежнему с долей раздражения. Мысленно он возвращался к их знакомству в студии. Вскоре они поженились. Были ли они счастливы в те первые месяцы после свадьбы - или просто слишком взволнованы? С ней ли было что-то не так - или с ним? Может быть, все было в порядке с ними обоими, просто они не подошли друг другу? Или это жизнь была всему виной? Теперь, когда он задал себе эти вопросы, его раздражение окончательно сошло на нет. Может, дело в том, что они готовились снимать грандиозную художественную картину в "текниколоре", а между тем все, на что могли рассчитывать, - это черно-белая документальная короткометражка с простеньким и дешевым звуковым рядом. Бюджет реальной жизни всегда занижен.
- Войдите! - не задумываясь прокричал он, когда услышал стук в дверь.
Ладно, если те, кто их приютил, не смогли выделить ему нормальную ванную, то вряд ли они будут ворчать, увидев его голым. В комнату вошел представительный мужчина средних лет, в руках у которого была аккуратно сложенная одежда.
- Я подумал, что кроме этого вам может понадобиться и бритва, мой дорогой сэр, - заявил он, протягивая ему старомодный опасный прибор. - Ужин примерно через полчаса. Вниз вас проводят. Жуткая погода - только послушайте. - Он махнул рукой в сторону закрытого ставнями окна, в которое колотил дождь. - Не торопитесь. Времени достаточно, времени всегда достаточно.
- Огромное спасибо. - Люк слегка запнулся. - С вашей стороны очень любезно проявить такую заботу о нас.
- Мой дорогой сэр, это самое малое, что мы могли для вас сделать. - Улыбка, величественный взмах рукой, и он удалился.
Люк еще некоторое время продолжал сидеть в ванне, не в силах оторвать взгляда от только что закрывшейся двери. Он пытался сообразить, какую шутку сыграл с его глазами, привыкшими к лампам в сто ватт, свет свечей. А как насчет одежды, что ему оставили? Он торопливо вытерся полотенцем, потом выпрыгнул из ванны и небрежно промокнул ноги. Взял одежду и поднес ее к подсвечнику. Да, то же самое: черные панталоны до колена, чулки, туфли, рубашка с гофрированными манжетами. За исключением темно-зеленого сюртука с разрезами - на мужчине, только что вышедшем из комнаты, был коричневый. В этом доме принято носить карнавальные костюмы. Наряд эпохи Регентства. Что ж, если кров, бренди, ванна, сухая одежда и предстоящий ужин было самым малым, что эти люди могли для него сделать, то самое малое, что мог сделать для них Люк Госфорт, - это нарядиться в маскарадный костюм, попытавшись сохранить при этом серьезный вид. Так что, еще раз вытерев ноги, он принялся натягивать длинные черные чулки.
- Хорошенькая замена, - бормотал он, коверкая слова на манер кокни. Он всегда так делал, когда случалось что-нибудь неожиданное и картина мира представлялась ему не вполне ясной.
2
Держа свечу в вытянутой руке, Бетти стояла перед высоким зеркалом, изучая свое отражение, - поначалу критично, стараясь убедиться, что все сидит должным образом, без досадных просчетов, потом отступила на шаг назад, чтобы насладиться зрелищем. Конечно, волосы оставляли желать лучшего - в прическе чего-то не хватало (впрочем, можно попытаться ее переделать), но общее впечатление было великолепным. Из зеркала на нее смотрела вовсе не Бетти Госфорт, и в то же время она чувствовала, что больше чем когда-либо похожа на самое себя, на ту, какой она всегда себя представляла. Слава богу, с ее руками и плечами она могла позволить себе декольте любой глубины (хотя это, пожалуй, было немного чересчур, особенно в незнакомой компании). Она повернулась в одну сторону, потом в другую, улыбаясь самой себе через соблазнительно обнаженное плечо. Потрясающе! В длинном платье с высокой талией она казалась выше и величественней, но в то же время оно делало ее более женственной и соблазнительной - настоящая дама наполеоновских времен. Но с этими ужасными волосами нужно было что-то делать. Она поставила свечу на туалетный столик и еще раз вытерла голову полотенцем и причесалась. В маленьком выдвижном ящике под зеркалом нашлись несколько широких лент. Как бы их приладить, чтобы достойно завершить туалет? Это занятие настолько поглотило ее, что она и думать забыла обо всем на свете, но, к сожалению, лишь на некоторое время.
