Она вышла из дому с чувством радостного освобождения, с тем самым давно забытым чувством, с которым она когда-то покидала институт.
На улице она остановилась, глубоко вдыхая веселый парижский воздух.
Жить, жить, жить….
В шляпном магазине на рю Рояль приказчица развела руками.
- К сожалению, у нас ничего не найдется для мадам.
- Но почему?
- О, я вижу, что нужно мадам. Мадам не придерживается моды.
- Покажите мне, пожалуйста, самые модные шляпы.
Продавщица чуть презрительно подняла брови, что значило: ведь все равно не купишь.
- Если мадам желает. Но с прической мадам…
Мадам Дюкло торопливо распустила волосы. Шпильки упали на ковер.
- Я сегодня же остригу волосы. Я так примерю.
Продавщица недоверчиво смотрела на нее.
- Я беру эту и вот эту. А покажите ту, серую.
И продавщица уже улыбалась подобострастно.
- Серое мало кому идет. Но с цветом лица мадам…
Мадам Дюкло шла по улице и смеялась. Ей было весело, весело, весело. Как она прежде не знала, что так приятно покупать?
Мимо проходили элегантные женщины. Вот и она будет такой же. Она снова рассмеялась. Как в сказке о Золушке. Сейчас замарашка, а будет принцессой…
Мадам Дюкло вбежала в подъезд. Короткое платье шуршало, маленькая шляпа плотно обхватывала голову, в руках новая сумочка и большой букет красных роз. Раньше она возила цветы только на могилу мсье Дюкло.
Высокие каблучки застучали о ступеньки. Их сухой стук отдавался в сердце.
Ах, как весело, весело, весело.
Наверху хлопнула дверь. Кто-то спускался. Молодой человек в серой шляпе поравнялся с ней.
Она подняла голову и, все еще улыбаясь, посмотрела на него. Он остановился у окна, пропуская ее, и приподнял шляпу. Солнечный косой луч упал на его светлые волосы. Его большие зеленоватые глаза, такие блестящие, что казались влажными, смотрели на нее пристально и удивленно.
Их взгляд почему-то напомнил вчерашний влажный лунный свет, и на минуту снова, как ночью, мучительно захотелось пить.
Она прошла, прижимая розы к груди.
Он растерянно извинился и, дернув плечом, побежал вниз.
Кто он такой? Пришел в гости или новый жилец? Надо будет спросить у управляющего.
Она открыла дверь своим ключом. Полутемная прихожая была заставлена картонками.
- Столько пакетов принесли, я не знала, должна ли я их принять. И в спальне все полно… - горничная щелкнула выключателем. - О, мадам, - испуганно вскрикнула она. Темная краска стыда залила ее щеки. - Что мадам с собой сделала? Мадам узнать нельзя.
Мадам Дюкло бросила розы ей на руки.
- Поставьте в воду и несите все пакеты ко мне.
Крышки картонок глухо падали на ковер. Шелковая бумага жалобно свистела.
Платья, розовые рубашки, чулки, кружева, искусственные цветы легкой горой легли на кровать.
Мадам Дюкло, взволнованная, счастливая, примеряла туфли, платья, шляпы. Смотрела на свою маленькую круглую голову, на свои длинные подведенные глаза и впервые подкрашенные губы.
Неужели это она?
В дверях спальни молчаливым упреком стояла прислуга. Она служила в доме уже пятнадцать лет.
- Я всегда это предвидела, - говорила толстая кухарка, вернувшись в кухню. - В мадам всегда было что-то такое развратное, - кухарка прищурила левый глаз. - Она плохо кончит. Вот увидите.
Похожая на лошадь горничная кивнула:
- Она плохо кончит.
И судомойка юлила:
- Да. Она плохо кончит…
Лампы ярко горели перед большим зеркалом. Пахло духами. Коробка пудры просыпалась на ковер.
Мадам Дюкло, усталая и побледневшая, стояла в одной рубашке среди платьев, цветов и кружев и улыбалась.
Вот он - ее первый день в Париже. Вот он - первый день ее жизни, а впереди еще много дней. Таких же веселых…
Она легла, потушила свет.
