Нам с кузиной Милли, однако, предстояло блуждать под открытым небом, и несколькими коридорами она вывела меня к двери на заросшую террасу. Мы спустились с террасы по широкой лестнице. И двинулись дальше, ступая по невысокой траве под старыми деревьями. Милли, обнаруживая прекрасное расположение духа, болтая без умолку, вышагивала в своем куцем платьице, ботинках землекопа и видавшей виды шляпке, с палкой в руке и без перчаток. Она удивила меня своими речами, которые, мне казалось, очень бы подошли школяру, вспоминающему о веселых каникулах; порой она употребляла словечки, над которыми я, не в силах сдержаться, открыто смеялась, что ей, по-видимому, совсем не нравилось.
Она хвасталась тем, как далеко прыгает, как "закидывает снежками парней" зимой, и сообщила, что может проскользить по льду на две своих палки дальше, чем Бриддлз, пастух.
Подобными рассказами она меня и развлекала.
Поместье было восхитительно диким. Мы вошли в огромный парк, где чередовались, радуя глаз, низины и горки, где по склонам, по равнинным участкам стояли могучие деревья - то плотными купами, то расступаясь. И вот наконец мы спустились в глубокую живописнейшую лощину: серые камни проглядывали меж папоротников и цветов, уступы по ее склону, покрытые мягкой травой, темнели под серебряными стволами берез, красневшим шиповником и дубами - здесь в туманные ночи король эльфов с дочерьми, наверное, скользили на воздушных конях.
И этот прелестный дол скрывал в своей глубине кусты ежевики, подобных которым по красоте я не видела, - со сказочно крупными ягодами. Срывая ягоды, отдавшись непринужденному разговору, мы наслаждались прогулкой.
Вначале меня только забавляли нелепые манеры и речи Милли, которые я не смогу изобразить правдиво просто потому, что время стерло из памяти много подробностей. Впрочем, ее нелепость была неописуемой - я почти беспрерывно боролась со смехом.
За бурлеском, однако, я увидела драму.
Это создание, образованное не больше коровницы, обладало - как я постепенно поняла - врожденной одаренностью, которую следовало бы развить. У Милли был мелодичный голос и удивительно тонкий слух; она, несомненно, намного превосходила меня в рисовании. Словом, оказалась необычайно талантливой.
Бедная Милли и думать не желала о книгах - за всю жизнь она справилась едва ли с тремя. Одной из них, над которой она привычно зевала, вздыхала, в которую всматривалась с утомленным видом по часу каждое воскресенье, подчиняясь требованиям Хозяина, были проповеди - внушительный том времен начала правления Георга III. Скучнее собрания не найти. Не думаю, что она читала еще что-нибудь, но была в десять раз сообразительнее половины пользующихся библиотекой юных леди, которых встречали и вы и я. Мне предстояло провести долгие месяцы в Бартраме-Хо, я узнала от Милли - да и прежде слышала, - на какое уединение обречена круглый год, и я поддалась нелепому страху, что невольно усвою ее чудовищный диалект, а затем обращусь в некое ее подобие. Поэтому я решила сделать для нее все, что могла: обучить всему, что знала сама, если она согласится, и понемногу, если это будет возможным, привить бедняжке правильную речь и приличные, как выражаются в пансионах, манеры.
Но вернусь к нашей прогулке в Бартрам-Чейз, или на Ловлю, как называлось то место. Нельзя, разумеется, бесконечно лакомиться ежевикой - спустя какое-то время мы двинулись дальше этим прелестным долом; он спускался в широкую лесистую котловину, замыкаемую разорванным кольцом гор, то отступавших, образуя своего рода заливы, то выдававшихся мысами, на которых темнели деревья.
Там, где узкий дол нисходил, расширяясь в котловину, его пересекал высокий дощатый забор, обветшавший на вид, но все еще крепкий.
В заборе виднелась калитка, грубо сколоченная, но такая же крепкая; подойдя ближе, мы увидели возле нее девушку - она стояла, прислонясь к толстому столбу-опоре и положив руку на верхний край калитки.
