- Новички! - весело откликается Мулю.
Он мешает воду в котелке лезвием ножа; потом покачивает головой:
- Бедняги! Может, им тут будет и не хуже, чем в другом месте, но им предстоит пообвыкнуться.
В котелке булькает коричневая жидкость, пузырьки приподнимают ее, лопаются, капельки выскакивают на печку и белеют, слегка шипя. Мулю берет котелок носовым платком и ставит его на ящик, Брюне садится рядом с ним.
- Войдите.
Санитар Циммер просовывает голову в приоткрытую дверь.
- Ты уже встал? - спрашивает Мулю.
- Да, пришлось из-за этих стервецов, которые прибывают из Франции. Нужно пойти посмотреть, нет ли среди них больных.
Он принюхивается:
- Пахнет шоколадом.
- Я посылку получил, - живо поясняет Мулю.
- Тебе повезло.
- Ну? - раздраженно спрашивает Брюне. - Что ты хотел мне сказать?
- Да насчет Коньяра. Сегодня утром его отправляют в госпиталь. Дизентерия.
- Понятно, - говорит Брюне.
Голова исчезает, дверь закрывается. Мулю отрезает ломти от буханки зачерствевшего хлеба.
- Хочешь ломтик?
- Нет, - сухо отвечает Брюне.
- Ты не прав, - бесстрастно замечает Мулю. - Ты не понимаешь, что такое радости жизни.
Он встает, снимает с гвоздей кружки и наливает шоколад. Потом показывает пальцем на кружку Коньяра, которая осталась висеть на гвозде.
- На меня это действует, а на тебя? Брюне пожимает плечами: Коньяр - лодырь.
- Кем ты его собираешься заменить? - спрашивает Мулю. - Шнейдером?
- Естественно, Шнейдером.
- Я не против, - говорит Мулю. - Он человек чистоплотный.
Брюне встает и надевает шинель, Мулю берет метлу. Брюне открывает дверь.
- Дверь! - кричит Мулю. - Ты выпустишь все тепло.
Брюне закрывает дверь и в длинном коридоре, пересекающем барак, снова попадает в холод; маленькие комочки снега, упавшие с подошв и с шинелей в этом туннеле ветра и ночи, нагромождаются и затвердевают, нужно будет распорядиться, чтобы они соскабливали снег с подошв во дворе, в конце концов они сгноят весь пол; хлопает дверь, скрипит дерево, в конце туннеля пузырится смутный серый туман, утро. Стоя в ночи, в холоде, на ветру, на снегу, на утренних холмах, Брюне созерцает день: в десять часов Шанселье - учитывая, что он работает в медпункте - усилит пропаганду и вербовку; в полдень Арман окончательно решит вопрос о краске для листовок; в три часа комитет у Брада, необходимо попросить организацию позаботиться об испанских пленных, которых администрация лагеря изолирует и морит голодом, короче, будет работа, будет опасность, это объединяет. Он глубоко дышит, холод проникает в него через нос, пучками радости взрывается в его венах. За дверями - скольжение, шелест, скрежет, шепот, люди встают; все еще спят, кроме моих ребят. Он приотворяет дверь: ночники на столе, огромные тени скользят по стенам.
- Больных нет?
Дружеские улыбки, белеют зубы.
- Нет.
Брюне открывает и закрывает двери, внутри копошатся, один поет, другой играет на губной гармошке; они веселы, холод и ненависть их закаляют, вот что я сделал из них. В комнате Ламбера толстый голый увалень, похожий на младенца, прячется в тени лежака, Брюне берет его за подмышки, вытягивает и бросает на четвереньки посреди комнаты, все смеются, толстяк добродушно возмущается:
- Неужели нельзя всласть выспаться?
- Ты уже выспался, рохля, наполненный супом.
- Дело не в этом, я видел хороший сон.
- Со своей милкой ласкался? - спрашивает Ламбер.
- Да нет. Я стоял на вышке с автоматом, а фрицы были в бараке на нашем месте.
- Не волнуйся, - говорит Брюне. - Рано или поздно так и будет.
Ламбер тянет Брюне за рукав.
- А правда, что макаронники получили взбучку? - Да.
