- Аня, что так долго? Я уже начала беспокоиться. И бифштекс совсем сгорел.
- Ну и пусть.
Аня бросила на стул пальто и шляпу и прошла в столовую.
- Мама, я завтра еду в Париж.
- В Париж! Ты шутишь?
- Ах, не спорь, пожалуйста. Я все равно поеду.
Елизавета Сергеевна растерянно смотрела на дочь.
- Ничего не понимаю. Зачем?
- Ты никогда ничего не понимаешь, мама. Андрей женится на Люське через месяц. Я утром получила от нее письмо.
- Ну и?..
- Я не хочу, чтобы он женился. Не хочу. Люська будет жить барыней, а я здесь мучиться в мастерской? Нет!
- Ты хочешь расстроить чужое счастье?
- Какое мне дело до чужого счастья! Я тоже хочу жить.
Елизавета Львовна вытерла глаза.
- Ах, Аня… И где же ты там остановишься?
- У тети Кати. Она меня еще в прошлом году приглашала.
Аня укладывала чемодан. Вошел отец. В руках у него была газета. Он сказал деланно-спокойно:
- Говорят, ты завтра в Париж?
- Да, папа.
- Что же… Самостоятельность - это хорошо. Хвалю.
Она подняла голову.
- Не всем же выжидать без конца. Так всю жизнь прождешь.
- Правильно, правильно. Сам знаю, что нерешителен. Да отчего и не прокатиться, раз деньги есть.
- Я сама заработала, у тебя не просила.
- Вот-вот… Я это и говорю…
- Папа, перестань. Дай хоть последний вечер…
Александр Павлович развернул газету.
- Прости, прости. Я молчу. Только знаешь… Я всегда говорил твоей матери, когда в Турции нам плохо было: "Подожди, вырастет Аня, наше утешение". Вот и дождались…
Аня заперла чемодан на ключ и встала.
- Может быть, папа, ты и был хорошим адмиралом, но характер у тебя тяжелый…
Аня надела шляпу с длинными лентами на затылке, похожую на шапочку шотландских стрелков, и застегнула пальто. Наконец-то!..
- Будь осторожна… В Париже такое движение… Дай я тебя еще раз перекрещу… И проводить не могу - заказчица сейчас придет на примерку.
Александр Павлович поднял чемодан:
- И очень хорошо, что не можешь. Дальние проводы - лишние слезы. А чего плакать, кажется? Сама едешь, никто не гонит.
Он широко распахнул дверь на лестницу.
- До свиданья, мамочка. - Аня обняла мать. - Да не плачь, ты ведь меня не хоронишь.
Елизавета Львовна постаралась улыбнуться.
- Будь счастлива, Анечка, будь счастлива…
Слава Богу. Из дома выбрались.
…Вокзал. Бесконечная белая лестница. Как будто нарочно, назло - чтобы опоздать на поезд. Перед кассой очередь. Какой-то марокканец никак не может объяснить, куда ему билет. Все как будто нарочно, назло…
Наконец Аня в вагоне. Чемодан на полке, билет за перчаткой. Слава Богу, теперь все.
Александр Павлович стоит перед окном.
- Удобно устроилась?
- Да, да. Спасибо, папа.
- Слушай, Аня… - лицо его дергается. Таким, совсем таким Аня видела его только раз - когда к нему пришли с обыском матросы. - Аня, Аня, не уезжай, прошу тебя…
Его вставная челюсть прыгает. Он с шумом закрывает рот, как собака, ловящая мух.
- Не уезжай, не уезжай. Ты все хотела белое пальто. Я куплю тебе… Сейчас же пойдем покупать. Только не уезжай!
Аня соскакивает на перрон. Вот оно, чего она боялась!
- Папа, папочка… Я ведь только на две недели… И билет уже взят. Ну, хочешь, я вернусь через неделю? Через неделю, честное слово…
- Не уезжай, Аня! - глаза его краснеют.
Проводник кричит: "En voiture!" Надо садиться. Аня быстро целует большую худую руку отца. И от этого оба смущаются.
- Ну, Господь с тобой, поезжай, - говорит Александр Павлович, как-то сразу успокаиваясь. - Если уж нельзя иначе. И вот, - он достает три десятифранковых бумажки, роется в карманах, собирая мелочь. - Еще два франка было. Где же они?..
- Не надо, папочка, не надо…
- Бери. Тебе там нужнее…
- Хоть на папиросы себе оставь…
- Садись скорее.
Паровоз свистит.
- До свиданья! - Аня машет платком.
Александр Павлович бежит рядом с вагоном.
- Сейчас же телеграфируй, не забудь!..
Аня еще помахала платком. Потом вытерла глаза. В купе уже устраивалась толстая простолюдинка. Поезд дернул. С полки упала корзина. Из корзины понеслось кудахтанье.