Роста девушка была не высокого и не низкого, впрочем, выше, чем казалась издали. Тонкой талии я не разглядела. Как сажа чернели ее волосы, лоб был выпуклый, но узкий, глаза - темные, блестящие, чудесные; еще, пожалуй, хороши у нее были только зубы - ровные и очень белые. Лицо было довольно круглое, смуглое, как у цыганки, при этом настороженное и угрюмое. Она не двинулась с места, лишь с притворным равнодушием изучала нас из-под темных ресниц. Весьма живописно смотрелась она в своей запыленной красной юбке из грубой шерсти, в потрепанном, порыжевшем, когда-то бутылочно-зеленого цвета жакете с рукавами до локтя, обнажавшими ее загорелые руки.
- Чурбанова дочка, - сообщила Милли.
- Кто это - Чурбан? - спросила я.
- Мельник. Вон там… гляди. - И она указала на ветряную мельницу, венчавшую холм, что одиноким островком торчал над верхушками деревьев.
- Мельница не мелет сегодня, Красавица? - выкрикнула свое приветствие Милли.
- He-а… красавица… - мрачно ответила девушка, не шелохнувшись.
- А куда подевались приступки? - в ужасе вскричала Милли. - Их-то возле забора нету!
- Стало быть, нету, - подтвердила лесная нимфа в красной юбке и лениво улыбнулась, обнажив свои великолепные зубы.
- И кто же это наделал? - строго спросила у нее Милли.
- Не ты и не я, - ответила та.
- Это старый Чурбан, папаша твой! - распаляясь, выкрикнула Милли.
- Может, оно и так, - молвила нимфа.
- И калитка заперта?
- Заперта, - угрюмо проговорила дочка мельника, искоса бросая дерзкий взгляд на Милли.
- Где ж Чурбан?
- С той стороны где-то… откуда мне знать… - сказала угрюмая нимфа.
- А ключ где?
- Где ему, девчонка, быть, как не тут, - ответила нимфа и хлопнула рукой по карману.
- И ты смеешь задерживать нас? Отомкни калитку сейчас же, негодная! - вскричала Милли, топнув ногой.
Нимфа лишь улыбнулась зловеще.
- Отомкни калитку! Сейчас же! - продолжала кричать Милли.
- И не подумаю.
Я ожидала вспышки ярости от Милли в ответ на подобную дерзость, но моя кузина казалась удивленной и озадаченной - выходка девушки ее смутила.
- Эй, дуреха, ты не успеешь и глазом моргнуть, как я буду за забором, только вот не хочу. Что на тебя нашло? Отомкни калитку, говорю, а не то я тебе покажу!
- Оставь ее, дорогая, - вмешалась я, опасаясь, что они накинутся друг на друга. - Наверное, ей приказали не отпирать калитку. Так, любезная девушка?
- А ты, вижу, поумнее из вас двоих, - наградила она меня похвалой. - Угадала, девчонка.
- Кто тебе приказал? - потребовала ответа Милли.
- Папаша.
- Старый Чурбан! Ну, от эдакого точно расхохочешься: наш слуга - и не пускает в наш собственный лес!
- Слуга - да не твой!
- Эй, девчонка, что хочешь сказать?
- У старого Сайласа он в мельниках, а ты ни при чем тут!
Сказав это, нимфа поставила ногу на засов калитки и легко перепрыгнула через нее.
- Ты можешь так, а, кузина? - повернувшись ко мне, зашептала Милли и нетерпеливо подтолкнула меня локтем. - Хорошо бы - смогла.
- Нет, дорогая… Милли, уйдем. - Я двинулась прочь.
- Гляди, девчонка, тяжкий денек тебе выпадет, когда я Хозяину расскажу, - пригрозила Милли нимфе, стоявшей на бревне за забором и не сводившей с нас мрачного взгляда. - Мы и без тебя будем на той стороне.
- Врешь! - крикнула та.
- А чего ж не будем, негодная? - проговорила моя кузина в меньшем, чем я ожидала, гневе. Все это время я тщетно пыталась увести ее.
- Твоя подружка не из диких кошек, как ты, - вот чего! - сказала бойкая сторожиха.
- Ну перепрыгну! Ну тебя стукну! - пообещала Милли.
- А я - тебя, - ответила та, злобно мотнув головой.
