- Слава Богу. Я думала, какая-нибудь курица, вроде твоей невестки Энн, успела тебя подцепить. Энн меня терпеть не может, хотя по мне, так пусть она владеет на здоровье своим беднягой Джералдом. Сколько я таких дюжих молодцов вроде Джералда перевидала в Портсмуте, пили у меня розовый джин. Боб их всех знает. Ладно, наплевать. Слушай, по-моему, будет очень даже интересно.
- Ты что? На сегодняшнем ужине?
- Да нет, конечно. Тут-то скорей всего предстоит одна скучища. Жаль, нельзя нам с тобой улизнуть и напиться в каком-нибудь кабаке. Ты бы рассказал мне все обо мне. Это у тебя лучше всего получается под градусом. Вот чего мне в жизни недостает, Алан, - я теперь понимаю - после всех этих дюжих молодцов.
- А может, я тоже стал теперь дюжим молодцом.
- Не говори глупостей, милый. Давай скорее пропустим еще по одной, пока не начались взаимные представления и вся эта светская трепотня.
Они едва успели пропустить по третьему большому стакану крепкого коктейля. Приехал лорд Дарралд с остальными гостями. Он оказался вовсе не таким, каким заранее представил себе Алан. Не грубый, жирный бандит с багровым затылком, а небольшого роста, узкогрудый, какой-то выбеленный и засушенный, больше всего похожий на важную духовную особу в гражданском облачении. Лорд Дарралд обошел всех присутствующих, каждому, без пропуска, пожал руку, предварительно пристально заглянув в лицо, словно делал смотр почетному караулу, после чего каждому улыбался неспешной улыбкой. Лучшее в нем была как раз улыбка. А худшее, решил Алан, - это голос и манера речи. Он говорил отрывисто, малословно, с каким-то нарочитым, искусственным американским акцентом, словно англичанин-актер средней руки изображает чикагского газетного магната.
Хозяин привез с собой из Лондона четверых гостей и личного секретаря, немолодого озабоченного мужчину по фамилии Ньюби. Среди приехавших была некая миссис Пентерленд, как можно понять, известная светская красавица. Она действительно была красива на свой лад, - крупная блондинка в замысловатом оформлении, больше похожая на достопримечательное историческое здание, чем на человека, - доступ для посетителей в будни с десяти утра до темноты и с полтретьего до темноты по воскресеньям, входная плата - шесть пенсов, и еще шесть пенсов - за сувенирный буклетик. Она почти ничего не говорила, но постоянно расточала на все стороны ничего не выражающие улыбки. Вторая дама была совсем в другом роде: костлявая, черная и мужеподобная. Эта разговаривала, ни на минуту не закрывая рта. Звали ее Билли Арран; ни Алан, ни Бетти никогда про нее не слышали, хотя, по-видимому, о ней полагалось знать все в подробностях. Такая женщина бывает всюду и знакома со всеми. Мужчины тоже представляли собой контраст. Один, сэр Томас Стэнфорд-Риверс, был политик-консерватор, весь розовый, самоуверенный и слащавый, как мятный ликер. Когда-то, на заре своей успешной политической карьеры, он, вероятно, пришел к выводу, что ему следует иметь лукавый взгляд, и с тех пор беспрестанно щурился и подмигивал. Второй гость не подмигивал, а таращил глаза и дергался. Его звали Дон Маркинч, он работал у Дарралда главным редактором, эдакий американский газетчик высокого напряжения, весь на нервах и сигаретах, роняющий пепел себе в тарелку и глотающий вперемежку таблетки бензедрина и барбитуратов. Таким он, во всяком случае, показался Алану, трудно было даже представить себе, как он переживет здесь субботу и воскресенье без единой войны, революции или новой рекламы.
