- Конечно, я его любила… Или нет, не любила… Даже не знала, что такое любовь, - заговорила она быстро и отрывисто. - Я была обыкновенной женой. Но я была счастлива, - она остановилась. - Ах, я так бессвязно рассказываю, вы ничего не поймете. Двенадцатого ноября, во вторник, да, во вторник, я помню, мы поехали в "Аквариум". Сергей не хотел, но я упросила его. Мне хотелось посмотреть эту, - лицо ее стало холодным и злым, - вы знаете кого. Про нее тогда много говорили. Но мне она не понравилась. Она была худая, с громадными перьями на голове и так глупо кривлялась. Я засмеялась: "Вот так урод". И он кивнул. Только он очень пристально смотрел на нее и, когда ей подали корзину сирени и она послала поцелуй кому-то, он недовольно поморщился… А я смеялась… Мне было весело… Я еще ничего не знала. Ах, я была такая дура…
Михайлов сидел, наклонившись, глядя снизу вверх в ее блестящие сумрачные глаза.
- Уже на следующий день это началось, - продолжала она так же быстро. - Но я еще долго не замечала, не верила. Главное - обида. Как больно. Ужасно. Я даже не думала, что я такая гордая. Потом он сказал, что жить со мной больше не может, холодно сказал, даже прощения не просил и уехал. И только тогда я узнала, что такое любовь. Я часами ждала у его подъезда. А он выйдет, поклонится насмешливо, сядет в сани и громко кучеру ее адрес крикнет… Добрый он и слабый человек был. Откуда у него эта злость взялась? Верно, от нее… Потом одиночество, большевики, голод, Константинополь… Сколько лет его не видела. Жив ли он? У нее хочу узнать. Сама к ней поеду. И еще перчатки за ваш счет куплю. Вы не удивляйтесь. Мне давно все безразлично. Вам смешно?..
- Ах, нет. Ведь это теперь и мое горе, - сказал он, краснея.
Она подняла брови.
- Вам-то что?
Автомобиль остановился перед магазином.
Покупали лихорадочно и быстро.
От вида цветов, перчаток, духов и кружев и оттого, что все это покупали для нее, Татьяны Александровны, Михайлов пришел в восторженное настроение.
- Идет мне? - спрашивала Татьяна Александровна, примеряя маленькую розовую шляпу.
- Да, да. Страшно идет. Непременно возьмите ее. И шарф надо в цвет. Непременно.
Она не спорила.
- И вот эти перчатки, - советовал он, - с золотой вышивкой. Они вам счастье принесут, я знаю.
Она протянула маленькую руку приказчику.
- Эти? Хорошо. Только скорее.
В модной шляпе, светлых перчатках, с легким шарфом она казалась обыкновенной элегантной молодой дамой. Быть может, только немного красивей обыкновенного, но уже не той несчастной, строгой и прекрасной женщиной, так поразившей его в ресторане. И все-таки она нравилась ему так еще больше. В особенности трогал его розовый шарф, так нежно обнимавший ее шею, и концы его, трепетавшие, как крылья, за плечами.
Они подошли к высокому серому дому.
- Тут, - сказал Михайлов.
Она остановилась, прижала руку к груди, вздохнула, решительно вошла в подъезд и, не оглядываясь, стала подниматься по лестнице. Он постоял минуту внизу и догнал ее.
- Я лучше пойду с вами. Я могу понадобиться.
- Хорошо, - рассеянно ответила она.
- На дверях блестела большая медная доска: "Josephine. Haute couture".
Мальчик в куртке с золотыми пуговицами распахнул дверь. Изящный молодой человек в визитке низко поклонился.
- Я хотел бы видеть мадам Жозефин, - голос Татьяны Александровны дрожал.
Молодой человек снова поклонился.
Мальчик провел их в небольшую жилую гостиную.
Мадам Жозефин величественно поднялась с кресла. Да, это была мадам Жозефин, а не прежняя Жозетта де Ришпиль. Все в ней было буржуазно и достойно. Волосы ее из огненно-рыжих стали черными. Ее когда-то такое "парижское" лицо с большим ртом и горбатым носом отяжелело.