- Идем, Милли, я ухожу, ты - как хочешь, - проговорила я.
- Но нельзя же нам уступать, - горячо зашептала кузина, схватив меня за руку. - И ты перепрыгнешь… и увидишь, что я с ней сделаю!
- Не перепрыгну.
- Тогда я вышибу дверь, и ты пройдешь! - вскричала Милли, толкнув тяжелым башмаком крепкий забор.
- Мяу-мяу-мя-а-а-у! - ухмыляясь, замяукала нимфа.
- А ты знаешь, кто эта леди со мной? - вдруг воскликнула Милли.
- Девчонка покрасивее тебя, - ответила сторожиха.
- Это моя кузина Мод, мисс Руфин из Ноула… она богаче самой королевы, а Хозяин - опекун у кузины, и он заставит старого Чурбана тебя образумить!
Нимфа угрюмо оглядела меня - с легким любопытством, как мне показалось.
- Погоди, заставит! - грозила Милли.
- Пойдем же, нам надо идти, - сказала я Милли и потянула ее за собой.
- Так мы пройдем наконец? - в последний раз выкрикнула свое требование Милли.
- Даже на столечко не пройдете, - отрезала сторожиха и показала на пальцах, прижав кончик большого к кончику указательного, а потом дерзко щелкнула пальцами и ухмыльнулась, открыв красивые зубы.
- Я сейчас в тебя камень брошу! - крикнула Милли.
- Проваливай, а не то - давай побросаемся, сколько ты, девчонка, захочешь. Ну, берегись! - И Красавица подняла круглый камень величиной с мяч, каким играют в крикет.
Не без труда удалось мне увести Милли, прежде чем начался бой, и я очень досадовала на себя, что не отличалась особым проворством.
- Ничего, кузина, пойдем, я знаю, где можно пробраться, - возле речки, там берег высокий, - сказала Милли. - Ну не тварь она, а?
Отступая, мы видели, как девушка не спеша направилась к ветхому, крытому соломой домишке, выглядывавшему из-за небольшого скалистого, поросшего лесом взгорья. Она крутила на пальце бечевку с ключом, который чуть не привел к баталии.
Берег речки оказался довольно высоким, мы легко обошли по нему кончавшийся тут забор и продолжили путь. Милли была, как прежде, невозмутима, а наша прогулка - вновь на редкость приятна.
Наш путь лежал вдоль реки, деревья росли все гуще, все выше, и наконец мы очутились под сводами величественного леса, а за неожиданным поворотом реки увидели живописные развалины старого моста с остатками сторожки у ворот на той стороне.
- О Милли, дорогая! - воскликнула я. - Вот чудесное место, чтобы порисовать! Мне так хочется сделать этюд.
- Точно… И нарисуй! Конечно же нарисуй! Вот камень - чистый, удобный; садись, ты выглядишь очень уставшей. Рисуй, а я посижу рядом с тобой.
- Да, Милли, я на самом деле устала, я присяду, но рисунок получится в другой раз - ведь у нас нет ни карандашей, ни бумаги. Такое красивое место, однако, нельзя пропустить - давай придем сюда завтра.
- К черту завтра! Ты сделаешь это сегодня, разрази меня гром - сделаешь. Я умираю - хочу видеть, как ты рисуешь; я принесу эти твои штуковины, в ящике у тебя найду. И попробуй только не нарисуй мне!
Глава XXXIV
Самиэль
Напрасно я протестовала - она клялась, что по камням, недалеко от того места, где мы сидели, переберется на другой берег реки, пустится напрямик к дому и вернется с моими карандашами и альбомом через четверть часа. Она побежала со всех ног - ее престранные белые чулки и ботинки землекопа так и мелькали, - поскакала по выступавшим из воды камням, таким ненадежным; я не осмелилась по ним догонять ее и была вынуждена вернуться на "чистый, удобный" камень, сидя на котором, наслаждалась величавым лесным уединением и видом разрушенного моста. Его очертания, темные на том берегу, все больше светлели к середине реки - воздушные, высоко вознесенные над водой, - и сквозь щели обветшавшего сооружения струились солнечные лучи, а меж дремавшими вблизи от меня лесными деревьями-великанами тут и там открывались сумеречные просеки. Настоящие декорации романтической грезы.
