- Потом скажу, - весело откликнулась она на ходу. - Телефон вон там. А я пока приготовлю кофе, тот, что варят на кухне, - невыносимая бурда.
У лорда Дарралда было сначала занято - должно быть, все еще шли разговоры с Парижем, Римом и Вашингтоном. Что ж, скоро, возможно, и он будет названивать в разные города. Сегодня у него было к этим людям и их действиям совсем другое отношение, почти уже свойское. Когда смотришь со стороны, бегаешь куда пошлют и выполняешь что прикажут, ты испытываешь глубочайшее почтение. Но он теперь знает, как это все делается в действительности. Проще простого - все равно что целоваться с Бетти, коль скоро это уже не всерьез и не причиняет муки. Дозвонившись наконец до Маркинча, Алан объявил ему коротко и развязно:
- Говорит Алан Стрит. Насчет работы, что вы вчера предложили. Помните?
- Угу. Берете?
Алан чуть было тоже не сказал ему в ответ: "Угу".
- О’кей, Стрит. Платим вам тридцать пять в неделю плюс издержки в разумных границах. Контракт на двенадцать недель, и материалы подписные. Во вторник или среду спросите в редакции Фарли. Давайте лучше во вторник. О’кей?
- О’кей, - ответил Алан, решив, что пора осваивать их язык. - Буду во вторник.
- Чудно. Вчера после вашего ухода босс шел на пари, что вы откажетесь. - Маркинч хмыкнул. - Моя взяла. Слушайтесь Фарли - хотя вас, наверно, потянет дать ему пинок в зад. Он знает работу и вас может научить. Увидимся в Лондоне, Стрит.
Только и всего. Пара рекомендаций от соответствующих лиц, разговорчик-другой за стаканчиком-другим - и ты принят, ты свой. Возвращаясь к Бетти, Алан вдруг ощутил досадливое презрение ко всем безликим миллионам глазеющих со стороны и выжидающих, как распорядятся их жизнями.
- Отличный кофе, - похвалил он Бетти.
- Я же сказала. Ты вот не веришь, а я и вправду умею неплохо делать все по дому, когда хочу. Поневоле научилась во время войны. С работой все в порядке? Когда приступаешь?
- Назначено явиться на Флит-стрит во вторник.
- Это нужно отпраздновать.
- Согласен. Когда - и где?
Она улыбнулась своей особенной улыбкой. Алан смотрел с пониманием.
- Прошу тебя, - сказал он, - не выплывай из таинственных зеленых глубин с такой улыбкой на устах, если ничего не хочешь ею сказать.
- Я размышляю, - задумчиво отозвалась она. А через несколько мгновений, подняв голову, одарила его такой неотразимой, откровенно безнравственной ухмылкой, что он сразу же сказал:
- Что бы это ни означало, мой ответ: "Конечно да, Бетти".
- Вот что, милый, я обдумала, как отпраздновать. Давай закутим. Я все равно сегодня вечером собираюсь в свой домик и машину зафрахтовала до вторника, ты как насчет того, чтобы поехать со мной? Тогда во вторник ты оттуда подашься в Лондон, а я вернусь сюда. Будем мы одни. Там в полумиле по шоссе неплохой ресторанчик, если нам понадобится еда и питье. Можно будет отлично провести время. Ты это заслужил. Да и я тоже. Так как?
Он кивнул, улыбаясь, подошел к ней и запрокинул ей голову.
- Один только раз, и все, - шепотом предупредила она. - Здесь вправду небезопасно. Подожди, пока приедем туда.
Он возвратился на свое место за столом. Руки слегка дрожали, и он долго, старательно набивал и раскуривал трубку.
- Мне надо будет незаметно пробраться домой, захватить чемодан с кое-какими вещами. Когда мы едем?
- Я думаю, после чая, так в половине шестого или около того. Знаешь что? Я отвезу тебя, сама притаюсь за углом, пока ты соберешь чемодан, и мы укатим вместе. На дорогу уйдет час с небольшим. Мой домик - божественный уголок, милый. А теперь поговори со мной спокойно. Расскажи, какая я. Ты один умеешь со мной разговаривать как надо.