Ставни были закрыты, шторы плотно задернуты, и луна никак не могла пробраться к ней. Без луны лучше, спокойнее. Она погладила свой стриженый затылок. И волосы не мешают. Как хорошо, как легко. Как все теперь легко и хорошо.
Стало тихо-тихо. Из темноты медленно выплыло молодое лицо с большими, зеленоватыми, влажными глазами.
"На кого он похож? Ах, да. На Лидочку Петровскую. Она совсем так же дергала плечом".
Зеленоватые глаза пристально смотрели на нее. В горле опять защекотало от жажды.
- Пить, пожалуйста, - прошептала она, засыпая.
На подносе вместе с утренним кофе лежало письмо. Писал брат мсье Дюкло, кузен Жак: "Надеюсь, дорогая кузина, что хоть на этот раз согласитесь приехать к нам. Сейчас у нас чудесно. Цветут розы. Наша маленькая Жанна, если вы еще помните ее, стала невестой. Ее жених…"
Мадам Дюкло представила себе кузена Жана, большого, шумного, и Терезу, его добродушную, завитую, как болонка, жену. Они приезжали в Париж еще при жизни мсье Дюкло и никак не могли усидеть дома. Им все надо было на бульвары, в рестораны, в театры.
А Жанна уже невеста, маленькая плакса Жанна. "Ждем непременно. Напишите, когда Вас встречать".
"Непременно" было подчеркнуто.
Цветут розы, и Жанна невеста. Мадам Дюкло улыбнулась, отложила письмо и налила себе кофе.
Цветут розы. Белые, красные, желтые кусты, и над ними кружатся бабочки.
Как давно она не была в деревенском саду. В последний раз еще институткой, в теткином имении.
… Над прудом низко сгибались ивы. В пруду плавали большие круглоглазые караси. Березы поднимались к небу, как белые свечи. Утром трава была мокрая от росы; как весело и холодно было бегать по ней босиком….
Она размешала сахар в чашке. В Париже скоро станет жарко. Почему бы и не поехать к ним в Нормандию. В сущности, они милые.
Поехать - это значит бегать по магазинам и покупать, покупать, покупать. Полотняные платья, соломенные шляпы, чемоданы, сундук.
Мысль о черном лакированном сундуке-шкафе заставила ее решиться. Такой поместительный, с вешалками и отделениями для туфель.
Если не ехать, нельзя будет его купить.
Она встала с постели, написала ответ. В субботу она уже будет в Нормандии.
Всего пять дней осталось. Надо спешить. И позвонила.
Скорей ванну и одеваться.
Вечером, возвращаясь, она снова встретила на лестнице молодого человека в серой шляпе. Теперь она разглядела его.
Высокий, одет в потертый синий костюм и совсем молодой.
Она прошла очень близко, хотя лестница и была широкая. Хвост ее чернобурой лисицы задел его по плечу. Его светлые ресницы вздрогнули. Кажется, он покраснел. Зеленоватые глаза все так же пристально смотрели на нее.
Она дошла до двери, чувствуя на себе его взгляд, и незаметно обернулась.
Что ему надо? Чего он так смотрит? Он стоял все на той же ступеньке. Ничего особенного не было в выражении его лица и в том, как он смотрел на нее снизу вверх, немного закинув голову. Но сердце ее вдруг тревожно застучало. Она быстро отперла и захлопнула за собою дверь.
В прихожей было прохладно и пусто. Она села в кресло, сняла шляпу.
- Я устала, - прошептала она, закрывая глаза. - Эти магазины так утомляют.
Но сердце билось тревожно и радостно, как от предчувствия какого-то огромного, томительного счастья.
Кажется, все куплено. Да, все. И билет взят.
Мадам Дюкло вошла в кондитерскую на рю де Риволи и села за стол, стараясь казаться спокойной и самоуверенной.
Как много нарядных женщин. Но она не хуже, она, может быть, даже лучше большинства из них. Глупо робеть.
Она поправила белый цветок на плече.
На нее смотрят. И пусть. Ей это только приятно.
Барышня в кружевном передничке принесла ей чай.
У большинства женщин спутники такие же веселые, такие же нарядные, как они.
Но раз у нее нет спутника, можно его вообразить. Она сняла перчатки и, наклонив голову, налила себе чай.
