- Что? - заметно дрогнувшим голосом отозвался он.
После этого они замолчали, по в воздухе между ними дрожали невысказанные вопросы: Кто я? Кто ты? Что ты думаешь обо мне? Как мы будем жить дальше?
Вдруг ее настроение опять резко переменилось, и она уже говорила Герберту, яростно и настойчиво:
- Слушай, Герберт, что бы ни было, только не отступайся от своих теперешних мыслей! Не позволяй превратить себя в благополучного обывателя и не разучись думать. Никогда не верь, будто можно будет и дальше жить по-старому, не болея за других. Мы все между собой связаны, Герберт, хочется нам этого или нет, - такова жизнь - и если мы не будем все вместе работать и думать друг о друге, тогда останется только ненависть, и страдание, и кровь рекой. Честное слово, поверь!
- Я думаю, ты права, Дорис. Я, правда, еще толком в этом не разобрался, как-то времени вроде не было, но я начинаю думать так же, как и ты. Но понимаешь, я же только что вернулся…
- Понимаю я, понимаю! - страстным шепотом отозвалась она. - Ты был на войне. Ты воевал. И тебе хочется немного перевести дух, пожить легко и беззаботно. Нет, нет, конечно, ведь это так естественно. Но пока ты будешь прохлаждаться, они вынут у тебя сердце, Герберт. Можешь не думать обо мне, это - как тебе захочется, но ради Господа, не сгибайся перед ними, а пободрствуй и повоюй еще немного - ради всех нас. Тебе, может быть, кажется, что мы этого не стоим, но мы стоим, поверь, потому что мы и ты - одно, у нас общая жизнь, и если ты попробуешь отгородиться, это будет смерть. Так уж устроено, Герберт. Слушай, мне пора.
Он обнял ее за плечи.
- Мне бы не хотелось искать тебя по пивным…
- И не надо, чтобы искал. Теперь ты знаешь, где я живу, вот тут, у миссис Томпсон, дом номер пять. Правда, теперь, наверно, мне тут жить уже недолго.
- Могу я увидеться с тобой завтра? Завтра суббота.
- Нет, - ответила она спокойно и очень серьезно. - Не потому, что я занята завтра или не хочу тебя видеть. Хочу. Но это рано. Ты меня понимаешь, Герберт? Я должна немного о тебе подумать. И хочу, чтобы ты подумал обо мне. Не будем торопиться.
- Да, но ты же сама сказала, что тебе жить здесь недолго. Тогда в воскресенье? В воскресенье днем? Ну, пожалуйста!
- Хорошо, - поколебавшись, сказала она. - После половины третьего, на этом месте. Доброй ночи, Герберт.
- Доброй ночи, Дорис.
Он постоял, пока за ней, щелкнув, закрылась дверь. И пошел домой. Там было всего каких-нибудь две-три мили ходу, он даже и не заметил, как добрался до "Четырех вязов", потому что двигался словно во сне. Но в этом сне он ощущал тоскливое беспокойство, какое испытывает человек, переходящий из одного мира в другой, из темного ночного закоулка, который должен был бы стать его домом, но еще не стал, а был пока только смутно белеющим лицом и тихим шепотом под звездами, - к горящему очагу и уютной постели, которые раньше были его домом, но больше никогда не будут. Молодой человек в сером костюме, только что вернувшийся с войны и уже павший жертвой…
7
Вечером в пятницу, часов около десяти, Эдди Моулд, спотыкаясь, добрел до дверей своего домика. Не пьяный и не трезвый, а просто оглоушенный. Весь день, не заглядывая домой, он бродил где-то за Кроуфилдом, нося в сердце недоумение и обиду, а под конец завернул в мрачную, грязную пивнушку у Банстерской дороги, там выпил несколько кружек пива и затеял многословную путаную ссору с двумя фермерскими работниками; когда же они обозлились, обозлился еще пуще них и позвал их выйти на улицу. Тут вмешалась хозяйка, несимпатичная толстуха, с самого начала кисло смотревшая на Эдди, и велела ему убираться туда, откуда пришел; и все, сколько там было посетителей, держали ее сторону. За Эдди не вступился ни один.
