Солдаты засмеялись и прошли. За ними шли другие, которых Матье никогда не видел. Странные, плохо выбритые, с поблескивающими глазами; один из них хромал. Они пересекли площадь и сели на тротуар перед закрытой булочной. Затем подошли новые и новые, которых Матье тоже не знал, без винтовок, без обмоток, с серыми лицами и засохшей грязью на башмаках. Их хотелось полюбить. Пинетт, подойдя к Матье, бросил на них недоброжелательный взгляд.
- Ну что? - спросил Матье.
- Церковь переполнена. - Он с разочарованным видом добавил: - Они поют.
Матье сложил ножик; Пинетт спросил:
- Хочешь вырезать свое имя?
- Хотел, - сказал Матье, кладя ножик в карман. - Но на это уходит слишком много времени.
Высокий молодец остановился рядом с ними, у него было усталое расплывчатое лицо: туманность над расстегнутым воротничком.
- Привет, ребята, - мрачно сказал он. Пинетт молча уставился на него.
- Привет, - отозвался Матье.
- Здесь есть офицеры?
Пинетт засмеялся.
- Ты слышишь? - спросил он у Матье. Он повернулся к подошедшему и добавил: - Нет, старина, нет. Нет офицеров, у нас туг своя республика.
- Вижу, - сказал солдат.
- Из какого ты дивизиона?
- Из сорок второго.
- Сорок второго? - удивился Пинетт. - Никогда про такой не слышал. Bы где?
- В Эпинале.
- Тогда почему вы здесь?
Солдат пожал плечами, Пинетт вдруг обеспокоенно спросил:
- Ваш дивизион придет сюда? С офицерьем и всем этим борделем?
Солдат засмеялся и показал на четырех солдат, сидевших на тротуаре.
- Вот он, наш дивизион, - сказал он. Глаза Пинетта сверкнули.
- В Эпинале бои?
- Были, сейчас там, должно быть, тихо.
Он повернулся и присоединился к своим товарищам. Пинетт проводил его взглядом.
- Сорок второй, ты о нем что-нибудь знаешь? Я о таком ничего не слышал.
- Это еще не значит, что можно смотреть на него свысока, - сказал Матье.
Пинетт пожал плечами.
- Откуда-то вылазят какие-то субъекты, которых ты даже не знаешь, - с презрением сказал он. - У нас не позиции, а проходной двор.
Матье не ответил: он смотрел на царапины на стволе каштана.
- Ну! - сказал Пинетт. - Пойдем же! Мы пойдем втроем в поле, там никого нет: там будет хорошо.
- Что мне там делать, между тобой и твоей милахой? Для ваших утех я не нужен.
- Мы же не сразу этим займемся, - жалобно возразил Пинетт. - Сначала нужно поговорить.
Он резко прервал себя:
- Посмотри-ка! Ну посмотри же! Еще один чужак.
К ним шел низкорослый приземистый солдат, он держался очень прямо. Испачканная кровью повязка скрывала его правый глаз.
- Может быть, мы в центре большого сражения? - сказал Пинетт, и голос его дрожал от надежды. - Может быть, наконец, начнутся бои?
Матье не ответил. Пинетт окликнул типа с повязкой:
- Эй!
Солдат остановился и посмотрел на него единственным оком.
- Там была драчка?
Солдат смотрел на него, не отвечая. Пинетт повернулся к Матье.
- Из них ничего невозможно вытянуть.
Солдат пошел дальше. Через несколько метров он остановился, прислонился спиной к каштану и соскользнул на землю. Теперь он сидел, уткнувшись подбородком в колени.
- Плохо дело, - сказал Пинетт.
- Подойдем, - предложил Матье. Они подошли.
- Плохо, старина? - спросил Пинетт. Солдат не ответил.
- Эй! Тебе плохо?
- Мы тебе поможем, - сказал Матье.
Пинетт наклонился, чтобы взять его под мышки, и тут же выпрямился.
- Все, нет смысла.
Солдат продолжал сидеть с широко открытым глазом и приоткрытым ртом. Он будто бы тихо улыбался.
- Нет смысла?
- Конечно. Посмотри сам.
Матье наклонился и приложил ухо к груди солдата.