Где, как не здесь, зачитываться германским фольклором: меж темневших стволов в глухих уголках под сводами леса мне уже чудились прелестные эльфы и мудрые карлики.
Я сидела, упиваясь уединением и фантазиями, как вдруг в низких ветвях справа послышался треск. Я разглядела коренастую фигуру в перепачканном военном мундире и широких коротких брюках, обвисших на одной ноге - она была деревянной. Человек выбрался из ветвей. Его лицо было грубым, морщинистым, темным от загара, так что казалось корой векового дуба; темные, близко посаженные глаза-бусины смотрели злобно; как сажа черные, густые волосы спускались из-под широкополой фетровой шляпы почти до плеч. Хромая, резко дергаясь, устрашающего вида человек шел ко мне, он то и дело грозно взмахивал палкой, встряхивал своими космами, словно дикий бык, готовящийся к нападению.
Я невольно вскочила в страхе и замешательстве - мне показалось, предо мной тот старик с деревянной ногой, в облике которого злой лесной дух преследовал Вольного стрелка.
А человек, приблизившись, крикнул:
- Эй! Слышь, как попала сюда?
Пыхтя, поторапливаясь, временами сердито дергая свою деревянную ногу, глубоко уходившую в мягкую почву, он еще приблизился. От этих усилий он под конец совсем разъярился, и, когда оказался рядом и встал предо мной, широкие ноздри приплюснутого носа на темном от копоти и пыли лице раздувались и дрожали, будто рыбьи жабры, - свирепее и уродливее лица невозможно было вообразить.
- Являются, када захотят, а? Потешиться им надо, и только! Кто ж такая, слышь, кто такая, спрашиваю, и какого дьявола забралась сюда в лес? Ну-ка, говори живей!
Этот широкий рот с громадными, пожелтевшими от табака зубами, злобный взгляд, зычный, режущий слух голос, хотя и устрашали, вызвали у меня чрезвычайное раздражение. Ко мне вернулось самообладание, и вместе с ним пришла смелость.
- Я - мисс Мод Руфин из Ноула. Мистер Сайлас Руфин, ваш господин, мне дядя.
- Ого-го! - воскликнул он голосом чуть добрее. - А раз Сайлас те дядюшка, ты, стало быть, не из тех, что остаются на ночку-другую, а?
Я ничего не сказала в ответ, но, рассерженная, посмотрела на него, полагаю, с заметным презрением.
- А чё тут поделываешь одна? И почем я знаю, што оно так, как говоришь? Ни Милли при те нету, ни еще кого… Но Мод - не Мод, я самому герцогу не дам ступить сюда, за забор, пока Сайлас не скажет: "Пусти!" Вот и передай Сайласу, так и так говорил Дикон Хокс, а я-то своим словам хозяин, да што там - сам ему скажу, точно, скажу. Скажу, чё толку стараться для него, надсаживаться день и ночь, ночь и день, выслеживать браконьеров, воров, цыган да всяких малых, какие тащат где чё плохо лежит, коль правил будто и нету, кто чё захочет, то и сделает. Черт, ты счастливая, што я в тя камнем не кинул, увидевши.
- Я пожалуюсь на вас дяде, - проговорила я.
- И жалуйся, только как бы не промахнулась: я чё - собак на тя спустил, чё - словом нехорошим обидел иль камнем кинул, а? Ну и жаловаться, жаловаться-то на што?
Я лишь сказала с горячностью:
- Будьте любезны, оставьте меня.
- Я ничё те против не говорю, слышь? Я те верю, ты - Мод Руфин, может, так оно, может, нет… почем мне знать… да я те верю. А хочу, штоб сказала только вот што: те Мэг калитку открыла?
Я не ответила - к моему огромному облегчению, я заметила Милли, то шагавшую, то прыгавшую по камням, кое-где выступавшим из реки.
- Здорово, Чурбан! К чему цепляешься? - крикнула она, приблизившись.
- Этот человек был чудовищно дерзок. Тебе он известен, Милли? - воскликнула я.