- Два куска сахару, - тихо говорит она воображаемому спутнику, сидящему за ее столом. - Побольше воды. Нет, сливок не надо, - она улыбается ему, размешивая чай. - Я завтра утром уезжаю в Нормандию.
И он, ее воображаемый спутник, спрашивает:
- Вы любите путешествовать?
- Очень. Хотя я семнадцать лет не выезжала из Парижа. Ах, не смейтесь, пожалуйста. Я правда очень люблю путешествовать. Хотите, я расскажу вам про Петербург…
Она возвращалась в такси. Знакомые улицы, знакомые фонари. Стало немного грустно. Завтра она уезжает. Правда, через месяц она вернется. Но все-таки…
Она медленно вошла в дом, в котором прожила столько лет, нежно положила руку на перила.
Дубовая лестница, натертая воском, блестела холодным блеском. Красный ковер чопорно покрывал ступени. Электрические лампы в виде декадентских лилий были уже зажжены, хотя солнце еще ударяло в большие пестрые окна.
Наверху хлопнула дверь. Колени ее сразу ослабели, но она продолжала подниматься. Только сердце испуганно застучало. Это был он. Он медленно спускался, так же медленно, как она поднималась. На площадке она остановилась. Он тоже остановился. В голубоватом, неверном освещении лицо его казалось бледным и печальным.
"Что я тут делаю? - смутно подумала она. - Надо открыть дверь".
Он смотрел на нее не отрываясь. Губы его шевелились, словно он что-то хотел сказать.
Она стала рыться в сумочке, но пальцы дрожали и не могли схватить ключ. Тогда она протянула руку и, будто ища спасения, нажала кнопку звонка. Дверь сейчас же открылась. Она вошла, опустив голову, не смея обернуться. Похожая на лошадь горничная сняла с нее пальто.
- Мадам, принесли сундук.
- Сундук? - мадам Дюкло провела рукой по лбу.
"Почему он так смотрит? Что он хотел ей сказать?"
- Сундук? Ах, да, конечно. Пойдемте, помогите мне уложиться, Амели.
На вокзал выехали встречать кузен Жак с женой.
Дамы поцеловались. Кузен Жак тряс ее руки.
- Я прямо глазам не верю. Неужели это вы? Совсем другая.
Тереза вздохнула.
- Какая вы молодая. Вот что значит не иметь детей. И я…. Ведь я только на три года старше вас.
- О, дорогая Тереза. Вы отлично выглядите.
В автомобиле они снова поцеловались.
- Я так рада, Мари. Столько лет ждали.
Тереза была круглой и красной, ее жидкие волосы были гладко зализаны.
- Вы совсем модная, Мари. А мне нельзя. Ведь у меня дочь невеста. В провинции так строго…
Мадам Дюкло смотрела на желтеющие поля, на зеленые деревья, на соломенные крыши.
- Как у вас хорошо, Тереза, - она вздохнула. - Как хорошо.
И снова, как тогда в прихожей, в груди тревожно и радостно зашевелилось предчувствие чего-то.
- Так Жанна выходит замуж?
- Да. Очень хорошая партия. Он сын…
Она не слушала. Сердце стучало легко и взволнованно. Уже скоро… Уже скоро… Но что? Что? Что?..
В саду у калитки ждала Жанна и ее жених.
Жанне было шестнадцать лет. Белое платье в талию доходило до щиколоток. Волосы были завиты болонкой, совсем как у Терезы когда-то.
Значит, через двадцать лет она будет такая же, как мать.
- Тант Мари, - крикнула она, бросаясь на шею мадам Дюкло. - А вот это Пьер, мой жених.
Жених натянуто поклонился. Он показался ей милым, а главное, здоровым.
Тереза права. Он будет хорошим мужем…
Ужинали на террасе. Белые ночные бабочки кружились вокруг лампы и падали на скатерть. Кузен Жак положил себе на тарелку гуся с яблоками.
- Как бедный Гастон любил это блюдо. Вот бы ему хоть кусочек скушать.
Тереза печально опустила глаза.
- Ваш бедный муж…
На минуту все замолчали. Мадам Дюкло смотрела в сад. От бледных цветочных клумб поднимался туман. В разорванных облаках блестели звезды, как серебристые рыбки в рыбачьих сетях.