Когда чуть позже Бетти, шурша юбками, спускалась вниз по широкой пологой лестнице, блеск маскарадного наряда резко контрастировал с ее душевным состоянием. Она с трудом подавляла замешательство и растерянность - ситуация, согласитесь, была довольно странная; кроме того, ей очень хотелось есть. Внизу стоял мужчина и, похоже, ждал именно ее. Бетти приблизилась, и он с улыбкой протянул ей руку. Не задумываясь, она вложила руку в его ладонь, и мужчина помог ей сойти с последних ступенек.
- Добро пожаловать, - сказал он, по-прежнему улыбаясь и не выпуская ее руки.
Он был средних лет, что-то, возможно, около пятидесяти, и в его густых вьющихся волосах проглядывала седина. Черты лица, вполне под стать довольно массивной фигуре, были тяжеловаты, но их оживлял быстрый, ясный взгляд, в котором она сразу почувствовала что-то очень мужественное. Ворот рубашки был повязан широким галстуком, из-под темно-коричневого сюртука виднелись гофрированные манжеты. Костюм довершали черные панталоны до колена и чулки, однако все это не создавало впечатления маскарадного костюма. Она была уверена, что это его повседневная одежда. И не успела она спросить себя, что происходит в этом доме, он, словно угадав ее замешательство, продолжил:
- Моя племянница сейчас к нам присоединится. Так же, как и ваш… э-э… компаньон, муж, любовник…
- Муж, - она улыбнулась в ответ. - С вашей стороны очень мило…
- Нет-нет, не стоит, мы счастливы, что в такой вечер вы составите нам компанию, - прервал он ее. - И не надо церемоний. Зовите меня сэр Эдвард, или даже Нед, если вам так больше нравится. Как мне обращаться к вам?
- Бетти.
Это вырвалось у нее прежде, чем она спохватилась. Ей хотелось сказать, что ее зовут миссис Госфорт, и еще раз извиниться, и объяснить, что случилось с машиной и так далее, но почему-то не получалось. А в следующую минуту он уже вводил ее, с видом крайне церемонным, в длинную, обшитую деревянными панелями комнату, где необычайно ярко пылал камин и несколько канделябров, наполняли помещение приятным рассеянным светом. В дальнем конце комнаты стоял обеденный стол, накрытый на четверых. Сэр Эдвард усадил ее на стул с высокой прямой спинкой рядом с камином.
- Надеюсь, - он немного наклонился вперед и глубоко заглянул ей в глаза, - вы не откажетесь разделить со мной бокал хереса, Бетти. Правда? Отлично! - Голос у него был властный, сочный, словно у какого-нибудь известного актера, но в то же время довольно своеобразный и волнующе мягкий - совсем не похожий на голоса Люка или его друзей, которые звучали намного выше, чем его, - и более агрессивно. Было такое впечатление, что этот человек - она отметила это, когда шла к буфету за хересом, - склонял свой голос и взгляд к собеседнику, а не швырял их в него, как это делали Люк и его друзья, и любая женщина неизбежно сочла бы эту обезоруживающую манеру в высшей степени привлекательной. Несмотря на свой возраст и причудливый наряд, этот сэр Эдвард казался ей одним из самых привлекательных мужчин, каких она знала.
- Позвольте заметить, - он окинул ее взглядом, когда они пригубили херес, - что это платье вам бесспорно к лицу.
- Я в восторге от этого платья. Только вот волосы все портят.
- Они непривычно короткие, Бетти. - Он снова ей улыбнулся. - Наверное, новая мода - бьюсь об заклад, что французская, - которая до нас еще не дошла. Но стиль восхитительный. При таком освещении ваша гладкая темная головка наводит на мысль о полуночи, в которой мелькают огоньки. Если бы у вас были темные глаза, - продолжал он, задумчиво ее разглядывая, - ваши волосы нравились бы мне меньше. Но, по-моему, глаза у вас серые…
- Да, они серые. - Ей вдруг пришло в голову, что никого уже давным-давно не волновало, какого цвета ее глаза. Словно глаз у нее вообще не было, и вместо них она обходилась какими-то электрическими приборами. Она улыбнулась наблюдательному сэру Эдварду, и глазами тоже.
