- А ты как думаешь? Регтайм-оркестр под управлением самого Александра? Молчи и слушай. У меня всего пять человек - самая маленькая гастрольная труппа для большого иллюзионного представления, это тебе не центральный цирк "Грейт Лафайетт". Все сведено к минимуму. На сегодня это - во-первых, Норман Хислоп, тот, который уходит и чью работу я предлагаю тебе. Затем Сэм и Бен Хейесы, отец и сын. Они работают на сцене, но в основном оба механики - следят за аппаратурой и помогают, когда я придумываю что-то новое. Не забывай, до того, как я пошел на сцену, я и сам был механиком. Сэм получает пять фунтов в неделю, а Бен - четыре. Затем Барни. Он карлик - большая голова на тонких ножках… да ты его видел. Ему я плачу четыре фунта. Затем мне нужна девушка. Они все время меняются. Теперешнюю зовут Сисси Мейпс. Получает только четыре фунта в неделю, но поскольку она делит со мной берлогу, я ее кормлю и одеваю. Ну-ка, пей до дна! Через пять минут я должен ехать. - Он быстрым движением снова налил себе и мне до самых краев, не пролив ни капли. - Ну, малыш, что скажешь? Сдается мне, что выиграть ты можешь много, а терять тебе нечего.
- Не считая того, что, если я уйду из "Вест Браддерсфорд Спиннерс", они меня обратно не возьмут.
- Перестань ты Бога ради! - сказал он с отвращением.
- Я только размышляю вслух, дядя Ник.
- Ну так брось. У меня нет времени. Допей и пойдем. - Больше он не произнес ни слова, пока мы не вышли из бара. - Ну так что же? Да или нет?
- Да. А когда начинать?
- В понедельник. В Ньюкасле. У тебя будет неделя, чтобы молодой Хислоп показал тебе, что к чему. Ровно в одиннадцать придешь в "Эмпайр", к служебному входу. Здесь, само собой, все закругли. Дом продай.
- Он уже заложен.
- Ладно, ладно, просто приведи все в порядок, чтобы потом ни о чем не думать. Вот тебе пятерка, если сумеешь, купи себе костюм, чтобы выглядеть приличнее. - Он стал натягивать свое немыслимое пальто.
- Я вот подумал, - сказал я, провожая его до машины. - Вы платите своим помощникам двадцать два фунта одного жалованья в неделю… да и все прочее, да еще железнодорожные билеты…
- Ужасно, правда? - Он взялся за ручку дверцы, стряхнул пепел с сигары и саркастически посмотрел на меня. - К твоему сведению: я получаю всего-навсего сто пятьдесят фунтов в неделю. В будущем году - сто семьдесят пять. Увидимся в Ньюкасле, малыш.
Автомобиль затарахтел, зафыркал; дядя Ник словно уже не видел меня и не замечал, что на него смотрят, - он тронул машину с места и через мгновение исчез в дымке ранних октябрьских сумерек. В моем желудке плескались три бокала шампанского; я только что согласился сменить контору и спокойную жизнь в Браддерсфорде на какие-то невообразимые мюзик-холльные фокусы; мне было всего двадцать лет, и я никогда не уезжал из дому, если не считать нескольких недель на море да одной поездки в Лондон, за год до смерти отца. До конца недели меня не покидало ощущение нереальности и пустоты. Казалось, что знакомый мир будто тает в воздухе, а другой, новый, еще как бы не существует. Тем не менее все эти дни я был занят по горло: уволился из конторы, развязался с домом и мебелью, потом, впервые в жизни не стесняясь в средствах, купил два готовых костюма, один из твида, очень шикарный, другой синий, саржевый, несколько модных сорочек, носки, вязаные галстуки и самое главное - чудесный набор акварельных красок, восемь кистей и три больших альбома, - один "кокс" и два энгровской бумаги, - такие, что у вас бы слюнки потекли.
В воскресенье, все еще словно во сне, я сел в поезд, который лениво повез меня в Ньюкасл.