- Ты прав, - согласился он.
- Что ж, - сказал Пинетт, - нужно закрыть ему глаза.
Он сделал это кончиками пальцев, прилежно, вжав голову в плечи и выпятив нижнюю губу. Матье глядел на него и не смотрел на мертвого: мертвый больше не шел в счет.
- Можно подумать, что ты это делал всю жизнь, - сказал он.
- Уж чего-чего, а мертвых я навидался! - ответил Пинетт. - Но это первый с тех пор, как идет война.
Мертвец с закрытым глазом улыбался своим мыслям. Умереть, казалось, легко. Легко и почти весело. "Но тогда зачем жить?" Вокруг все заколебалось: живые, мертвые, церковь, деревья. Матье вздрогнул. Чья-то рука коснулась его плеча. Это был все тот же высокий крепыш с мутным лицом, вылинявшими глазами он смотрел на мертвеца.
- Что с ним?
- Он умер.
- Это Жерен, - объяснил тот. Он повернулся на восток.
- Эй, ребята! Идите скорее! Четверо солдат подбежали к нему.
- Здесь мертвый Жерен! - крикнул он им.
- Проклятье!
Они окружили мертвого и недоверчиво смотрели на него.
- Как это он не упал?
- Иногда это случается. Иногда умирают даже стоя.
- Ты уверен, что он мертв?
- Они так сказали.
Все одновременно склонились над мертвым. Один щупал его пульс, другой слушал сердце, третий вынул из кармана зеркало и приложил его ко рту, как в детективах. Убедившись, что солдат умер, они выпрямились.
- Мать твою так! - выругался, качая головой, высокий.
Все они покачали головами и хором повторили:
- Мать твою так!
Низенький толстяк повернулся к Матье.
- Он протопал двадцать километров. Будь он ленивым, он бы еще жил.
- Он не хотел, чтобы его схватили фрицы, - сказал, как бы извиняясь, Матье.
- А что фрицы? У фрицев тоже есть полевые госпитали. Я с ним разговаривал по дороге. Из него кровь хлестала, как из резаной свиньи, но он ничего не слушал. Он доверял только себе. Собирался вернуться домой.
- Куда это домой? - спросил Пинетт.
- В Каор. Он там был булочником. Пинетт пожал плечами.
- Во всяком случае, это не та дорога.
- Да уж точно.
Они замолчали и пристально, в замешательстве, смотрели на мертвого.
- Что будем делать? Похороним его?
- А что ж еще?
Они взяли его под мышки и под колени. Он все еще им улыбался, коченея на глазах.
- Мы вам поможем.
- Не стоит.
- Да! Да! - живо сказал Пинетт. - Нам все равно нечего делать, это нас отвлечет.
Высокий солдат твердо посмотрел на него.
- Нет, - возразил он. - Это наше дело. Он из наших, значит именно мы должны его похоронить.
- Где вы его закопаете?
Низенький толстяк мотнул головой, показывая на север:
- Там.
Они пустились в путь, неся труп: они тоже казались мертвецами.
- Кстати, - сказал Пинетт, - может, он был верующим?
Они недоуменно посмотрели на него. Пинетт показал на церковь.
- Там полно кюре.
Высокий солдат с достойным и суровым видом поднял руку:
- Нет. Нет. Никого не вмешивать. Это наше дело. Он сделал полоборота и пошел за остальными. Они пересекли площадь и исчезли.
- Что было с парнем? - крикнул Шарло.
Матье обернулся: Шарло поднял голову и положил книгу рядом с собой на ступеньку.
- Он умер.
- Глупо, - сказал Шарло, - а я и не подумал посмотреть; я только увидел, когда его уносили. По крайней мере, он не из наших?
- Нет.
- А, ну ладно.
Матье и Пинетт подошли к нему. Из окна мэрии раздавалось пение и неслись нечеловеческие вопли.
- Что там происходит? - спросил Матье. Шарло улыбнулся.
- Обычный бардак, - сказал он,
- И ты можешь читать?
- Я только просматриваю. - скромно признался Шарло.
- А что это за книга?
- Это Волабелль.
- Я думал, ее читает Лонжен.
- Лонжен! - фыркнул Шарло. - Лонжену не до чтения.