- Да это же Дикон Чурбан! Старый Хокс вонючий, что в жизни не мылся! Я тебе обещаю, ты, малый, узнаешь, что Хозяин думает про такие дела, ага! Уж он с тобой поговорит.
- Ничё я не сделал… и не сказал, нет, а должен бы… фахт - куда ей от него деться… не сказал плохого словечка. А кто чё мелет - меня оно во-о-он как та макушка чертополоха пугает. Но те, Милли, говорю: я положу конец кой-каким твоим проделкам, а то и воще… Ты у меня перестанешь швырять камни в скотину.
- Рассказывай, рассказывай! - вскричала Милли. - Ох, не было меня, когда ты кузину отчитывал! И жаль, Уинни нету, она б схватила тебя зубами за твой деревянный обрубок да и опрокинула б на спину!
- Ай, умница б она была, коли б на тя кинулась, - со злобной ухмылкой парировал старик.
- Брось спорить, и чтоб духу твоего тут не было! - выкрикнула она. - Не то кликну Уинни, Уинни поломает тебе твою деревянную ногу.
- Ага! Она небось умница и есть. Умница? - съязвил старик.
- Тебе не по вкусу пришлось ее озорство на прошлую Пасху, когда она тебя лапой пихнула.
- То лошадь меня лягнула, - проворчал он, кинув взгляд в мою сторону.
- Никакая не лошадь - то Уинни была… - И, повернувшись ко мне, Милли со смехом добавила: - Он неделю, как опрокинулся на спину, так и лежал, пока плотник не смастерил ему новую ногу.
- Хватит мне тут с вами дурака валять - время терять; не на того напали. Но, слышь, Сайласу я скажу.
Собравшись уходить, он взялся рукой за свою помятую широкополую шляпу, посмотрел на меня и с грубоватой почтительностью проговорил:
- До свиданьица, мисс Руфин, до свиданьица, мэм, и уж, пожалуйста, помни: я тя не хотел рассердить.
С важным видом он поковылял прочь и скоро скрылся в лесу.
- Хорошо, что он чуток напугался, а то я его таким злым и не видела - он же совсем шальной.
- Может быть, он даже не понимает, как он груб? - предположила я.
- Я его не терплю. Нам было куда лучше с беднягой Томом Драйвом, тот ни к кому не цеплялся и всегда ходил пьяный. Старина Джин - так его прозвали. Но эта скотина - ох, не терплю его! - он, кажется, приехал из Уигана; и он любой потехе помеха, а еще он колотит Мэг, ну ту, Красавицу, помнишь; если б не он - она бы пакостила вполовину меньше. Он свистит - слышишь?
Я действительно слышала свист в отдалении за деревьями.
- Не собак ли кличет? Давай забирайся сюда!
Мы взобрались на склоненный ствол гигантского орешника и, напрягая глаза, стали вглядываться в ту сторону леса, откуда ожидали появления злющей Чурбановой своры.
Тревога, впрочем, оказалась ложной.
- Вряд ли бы он такое сделал, вообще говоря, но что скотина он - это уж точно!
- А та смуглая девушка, которая не пропустила нас, - его дочь?
- Да, Мэг… Красавица - так я ее прозвала, а он у меня был Скот. Но теперь я зову его Чурбаном, а ее - всё Красавицей. Так вот.
Только мы спустились с дерева, где искали убежища, как она потребовала:
- Давай садись, сиди теперь и рисуй!
- Боюсь, у меня не получится, не сумею прямую линию провести - руки дрожат.
- Я очень хочу, Мод, чтоб получилось, - сказала она с такой мольбой в глазах, что я, учитывая путь, проделанный кузиной за моими карандашами, не посмела ее разочаровывать.
- Хорошо, Милли, попробуем, но если не получится, что ж… Садись возле меня, я объясню, почему принялась за эту часть, а не за какую-нибудь другую, ты увидишь, как я нарисую деревья, и реку, и… да, тот карандаш, пожалуйста, он даст красивый и четкий контур… Но надо начинать с начала, надо поучиться копированию рисунков, прежде чем подступаться к видам наподобие этого. Если хочешь, Милли, я согласна научить тебя всему, пусть немногому, что умею сама. Как же будет весело рисовать один и тот же пейзаж, а потом сравнивать!