Кузен Жак тронул ее за локоть.
- Простите. Я огорчил вас, напомнил… - он указал на Жанну и жениха, сидевших напротив. - Не надо думать о смерти, когда перед вами жизнь.
Мадам Дюкло повернула к нему улыбающееся лицо.
- Да. Счастливая жизнь, - сказала она медленно…
На стене, выкрашенной белой масляной краской, картина "Наполеон под Ватерлоо". Кровать застлана пикейным одеялом. На чистом полу маленький пестрый коврик. В глиняной вазе розы.
Мадам Дюкло сняла платье через голову. Налила в умывательную чашку воды из большого кувшина. Дверь открылась без стука, вбежала Жанна.
- Я думала, вы еще внизу. Я хотела вам сделать сюрприз. Вам понравилось варенье, я принесла вам еще. Очень вкусно перед сном.
Она поставила блюдечко на ночной столик.
- Ах, какое на вас чудное белье. Шелковое. Можно потрогать? Вы мне дадите на фасон? А мне шьют длинные рубашки из полотна. Скажите, пожалуйста, маме, что таких уже не носят.
Она вдруг высоко подняла платье.
- Вот смотрите. Это секрет. Но вам можно, вы милая, - над острыми коленями врезались круглые красные подвязки с огромными бантами и фарфоровыми кошачьими мордами. - Пьер потихоньку подарил мне. Если бы мама узнала… А отчего у вас не такие?
- Я еще не видела таких красивых. Теперь непременно куплю.
Жанна засмеялась от удовольствия. Мадам Дюкло легла. Жанна подоткнула одеяло, поправила подушку.
- Хорошо так?
Мадам Дюкло увидела совсем близко завитые волосы, веселые черные глаза и веснушки на носу. Ей на минуту показалось, что она снова в институте и это ее подруга Лиза Галкина. Жанна уселась на кровать, накрахмаленные юбки зашумели.
- Чем это вы душитесь, Жанна?..
- Мятным маслом. Мама запрещает покупать духи.
Она прижала худые руки к груди.
- Тант Мари, я хотела вас спросить. Маму нельзя, она рассердится, и она старая, наверно, уже забыла. А вы такая красивая, такая молодая. Скажите, это… Это… Очень страшно? Очень хорошо?..
Мадам Дюкло покачала головой.
- Милая Жанна, я ничего не могу вам сказать. Спросите лучше у мамы. Она, наверное, знает больше меня.
Жанна надулась.
- Вы не хотите сказать, считаете меня девочкой. Но ведь я уже невеста.
- Не обижайтесь. Я правда не знаю.
Но Жанна уже смеялась, теребя розовую ленту на шее.
- Мне все подруги ужасно завидуют. Пьер лучший жених на весь Руан. Я страшно влюблена. Свадьба только в ноябре. Конечно, ждать можно, ждать даже приятно. Но все-таки, - лицо ее стало грустным, она вздохнула, - лучше бы уж поскорее…
И совсем неожиданно для Жанны мадам Дюкло ответила вздохом на ее вздох.
- Да, лучше бы поскорее…
Жанна кормила кур в птичнике.
- Всё.
Она бросила последнюю горсть ячменя и взяла мадам Дюкло под руку.
- А теперь идемте кататься на лодке. Или нет, подождите, - глаза ее лукаво сузились, - я вам что-то покажу.
Она открыла дверь в хлев. Свиньи, лениво хрюкая, стояли у корыта.
- Видите ту жирную с черным пятном?
- Вижу, ну?
Жанна поднялась на носки и зашептала в самое ухо мадам Дюкло, будто боясь, что свинья услышит.
- Ее сегодня ночью зарежут.
Мадам Дюкло отшатнулась.
- Зарежут? Зачем?
- Как зачем? А окорока?..
Молодой белозубый работник громко захохотал.
- Зачем свинью резать? Видно, что мадам из Парижа.
Было так жарко, что окна на ночь остались открытыми. Душный ветер шумел деревьями. Белые занавески взлетали, как два больших белых крыла, и, долетев до середины комнаты, безжизненно повисали перед окном.