Большим пальцем он через плечо показал на мэрию,
- Он там, пьяный в стельку.
- Лонжен? Он же не пьет.
- Что ж, пойди посмотри сам.
- Который час? - спросил Пинетт,
- Тридцать пять шестого, Пинетт повернулся к Матье.
- Ты не идешь? Ручаюсь, что нет.
- И правильно ручаешься. Я не иду.
- Тогда проваливай!
Он обратил на Шарло красивые близорукие глаза.
- Как это мне осточертело.
- Что тебе осточертело, дуралей?
- Он нашел себе бабу, - пояснил Матье.
- Если она тебе осточертела, можешь сбагрить ее мне.
- Не могу, - сказал Пинетт. - Она в меня втюрилась.
- Тогда выпутывайся сам.
Пинетт яростно передернулся, повернулся к ним спиной и ушел. Шарло, улыбаясь, проводил его взглядом:
- Он нравится женщинам.
- Да уж, - хмыкнул Матье.
- Я ему не завидую, - сказал Шарло. - Я сейчас при одной мысли вскочить на бабу…
Он с любопытством посмотрел на Матье:
- Говорят, от страха член напрягается.
- И что?
- Со мной по-другому: у меня съеживается.
- Ты боишься?
- Нет. Но что-то давит мне на желудок.
- Ясно.
Шарло вдруг схватил Матье за рукав; он понизил голос:
- Мне нужно тебе что-то сказать. Сядь. Матье сел.
- Знаешь, некоторые несут несусветную чушь, - тихо сказал Шарло.
- Какую чушь?
- Знаешь, - смущенно продолжал Шарло, - это действительно чушь.
- Но что именно?
- Так вот, капрал Кабель говорит, что фрицы нас кастрируют.
Он засмеялся, не сводя с Матье глаз.
- Что ж, - согласился Матье. - Это и в самом деле чушь.
Шарло продолжал смеяться:
- Знаешь, я этому не верю. Слишком много работы им будет.
Они замолчали. Матье взял томик Волабелля и пролистал его; он втайне надеялся, что Шарло даст ему почитать книгу. Шарло небрежно спросил:
- А своих евреев они кастрируют?
- Нет.
- А я слышал, что да, - тем же тоном сказал Шарло. Вдруг он схватил Матье за плечи. Матье не смог вынести этого перекошенного от ужаса лица и опустил взгляд.
- Что они со мной сделают?
- То же, что с остальными. Наступило молчанье. Матье добавил:
- Разорви свой военный билет и выкинь бляху.
- Это уж давно сделано.
- Тогда что еще?
- Посмотри на меня, - сказал Шарло. Матье не решался поднять голову.
- Я тебя прошу посмотреть на меня!
- Я смотрю, - сказал Матье. - И что?
- У меня сильно еврейский вид?
- Нет, - ответил Матье, - у тебя не еврейский вид.
Шарло вздохнул; из мэрии, шатаясь, вышел солдат, спустился по трем ступенькам, пропустил четвертую и, промчавшись между Шарло и Матье, упал посреди мостовой.
- Да он пьян! - сказал Матье.
Солдат приподнялся на локтях, и его вырвало, затем голова его упала, и он больше не шевелился.
- Они свистнули вино в интендантстве, - объяснил Шарло. - Ты бы видел их, когда они шли тут с графинами, не знаю уж где они их взяли, и с большим тазом, полным вина! Смотреть было противно.
В одном из окон первого этажа появился Лонжен, он рыгнул. У него были красные глаза и одна щека совсем черная.
- Ты посмотри, на кого ты похож! - строго крикнул ему Шарло.
Лонжен уставился на них, щурясь; когда он их узнал, он трагически воздел руку:
- Деларю! - Что?
- Я осрамился.
- Тогда уйди оттуда.
- Я не могу, помоги мне.
- Иду, - сказал Матье.
Он встал, прижимая к себе томик Волабелля.
- У тебя доброты больше, чем нужно.
- Нужно же убить время.
Он поднялся на две ступеньки, и Шарло крикнул ему в спину:
- Эй! Отдай моего Волабелля.
- Ладно, не кричи так громко, - раздосадованно отозвался Матье.