- Вот в подарок сыну везу. Разве они в Париже знают, что такое настоящая курица? Посмотрите, какая красавица!
- Да, очень хороша.
- Нет, вы пощупайте, какая у нее грудка.
Аня отвернулась к окну.
- Я ее маисом откармливала, - пыталась заинтересовать ее хозяйка курицы.
Аня, не отвечая, смотрела на голубое Средиземное море.
Вечером она будет в Париже. Париж… Андрей… Как-то Андрей ее встретит? Может быть, совсем забыл. А когда-то…
По вечерам она ждала его в длинном темном коридоре. Они жили в одной гостинице. Ей было пятнадцать лет. Андрей приходил с работы. Он всегда приносил ей что-нибудь сладкое, чаще всего халву. Они садились на большой пыльный сундук напротив окна. Андрей целовал ее ноги в коротких детских чулках. Аня ложилась на сундук, набив рот халвой. В окно блестела луна и чернели мачты над Золотым Рогом. С набережной доносился гул, пахло морем, пылью и керосином. Было таинственно и страшно. Аня лежала, заложив руки под голову: они плывут на большом корабле… нет, они в замке, в подземелье…
- Когда ты вырастешь, Аинька, я женюсь на тебе.
- Разбогатей сначала, - смеялась Аня.
"…А теперь он разбогател… и женится на Люське. Разве это справедливо?"
Она достала из сумки письма.
"…Андрей обожает меня. Я объедаюсь конфетами и купаюсь в духах. Через месяц наша свадьба…"
"Проклятая Люська! Ну это еще посмотрим!.."
Курица громко кудахтала, прыгая по полу связанными ногами.
2. Париж
На серой стене черными большими буквами "Paris". Так просто. И кругом так просто - рельсы, фонари, дома, люди… А ей казалось, что в Париже все особенное, чудесное. И люди особенные - ведь они парижане.
Аня вышла с вокзала. Нет, это все-таки Париж! Воздух веселый, и фонари горят как-то торжественно…
Носильщик уложил ее чемодан в такси. Ей стало страшно. Может быть, лучше ехать к тете? Но она уже сказала шоферу адрес Андрея.
"…Что-то будет? Ах, все равно. Теперь ничего не изменишь, - автомобиль круто завернул. - Выскочить бы потихоньку и спрятаться там в углу за выступом дома…"
Лохматая голова консьержки высунулась из-за стеклянной двери.
- В такой час в гости?
- Я с поезда…
- Третий этаж налево.
Аня стала быстро подниматься по лестнице. Свет погас. Не ошибиться бы этажом.
- Кто там? - спросил Андрей по-французски.
- Открой. Это я.
- Кто я?
- Я, Аня…
Андрей стоял в освещенном четырехугольнике раскрытой двери. Волосы его были растрепаны, как у консьержки, и лицо такое же сонное и недовольное.
- Ты, Аинька? - и он, подняв руки, быстро приподнял волосы. - Да входи же. Когда ты приехала? - он наконец улыбнулся.
- Только что. Мой чемодан в такси.
- Сейчас я принесу, - засуетился он, запахивая домашнюю куртку.
Аня осталась одна в чужой прихожей. Перед ней - зеркало, за спиной открытая на лестницу дверь…
"Зачем я приехала! Ничего не выйдет. Он недоволен. Он меня совсем забыл".
Андрей принес чемодан.
- Ну, рассказывай…
- …Я телеграфировала тете… Она меня не встретила… - Аня растерянно ежилась. - Я забыла ее адрес… Тогда приехала к тебе… Ты сердишься?
- И отлично сделала. Но, - он наморщил лоб, - как теперь быть? Зачем я отпустил такси! Тут не найдешь, а пешком далеко. Ты очень устала?
- Очень… - она запнулась. - Скажи… Нельзя ли у тебя переночевать?
- И прекрасно! Куда тебе, в самом деле, тащиться ночью? Раздевайся же.
Он помог ей снять пальто.
- Вот уж не ждал… Как ты выросла! Дай же на тебя посмотреть.
Аня закрыла лицо руками.
- Нет, не смотри. Я вся перемазана как трубочист. Нельзя ли помыться?
- Прости, я не сообразил. Вот сюда, направо.
Андрей щелкнул выключателем в ванной.
- Ну, ты мойся, а я пока приготовлю чай.
3. Ванна. Чай. Сны
Аня разделась и медленно, чтобы не обжечься, села в горячую воду. Ой, как горячо. Ноги сразу покраснели; от этого, как всегда, сделалось весело. Она намылила губку и стала тереть шею.