И до самого чая он сидел, поглядывая через стол на изысканные черты, которые по временам кривила мимолетная тайная ухмылка, и плел невесть какую чепуху, потом не мог вспомнить ни слова. В пустопорожней болтовне, перемежаемой долгими, внимательными взглядами, время летело, будто сон, но где-то в глуби этого сна бился пульс, его кровь отсчитывала секунды. Подали, потом убрали чай, все промелькнуло, как тени на стене.
- Мы словно сидим в чайном домике какого-то забытого китайского императора, - сказал он.
Она ответила ухмылкой. А потом вскочила, вся - энергия и целеустремленность.
- Пора ехать. Помоги снести кое-что в багажник.
В двухстах шагах от поворота на аллею, ведущую к Суонсфорд-Мэнору, она выпустила его из машины. Здесь было безлюдно.
- Только живей. Никаких семейных встреч и разговоров. Если меня заметят, скажу, что условилась довезти тебя до станции.
- Больше пяти минут не задержусь, - пообещал он и зашагал по аллее.
Внизу в холле никого. Он взбежал по лестнице в свою комнату, покидал кое-что в небольшой чемодан, вышел с ним на площадку - и столкнулся лицом к лицу с Дианой.
- Куда это ты?
- Я принял предложение насчет работы в "Листке". Приказано явиться в редакцию.
Лгать Диане было неприятно, но ничего лучшего не пришло в голову.
- Прямо сегодня? А где ты будешь ночевать?
- Пока не знаю. Не важно.
Она пристально посмотрела ему в лицо.
- Ты что-то затеваешь, Алан. - Она посторонилась, чувствуя, что брат торопится. - Хорошо, иди. Ты не обязан со мной делиться.
Она уже не обвиняла. Она говорила отреченно, почти безнадежно. И отступила не на шаг, а куда-то далеко-далеко. И даже стала с виду меньше, старше, сокрушеннее.
Ничему этому не было места в мире, где он провел весь день. Его словно задело жалостью по живому нерву, так стало вдруг больно.
- Сейчас не могу рассказать, Ди, - ласково проговорил он. - У меня сегодня был странный день. Потом все расскажу. Мы ведь с тобой так толком и не поговорили. Подожди немного, поговорим еще. И пожалуйста, не смотри так, Ди. Ничего еще не кончено.
Он со всех ног сбежал вниз по лестнице с таким чувством, будто радужный шар жизни уже отнесло вперед, и надо теперь догнать его и вспрыгнуть внутрь. В холле опять никого не оказалось. Алан быстро зашагал по аллее. Бетти уже открыла дверцу машины.
- Придется вернуться по Кроуфилдской дороге, - сказала она, трогаясь с места, - а потом свернем на шоссе. Там сейчас движение, наверно, не большое. Где-нибудь через час будем на месте.
И она запела своим странным немузыкальным голоском, более юным и незрелым, чем сама хозяйка, словно отставшим от нее в развитии. Что-то в этом было трогательное, но сейчас немного неподходящее, ближе к тому, что он ощутил только что при встрече с Дианой.
- Мне становится довольно весело, - сказала Бетти.
- А мне весь день было весело, - отозвался он, - но теперь неуклонно становится еще веселее.
Но правда ли это? Он твердо ответил себе, что правда. И тут он заметил на дороге их. Серый костюм и коричневый костюм. Герберт Кенфорд и Эдди Моулд.
- Остановись, Бетти! Остановись! - закричал он.
- Господи! Что случилось?
- Вой те ребята, они, наверно, шли ко мне. Остановись скорее.
- Пожалуйста, - ответила она с досадой, затормозив всего в нескольких шагах от двух парней. - Но только побыстрее, ладно? И не говори лишнего, один из них знаком с моим отцом. Какие там у вас общие дела, кончай с ними поживей.
После того как Герберт крикнул и поднял руку, оба пешехода остановились, и теперь Алан подошел к ним.
- Здорово, ребята. Вы не ко мне?