Он бросил ему книгу, открыл дверь, вошел в белостенный коридор и остановился, пораженный: кто-то крикливым и сонным голосом пел "Артиллериста из Меца". Это ему напомнило психиатрическую больницу в Руане в двадцать четвертом году, когда он навещал свою тетку-вдову, сошедшую с ума от горя: и там сумасшедшие пели в палатах. На левой стене под решеткой висел плакат, он подошел и прочел: "Всеобщая мобилизация" и подумал: "Еще недавно я был гражданским". Голос то засыпал, оседал, булькал, пресекался, то просыпался в крике. "Я был гражданским, это было давно". Матье смотрел на плакат, на два маленьких перекрещенных флага, и представил себя в пиджаке из альпага и с крахмальным воротничком. Он никогда не носил ни того, ни другого, но сейчас представлял себе гражданских именно такими. "Мне было бы противно вновь стать гражданским, - подумал он. - Впрочем, это вымирающая раса". Он услышал, как Лонжен крикнул: "Деларю!", увидел открытую дверь слева и вошел. Солнце было уже низко; его длинные пыльные лучи делили комнату на две части, не освещая ее. От резкого запаха вина у Матье перехватило горло, он сощурился и сначала различил только полевую карту, пятном темневшую на белой стене; потом он увидел Менара - тот сидел, свесив ноги, на невысоком шкафу, и размахивал солдатскими башмаками в багровом свете заката. Это именно он пел; его обезумевшие от веселья глаза вращались над открытой пастью; голос выходил из него сам, он высасывал из Менара, как огромный паразит, внутренности и кровь; вялый, с обвисшими руками, Менар ошалело смотрел на этого паразита, который неудержимо исторгался из его рта. В комнате не было никакой мебели: должно быть, со столами и стульями уже расправились. Все приветственно заорали:
- Деларю! Здорово, Деларю!
Матье опустил глаза и увидел людей. Один сидел в собственной блевотине, другой храпел, вытянувшись во весь рост; третий прислонился к стене, у него, как и у Менара, был открыт рот, но он не пел; седоватая борода росла от уха до уха, на носу пенсне, глаза закрыты.
- Здорово, Деларю! Деларю, здорово!
Справа от него другие солдаты были в не менее аховом положении. Гвиччоли расселся на полу, котелок, наполненный вином, стоял меж его раздвинутых ног; Латекс и Гримо сидели по-турецки; Гримо держал свою кружку за ручку и бил ею по полу в такт пению Менара; Латекс до запястья запустил руку в ширинку. Гвиччоли что-то сказал, но все заглушил голос певца.
- Что ты говоришь? - спросил Матье, приставив рупором руку к уху.
Гвиччоли бросил яростный взгляд на Менара:
- Помолчи хоть минуту, идиот! У меня уже барабанные перепонки лопаются.
Менар перестал петь. Он жалобно сказал:
- Я не могу остановиться.
И тут же затянул "Девушки из Камаре".
- Хороши мы! - сказал Гвиччоли.
Он был не слишком смущен; на Матье он смотрел скорее с гордостью.
- А у нас тут весело! - сказал он. - Здесь все веселые; мы хулиганы, горячие головы, банда скандалистов!
Гримо одобрил его кивком и засмеялся. Он старательно, как на иностранном языке, выговорил:
- С нами не соскучишься.
- Вижу, - сказал Матье.
- Хочешь опрокинуть стаканчик? - предложил Гвиччоли.
Посередине комнаты стоял медный таз, заполненный красным вином из интендантства. В тазу что-то плавало.
- Это таз для варенья, - сказал Матье. - Где вы его взяли?
- Не твое дело, - огрызнулся Гвиччоли. - Так ты пьешь или нет?
Он изъяснялся с трудом, и у него глаза закрывались сами собой, но агрессивный вид он сохранял.
- Нет, - сказал Матье. - Я пришел увести Лонжена.
- Куда увести?
- Подышать свежим воздухом.
Гвиччоли взял свой котелок двумя руками и опустошил его.
- Уводи, я мешать не буду, - сказал Гвиччоли. - Он все время что-то мелет о своем брате и всем надоел. Помни, у нас банда весельчаков, а унылых пьянчуг нам не нужно.