Алан чувствовал себя немного пьяным. Три очень крепких коктейля на пустой желудок, встреча с Бетти и торжественная обстановка званого вечера, - все вместе вызывало у него легкое головокружение. Состояние было такое, когда кажется, с минуты на минуту жизнь может либо засиять ослепительными возможностями, либо погрузиться в непереносимый мрак. Почему-то приобрели таинственную многозначительность посмеивающиеся со стен столовой портреты XVIII века. Ньюби, вездесущий секретарь, ловко рассадил гостей вокруг стола, и Алан очутился между Бетти (что не было случайностью) и этим гальванизированным скелетом с Флит-стрит Маркинчем. Подавал убеленный сединой дворецкий, словно специально загримированный для такого торжественного случая, и три широколицые горничные-иностранки. Такого ужина Алан не ел уже давно. Запивал он кларетом. Бетти пила шампанское. А ужин Маркинча состоял из столовой воды, таблеток и сигарет.
- Как ты себя чувствуешь, милый? - осведомилась Бетти.
- Чуточку странновато, - ответил Алан, - тут замешаны вон те два портрета, но каким образом, я еще не разобрался.
- Не обращай внимания, - сказала она. - Лучше расскажи мне обо мне. Это тебе удается лучше всего, а мне необходимо как воздух.
- Не сейчас и не здесь. Тебе не кажется, что моя мать старается заинтересовать Дарралда моей особой? Я заметил, как он только что на меня взглянул.
- Конечно, старается.
- И напрасно. Я против.
- Ну и дурак. Смотри, как миссис Пентерленд бессмысленно улыбается. Дело в том, что она на самом деле близорука и ничего не видит, а очки носить не желает.
- И правильно. Это все равно что нацепить очки на здание Национальной галереи.
Бетти хихикнула. Но тут к ней обратился сидящий от нее по другую руку сэр Томас Стэнфорд-Риверс. И Алан остался без собеседников, потому что Маркинч в это время перебрасывался через стол громкими репликами с Билли Арран. Это был разговор двух посвященных. Уменьшительные имена и прозвища всех видных политических деятелей. Лондон, Вашингтон, Москва, Чунцин, Нью-Йорк, Париж, Рим - век воздухоплаванья, планетарный подход. Эти двое досконально знали все закулисные тайны. Рядом с ними Алан вновь почувствовал себя одним из многомиллионной толпы безответных простаков, не ведающих, что сулит им завтрашний день. Алан посмотрел через стол на Джералда - тот явно получал удовольствие от пищи, и вин, и от блестящего общества и выглядел еще массивнее и еще простодушнее, чем обычно. Добрый старый Джералд! Но кто они такие, эти Арран и Маркинч, чтобы все знать? Почему они, а не Герберт Кенфорд и Эдди Моулд и та девушка с авиазавода, которая тогда в Лэмбери так набросилась на Герберта? Почему не он, Алан Стрит? Разве их это все не касается?
Маркинч повернулся к нему.
- Простите, не расслышал вашей фамилии.
Голос у него звучал хрипло, устало.
- Стрит. С лордом Дарралдом сейчас разговаривает моя мать. А вон там сидит мой брат. Мы живем здесь поблизости. В Суонсфорде.
- Старая местная знать?
- Мне не вполне ясно, что это значит, но, пожалуй, можно назвать и так.
- Я родился в Ливерпуле, - сказал Маркинч, - вблизи Шотландской дороги. Трущобы - дай Боже. В тринадцать лет бросил школу. А эти зануды лейбористы говорят, будто у нас в стране невозможно добиться успеха тому, кто не из верхнего ящика. Посмотрите на меня. Самый нижний ящик.
- Да? - сказал Алан.
- Плетут сами не знают что. Любой человек, независимо от происхождения, у нас в стране может выбраться наверх, если только захочет.
- И если будет готов заплатить соответствующую цену, - добавил Алан, ему не понравилось, что этот тип вздумал его наставлять.
- Какую еще цену? - насторожился Маркинч.
- Ну, что стоят места наверху. Откуда мне знать, какую? Я не наверху. И даже не на подъеме.
- Чем занимаетесь?
- Только что из армии. Так что пока ничем - валяюсь по утрам допоздна в постели.