Пленные выпрямляются и обращают к Брюне суровые глаза.
- А это не враки? Не розыгрыш?
Брюне в упор смотрит на эти грубые лица.
- Вы что, вчера вечером не слушали последних известий?
- У нас не было времени.
Он распорядился поставить у Тибо радиоприемник в ящике из-под мыла.
- Пошлите кого-нибудь к Тибо. Есть хорошие новости. Их глаза блестят, ненависть и радость расцвечивают их
щеки. Брюне чувствует, как бьется его сердце, вот что я сделал из них.
- Это случилось в Албании, ребята: греки их вдрызг расколошматили.
Брюне закрывает дверь, он растроган: теперь они начнут день под знаком удачи. Он открывает последнюю дверь, самую лучшую: на восемнадцать жильцов - семнадцать коммунистов, семнадцать решительных пареньков, которые шныряют повсюду, собирают информацию, передают пароли, восемнадцатый - Шнейдер. Брюне входит и улыбается: тут он всегда улыбается первым.
- Привет, ребята!
Он садится на скамейку, и они окружают его. Ему нечего особенно им сказать, и все-таки это лучший момент дня. Он вынимает из кармана трубку и, осматриваясь, набивает ее: все чисто, пол уже подметен и побрызган; наклонившись вперед и поставив ногу на скамейку, Шнейдер протирает ботинки шерстяной тряпкой.
- Кто сегодня проводит беседу? Они показывают на Деврукера:
- Он.
- О чем?
Деврукер краснеет:
- О жизни шахтеров.
- Очень хорошо, - говорит Брюне. - Прекрасно.
Он знает, что Деврукер ждет, когда он уйдет, чтобы начать. Но он медлит, он среди своих: еще пять минут. К нему наклоняется Туссю:
- Брюне, представляешь себе: мой свояк - в нашем лагере.
- Твой свояк?
- Да. Брат моей жены. Я видел его фамилию в списке больных.
- И что?
- Знаешь, он не член партии, - смущенно говорит Туссю.
- А кто он?
- Он человек аполитичный.
- И в чем проблема?
- Нужно ли мне с ним повидаться? Мы как раз это обсуждали, когда ты вошел.
Брюне не отвечает. Перрен делает шаг вперед:
- А если он даст заморочить себе голову францистам? Ведь он может нас выдать.
Брюне делает ему знак замолчать. Все смотрят на него, он не торопится сообщать свое мнение: их доверие - как теплые губы на его руках.
- Ты любишь свояка?
- Пожалуй. Мы с ним ладим, если только не говорим о политике.
Он небрежно машет рукой, чтобы продемонстрировать, что не слишком стремится к встрече.
- Знаешь, я не так уж рвусь его увидеть: просто у него могут быть новости о моей жене.
Брюне кладет ладонь ему на руку и мягко говорит:
- Лучше, если ты его не увидишь.
Вокруг него загорается венок глаз: он попал в точку, ребята не хотят, чтобы Туссю увиделся со свояком. Брюне, улыбаясь, добавляет:
- Естественно, если однажды ты на него наскочишь, никакой катастрофы не будет.
Все одобрительно кивают:
- Так мы ему и говорим.
- Я согласен! - поспешно кивает Туссю. - Я ведь только из-за жены.
Инцидент исчерпан; успокоившись, они замолкают. Брюне курит трубку, он счастлив. Внезапно его охватывает холод. Но это уже не чистый и целомудренный морозец раннего утра: это промозглый озноб, который лижет ему живот и бедра, он вздрагивает:
- Вы не топите печку?
- Мы решили больше по утрам не топить.
- Вижу.
Он резко встает:
- Шнейдер! Шнейдер выпрямляется: - Да?
- Пошли, мне нужно с тобой поговорить. Деврукер облегченно вздыхает и подходит к столу, он держит лист бумаги, все тут же окружают его, из-за холода никто не садится.
- В общем, так, - начинает Деврукер. - В общем, так. Но он умолкает, он ждет. Брюне на прощание машет рукой и выходит. Шнейдер, посвистывая, следует за ним.
- Фальшиво свистишь.