Матье взял Лонжена за руку.
- Ну, пошли!
Лонжен с раздражением высвободился.
- Минутку! Дай мне привыкнуть.
- Ну, привыкай, - сказал Матье.
Он повернулся и бросил взгляд на шкаф. За стеклами он увидел толстые тома, покрытые холстиной. Есть что почитать. Он бы стал читать все что угодно: даже Гражданский кодекс. Шкаф был заперт на ключ: Матье тщетно попытался его открыть.
- Разбей стекло, - посоветовал Гвиччоли.
- Нет! - зло отказался Матье.
- Чего ты, бей! Скоро увидишь, будут ли фрицы так церемониться.
Гвиччоли повернулся к остальным.
- Фрицы все спалят, а Деларю боится шкаф разбить. Солдаты загоготали.
- Буржуа! - с презрением процедил Гримо. Латекс потянул Матье за китель.
- Эй, Деларю! Иди посмотри. Матье обернулся:
- Что посмотреть?
Латекс вынул член из ширинки.
- Смотри! - сказал он. - И сними перед ним шляпу: у него шесть достижений.
- Каких достижений?
- Шесть толстячков. И каких красавчиков: каждый весил чуть ли не восемь кило; а теперь я не знаю, кто их будет кормить? Но вы нам сделаете других, - сказал он, нежно склонившись над членом. - Вы нам сделаете еще дюжину, шалунишка вы наш!
Матье отвел взгляд.
- Сними шляпу, слабак! - гневно крикнул Латекс.
- У меня нет шляпы, - ответил Матье. Латекс обвел взглядом комнату.
- Шестерых за восемь лет. Кто больше? Матье вернулся к Лонжену.
- Ну как? Готов?
Лонжен мрачно посмотрел на него:
- Я не люблю, когда меня торопят.
- Я тебя не торопил, ты сам меня позвал. Лонжен ткнул ему пальцем под нос.
- Я тебя не слишком люблю, Деларю. Я тебя никогда особенно не любил.
- Взаимно, - парировал Матье.
- Хорошо! - удовлетворенно сказал Лонжен. - Так мы, может, столкуемся. Прежде всего, почему бы мне не пить? - спросил он, глядя на Матье с подозрением. - Какой мне интерес не пить?
- На тебя вино тоску нагоняет, - сказал Гвиччоли.
- Если я не буду пить, будет хуже. Менар горланил:
"Коль умру, схороните меня
В погребке с хорошим вином…"
Матье посмотрел на Лонжена.
- Ты можешь пить, сколько хочешь, - сказал он ему.
- Чего? - разочарованно пробурчал Лонжен.
- Я говорю, - крикнул Матье, - пей, сколько хочешь: мне на это начхать!
Матье подумал: "Мне остается только уйти". Но он не мог на это решиться. Он наклонялся над ними, вдыхая сильный сладковатый запах их опьянения и несчастья; он подумал: "Куда я пойду?", и у него закружилась голова. Они не внушали ему отвращения, эти побежденные, которые пили до дна горечь своего поражения. Если кто-то и внушал ему отвращение, так это он сам. Лонжен нагнулся, чтобы поднять свою кружку, и упал на колени.
- Гадство!
Он дополз до таза, окунул руку в вино по локоть, вытащил из вина мокрую кружку и, склонившись над тазом, стал пить. Подбородок его дрожал, и вино стекало в таз из углов рта.
- Ой, как мне плохо… - сказал он.
- Тебе надо сблевать, - посоветовал Гвиччоли.
- Как ты это делаешь? - спросил Лонжен; он был бледен и еле ворочал языком.
Гвиччоли засунул два пальца в рот, склонился на бок, захрипел, и его вырвало слизью.
- Вот так, - сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Лонжен, все еще стоя на коленях, переложил кружку в левую руку, а правую засунул в горло.
- Эй! - крикнул Латекс. - Тебя сейчас вырвет в вино!
- Деларю! - крикнул Гвиччоли. - Толкни его! Толкни его побыстрей!
Матье толкнул Лонжена, и тот упал, не вынимая пальцев изо рта. Все ободряюще смотрели на него. Лонжен вынул пальцы и рыгнул.