Он сразу заметил, что Эдди недавно побывал в переделке и что у Герберта выражение лица еще более озабоченное и серьезное, чем всегда. Нет, они шли не просто в гости.
- К тебе, - ответил Герберт. - У Эдди к тебе очень важное дело…
- Надо поговорить, сержант, - понурясь, буркнул Эдди, а потом поднял на Алана умоляющие глаза: - А то я таких дров наломаю, что…
- … и у меня тоже есть к тебе разговор, - заключил свою мысль Герберт, - вот я и пошел с ним вместе. Да только ты, похоже, уезжаешь?
- Да. А что случилось? - Алан посмотрел на Эдди.
- Тут на месте все сразу не расскажешь, - тихо ответил Эдди. - Началось с жены, она, пока меня не было, гуляла с американцами у всех на виду, - но это как бы первый толчок. По правде сказать, я совсем запутался и вроде как дошел до последней крайности.
- А ты, Герберт?
Герберт мрачно усмехнулся.
- У меня, наверно, не такое отчаянное положение, как у старины Эдди, но я, по-моему, тоже запутался и дошел до крайности. Поэтому мы и хотели с тобой потолковать, Алан. Но раз нельзя, значит, нельзя.
Они оба смотрели на него. Ему был знаком этот взгляд, он встречал его множество раз и всегда в самых безвыходных ситуациях; на мгновенье он словно ощутил снова пот и гарь сраженья. Стало ясно, что следует делать.
- Я и сам порядком запутался, если уж на то пошло. Нам надо втроем сесть и все обсудить, верно я говорю?
- Так точно, сержант, - ответил Эдди, у него гора упала с плеч.
- Подождите минутку, ребята, я сейчас вернусь! - крикнул Алан.
- У тебя странный вид. - Бетти открыла ему дверцу машины. - Что там случилось?
- Мне очень жаль, Бетти, - проговорил он спокойно, - но ничего не получится. Я обязан задержаться и поговорить с ребятами.
- С какой это стати? - Она пришла в бешенство. - Господи, ты что же это, решил меня оставить с носом, что ли?
- Мне очень жаль. Но я обязан. Понимаешь, мы были вместе на фронте…
- Мне дела нет до того, где вы были вместе! Раз так, между нами все кончено! На вот, держи свой чертов чемодан.
Автомобиль на полной скорости устремился на Герберта и Эдди, они едва успели отпрыгнуть в стороны, а он яростно прогудел и унесся прочь. Алан поднял чемодан. Двое подошли к нему.
- Раз уж я оказался с чемоданом на руках, придется нам пойти ко мне, чтобы я мог от него избавиться, - смущенно усмехнулся Алан. - У нас есть старая беседка в конце сада, можно будет посидеть в ней, пока не похолодает. А потом пойдем в дом. Похоже, что разговаривать нам придется долго. Так что вперед.
9
- Может, кто пива хочет? - предложил Алан. - По-моему, в доме найдется.
- Мне лично не надо, спасибо, - ответил Эдди. - Я и без того за последние дни перебрал выше головы.
- Я тоже не хочу, спасибо, Алан, - сказал Герберт. Он задумчиво смотрел из беседки, где они сидели в трех обшарпанных шезлонгах. - Хорошо как здесь, а?
Между столбиками открывался вид на речку, на светлый заливной луг, осоку и камыши, на узловатый терновник и гибкие ивы. Все золотилось в дымчатом вечернем свете. Пейзаж знакомый и родной, но заполненный сейчас волшебным сиянием, как край обетованный. Разговаривая, они все время видели его перед собой.
- Ну, Эдди, - ровным голосом спросил Алан, - что с тобой случилось? Поделись с нами, если есть желание.
- Желание есть, да вот не знаю, смогу ли выразиться понятно, - ответил Эдди. Старательно подбирая слова, он начал с того, как явился домой и нашел только свою телеграмму на полу. Рассказ давался нелегко, но все-таки Эдди сумел объяснить, что с ним случилось.