Мадам Дюкло спала, заложив руку за голову. Ей снились запуганные, веселые сны. Она во сне чувствовала, что спит, и улыбалась.
"Как приятно спать, а завтра опять будет веселый день. Как приятно".
И вдруг сквозь легкий шум деревьев, сквозь ночь и веселый сон понесся ужасный, предсмертный визг. Она села, сбросила одеяло.
- Что это? Что!
Визг становился все громче, все ужаснее. И только одно было ясно, что это перед смертью.
Она рванулась с постели.
- Убивают! Помогите!
И вспомнила - свинья. Режут свинью… Она зажала уши, уткнулась головой в подушку. Но визг продолжался.
Потом как-то сразу стало тихо, слишком тихо…
Она зажгла свет, взглянула на белые занавески, бившиеся в окне, потянулась за стаканом. Руки не слушались, зубы стучали.
"Убили…"
Она выпила воды, расплескивая ее на коврик. Встала с постели, ступила теплыми босыми ногами на крашеный пол.
"Надо успокоиться".
Ощущение холода прошло по ноге, поднялось выше, подкатилось в самому сердцу. Ей вдруг показалось, что сердце перестало биться.
- Смерть, - прошептала она. - Смерть! - с трудом дошла до постели, легла. - Умираю…
Но сердце отчетливо и громко стучало в левом ухе. Она лежала, долго прислушиваясь к его стуку.
"Это мое сердце стучит. Я еще жива".
Она потушила свет.
"Какая тоска. Ах, какая тоска! Как страшно умирать. Как страшно жить. И зачем я здесь, у этих чужих людей?
Я хочу домой, домой…"
Утром она вышла бледная.
- Плохо спали? - забеспокоился кузен Жак. - Вас тоже проклятая свинья разбудила? Сколько раз говорил этим болванам, чтобы, когда режут свинью, рыло тряпками затыкали.
- Ах, ужасно, - Тереза прижала пухлую руку к голове, - у меня мигрень.
Кофе стыл в большой чашке перед мадам Дюкло.
- Мне очень жаль, - сказала она. - Но мне придется съездить дня на три домой. Там сейчас ремонт.
- Как досадно. А ваш управляющий?
- Я привыкла все сама. Досадно. Но ведь только три дня. Я поеду с часовым поездом.
- Останьтесь хоть до завтра, тант Мари, пожалуйста… - Жанна чуть не плакала.
Хоть пообедайте с нами. У нас сегодня кровяная колбаса. - Кузен Жак потер руки от удовольствия. - Из этой самой крикуньи…
В Париже ее никто не встретил. Да и кто мог ее встретить?
Она вбежала по пустой лестнице, открыла дверь. Горничная бросилась ей навстречу.
- Мадам? Но мы не ждали мадам. Мадам писала, что вернется через две недели.
Мадам Дюкло рассмеялась.
- Так вы недовольны, что я уже вернулась?
- Ах нет, мадам. Но мы не успели убрать квартиру…
В зале ставни закрыты. Стулья в полосатых чехлах похожи на каторжников, пригнулись, ждут, когда отвернешься, чтобы прыгнуть с ножом на шею.
Она вошла в спальню, закрыла дверь в зал. Там каторжники.
Вот ее комната.
Она села в кресло, погладила его спинку.
- Здравствуй. Ну, как ты тут, без меня? Скучно было?
Но кресло враждебно топорщилось под ней.
- Ну-ну, не сердись. Больше не уеду.
И прислушалась. Было тихо, как бывает только в годами пустующих квартирах. И все вещи казались чужими, враждебными.
- Злитесь? Не любите меня? Ну, хорошо. И не надо. А я ехала к вам, торопилась….
Она оделась и вышла. Побродила по улицам, зашла в магазин, купила коробку пудры.
Беспокойство все росло. Что же это такое? Ведь она в Париже, она дома. Чего же ей еще надо?
Она снова поднималась по лестнице. Медленно, словно ожидая чего-то. Наверху хлопнула дверь. Сердце оборвалось и полетело вниз. Она схватилась за перила.
С лестницы, подпрыгивая на каждой ступеньке, шла маленькая девочка в красном пальто. Поравнявшись с мадам Дюкло, она остановилась и присела.