- …глаза теплого серого цвета блистают, несомненно, так же, как и серый бархат на ярком солнце.
Речь его текла медленно, и тон ее был невообразимо мягок и насыщен. В глубинах его, казалось, скрыто желание, словно он уже много лет ждал, чтобы заглянуть именно в такие глаза, и знал, что это мгновение сделает его желание еще более острым.
Чтобы скрыть неловкость, хотя ее нельзя было назвать неприятной, Бетти поднесла к губам бокал. Херес казался намного крепче, чем любой подобный напиток, который она когда-либо пробовала. Теперь, когда сэр Эдвард хранил молчание, - хотя она знала, что он продолжает ее рассматривать, - наступил удачный момент объяснить насчет машины, въехавшей в канаву, и, может быть, задать вопрос-другой об этом доме, семье, которая в нем живет, и маскарадных костюмах. Но почему-то, когда этот момент настал, она не видела никакой особой причины пускаться в объяснения или расспросы.
- Я считаю себя джентльменом, - сказал он почти с сожалением, - и поэтому вы можете быть уверены, что я не нарушу законов гостеприимства. Но должен предупредить вас, Бетти, что у меня страсть к женщине, и когда она является передо мной, темноволосая и сероглазая, - о, небо! - мне трудно превозмочь себя. Так что имейте в виду, моя дорогая.
Она подняла на него глаза, спрашивая себя, не старается ли он банально соблазнить ее, и напряженно пытаясь понять, что ей делать, если дело обстоит именно так. Было бы просто нечестно по отношению к девушке, если такой утонченный мужчина вдруг превратился бы в серого волка. Но он всего лишь, - она не смогла бы сказать, доставило ли ей это облегчение или разочарование, - подарил ей долгую улыбку и медленно отошел к буфету, чтобы наполнить бокал. Вернувшись, он сел напротив, поставив бокал на колено. Он меньше всего походил на человека, одолеваемого страстью, и в тоже время, - Бетти это почувствовала, - какие-то искорки продолжали танцевать между ними, мешаясь с отсветами камина.
- Поговорите со мной, - попросила она, подождав немного. - Незачем думать о чем-то про себя, просто скажите. - Прозвучало так, будто они были знакомы целую вечность; но он сам был в этом виноват.
Его лицо оживилось.
- У вас необычайно резкая манера выражать свои мысли, Бетти…
- Простите…
- Нет-нет. В этом есть определенный шарм, хотя, если бы вы были старше и не такая красивая, я бы, возможно, так не думал. - Он улыбнулся ей из-за медленно поднятого бокала.
- Скажите мне, о чем вы думали, пожалуйста, сэр Эдвард. - И опять это вырвалось у нее прежде, чем она успела вспомнить, что они только что познакомились.
- Я думал, - медленно начал он, - что в середине жизни многие мужчины либо начинают умирать - у меня полно знакомых англичан, которые мертвы, но не похоронены, - или все больше и больше, с нарастающей страстью, умом, если не телом, обращаются к женщине. Подозреваю, что нам - за исключением, может быть, священников и философов, - другого выбора не дано: или смерть, или женщина. Вы поражены, я полагаю.
- Да. - Она серьезно посмотрела на него. - Я всегда считала, что мужчина особенно неистово желает женщину, когда он молод.
- В молодости мужчина желает женщину, как желают говядину и пудинг. И возможно, что именно это большинство женщин и предпочитают.
- Мне так не кажется.
- Но мужчины моего возраста, - продолжил сэр Эдвард, - те, которые все еще живы, а не превратились в обремененные плотью привидения, по ошибке ускользнувшие из могилы, смотрят на женщину как на воплощение высшей тайны. Она одновременно богиня и жрица неизвестного культа. Она - другая сторона вещей, обретающая изысканную форму и цвет, чтобы привлечь нас, и говорящая на нашем языке, чтобы мы могли ее понять. У нее дипломатический паспорт Луны. Она - последняя жительница Атлантиды и всех потерянных царств. В ней больше, чем во всем Китае, чуждого, но притягательного и очаровательного. Мужчины в молодости, не успев забыть вкус материнского молока, не могут все это воспринять. И только с возрастом мы понимаем, что женщина, даже юная, как весенний цветок, всегда старше нас.