2
Много лет назад, кажется, в конце тридцатых годов, я видел фильм, который возвратил меня к той первой неделе с дядей Ником. Я не помню ни его названия, ни сюжета, но действие происходило в Ньюкасле - ночном городе с квадратными черными домами, глубокой черной рекой, высокими мостами и зловещими тенями. Нельзя сказать, что в 1913 году я увидел Ньюкасл именно таким, но общее мрачное впечатление, правда, никак не связанное с людьми, было такое же. Конечно, я волновался из-за работы, и потом, чтобы быть у дверей "Эмпайра" в одиннадцать утра в понедельник, надо было приехать с ночи. Я заночевал в дешевой гостинице, где долго не мог уснуть, потому что там было полно норвежских моряков - пьяных до бесчувствия верзил. И дымным холодным утром, направляясь к служебному входу "Эмпайра", я никак не мог отделаться от ощущения пустоты и нереальности.
Норман Хислоп, чьим преемником я должен был стать, ждал меня на улице с сигаретой во рту.
- Тут за сценой не зря написано "Не курить", - сказал он мне, - так что, если хочешь подымить, давай. У нас есть еще полчаса.
Он был высокий, худой и франтоватый - розовая рубашка, черный вязаный галстук; нос длинный, рот мягкий, безвольный - из тех, что курят сигареты с таким видом, словно участвуют в заговоре, обреченном на провал.
Я спросил его, что такое "репетиция с оркестром", и он объяснил - так, словно ему было лет сто, а мне - всего тринадцать, - что на этой репетиции проверяется, правильно ли розданы партии и знает ли дирижер реплики на вступления.
- Старый Ник сюда и близко не подойдет. Это твоя обязанность. Он терпеть не может дирижеров, никогда не выставляет им выпивку, как другие, но они знают: если что будет не так, он тут же нажалуется в Лондон. Так что, как правило, они ошибок не делают. В конце концов, он же тянет всю программу.
Люди, толкаясь, проходили мимо нас - на репетицию или с репетиции, но я слушал Хислопа и почти никого не замечал.
- Не знаю, каков Старый Ник в роли дядюшки - да, он мне сказал, кто ты, - но работать на него не приведи Господь; держу пари, в этом ты сам скоро убедишься, хоть ты ему и племянник. Я-то ухожу: начинаю дело с братом, не упускать же такой шанс, но даже и без этого я все равно долго бы не выдержал. Ему нипочем не угодишь, потому что он не желает, чтобы ему угодили. Он одно только и любит - страх на людей наводить; настоящий Старый черт. Умен, спору нет, это всякий скажет, зато все и рады-радешеньки быть от него подальше. Даже маленькая Сисси, которая должна с ним спать, когда он пожелает. Тут уж смотри, Хернкасл, ни-ни, а то мигом вылетишь. Ей это может ударить в голову - ты же смазливый, - но ты помни, она его боится до смерти. Так уж он на людей действует.
- Может, у него просто вид такой? - спросил я. - Этот нос его… Потом, он косит немного, и от этого взгляд мрачный. И еще - манера говорить…
- Да нет, дело не в наружности и не в разговоре. Он людей не любит. Не хочет с ними знаться. А если и они его не любят, тем лучше! Пусть катятся ко всем чертям! Да чего там, ты сам увидишь.
Я не знал, что на это ответить, и сделал вид, что занят своей трубкой.
- В последнее время стало совсем невтерпеж, вот почему я рад, что ухожу. Не знаю, говорил он тебе, как нас ангажировали всех скопом, потому что у всех один агент. Не говорил? Ладно, пошли, посмотрим афишу. - Мы прошли несколько шагов по улице. Он продолжал, похлопывая по афише: - Смотри - кроме этих двух замен мы все целую неделю выступаем в одном зале. Тут шесть номеров. Могу рассказать обо всех. Во-первых, Томми Бимиш, комик, гвоздь программы…
- Я его видел. Он очень смешной.
- Мне он не нравится, - сказал Хислоп высокомерно, - но публика на него валом валит. Рикарло, итальянский жонглер - хороший номер, и парень он славный, тихий, только бегает за каждой юбкой. Четыре Кольмар - иностранные акробаты, трое мужчин и девица - вот это девица! Закачаешься! Так, затем Гарри Дж. Баррард - комик-эксцентрик - дрянь! И последний номер из шести - Сьюзи, Нэнси и трое джентльменов, отличная сценка с пением и танцами. Сьюзи замужем за одним из джентльменов, Бобом Хадсоном, а двое других - Амброз и Эсмонд - пара надутых индюков. Нэнси Эллис - сестрица Сьюзи, ей всего восемнадцать. Лакомый кусочек, на сцене что вытворяет - с ума сойти, но при этом тихоня, так что зря не старайся - тут ничего не перепадет, я уж пробовал. Ну вот, они гастролируют все вместе, и все славные компанейские люди - кроме одного…
- Дяди Ника?