Она любезно наклонила голову.
- Мадам желает видеть весенние модели?
- Нет, нет, - Татьяна Александровна теребила перчатку, с ненавистью глядя на мадам Жозефин. - Нет, - она запнулась. - Сергей…
Любезная улыбка сошла с лица мадам Жозефин. Она холодно оглядела Татьяну Александровну.
- Вы меня беспокоите напрасно. Если вы пришли к служащему, то надо было подняться с черного хода. Только он сейчас вышел. Можете подождать в прихожей, - и она повернулась к ним спиной.
Татьяна Александровна и Михайлов сели. Теперь мальчик в куртке, видя, что это не господа, уже не вытягивался перед ними, а, сидя на табуретке, болтал ногами и напевал что-то себе под нос.
Татьяна Александровна молчала, она забыла о Михайлове.
Звонок. Мальчик спрыгнул с табурета, но дверь сама открылась. Вошел бородатый человек в своей нелепой шубе, чуть не сбив мальчика с ног.
- Жозетта, - громко крикнул он, не останавливаясь. - Жозетка. Где ты?
Бархатная портьера поднялась, из-за нее выбежала мадам Жозефин.
- Василь! - крикнула она пронзительно. - Василь! - и протянула ему обе руки.
Но он обнял ее, прижал к груди и поцеловал в губы.
Она вырвалась от него.
- Василь, здесь нельзя. Здесь посторонние, - защебетала она по-русски, кокетливо поправляя волосы и как-то сразу становясь прежней Жозеттой де Ришвиль.
- Жозетка, Жозетка! - исступленно кричал бородатый человек. - Наконец-то. Дай на тебя посмотреть, - он отступил на шаг. - Да ты, никак, подурнела, - испуганно проговорил он. - И потолстела. Совсем не та.
Она быстро схватила лежащую на диване парчовую золотую накидку и, накинув ее на плечи, завертелась перед ним.
- Нет, нет, тебе показалось. Посмотри, посмотри. Тебе показалось. Я очень красива. Еще лучше.
- Ну-ну, - он успокоительно похлопал ее по плечу. - Может быть. Да и не в том дело. Главное, тебя нашел. Заживем же мы теперь с тобой, Жозетка.
Как я рада, Василь, голюбчик. Все ждала, каждую ночь тебя снила. Как я рада, - говорила она, улыбаясь и хлопая накрашенными ресницами. Но глаза ее не только не выражали радости, но, напротив, были пуганными и злыми.
- Василь, пойдем, пойдем ко мне, - она потянула его за рукав, - что, как бедные, в вестибюль стоять.
- Идем, Жозетка, идем, куда хочешь. Скажи, а деньги целы?
Она выпустила его рукав.
- Какие деньги?
- Как какие? Да сорок тысяч долларов, что я тебе в Петербурге на сохранение дал.
- Сорок тысяч долларов? Мне дал? - с изумлением и ужасом переспросила она. - Мне?
- Ну да, да. Ты еще в лифчик зашила. Вспомни. Перед отъездом, на Каменноостровском…
- Я жила на Каменноостровском, да. Но никаких денег от вас не получала, - вдруг резко и зло вскрикнула она. - И не знаю, о чем вы говорите.
- Как не получала? Как? Да быть того не может, чтобы ты забыла. Ведь сорок тысяч. Ты вспомни, - убеждал он, размахивая руками.
- Никаких денег не браля, не виделя. Вы говорите - я украла, воровка! - кричала она. - Я буду звать полис!
- Да что ты, Жозетка? Что ты? Кто говорит - украла? Ты только вспомни. Ведь…
- Я буду звать полис, - кричала она все громче. - Уходите из мой дом, - и она величественно указала на дверь.
Теперь это была не Жозетка, а мадам Жозефин во всем сознании своего достоинства.
Мальчик в куртке открыл дверь.
Бородатый человек удивленно и недоуменно смотрел на нее и вдруг, что-то сообразив, весь затрясся.