Дома настроение у него не поправилось, не с чего. Наоборот, там все выглядело еще беспросветнее, чем утром, когда он уходил, - тоска и запустение, словно какое-то злое начало, тайное недоброжелательство, непонятно отчего теперь грозившее ему со всех сторон, похозяйничало у него в доме, не оставив и следа от былого уюта. Эдди огляделся с омерзением: это уже был не его дом. Он нашагался и устал, но спать не хотелось. Хотелось одного: поговорить по душам с каким-нибудь хорошим, добрым человеком. Единственно кто пришел в голову, это вдова бедняги Фреда Розберри, она жила поблизости, через несколько домов. На пути сюда он заметил свет у нее в окне и теперь, несмотря на поздний час, решил, что попытает удачи.
Потом, когда она уже вышла на освещенное крыльцо, одетая, спокойная и чуть испуганная, ему подумалось, что, наверно, это было с его стороны неправильно.
- А, это вы, мистер Моулд, - с облегчением произнесла она, когда узнала Эдди. И после маленькой заминки пригласила: - Ну что ж, заходите, пожалуйста.
Он вошел следом за нею, ощущая себя огромным, неповоротливым, нечистым. Последний раз брился два дня назад, и новый коричневый костюм, должно быть, имел сейчас такой вид, будто в нем выспались под забором. Миссис Розберри занималась шитьем и слушала радио. Пока она выключала приемник, Эдди осмотрелся: комнатка прибранная, уютная, не то что его холодное, заброшенное жилище.
- Садитесь вон туда, мистер Моулд, - кивнула она, а сама села на прежнее место и взялась за свое рукоделие. Когда они уже сидели друг против друга, она сказала: - Вы, по-видимому, пришли справиться о своей жене?
- Ну да, - пробормотал он неопределенно и робко заглянул в ее бледное, серьезное лицо.
- Она действительно была здесь, - твердо произнесла она и посмотрела на него довольно строго, - но потом, сегодня утром, уехала к матери. Она, могу вам сказать, была ужасно расстроена.
Настоящий разговор как-то не получался, к тому же Эдди сильно устал, отупел - перебрал пива, и в голове у него была каша.
- Я тоже, - невнятно пробормотал он. - Да и вы бы на моем месте так. После всего как она себя вела.
Миссис Розберри отложила шитье.
- Я не говорю, что она права, мистер Моулд. Разумеется, нет. Я ей так и сказала. Здесь многие вели себя так, что стыдно и противно было смотреть. Но ее случай все-таки особенный, мистер Моулд, уверяю вас.
Ее черные глаза засверкали, к щекам прихлынул румянец, - она даже похорошела.
- Чем это? - Он презрительно искривил губы.
Она ответила, хотя и не сразу:
- Ведь она потеряла ребенка. Она мне рассказывала, что после этого все и началось, и я вполне ей верю. Меня, во всяком случае, спасли дети. Если бы мне не приходилось о них заботиться, я не знаю, что бы с собой сделала. Когда у женщины умирает ребенок - а муж находится так далеко, и война все не кончается и не кончается, - она может дойти до крайности. Женщине всегда нужен кто-то - и если у нее никого нет, а случается горе, и ничего не светит впереди, - тогда она способна на что угодно, лишь бы как-то отвлечься. Так что у вашей жены есть смягчающие обстоятельства, мистер Моулд.
Эдди обдумал ее слова; мысли у него работали замедленно.
- Может, и смягчающие - если один раз удариться в загул. А она постоянно так себя вела.
- Откуда вы знаете, что постоянно?
- По бутылкам, - объяснил он. - Да еще от людей наслушался.
- Я бы не советовала вам особенно слушать, что люди говорят. Есть такие, наговорят всякого.
- Что сталось у нас тут с народом? - вспыхнул он. - Из-за их недомолвок да ухмылок еще в тысячу раз хуже. Что я им сделал? Кто из нас изменился, я или они?
Она посмотрела на него сочувственно, но ничего не ответила.