- Вот именно. Сам увидишь. Почему я и говорю, что в последнее время стало совсем невтерпеж. Он всегда и везде лишний, и ему это нравится. И публику он тоже не любит. Презирает. И не потому, что провинциальная. Он говорит, в Вест-Энде они еще хуже. А он выступал в "Колизее" и "Палладиуме" за двести пятьдесят в неделю и мог бы туда вернуться, но не хочет. Не любит Лондона. Бог его знает, что он вообще любит! Интересно, ему хоть Сисси-то доставляет удовольствие?! - Он захохотал, показав желтоватый язык и плохие зубы.
Я уже устал от него.
- Может, лучше зайдем?
За сценой было совсем не так, как во время представлений. Хотя кругом и суетились люди, было холодно, темно и уныло. Я пошел за Хислопом к кулисам, где еще не светились теплые огни, а горел только один, большой белый фонарь. Плотный иностранец кричал на дирижера и отбивал ногой такт. Хислоп сказал, что это старший из Кольмаров и их главный. Никаких девиц, от которых можно было закачаться, я что-то не заметил. Когда Кольмар, скорчив злобную гримасу, ушел, Хислоп познакомил меня с управляющим, имя которого я забыл, и с дирижером или "музыкальным руководителем", как они любят себя называть - мистером Бродбентом, раздраженным, хотя и толстым человеком с большими усами.
- Когда вы наконец перепишете ноты к своему номеру? - закричал мистер Бродбент Хислопу. - Они похожи на липучку от мух.
- Я скажу хозяину, - пообещал Хислоп, ухмыльнувшись. - Или вот он скажет, - добавил он, указывая на меня.
- Хорошо, давайте продолжать, - сказал мистер Бродбент, мрачно глядя в партитуру. - Прошу вас, джентльмены, тот же номер, вступление, первые восемь тактов.
- Запоминай, Хернкасл, - прошептал Хислоп мне на ухо. - В следующий понедельник будешь все это делать сам. Если что не так, Старый Ник задаст тебе по первое число.
Минут через двадцать репетиция кончилась, и я понял, что волноваться нечего, потому что к следующему понедельнику я буду знать весь номер назубок, да и не верилось мне, хоть я и был новичок, что Хислоп умеет делать что-то такое, чего не сумею я. Когда мы освободились и вышли, мне прежде всего пришлось угостить его в маленькой пивной за углом, потому что он сразу же намекнул на это. Вся пивная была увешана фотографиями знаменитостей с автографами, и впоследствии я обнаружил, что если выйти из служебного подъезда любого театра, то за углом всегда найдешь такую же маленькую пивную, с такими же фотографиями и автографами и вечной идиотской болтовней у стойки. Какой-то человек пил виски; свое длинное костистое лицо он прятал в поднятый воротник твидового пальто совершенно немыслимого цвета - это оказался Гарри Дж. Баррард, комик-эксцентрик. Может, для Хислопа он и был славным, компанейским человеком, но я этого не заметил.
- Послушай, я только сейчас вспомнил, - сказал Хислоп, когда мы допили пиво. - Ты должен пойти в гостиницу, в бар, к своему дядюшке. Который час? Четверть первого? Он сказал, в половине. - И Хислоп объяснил мне, как туда добраться.
У стойки бара стояло много людей, но я был уверен, что дяди Ника среди них нет. Он сидел за столиком в дальнем углу перед бутылкой шампанского. Рядом сидели двое мужчин и девушка. Девушка смотрела в пустоту, мужчины сосредоточенно изучали какие-то рисунки или чертежи.