- Я всегда фальшиво свистел, - говорит Шнейдер. Брюне оборачивается и улыбается ему. Шнейдер тоже изменился. Он скверно выглядит, кашляет, но глаза у него почти веселые. Брюне открывает дверь своей комнаты.
- Входи.
Шнейдер входит, двумя пальцами приветствует Мулю, подходит к печке и протягивает руку к огню. Он перестает свистеть, он весь дрожит.
- Тебе плохо, старина? - спрашивает Брюне. Шнейдер пожимает плечами:
- Сразу затрясло, потому что я вошел в эту парилку. Брюне с раздражением смотрит на Мулю, надо было
вышвырнуть его уголь в окно. Мулю невинно улыбается. Брюне колеблется, потом просто говорит:
- Свари ему чашку шоколада.
- Шоколада? Но его больше нет, - сокрушенно отвечает Мулю. - Ты его только что прикончил.
Он явно лжет. Брюне пожимает плечами.
- Тогда свари ему бульон.
Мулю бросает два кубика в кипящую воду, Брюне садится, Шнейдер продолжает дрожать.
- Коньяра отправляют в госпиталь, - сообщает Брюне.
- Что с ним?
- Дизентерия.
- Бедняга, - огорчается Шнейдер. - Он пропал. Мулю морщится и живо возражает:
- Зачем так говорить? Может, и наоборот: может, ему повезло. Его могут отправить на родину.
Шнейдер зло усмехается.
- Как же! Брюне спрашивает:
- Хочешь его заменить? Шнейдер поворачивается к нему:
- А что он, собственно, делал?
- Был переводчиком.
- Это я могу.
- Хорошо.
Брюне показывает на койку Коньяра.
- Сегодня вечером будешь спать здесь.
- Нет, - отказывается Шнейдер.
- Нет?
- Работу я исполнять буду, но спать предпочитаю там.
- Не понимаю, почему, - удивляется Брюне. - Это было бы удобнее…
Он не решается добавить: и тебе было бы теплее.
- Мне и там хорошо, - упрямится Шнейдер.
Я должен был бы это предвидеть: он отказывается спать здесь, потому что тут почти спокойно и не околеваешь от холода, это его вечная тяга взваливать на себя обязанности и отказываться от преимуществ. Но это и не преимущество: эта комната - мой рабочий инструмент. Брюне встает, поднимает лопату с углем и с силой бросает уголь в топку. Шнейдер пьет бульон и больше не дрожит. Не поднимая голоса, он замечает:
- Вы устраиваете прямо-таки адское пекло.
- А почему бы и нет?
- Если разделить уголь среди комнат барака, - живо отзывается Мулю, - получится по четыре брикета на каждую.
Шнейдер не отвечает, следовало бы раз и навсегда сказать ему правду о его поведении: его упрямое стремление не желать большего, чем у остальных, - это даже не христианское смирение, это всего лишь горделивая манера избегать ответственности. Ты просто анархист, Шнейдер, один из тех олухов - интеллектуалов, из-за которых мы проиграли войну, потому что они отказались быть офицерами. Брюне пожимает плечами, засовывает руки в карманы и молчит; тепло шевелит в его глазах остатний сон. Внезапно его ослепляет свет: зажглась висящая под потолком лампочка. Шнейдер щурится.
- Шесть часов!
С радостным криком Мулю хватает коробку для шитья, вынимает оттуда наперсток, нитки, иголку, поднимает ее против света и, косясь, смотрит в игольное ушко. Брюне наклоняется к ночнику и задувает его: он задувает свое утро, теперь начинается утро для всех. Свет производит уборку, ликвидирует полумрак, окончательно подавляет сон в голове Брюне, прокладывает на лице Шнейдера морщины, подчеркивает его горестные толстые губы; в глазах Шнейдера затаилась вся темень ночи. Брюне смотрит в эти мрачные глаза, он хочет сказать ему: почему ты оставляешь меня одного? Но он выпрямляется и говорит:
- Ты можешь спать, где захочешь, лишь бы ты был здесь каждое утро в пять часов.
Шнейдер утвердительно кивает, Мулю начинает шить, высунув язык, он совершает точные и прихотливые движения.
- Что ты шьешь? - спрашивает Шнейдер.