- Вот что я вам скажу, миссис Розберри, - проговорил он, немного успокоившись. - Если бы она хоть ждала меня дома, когда я вернулся, и объяснила бы мне все, как, видать, объяснила вам или как вы сами мне вот сейчас растолковали, - что, мол, настрадалась из-за маленькой, и все такое, а потом бы сказала: "Я неправильно себя вела, Эдди, и очень сожалею", в таком роде, тогда бы, по мне, получилось совсем бы другое дело. Но ее вообще даже дома не было. Распечатала мою телеграмму и снова запечатала - мол, не читала. А потом является с таким видом, будто вообще ничего особенного и не случилось…
- Я знаю, знаю! - взволнованно сказала миссис Розберри. - Это она сделала неправильно, и уже сама понимает.
- Еще бы! - Эдди не мог больше усидеть на стуле. Он поднялся, покачиваясь и глядя в пол, стараясь подобрать подходящие слова. Но обида накипала, и он заметался по комнате, от двери к столу, покуда наконец не остановился снова перед хозяйкой.
- Слышали бы вы наши разговоры на фронте - о том, как все будет, когда мы вернемся. У нас часами могли об этом говорить. С чего ни начнется разговор, обязательно приходит к этому: "Вот ужо, подождите, ребята!" И представьте, я вернулся, на душе радостно, штатский человек опять, и весь свет мне друг и брат, а получилось все не то, все наперекосяк, и я вам честно скажу, миссис Розберри, как подумаю, так прямо, кажется, разнес бы все на куски к чертовой матери!
- Нет, нет! - огорченно вскрикнула она. Она уже тоже поднялась со стула.
- Простите меня за грубое выражение, миссис Розберри, - повинился он. - Я не хотел - сорвалось. Извините.
- Я не об этом, мистер Моулд, - горячо возразила она, глядя на него с состраданием. - Я понимаю ваши чувства, но поверьте, все, что вас мучает, на самом деле - не так плохо, как представляется, право!
Может быть, на него подействовал ее сострадательный взгляд. Или просто сам ее вид, как она стояла перед ним, такая славная и добрая. Только он сделал в направлении к ней несколько шагов и протянул руки, даже не зная, чего ему надо. Но увидел, как она отшатнулась, как в глазах у нее мелькнул испуг - или отвращение? - и остановился.
- Я… я хочу как-нибудь выбрать время и поговорить с вами о Фреде, - запинаясь, сказала она. - Но сейчас уже поздно. По-моему, сейчас вам пора уходить, мистер Моулд, вам не кажется?
- Да, да, мне пора, - пробормотал он, не поднимая глаз. - До свидания.
Эдди добрел до своего дома, страшно подавленный. Что он ни делает, все получается не слава Богу. И некуда от этого укрыться. Любая самая паршивая ночевка вне радиуса действия минометов - все было бы лучше, чем то, что с ним здесь происходит. Ей-же-ей, даже под бруствером в окопе, с трясучкой в брюхе, он не чувствовал себя так погано. Мрачный, растерянный, лег он в постель. Уснуть, скорей бы уснуть! Но сон к нему пришел далеко не сразу.
Субботнее утро, да только какой это праздник? Нечем даже позавтракать, накануне забыл купить. Но идти в деревню смертельно не хотелось, поэтому, несмотря на голод, он обошелся чашкой крепкого чая и сигаретой. А потом хмуро огляделся и решил прибраться в доме. Работал невесело, но тщательно и управился ровно наполовину, когда, как на грех, Бог принес первого гостя: раздался стук в открытую дверь, и вошел мистер Дроден, пастор, сильно поседевший, но по-прежнему румяный и улыбчивый. Уж он-то не остался без завтрака.
- Вот это прекрасно! - весело воскликнул мистер Дроден. - Мы только что вернулись с войны и уже взялись за свою долю домашней работы! Хотя для того, кто служил в армии, это, должно быть, сущие пустяки, а? Ну, как поживаете?
- Да ничего, - буркнул Эдди.
- А миссис Моулд, надо понимать, отправилась за покупками.
- Нет. Она уехала к матери.
Мистер Дроден сел, положил на пухлые колени шляпу, прижал поля мягкими ладонями, согнал с лица улыбку и озабоченно посмотрел на Эдди.
- Мне очень прискорбно это слышать. До меня уже дошли - довольно кружными путями - слухи о том, что вы поссорились, и я отчасти по этой причине и явился. Правда, я надеялся, что мои сведения ложны, - в деревне распространяется много глупых сплетен, - но, как видно, так оно и есть?
- Все так, - подтвердил Эдди, напрягая скулы.