- A-а, вот и ты, малыш, - сказал дядя Ник. Я почувствовал, что он обрадовался, увидев меня, или, во всяком случае, успокоился, хотя внешне это никак не проявилось. - Мой племянник Ричард Хернкасл. Мисс Сисси Мейпс. А это Сэм Хейес и его сын Бен. - Хейесы были похожи как две капли воды, оба с деревянными лицами и острыми подбородками, только у Сэма усы были седоватые, а у Бена рыжие. Они посмотрели на меня без всякого интереса, кивнули, сделали по глотку пива и снова склонились над своими листками.
- Не думай, что мы тут пьянствуем, Ричард, - сказал дядя Ник. - Мы работаем. Мне пришла в голову идея нового номера, довольно сложного, и пока еще Сэм и Бен не знают, с какого бока за нее взяться. Так что мы заняты делом, малыш, и от тебя нам проку мало. Как прошла репетиция с оркестром?
- Хорошо, дядя Ник. Я уже смогу провести ее в следующий понедельник, когда буду точно знать весь номер.
- Надеюсь. Вообще, я полагаю, что у тебя дело пойдет лучше, чем у Хислопа - он лентяй и недотепа. Будь сегодня вечером на первом представлении - я скажу, чтобы тебя пропустили. Досиди до конца, - с Божьей помощью, - а когда кончится, приходи ко мне в уборную. Не забудь, что по понедельникам на первом представлении публика в основном бесплатная - они ходят не затем, чтобы получить удовольствие, они и не знают, что это такое. Выступаешь точно в морге. Ну, до вечера все.
- А как у него с берлогой, Ник? - Это спросила девушка, Сисси Мейпс.
- Верно, Сисси. Совсем забыл. Допивай свой портвейн, иди с ним, помоги собраться и покажи, где он будет жить. Если вы оба голодны, поешьте, только не за мой счет. Сюда не возвращайтесь. Я занят.
Мы ушли, как два школьника. Я догадался, что Сисси Мейпс чуть старше меня, ей было лет двадцать пять. На ней была большая шляпа с ярко-зеленым пером, розовое пальто, пышно отделанное дешевым мехом под кролика; она сильно красилась, не столько для красоты, сколько для того, чтобы все видели, что она выступает на сцене. Сисси была недурна собой, но вся какая-то субтильная: глаза цвета кофе, маленький носик, мягкий плаксивый рот, безвольный подбородок; что-то в ней было от тех девушек, которых тогда снимали для сентиментальных цветных открыток типа "Люби меня, как я тебя". Голосок у нее был тонкий, слабенький, говорила она с сильным лондонским акцентом, и развязность в ней сочеталась с застенчивостью и простодушием. Секс для нее значил очень много, - она без конца строила глазки и виртуозно владела искусством легких прикосновений, подталкиваний локтем, поглаживаний, - но на меня это не действовало; я не находил ее привлекательной, хотя с другой стороны чисто по-дружески она мне нравилась. По ее предложению мы взяли такси, забрали из гостиницы два моих чемодана, выехали из припортового района и, миновав "Эмпайр", поехали вдоль расположенных террасой домов, явно знававших лучшие времена.
- Я сняла тебе комнату рядом с нами, - сказала Сисси. - Мы, как всегда, остановились в театральной берлоге, а твоя хозяйка, миссис Майкл, как правило, не сдает комнаты и сделала это только из любезности к нам. Так что ты должен вести себя примерно. Она женщина почтенная. Муж у нее капитан, и сейчас он в плавании. Смотри, приходи домой трезвый и не вздумай подкатываться к хозяйке.
- Да мне больше двух кружек пива и не выпить, - запротестовал я. - А подкатываться, как ты говоришь, я и не умею, и не собираюсь.
Она хитро взглянула на меня и подтолкнула локтем.
- Я-то тебе верю. А другие не поверят. Ну все равно, смотри не озорничай. - Мы стояли уже у самого дома. - Миссис Майкл сказала, что будет давать тебе только завтрак, так что ужинать будешь с нами, - соседняя дверь, видишь? Ну, тащи чемоданы, а я подожду, а потом поедем в кафе. Ты голодный?
Я кивнул.
- И я тоже. Я почти всегда голодная. Так что не копайся и говори с миссис Майкл повежливее. Она делает нам любезность.
Миссис Майкл была жгучая брюнетка, маленькая и худенькая, лет сорока. Мой вид удивил ее.
- Да вы совсем мальчик! И не похожи на театрального.