- Как? Меня гнать? Меня, Сковородкина? Да знаешь ли ты, - он задыхался, захлебываясь. - Деньги… Да ты бы просто сказала, что истратила. Что мне деньги? Топчу деньги! Я, болван, тебя видеть хотел! А ты - деньги… Вот они, деньги, - он выхватил пачку стофранковых билетов и бросил их на пол. - Последние! Бери, бери. Мне не жаль, все, все…
Он высыпал из кармана мелочь. Франки покатились по полу.
- Все! - и, сорвав с пальца кольцо, бросил ей под ноги. - Все бери!
- Ай-ай-ай, - завизжала она, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара. - Нельзя, нельзя! - и, присев на пол, стала собирать деньги. Металлические франки закатились далеко, она ползала за ними на четвереньках. - Ой, ой, нехорошо!
Он, как-то сразу успокоившись, насмешливо смотрел на нее сверху вниз.
Она обшарила все углы и, встав с колен, протянула ему деньги.
- Пересчитай. Кажется, все. Мне чужих не надо. Я онэт.
Он сунул деньги в карман шубы.
- Ну и черт с тобой! Прощай! - и пошел к дверям.
- А кольцо? - не выдержал Михайлов. - Ведь вы бросили кольцо.
- А тебе что? - грозно уставился на него бородатый человек. - Твое, что ли?
- Кольцо! - всполошилась мадам Жозефин. Лицо ее покраснело - красными пятнами. - Кольцо! Мари, Жан, Ивон! - позвала она, и в комнату вбежали три девочки.
- Ищите кольцо, monsieur потерял, - объяснила она по-французски.
Девочки засуетились. Мадам Жозефин снова поползла по полу. Бородатый человек еще с минуту смотрел на нее, потом с омерзением выругался и вышел, хлопнув дверью.
Мадам Жозефин встала.
- Вы видали, - обратилась она к Михайлову. - Я не виновата. Вы темуэн.
Она вышла, почти столкнувшись с высоким рассыльным, несшим картонку.
- Серж, - сказала она сердитым голосом. - Там тебя ждет какая-то. Ты знаешь, я не ревную. Но чтобы в последний раз. Я не хочу грязи в своем доме.
- Ко мне? - удивился он и, поставив картонку на пол, снял шапку с золотым галуном и поправил волосы.
Татьяна Александровна встала со стула. По лицу ее прошла судорога.
- Сережа…
Он внимательно смотрел на нее, не узнавая, потом вдруг как- то неестественно высоко поднял руки, для чего-то еще раз пригладил волосы и, подойдя к ней, опустился на колени.
- Сережа, Сережа, что ты делаешь? - испугалась она. - Встань, встань.
Но он целовал ее новые лакированные туфли, прижимаясь к ним лицом.
- Нет, нет, - бессвязно бормотал он. - Позволь мне, позволь. Я только об этом думал, все эти годы, чтобы ноги твои поцеловать, выпросить прощение. Только для этого жил.
Она подняла его.
- Сережа, я все простила. Давно…
- Простила?
- Да, да. Только уйдем отсюда скорее.
Они вышли. Татьяна Александровна даже не обернулась на Михайлова.
Михайлов нерешительно встал, двинулся к выходу, потом, круто повернувшись, распахнул портьеру в приемную. Мадам Жозефин стояла у окна и, прищурившись, разглядывала бриллиант в кольце. Увидев Михайлова, она спрятала кольцо за спину.
- Что? Что вам надо? - испугалась она.
- А, воровка, - крикнул Михайлов. - Подожди, сядешь в тюрьму! - и, пригрозив ей кулаком, выбежал на лестницу.
Татьяна Александровна и Сергей шли, все еще держась за руки, как дети. Михайлов обогнал их, взглянул ей в лицо и встретил ее счастливый, ничего не видящий взгляд. Он снова пропустил их вперед.
С Этуаль они свернули на Клебер, потом на какую-то узкую улицу. Михайлов видел, как они вошли в подъезд небольшого белого отеля. В одном из окон во втором этаже зажегся свет. "В ее комнате", - подумал Михайлов. Он стал ждать, но время шло, а окно все так же желтело. Вдруг оно отворилось. Татьяна Александровна высунулась из него и медленно закрыла ставни. Ждать больше было нечего. Михайлов вздохнул и зашагал домой.