Из-за плеча у Маркинча выглянула Энн:
- Он отказался от производства в офицеры. И прослужил всю войну сержантом в пехоте, сражался в Северной Африке, Сицилии, Нормандии - всюду. И был…
- Хорошо, хорошо, Энн, - мягко, но решительно оборвал ее Алан. - Это никому не интересно.
- А вот тут вы не правы, - возразил Маркинч. - Мне интересно. Почему, объясню потом. - Он вынужден был отвлечься, потому что Билли Арран с той стороны стола пронзительным голосом потребовала у него подтверждения каких-то своих слов. И снова завязался через стол разговор двух посвященных. "Надо бы тебе слышать премьера, когда Лежебока соединил его с Вашингтоном!" В таком духе.
От портвейна Алан отказался, но выпил коньяку. Бетти тоже взяла себе коньяк.
- Ну, как пошло, Алан? - вполголоса спросила она.
Он наклонился к ней.
- По-моему, коньяк плохо на меня действует, - так же вполголоса ответил он ей. - Раньше я пил и веселел, ты, должно быть, помнишь, но теперь чувствую, что во мне рождается подозрительность и агрессивность.
- Очень жаль, - перешла она совсем на шепот, украдкой протянула руку и ущипнула его за мизинец. - Когда мы поговорим обо мне?
- Что это ты вдруг? В прежние времена тебе быстро надоедало, когда я принимался разглагольствовать.
- Только если это было не обо мне. И потом, я переменилась. Стала старше. К тому же я много лет общалась с одними дюжими молодцами, которые двух слов связать не умеют. А женщине нужно, чтобы с ней разговаривали, чтоб ее уговаривали. - Она повернула свою прелестную длинную шею и вопросительно посмотрела на Алана. - Только не убеждай меня, что армия тебя испортила и тоже превратила в человека, который не тратит лишних слов, а немедленно приступает к делу. Не убеждай меня в этом, милый!
- Хорошо, не буду. Твой отец смотрит на тебя свирепыми глазами, наверно, думает, что ты пьяна.
Она с ослепительной улыбкой взглянула через стол. А Алану шепнула украдкой:
- Нет, он этого не думает. Беда в том, что он сам сильно накачался. Понимаешь, он так и не оправился после гибели Мориса. А ему, бедняжке, нельзя много пить, у него ужасно высокое давление. От этого он чуть выпьет и начинает всех и вся поносить. Заводится от любой мелочи. Вот, например, мы катались верхом - кажется, вчера, - и он остановился потолковать с одним из младших Кенфордов - неинтересный такой парень, лицо унылое, вытянутое, нос длинный…
- Герберт Кенфорд! - воскликнул Алан с тем восхищением, какое охватывает человека, когда у него на глазах пересекаются два разных мира. - Вместе служили. Мой лучший друг.
- Значит, ты тоже скоро станешь таким же занудой, как твой друг! Надо будет что-то срочно предпринять против этого, милый. Так вот, представь, этот Кенфорд вздумал высказывать собственное мнение, - кажется, что-то такое из области политики, - и папочка сразу пришел в неописуемую ярость. Меня смех разобрал. Но потом уж было не до смеха, на весь день хватило. Он, бедненький, не виноват, просто жизнь такая. Настоящий ад, ведь верно? Скажи "да", Алан.
- Ну, хорошо, да. Гляди, дамы уходят.
- Вот черт, какая скука! Вы уж, мальчики, особенно не засиживайтесь.
Алан смотрел, как она вслед за другими женщинами грациозно выплывает из комнаты, и сердце у него странно сжималось. Он нисколько не был в нее влюблен, это все осталось в далеком прошлом. Но сейчас она была для него видением любви, изящным и нежным образом. Оставшиеся за столом мужчины выглядели безжизненными, как деревянные истуканы. По приглашающему жесту хозяина Алан хмуро пересел поближе, не отказался от еще одной рюмки коньяка, но отклонил сигару, и так как курить хотелось, разжег вместо этого трубку.