- Я только начинаю, миссис Майкл.
- Я бы приготовила вам горячий ужин, если б знала, - начала она все еще с удивлением.
- Нет, дядя будет ждать меня; он здесь рядом и, наверное, должен со мной о многом поговорить. Если вы дадите мне ключ, я обещаю возвращаться домой очень тихо…
- Я плохо сплю, услышу. Но все равно, ключ у вас будет. А вот и ваша комната - видите, она прибрана, все блестит. - Так оно и было, однако комната при этом казалась холодной и неуютной. Сказав хозяйке, что я должен сейчас же уходить, я быстро умылся и сошел вниз. Миссис Майкл уже ждала меня с ключом. Сверх этого меня наградили весьма скупой улыбкой.
- Вы похожи на племянника моего мужа, капитана Майкла, - он плавает помощником капитана на каботажном судне. И на вид вы непьющий, скромный юноша, надеюсь, что так оно и есть.
- Так оно и есть, миссис Майкл, так и есть. - И я выбежал на улицу.
Мы с Сисси заказали камбалу, жареную картошку и пудинг с изюмом в довольно большом кафе, где трио играло "Графа Люксембурга" и "Индийские любовные стихи". Вначале Сисси всячески старалась показать сидевшим за соседними столиками, что она актриса, но когда принесли еду, она понизила голос и стала общительной и доверчивой.
- Люблю обедать в таких заведениях, чтоб не слишком шикарно, а ты, Дик? Я буду называть тебя Дик, а он - как хочет. Для него ты всегда Ричард, да? Вообще я люблю поесть - я всегда такая голодная, а он - нет. Съест за целый день один сандвич, ну, и шампанское конечно; даже вечером, когда есть хороший горячий ужин, - мясо с картошкой и всякое такое, - он и половины не съедает. Ты знаком с его женой? Он же твой дядя. Какая она?
- Я ее видел только раз, года четыре назад, когда она приезжала к ним в Лидс. Мне она не очень понравилась. По-моему, она пьет и злющая как ведьма.
- Он говорил, что она разжирела как свинья. - Сисси хихикнула. - Он ее терпеть не может, сам признавался. Посылает ей в Брайтон десяток фунтов в неделю, чтобы держалась подальше. Они все равно что разошлись, но этим дело и кончилось. Больше никаких жен, говорит. - Она взглянула на меня с надеждой, словно ждала, что я стану ее разуверять. Не дождавшись, она растерянно улыбнулась и с аппетитом принялась за свой пудинг.
- Если б он видел, что я ем пудинг, он бы выкинул его в окно, - продолжала она. - Он говорит, если я начну прибавлять в весе, он меня вышвырнет из номера. И все из-за того, что я влезаю в этот пьедестал. Ты вечером сам поймешь. Всю прошлую неделю в Манчестере у меня из-за этого задница болела, только ради Бога ему ни слова. Дик, обещай никогда ничего не передавать ему… Поклянись.
- Ладно, Сисси. Клянусь.
Она положила ложку, потянулась к моей руке и сжала ее.
- Я ведь тебя не знала и немножко расстроилась, когда он в первый раз сказал про тебя. Не то чтобы мне так уж жалко распрощаться с этим Норманом Хислопом. Он и лентяй, и одни гадости на уме, Ник уже сколько месяцев на него злится. Давай кофе выпьем, ладно? Мисс! Мисс! Но, конечно, я всполошилась - хорошенькое дело, его племянник в труппе! Будет, наверно, за всеми шпионить. Но ты милый, я вижу, Дик. Милый… и чуть-чуть шалун, а?
Я что-то пролепетал в ответ. Меня еще не трогали все эти милые шуточки, на которые тогда были так падки девушки вроде Сисси.
Когда подали кофе, она стала серьезной, и я, несмотря на свою молодость, сразу сообразил, о чем пойдет речь. Большинство женщин одинаково говорят о близких им мужчинах: одни в тоне дрессировщика, который работает с животным, наделенным даром речи и приносящим домой деньги, - манера довольно странная и смешная; другие впадают в обратную крайность и ведут себя как прислужницы верховного жреца какой-то таинственной религии, для них каждый его каприз - повеление свыше. Такова была и бедняжка Сисси: она служила дяде Нику.