- Вы не можете так на меня смотреть, - сказала Бетти, - и не можете верить всему, что сейчас говорите.
- Конечно, могу. И какая-то часть вас знает, что я прав. Та часть, которая не принадлежит вам всецело, Бетти. Потому что Бетти, просто как Бетти, может быть робкой, застенчивой, гадать, хорошо ли уложены ее волосы, волноваться, приятная ли она собеседница, может даже бояться того, что принесет ей эта ночь…
- Откуда вы это знаете? - воскликнула она, но без тени протеста в голосе.
- Но Бетти как женщина есть именно то, что я сказал. И когда вы сможете наслаждаться, как наслаждаюсь я, этим контрастом между простотой отдельно взятой девушки и гордостью, величием и тайной древней империи, имя которой женщина, вы будете очарованы вдвойне. Прибавьте сюда, - он посмотрел на нее с нарочитой строгостью, в которой, однако, была доля нежности, - волосы цвета полуночи с мерцающими огоньками и глаза цвета дыма и серебра - и представьте все разрушения…
В комнату вошла девушка. Бетти не могла точно сказать, рада ли она ее видеть. Присутствие еще одной девушки в этом странном доме успокаивало, но она бесцеремонно скинула Бетти с пьедестала Женщины, великой и таинственной, несмотря на то, что приходилась сэру Эдварду всего лишь племянницей. К тому же девушка, несомненно, отличалась красотой. У нее были золотисто-рыжие кудрявые волосы, искусно уложенные на прямой пробор, и большие тепло-карие глаза. Ее прелесть подчеркивало такое же, как и у Бетти, белое платье в стиле ампир, но отделанное изящной бледно-голубой сборчатой лентой, окаймлявшей ее обнаженные плечи. Концы ленты сходились под грудью в узел, по форме напоминавший перевернутое сердечко. Она была года на два - на три моложе Бетти, которой пришлось признать, что выглядит девушка очень мило. Впрочем, она показалась бы ей еще милее, если бы не производила такое сногсшибательное впечатление.
- Дядя Нед, - заявила она, мило улыбаясь, - ужин сейчас будет готов.
- Бетти, - сэр Эдвард поднялся со стула, - позвольте мне представить вам мою племянницу Джулию. Я обещал нашему второму гостю проводить его к ужину. Джулия, дорогая, он в маленькой комнате наверху. Сбегай, пожалуйста, и постучи ему в дверь.
Джулия упорхнула прочь, оставив Бетти и сэра Эдварда стоять у очага.
- Она просто очаровательна, - пробормотала Бетти, поднимая на него взгляд.
- Это правда. Она восхитительна. - Улыбаясь, он молча смотрел на нее. - Но, признаюсь, сейчас я бы предпочел, чтобы ее здесь не было. Хотя, конечно, как я мог забыть… Ваш муж тоже здесь.
Он нежно взял ее за подбородок и осторожно приподнял лицо.
- Вы влюблены в своего мужа, Бетти?
- Была. Но не думаю, что это продолжается до сих пор, - неуверенно ответила она.
- Какая жалость.
- Да, вы правы. И все же…
Она не продолжила, потому что понятия не имела, что тут можно еще сказать. Она боролась с желанием закрыть глаза, находившиеся теперь так близко от его глаз, в которых читался откровенный мужской вызов.
- Законы гостеприимства… - мягко произнес он. - Вовсе не обязательно так педантично им следовать, а?
- Ну… - Тут ее глаза закрылись сами собой. Дальнейшее происходило помимо ее воли.
Она почувствовала, как его руки осторожно, но вместе с тем умело сомкнулись у нее на спине. В последовавшем затем поцелуе не было ничего победительного или страстного, напротив, он казался скорее робким и беспомощным, и при желании она вполне смогла бы его избежать. Однако он потряс ее, показавшись самым сокровенным и дорогим, - ничего подобного она давно уже не испытывала. Этот поцелуй вернул ее самой себе, заставив ощутить себя невероятно живой и очень любимой. Бетти открыла глаза и мягко отстранилась, колени у нее слегка дрожали.