Лорд Дарралд направил на него, как и давеча, сначала пристальный взгляд, а затем неспешную улыбку. Верно, считает меня молодым нахалом, подумал Алан. Ему было безразлично мнение лорда Дарралда. С тоской душевной он опять приготовился к разговорам "посвященных", "сугубо не для передачи", пересыпаемым сентиментальными прозвищами великих мира сего и "глобальными" секретами; приготовился выслушивать новости, которые появятся в завтрашних газетах и будущих воскресных передовицах. Сэр Томас Стэнфорд-Риверс, держа стакан в руке, отошел в сторонку для отдельного разговора с полковником Саутхемом и Джералдом. Ньюби куда-то исчез, может быть, побежал тактично шепнуть кое-что дамам (Алан наглядно представил себе его в этой роли). Дон Маркинч дергался и кашлял по другую руку от Алана. Так что он оказался зажат между великим человеком и одним из его главных подручных. Деваться было некуда.
- Слушайте-ка, Дон, - отрывисто проговорил лорд Дарралд, - этот молодой человек, он только что из армии, и даже не офицер. Ваше мнение?
- Я как раз собирался вам сказать, босс, - отозвался Маркинч. - Думаю, надо с ним потолковать. Новый угол зрения.
Дарралд кивнул и, посасывая сигару, опять окинул Алана быстрым взглядом. Затем последовала неспешная улыбка.
- Ну как, Стрит? Согласны нас просветить? У человека с вашим армейским опытом немало найдется что нам сообщить. И публике тоже, если ей это подойдет. Верно, Дон?
- У меня была та же самая мысль, - ответил Маркинч. - Послушайте, мистер Стрит, нас интересует, что они думают, о чем говорят, что хотят, все эти парни, которые сейчас возвращаются с войны.
Дарралд кивнул в подтверждение и улыбнулся еще раз.
- Давайте, не робейте, молодой человек. Мы вас слушаем. Лучшей публики не сыскать.
Алан колебался. Они думали, что он робеет. В некотором смысле так и было, но не в том, как понимали они. Просто в данную минуту, с данными людьми ему не хотелось разговаривать на эту тему. У них другие взгляды, другие пристрастия. Его подмывало ответить им коротко и грубо. Но он гость и должен соблюдать вежливость.
- Видите ли, это не так-то просто, - медленно начал он. - Большинство, если с ними поговорить, могут показаться равнодушными, даже циничными. Вроде им на все вообще наплевать, рады что домой вернулись, отделались от службы. И ничего им не надо, кроме спокойного житья на гражданке и жены с ребятишками или там невесты, - только и всего. Так они вам скажут. Но понимаете, они вообще редко говорят то, что думают и чувствуют. В большинстве, я не говорю - все.
Он замолчал и вопросительно посмотрел на того и на другого: есть вопросы?
- Дальше, - сказал лорд Дарралд. - Мы заинтересовались. Только покороче.
- Хорошо, - ответил он уже другим тоном. Хотят покороче, пожалуйста. Посмотрим, как им это понравится. - На самом деле эти парни ждут в глубине души чего-то необыкновенного, какой-то принципиально новой жизни. И когда увидят, что их ожидания не оправдались, тут-то и начнется потеха.
Как воспринял эти слова Маркинч, Алан не узнал, потому что смотрел на Дарралда, а Дарралд остался абсолютно невозмутимым.
- Какого рода потеха? - осведомился он.
- Не знаю, - раздраженно ответил Алан. - Этого никто не знает. Даже они сами. Они едва ли вообще отдают себе отчет в том, что ожидают чудесных перемен. Тем не менее это так.
- И надеются, что им преподнесут чудесные перемены на тарелочке? - съязвил Маркинч.
- Да, конечно, - ответил Алан. - Так им внушали, сулили. "Вы, ребята, воюйте, а мы здесь обеспечим остальное". Постоянный лейтмотив со времен Дюнкерка. Ну и вот, они свое дело сделали, отвоевались.
- Минуточку! - загорячился Маркинч. - Они что же, не понимают, в каком положении оказалась страна?..
- Помолчите, Дон, - с чисто американской любезностью распорядился лорд Дарралд. - Всему свое время. Продолжайте, Стрит.