- Вы только не думайте, - сказал он под конец, - я не виню никого, уж даже и жену. И я, конечно, лезу с кулаками, особенно выпивши, это с моей стороны неправильно. Но они меня достали, вся здешняя кодла. Если и дальше так пойдет, сержант, то я не знаю, что могу с ними в конце концов сделать! Мне, наверно, лучше попроситься обратно в армию. Думал, домой возвращаюсь, а приехал неведомо куда. Совсем я запутался, к чертовой матери. В ком причина, не пойму, во мне или в них? Если во мне, то как мне быть? А если в них, то спятили они, что ли?
Несколько минут все трое молчали. Герберт вопросительно смотрел на Алана. Эдди сидел, свесив побитую голову.
- Эдди, - тихо проговорил Алан. - Можно задать тебе один вопрос?
- Задавай какой хочешь, браток. Валяй.
- Понимаешь ли, это насчет тебя и твоей жены, - неуверенно начал Алан. - Предположим, все осталось бы только между вами, - ты бы узнал, как она себя вела, но больше бы это никому не было известно, - ты бы ее простил?
- Так ведь что ж, не должна она была этого делать, - рассудительно ответил Эдди. - Муж на фронте. Так? Нехорошо с ее стороны. Но тут беда с малышкой, одно да другое, как говорила жена Фреда Розберри. Тоже много кой-чего…
- Да, а ты, со своей стороны, легко приходишь в такое состояние, - подхватил Алан, припоминая некоторые случаи, но не показывая виду, - когда все тебе кажется вроде бы не на самом деле и неважно, и никакой разницы, как ни поступи. Будто пьяный.
- Ну, я бы, пожалуй, потолковал бы с ней хорошенько с глазу на глаз, а потом сказал бы: "Ну ладно, давай все забудем". Я бы, наверно, смог так, - заключил Эдди.
- А по-моему, - тихо сказал Герберт, - ты на самом деле только того бы и хотел. Тебя, наверно, совесть мучает?
Эдди подумал и ответил:
- Может, ты и прав, Герберт.
- И по-моему, тоже, он прав, - сказал Алан.
- Я хочу поступить, как будет правильно, - проговорил Эдди. - Если правильно, как вы говорите, я так и сделаю. Но вот жить в здешних местах я больше не могу. И не хочу. Что тут с ними со всеми сделалось, объяснили бы вы мне.
- Мне кажется, я могу тебе ответить, - сказал Алан. - Ты возвратился из армии, где жил бок о бок с ребятами, сблизился с ними, вы делали одну общую работу, и она была всем хорошо понятна. Так? Ну вот, а здешние люди живут иначе. Может быть, какое-то время, после Дюнкерка, когда была угроза вторжения, они тоже сплотились. Но когда опасность миновала, они снова расползлись в разные стороны, да еще энергичнее потянули каждый на себя после того, как пришлось постоять плечом к плечу. Они теперь какие были до войны, такими в общем и остались. А вот ты изменился, и в этом все дело. И ты совсем другое ожидал здесь найти. Когда они рассуждают о том, что тебе надо, как они выражаются, угомониться, на самом деле они хотят, чтобы ты отказался от этих своих ожиданий.
- Так что же я должен делать? Скрутить себя и смириться, или как?
- Нет, - неожиданно резко ответил Герберт. Это было так на него непохоже, что оба друга посмотрели на него с изумлением. Он смутился. - Я считаю, что Алан прав. Но только они не все такие. Некоторые нас понимают. И они на нашей стороне. Один человек мне сказал, чтобы я никогда не отступался от своих теперешних мыслей, чтобы не позволял превратить себя в благополучного обывателя, не разучился думать и не верил, будто можно будет и дальше жить по-старому, не болея за других. Она… то есть он, этот человек, говорит, что мы теперь все между собой связаны, хочется нам того или нет, и если не станем думать и заботиться о других, тогда только и останется что ненависть, и страдание, и кровь рекой.
Эдди округлил глаза.
- Со мной никто так не разговаривал. А ведь кто только не пробовал - и управляющий, и пастор, и полицейский, всякая публика.
- А кто это был, Герберт? - спросил Алан.