На следующий день было воскресенье.
Уже с раннего утра Михайлов стоял перед белым отелем и смотрел на закрытое ставнями окно Татьяны Александровны.
В одиннадцать чья-то голая рука толкнула окно и открыла ставни. Окно так и осталось открытым.
Очень скоро, не дальше чем через полчаса, из подъезда вышли Татьяна Александровна и Сергей. На ней была новая розовая шляпа. Глаза ее подпухли от слез.
- Ну, конечно, конечно, - говорил он раздраженно. - Я так и знал. Ты опять жертва, опять. И ты очень рада этому. Я подлец перед тобой. Еще больший, чем раньше. А ты все же простишь меня. Простишь, чтобы гордиться своей добротой и меня мучить.
- Но зачем тебе уходить, Сережа?
- Зачем? Надо. Не мучь меня, пожалуйста. Ведь я вернусь. Сегодня вечером. Самое позднее, завтра. Что же ты молчишь? Пойми, мне надо идти. Ну, до свиданья.
Он нагнулся, поцеловал ее в щеку и, побежав за автомобилем, на ходу вспрыгнул в него.
Она протянула руку, точно желая удержать его.
- Сережа, - слабо вскрикнула она.
Совсем таким же голосом когда-то в лазарете на койке рядом с Михайловым просил пить умирающий. Михайлов тронул ее за локоть.
- Татьяна Александровна!
Она быстро обернулась.
- Вы? Опять вы?.. Что вам от меня надо?
Михайлов растерялся.
- Я хотел… Не сердитесь… Простите…
- Оставьте меня, - она махнула рукой и пошла вперед, но вдруг остановилась. - Послушайте! Я не хотела вас обидеть. Напротив. Только я ужасно несчастная. И злая.
- Нет, нет, вы не злая. И позвольте мне не уходить.
- Как хотите, мне все равно, - она взглянула на свои руки и усмехнулась. - Вот и ваши перчатки не помогли.
Он пошел рядом с ней.
- И все-таки я не понимаю, - начала она вдруг. - Почему вы?.. Что же это такое?
- То есть что?
- Ну, - она нетерпеливо пожала плечами, - то, что вы ходите за мной, покупаете мне шляпы, стоите под окном. Не понимаю.
- Это так просто, так просто. Это оттого, что я… люблю вас, - с усилием выговорил он.
- Как любите? С каких пор?
- Всегда. Да, да. Я всегда любил вас, хотя только вчера увидел. Ах, я не знаю, как вам это объяснить. Я любил вас еще в России…
Но она уже не слушала.
- Вы не знаете, где здесь аптека?
- Зачем вам?
Ее брови нахмурились.
- Надо.
- Господи, неужели вы хотите…
- Что? - холодно и насмешливо спросила она.
- Ничего. Я так…
- Подождите меня, - она одна вошла в аптеку.
Михайлов видел в окно, как аптекарь качал головой, как она в чем-то убеждала его и как, наконец, аптекарь протянул ей белую коробочку и она спрятала ее в сумке.
Из аптеки она вышла с каким-то особенным - спокойным и решительным лицом.
- Теперь проводите меня домой.
Вы не хотите позавтракать? - робко предложил он.
Позавтракать? - изумилась она. - Нет, не хочу.
Они вышли в Булонский лес.
- Посмотрите, - она слегка улыбнулась, - деревья, они совсем зеленые.
Хотите, посидим здесь или поедем кататься.
Она прижала к груди сумку.
- Нет, мне надо домой.
У подъезда отеля она остановилась.
- Десять лет, - сказала она задумчиво, как бы про себя. - Десять лет…
Она подняла голову и посмотрела на синее, прозрачное апрельское небо.
"Так смотрят только в последний раз, последним взглядом", - подумал Михайлов, и сердце его сжалось.
Она протянула руку.
- Прощайте… - и, словно вспомнив что-то, прибавила: - Спасибо… Вы добрый.
- Татьяна Александровна, - крикнул он вдруг. - Татьяна Александровна, ради Бога…
Она высвободила руку.
- Оставьте меня…
И, вбежав в подъезд, захлопнула дверь.