- Продолжать? Но я уже кончил. Я рассказал вам, что думаю.
- Вы еще ничего не рассказали.
- Тогда, значит, мне вам нечего рассказывать.
- Босс, - прохрипел Маркинч, который тоже любил показать себя американцем, - он чего-то недоговаривает.
- Похоже что так.
- Могу только добавить вот что, - устало произнес Алан. - Было много разговоров в связи с окончанием той войны. Сам я этого знать не могу, возраст не тот. Но я много беседовал с людьми, которые хорошо помнят то время, и пришел к выводу, что сходство между тогдашними солдатами и теперешними только поверхностное. На самом деле имеется существенная разница.
- В чем, например? - спросил его сиятельство.
- Когда они убедятся, что их ждет разочарование, что их скрытые надежды - а что надежды скрыты, в данном случае важно - не осуществятся, наши, сегодняшние, солдаты не ограничатся угрозами, как те, в начале двадцатых, а приведут их в исполнение. Их терпение уже истощается. А надо учесть, что они в этой войне повидали гораздо больше, чем те в прошлой.
- Больше - чего? Драки?
- Да нет. Повидали мир. И что в нем происходит. Видели квислингов, черные рынки, сговоры реакционеров, народное сопротивление. И нередко имели возможность сами убедиться, кому по сердцу нацисты, а кому нет. Неплохая школа, в своем роде, - добавил Алан.
- Это - ладно, мы не против, - сказал Маркинч.
Лорд Дарралд поднял ладонь. И в очередной раз устремил на Алана пристальный взгляд, хотя теперь задержал его дольше. В конце концов все-таки появилась и улыбка, но она заставила себя подождать. Несмотря на горячительное воздействие хорошего вина, Алан чувствовал себя молодым и беспомощным. Лорд Дарралд казался ему теперь могучим и грозным императором. Целые легионы ожидали где-то его приказа, чтобы сразу же прийти в движение. Он уже не был больше богачом, купившим Харнворт и искавшим дружбы местных "хороших" семейств. Он был - Власть.
- Послушайте, Стрит, - произнес Дарралд. - Вы мало что нам рассказали, и вы ошибаетесь. От нынешних армейских парней беспорядков ждать нечего. Их будет даже меньше, чем тогда. В тот раз мутили воду профсоюзы. Всеобщая забастовка показала, чего они стоят на самом деле. Теперешние профсоюзы не такие. Знают что к чему. С ними будет все тихо-мирно. А что до скрытых надежд, о которых вы говорили, то я сейчас вам сам скажу, чего хотят бывшие солдаты. Они хотят приятной жизни. И можно их понять. Нужна перспектива. Собачьи бега, ипподромы, побольше футбола, удобные кинотеатры, хорошие рестораны, куда можно пойти с женой, дешевые курорты, чтобы проводить отпуск. И мы ведем кампанию за все это, так ведь, Дон?
- С большим размахом, - подтвердил Маркинч. - И встречаем живой отклик.
- Но им ведь не только это нужно, - возразил Алан. Он неожиданно сник. Уверенный в себе молодой борец, готовый выдать старому хрычу порцию неприятных истин, внезапно куда-то делся.
- Знаем. Гарантированная работа и приличные заработки, - пожал плечами лорд Дарралд. - Дома, когда появится возможность строить. И это - все. Мы знаем.
Алан сделал над собой усилие.
- Прошу прощения, но я не согласен. Это не все. Они сами еще не до конца сознают собственные нужды, но им же недостаточно только хлеба и зрелищ.
К своей досаде он заметил, что голос у него дрожит.
- Выпейте еще коньяку, - сказал лорд Дарралд. - Отличная марка. Могу поручиться. А теперь я скажу вам, в чем ваша ошибка, Стрит. Тут нечего стыдиться, мы все этим грешим, покуда жизнь не научит. Вы видите, что люди чего-то хотят, но толком не знают, чего. И вы, приписывая им свои стремления, делаете вывод, что они хотят того же, что и вы.
- В самое яблочко, босс! - восхитился Маркинч.