Герберт потупился.
- Одна девушка. Помните, в Лэмбери, в баре с нами поспорила девушка с авиационного завода?
- Такая хорошенькая, чернявенькая нахалка? - удивился Эдди.
- Ну да, только она вовсе не нахалка. Дорис Морган ее зовут, помните? Она тогда сказала мне кое-что, и я… ну в общем я задумался. А вчера вечером у нас с ней был длинный разговор. Она хорошая девушка. - Он поглядел ка приятелей с вызовом.
Алан ухмыльнулся:
- Мне тоже так показалось. Вреднющая, правда, и не в моем вкусе, но как раз по тебе, Герберт, будет оказывать на тебя положительное влияние. Это все она тебе говорила?
- Да. И еще многое. Я тоже думаю, что она будет оказывать на меня положительное влияние. По крайней мере, постарается. Завтра я с ней увижусь. Но тут есть свои трудности.
- Какие тут могут быть особенные трудности? Ты поделись с нами, Герберт. Напрасно стесняешься. Мы с Эдди оба через это прошли в свое время.
- Это точно, - подтвердил Эдди и в первый раз усмехнулся.
- Я, правда, и сейчас еще не знаю, на каком я свете, - признался Алан. - По-прежнему дурака валяю.
- С тобой в машине это дочка полковника Саутхема была? - спросил проницательный Герберт.
- Да, но не важно. И вообще мы сейчас говорим о тебе и о твоей подруге. Так какие же трудности?
- Ну, во-первых, рано еще всерьез это обсуждать, - нахмурившись, ответил Герберт. - Но пока что дело выглядит довольно бесперспективно. Она городская, ее жизнь - заводы, улицы, и все такое. А я деревенский. Если она пойдет за мной, то потеряет себя. А если я пойду за ней, то потеряюсь я. Так я это вижу сейчас.
- Теперь я понял, - озабоченно кивнул Эдди. - Ты, похоже, прав, Герберт. Славная такая девчонка, но что-то я себе не представляю, как она будет вставать в полшестого или стряпать обед на дюжину косцов.
- Погодите вы, - загорячился Алан. - Начать с того, что раз она работала на заводе, значит, приучена вставать до света, и тяжелая работа ей тоже не в новинку. А потом, что это вообще за противопоставление: деревенский, городской? Это раньше так было. Теперь заводы переехали в сельскую местность, и надо будет, чтобы они у нас тут остались. А фермам хорошо бы размещаться на окраинах городов. Так что тут вы с ней договоритесь. По-моему, ты напрасно беспокоишься. Но как это у тебя получилось, Герберт, что ты стал с ней обсуждать такие вопросы? Я ведь думал, что уж кто-кто, а ты вернешься на землю и будешь спокойно заниматься хозяйством и на все остальное поплевывать. В чем же дело?
Раз преодолев застенчивость, Герберт уже без стеснения рассказал о праздничном ужине в отчем доме и о том, что он тогда почувствовал.
- Вы не подумайте только, что я предаю свою родню, - сказал он в заключение. - Я их всех люблю. Они обо мне позаботились, они думают, как мне лучше, и меня, конечно, мучила совесть, что я в какой-то степени отплатил им неблагодарностью. Но я понял, что тут какая-то неправда, как Дорис говорила. Конечно, я ей объяснил, когда занимаешься фермерством, само собой начинаешь думать только о себе и о своих. Работа тяжелая, и ты отрезан от других людей, не знаешь, кто как живет. Но все равно, дальше так нельзя. Как Дорис говорит, если отгородишься от людей, это означает смерть. Понадобилась война, чтобы это осознать, а следовало бы и без нее разобраться. Я не мог спокойно слушать, когда отец и брат рассуждали так, будто кроме нашей семьи никто не имеет значения, и наша задача состоит в том, чтобы ухватить кусок земли и обрабатывать его, а из остальных только выжимать как можно больше барыша. До сих пор у нас так и было - и смотрите, до чего мы дошли.
- А чего же ты хочешь, Герберт? - спросил Алан. - Устроить колхозы?