"…Надо было не пускать, отнять сумку - ведь там яд, надо было… - он в отчаянии махнул рукой. - Нет, ничего нельзя, все напрасно. И ничего нельзя сделать, ничего! Пойти к ней? Она прогонит, не станет слушать. Нет…"
Он смотрел на ее окно. Оно было такое же, как вчера, как всегда. Может быть, уже? Стало темнеть. На улице вспыхнули фонари.
Вдруг в ее комнате зажегся свет. Михайлов почувствовал, как сердце забилось. "Значит, она еще жива. Хоть минуту еще, а все-таки жива…"
Он стал ходить взад и вперед перед отелем. Ставни так и остались открытыми - до ставней ли ей? Михайлов уже ни на что не надеялся. Теперь кончено. Завтра постучат к ней в дверь, побегут, закричат, позовут полицию… Он будет здесь, он пойдет, увидит ее еще раз.
Отравилась… Он представил себе ее на кровати, с высоко поднятыми коленями и запрокинутым, посиневшим лицом. Он видел так ясно смятое одеяло, распустившиеся волосы, лакированные туфли, которые они вчера вместе покупали… Видел ее перекошенный посиневший рот и почему-то на ночном столике букет фиалок в стакане…
Понемногу стало светать. Потухли фонари. Кое-где открылись ставни. Слуга выбежал из подъезда ее отеля. За полицией… Вот сейчас, сейчас. Но слуга уже возвращался с желтой пачкой папирос. Значит, еще не знают. Значит, еще ждать…
Дверь снова отворилась. Михайлов увидел бледное лицо и большие сумрачные глаза.
"Галлюцинация", - подумал он и в изнеможении прислонился к стене.
Серые сумрачные глаза остановились на нем и засияли. За плечами, словно крылья, сиял розовый шарф.
Михайлов порывисто и легко вздохнул.
- Я умираю…
Он услышал легкий шорох, почувствовал теплое дыхание на щеке.
- Я так боялась, что вы уйдете. Что с вами? Вам дурно?
- Это вы? - слабо сказал Михайлов, вглядываясь в ее лицо.
- Ну да, да. Кто же еще? - она слегка закинула голову, тихо засмеялась и протянула ему руку.
Он крепко сжал ее теплую маленькую ладонь.
- Это вы…
- Слушайте, - ее губы сморщились как будто от сдержанного смеха. - Вы думали, что я… Нет, вы меня не знаете. Разве я могу? Ведь я веселая. Я так люблю жизнь, я как кошка. Я еще вчера знала, когда веронал покупала, что не отравлюсь. Еще в аптеке… А вам нарочно не сказала. Из злости. Ведь я мучилась, так пусть и другой хоть немножко…
- Я так боялся за вас. Я…
Она заглянула ему в глаза.
- Не сердитесь. Я ночью на вас из окна смотрела. Вы вот так стояли, - она подняла плечи и засунула руки в карманы, - ужасно грустный и милый. Мне вас очень жалко стало. Право…
Она помолчала минуту.
- А теперь идемте.
- Куда?
- Кофе пить.
- Кофе? - растерянно переспросил он.
- Ну да. С круасанами. А там посмотрим…
Елисейские поля
1. Открыватели новых стран, авантюристы, пираты
Было двенадцать часов. Высокое розовое солнце стояло над Марселем. Около входов в портовые рестораны толпились посетители, изучающие меню. Пахло морскими ежами. Рослая женщина с копной черных волос ловко открывала устрицы, прищелкивая языком, и бросала раковины под ноги прохожим. Дальше завтракали за столами, прямо на мостовой. Среди толчеи, трубя, медленно двигались автомобили. На синих тихих волнах качались яхты и лодки. Чайки с криком кружились над ними.
Аня остановилась, глядя на море, - в этих кабаках пьянствовали и влюблялись, в это синее море уплывали открыватели новых стран, авантюристы, пираты…
Она вдохнула соленый, тревожный воздух.
Открыватели новых стран, авантюристы, пираты… Она чувствовала себя сродни им, такой же, как они…
"Ехать, ехать! Завтра же".