"…Какой Андрей хозяйственный! Сколько губок, и щетки какие-то с ручками". Она тихо рассмеялась. От яркого света, пара, блеска никелированных кранов, усталости, горячей воды и оттого, что Андрей, звеня чашками, ходит так близко и даже дверь не заперта, было тоже весело. Весело и страшно…
- Андрей, - крикнула она. - Нет, нет не входи - я в ванне. Ты только скажи, ты не сердишься?
- Глупости. Я очень рад. Вылезай скорей.
- Сейчас.
Она нарочно громко плескалась, пусть слышит.
Купальный халат Андрея висел на крючке. Аня закуталась в него. Что-то хрустнуло в кармане.
"Письмо? От Люськи?"
Но это был только счет за электричество. Она скомкала и бросила его на пол.
Какая нарядная ванная. И как не похожа на ту, в которой дома купалась Аня. Сразу видно, что это мужское царство. На столике пестрые картинки. Аня не рассматривала - что-то неприличное. На стеклянной полке бритвы, кисточки, какие-то невиданные флаконы. Она поочередно их перенюхала.
- Андрей, для чего у тебя это красное, в темной бутылке?
- Выходи скорее. Чай на столе.
Аня вытерла запотевшее зеркало и расчесала волосы, внимательно глядя на себя. Вот такой он увидит ее сейчас. Такой сероглазой, такой прелестной…
Она подкрасила губы, надушила волосы духами Андрея. Жаль, что нет своих. Ну, все равно.
Как весело! Как страшно! И совсем особенно. Не так, как всегда. Не так, как в обыкновенной жизни. Главное, страшно…
Андрей разливал чай. Теперь он был гладко причесан и выглядел любезным хозяином. Только глаза смотрели по-новому, равнодушно и рассеянно.
Вот он какой. А она и не знала.
- Ты прости, Аинька, у меня, кроме конфет, ничего нет.
- Ты совсем не изменился, Андрей.
- А ты очень. Выросла. Похорошела. Такая беленькая, тоненькая.
- Разве я прежде черненькой была?
- Прежде ты была девочкой, а теперь барышня.
Аня села на диван.
- Что же, это лучше или хуже?
Он ничего не ответил.
- Какая у тебя хорошая квартира.
- А у вас в Марселе разве плохая?
Аня погладила шелковую подушку.
- Ну… Можно ли сравнивать? У нас совсем бедно и обставлено всякой дрянью. А у тебя так красиво.
Они помолчали. Снова стало томительно и неловко. От сладкого чая и конфет Аню слегка мутило.
- Ты устала. Тебе надо лечь. Пойдем, я устрою тебя в спальне.
- А ты где?
- Тут на диване. У меня ведь только две комнаты.
"Она напрасно приехала. Напрасно.
Кровать холодная, большая, белая.
Он будет в ней с Люськой спать.
Такая широкая, что можно поперек лечь. Такая мягкая… А вдруг войдет Андрей… Кричи не кричи - никто не услышит…" Она закрыла глаза.
В ухе стук - это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Нет, все равно стучит. И чего оно так громко? Неужели от страха? Так устала, а не заснуть…
- Вам страшно? - спрашивает хриплый голос.
- Еще бы, - отвечает другой. - Здесь стенки в пять сантиметров и крысы без зубов.
- Да, скверный дом…
Аня вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо. Под дверью полоска света.
Страшно… Она высоко подгибает колени и слушает, как стучит сердце. Нет… не заснуть…
Но уже опять - свистит паровоз, звенят колеса. Аня смотрит из окна вагона на сосны в снегу. Поезд останавливается. Кондуктор в шапке с золотым галуном громко кричит: "Шварцвальд!"
…Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светил уличный фонарь. В темноте предметы казались огромными и угловатыми. Зеркало тускло блестело.
Аня приподнялась на локте и, вытянув шею, огляделась. Куда она попала? Она ехала на поезде. Потом что-то случилось, все перепуталось. Где же она?
Она ощупала свое лицо, волосы, подушку и села, сбросив одеяло. Зеленый свет фонаря падал на ее свесившиеся с кровати белые ноги.
И, как всегда ночью, в темноте она вспомнила о смерти. "Я умру, я скоро умру…"
Ей стало так грустно, что горло сжалось. "Я скоро умру…"
Она вытянула вперед ноги, пошевелила пальцами. Зеленый свет фонаря падал прямо на них.
"Мои ножки. Мои бедные ножки. Я буду лежать в земле, и черви будут есть мои белые ножки… - она нежно погладила свои колени и вдруг заплакала: - Я умру… Может быть, я уже умерла?"
Она всматривалась в окно, в кровать, в зеркало, стараясь понять, вспомнить…
"… Поезд… Шварцвальд. Ах нет, не Шварцвальд, Париж…"
- Андрей, - сказала она шепотом.