Мистер Дроден снова украсился улыбкой.
- Может быть, мы с вами раскурим трубки и все тихо-мирно обсудим?
- Вы раскуривайте, если хотите, - сухо ответил Эдди. - У меня трубки нету.
- Сигарету, в таком случае? У меня есть с собой.
- Да нет, спасибо. Не тянет сейчас курить.
И разговаривать тоже не тянет - подразумевал его неприветливый тон.
Мистер Дроден, разговаривая, принялся возиться с кисетом и трубкой, будто показывал и пояснял, как ими пользоваться.
- Сейчас такие времена, что… надо все тщательно обдумывать… и советоваться. Из-за войны у всех нас получился как бы перерыв в жизни…
- Не у всех, однако же.
- В каком смысле? Я вас не совсем понял, Моулд.
- У многих парней, которых я знал, с которыми служил вместе, получился не перерыв, а конец жизни.
- Я не согласен, что это конец их жизни… и сожалею, что таково ваше мнение… но теперь я понял, что вы имели в виду. И все-таки для большинства из нас, как я уже сказал, из-за войны получился в жизни довольно долгий перерыв.
- И потом еще, - упрямо продолжал спорить Эдди, - вроде считалось, что после войны мы начнем жить по-новому.
- О, да-да, разумеется, - сердечно закивал мистер Дроден. - Мы все надеемся, что это удастся осуществить в какой-то мере. Правительство разработало план. Вы наверняка слышали об этом.
- Слышать-то слышал…
- Но сейчас мы говорим о делах более личных, - поспешно продолжал мистер Дроден, словно бы недовольный сомнением в голосе Эдди… - У вас тут произошла ссора, но я надеюсь, что очень скоро нам удастся все уладить. Чуточку терпимости, - жизнерадостно порекомендовал он, - больше понимания бед и трудностей друг друга, в духе христианского милосердия и прощения и с той и с другой стороны. Ну, как?
Эдди молчал. Мистер Дроден заполнил неловкую паузу новой серией приемов раскуривания трубки.
- Мы смотрим на вас, молодежь, - с натужной улыбкой вновь заговорил мистер Дроден, - на вернувшихся с войны героев-победителей…
- Никакие мы вам не герои-победители! - вскинулся Эдди. - Я лично не герой. И никогда не метил в герои.
- Вот это верно. Это по-британски…
- Не в том дело, мистер Дроден. По-британски или там еще по-каковски, - нет особой разницы. Все парни как парни - кроме наци, понятно, но у этих просто-напросто мозги набекрень. Я не герой. А самый обыкновенный парень. Пришел с войны, где одно дерьмо, и кровь, и убивают людей. Я видал такие разрушения, что не поймешь, это ратуша была или свинарник. Видал людей, сгоревших заживо. Этого быть не должно было.
- Ну конечно, не должно, - согласился мистер Дроден. - Но вы ведь понимаете, нацисты…
- Знаю. Все это я слышал! - горячился Эдди. - И нацистов видел своими глазами. Они психованные. Но я вот не пойму, кому это раньше было не ясно? Кто их напустил на людей? И дал им такое преимущество на старте? Почему всех этих типов. Гитлеров всяких и Гимлеров, давным-давно не заперли в дурдом, не вздернули на виселицу как кровавых убийц? Кто это так все устроил, что мне пришлось несколько лет своей жизни потратить на то, чтобы их выловить?
- Ну, это вопрос политический, - сказал мистер Дроден. - Мы, разумеется, допустили ошибки…
- Что-то я не слышал, чтобы хоть кто из наших руководителей признался, что допустил ошибки. Этот старикашка, как там его, наш премьер, не идет ко мне и не говорит: "Слушай, Эдди Моулд, я тут наделал ошибок, ты уж прости". Как бы не так! Но вы говорите, что с этим покончено и мы начинаем новую жизнь. Кто же это ее начинает, хотелось бы знать? Назовите хоть несколько имен у нас в Кроуфилде. Что они затеяли, как взялись за дело? Я бы вот мог кое-кого назвать, да только ничего нового они не начинают. А разговаривают и смотрят так, что можно подумать, я с отсидки вернулся, а не с войны. Но этого тоже не должно быть, как крови и дерьма там, откуда мы вернулись. Что нам нужно, что лично мне нужно…
Он замолчал, ища подходящие слова, чтобы выразить мысль.