И сейчас же тихо скрипнула дверь и вошел кто-то белый и высокий, как привидение. Но она не испугалась, она протянула к нему руки. Он опустился на пол у кровати. Теперь зеленый свет фонаря падал на него. Он обнял и целовал ее голые колени. Совсем как когда-то в Константинополе… И свет фонаря, как лунный свет…
Она гладила его волосы. Слезы все еще текли по ее щекам.
- Андрей, скажи, это во сне?
- Да, во сне…
- А мы не умерли?
- Нет, нет…
- Андрей, мне страшно… Оставь…
- Не бойся. Я ничего тебе не сделаю…
- Как в Константинополе?..
- Да… Как в Константинополе…
Аня лежала притихшая и бледная.
- Ты любишь меня?
- Люблю…
Андрей наклонился над ней.
Уже шесть часов.
- Спи, Аинька… - и осторожно вышел.
…Теперь сердце стучало совсем неслышно, легко, легко. И в душе холод легкий. И прохладная, легкая кровь медленно и блаженно расходится по телу…
"Открыватели новых стран, пираты, авантюристы…"
Аня открыла глаза, вздохнула, улыбнулась, встала с постели. Осторожно, на носках обошла всю комнату, потом отдернула занавесь и открыла окно.
Совсем светло. Утренний холодный ветер… Она смотрела на пустую улицу, на деревья, зеленевшие из-за крыш.
"Это Париж. Это Елисейские поля, - она снова улыбнулась. - Это Париж, это ее жизнь, ее счастье…"
Она взмахнула руками и закружилась по комнате.
"Да. Это Париж, это ее жизнь, ее счастье, ее любовь".
Она вертелась все скорее. Голова кружилась. Цветы на обоях и стулья танцевали вместе с ней. Она схватилась за раму зеркала, чтобы не упасть.
Из зеркала смотрело бледное, почти прозрачное лицо с блестящими серыми глазами.
Она покачала головой.
"Ах, я счастлива, счастлива, счастлива… Ах, я устала, устала, устала…"
4. Валентино
Дверь открыла сама тетя Катя.
- Аня?.. Вот сюрприз. Мы думали, завтра… Что же ты не телеграфировала?
Аня поцеловала ее.
- Столько возни, не успела.
В прихожую вбежала длинноногая стриженая девочка и с визгом бросилась Ане на шею.
Валя, пусти, пусти. Задушишь.
- Аня, Аня! Наконец-то. И такая красавица. Совсем Мэри Пикфорд.
- Да пусти же. Задушишь.
Валя отскочила на шаг, держа Аню за руку.
- Нет, ты больше похожа на Перл Уайт. Только еще лучше. А вещи твои где?
- Внизу.
- Я сейчас притащу.
- Чемодан тяжелый. Тетя, скажи ей. Она надорвется.
- Пусть тащит. Ее не удержишь. Ну, раздевайся. Рассказывай. Зачем приехала? Что мама, папа?
- Меня моя мадам Мари прислала модели покупать.
- Не могла тоже кого постарше выбрать.
- Мне уже восемнадцать лет. У нас все молодые. И вас мне хотелось увидеть.
- Что же? Я очень рада. Отлично сделала, что приехала. Давно не виделись. А ты и правда какая красивая стала.
Валя, запыхавшись, волокла чемодан.
- Быстро, а? Он совсем легкий. Я бы два таких снесла. Мы с тобой здесь повеселимся, Аня. Каждый вечер в кинематограф ходить будем.
- Вот обрадовала. Ты спроси, любит ли она кинематограф.
Валя пожала плечами.
- Кто же не любит кинематографа?
- Не приставай. Сведи Аню к себе. Я пока на стол накрою. Сейчас завтракать будем.
В Валиной тесной комнате стены были сплошь увешаны портретами кинематографических звезд.
- Много, а? - Валя гордо подняла голову. - И с подписями почти все.
Она села на стол, болтая ногами.
- Я ошиблась. Ты похожа на Мэй Мурэй. Вот на кого.
Она рассмеялась.
- А ты, как прежде, похожа на обезьяну. Но какая большая стала. Куда ты так растешь?
Это хорошо, что расту. Да, ты и не знаешь. Во-первых, я теперь скаут. А во-вторых, я больше не Валя и не Валентина, а Валентино. В честь Рудольфо Валентино. Так меня и зови.
- Валентино? Оно?..
В пять часов приехал Андрей. Валя с видом заговорщика ввела его в столовую.
- Смотрите. Вот кто у нас.
Андрей сделал удивленное лицо.
- Аня! Ты? Когда приехала?
Аня робко улыбалась, опустив глаза.
- Только что. Сегодня утром.