И в эту минуту на пороге появился сержант Паркинсон из Бэнфордской полиции. Когда Эдди уходил в армию, Паркинсон был рядовым констеблем, но с тех пор получил повышение. Эдди знал его издавна и порядком недолюбливал. Берт Паркинсон и рядовым-то вечно придирался и лез не в свое дело, а уж теперь от него и подавно ничего хорошего ждать не приходилось. К тому же он сейчас прервал Эдди, когда тот пытался сказать что-то важное.
- Проходите, не стесняйтесь, - саркастически пригласил его Эдди.
- А что, дверь открыта, - оправдываясь, заметил сержант Паркинсон. - О, с добрым утром, мистер Дроден. Не знал, что вы здесь.
- Ясно, не знали, - огрызнулся Эдди, с ненавистью глядя в обветренное лицо полицейского. - Некогда было поинтересоваться. Ну, чего вам?
Сержант, почтительно поглядев на пастора, который не выказывал намерения уходить, ответил:
- Ничего срочного. Зайду в другой раз.
- Да ладно, - сказал Эдди. - Выкладывайте.
- Может быть, вам лучше без меня? - Мистер Дроден стал подниматься.
- Честно сказать, я со своей стороны буду только рад вашему присутствию, мистер Дроден, - сказал сержант Паркинсон.
- Ну… в таком случае… - улыбнулся мистер Дроден.
Эдди перевел раздраженный взгляд с одного своего гостя на другого. Ишь как спелись, ну прямо душа в душу. Непонятно только, что им надо от него?
Сержант Паркинсон откашлялся, устремил на Эдди суровый взгляд и официальным тоном проговорил:
- Я получил на вас несколько жалоб, Эдди Моулд. Одна - в связи с вашим поведением в питейном заведении "Солнце". Грубо выражался и грозил побоями. Ну ладно, я посмотрел сквозь пальцы. Но вот опять поступила жалоба. Вчера вечером в "Колоколе". Нарекания те же.
- Вот именно. И я еще кой-чего могу от себя добавить, - раздалось с порога у Эдди за спиной. Это была миссис Могсон.
- А ну, проваливай отсюда! - заорал на нее Эдди. Она напугала его, подойдя сзади, и он вконец разозлился. - Вон!
- Вот видите! - воззвала старуха к государству и к церкви. - А у меня тоже жалоба. Кричат тут, ругаются по-всякому и до глубокой ночи дочке моей спать не дают. Возмутительно. То одно тут было безобразие, теперь другое.
Тут Эдди рванулся к ней, она завизжала и отскочила от порога. На самом деле он хотел просто захлопнуть дверь перед ее наглым носом, но она подняла крик, будто он бросился на нее с кулаками. Сержант Паркинсон поспешил ему наперерез, однако Эдди все-таки успел закрыться от вредной старухи.
- Вот и все, - отдуваясь, проговорил Эдди. - Пусть не лезет. Разоралась старая чертовка на чужом пороге. Пакостница!
- Тут вы, может, и правы, - строго сказал сержант. - Однако же это еще одна жалоба. Ведь верно, мистер Дроден?
- Да, да, - поспешно подтвердил мистер Дроден. - Прискорбно. Очень, очень прискорбно. Так что же вы хотели сказать, сержант?
- Я вот что как раз собирался ему сказать, - начал сержант Паркинсон, будто Эдди вообще тут и не было.
- А собирались, так и говорите! - не стерпел Эдди. - Да поживее, и катитесь к чертовой матери!
- Опять грубые выражения. Совсем распоясался. И при ком! - Сержант осуждающе покачал головой. - А собирался я сказать вот что. Вы тут не в армии, Эдди Моулд. Вы гражданское лицо и будьте добры вести себя по-граждански. Иначе у вас будут неприятности - серьезные неприятности. Не воображайте, что раз вы вернулись, то можете делать тут что вам нравится.
- Что мне нравится? - возмутился Эдди. - Нравится? Да я ничего и не сделал еще, чего хотел!
Мистер Дроден поднял большую белую ладонь, призывая к спокойствию и Эдди, и рвущегося в бой Паркинсона.