- Занавеску на окно, - отвечает Мулю. - Так будет повеселее.
Брюне надевает шинель.
- Ты сделаешь это позже, а пока идем со мной.
- Куда? - огорченно спрашивает Мулю.
- На Черную Площадь. Я иду за своими людьми. Шнейдер встает.
- Тебе нужен переводчик?
- Нет, - говорит Брюне.
Он смотрит на это еще бледное от холода лицо, слегка колеблется, потом добавляет:
- Оставайся здесь: когда я вернусь, ты мне понадобишься.
Шнейдер широко, почти заговорщицки, ему улыбается; его глаза вдруг становятся прозрачными и веселыми. Брюне, качая головой, смотрит на него. Он думает: какая странная дружба.
- Пошевеливайся!
Он подталкивает впереди себя Мулю. Снаружи оба шлепают по грязи. Мулю стонет:
- Ох-ох! Мы с тобой простудимся.
- А ты думай о парнях, которые ожидают нас на Черной Площади.
- Так разве от этого согреешься…
Он семенит в темноте, тяжело дышит и постанывает. Внезапно он прекращает стонать, поднимает голову и говорит таинственно и возбужденно:
- Напрасно Шнейдер отказался перейти к нам.
- Он очень любит своих товарищей, - безразлично отвечает Брюне.
Мулю усмехается.
- Возможно. Только его товарищи совсем его не любят.
- Послушай! - возмущается Брюне. - Что ты можешь об этом знать?
- Они говорят, что он слишком активен.
- Слишком активным быть нельзя, - сухо отвечает Брюне.
- Но они мне так сказали. Они говорят, что не знают, о чем он думает, и что ему не место в их комнате, потому что он не из ваших.
- Пусть они мне это скажут, - говорит Брюне.
Он расстроен из-за Шнейдера, но не так уж удивлен: это в порядке вещей, люди не любят, если кто-то слишком активен, мученики внушают им страх. Брюне ускоряет шаг: кончится тем, что они его возненавидят, и это усложнит работу. Он вдруг решает: не надо скандалов, сегодня вечером он будет спать у меня, я ему это прикажу.
- Эй, Брюне!
Из барака выходит Тибо, округлый и смешливый малый. Брюне дружески ему улыбается: тот хорошо выполняет поручения, хоть он и радикал-социалист.
- Привет!
Тибо останавливается, его маленькие глазки слезятся на широком плоском лице, его мучит холод.
- Черт возьми, а морозец кусается! Ты идешь на Черную Площадь?
- Мне нужно взять десятерых.
- А мне пятнадцать. Проклятье, до чего не хочется тащиться по такой погоде.
Они погружаются в тишину, их обволакивает мутный желтый фосфоресцирующий свет; пока они идут, из тумана один за другим выплывают бараки. Лагерь пуст, они скользят между двумя рядами кораблей-призраков. Вдруг бараки исчезают, остается нейтральная полоса, тусклый туман. Они расталкивают эту грязную муть, их подошвы скребут твердую почву. Брюне останавливается перевести дух, неподалеку шевелятся тени. Брюне подходит, здоровается с Косме, Астрюком, Риулем, с другими старостами бараков. Они подвижны и значительны, обтянуты английскими кителями, можно подумать, что они офицеры.
- Ну что? - смеясь, спрашивает Косме. - Пришли на рынок рабов?
Брюне, не отвечая, отворачивается. Он поднимает глаза: рабы здесь, их четыреста или пятьсот, прижавшихся друг к другу, бесформенная куча одежды и грязи, последние ряды теряются в тумане. Он делает к ним шаг, их землистые лица похожи друг на друга: это Нечто, он рассматривает каждого поочередно, он добродушно им улыбается, но их ночные глаза моргают, как будто они не могут вынести человеческого взгляда. Брюне потирает руки: он сделает из них людей. Громкоговоритель исторгает звучный голос:
- Сдайте поясные ремни, бритвы, электрические лампы; сдайте поясные ремни…
Подходит Мейе, доверенное лицо, Брюне недолюбливает этого приторного человечка.
- Давайте! Рассчитайтесь!
Косме, стоя лицом к толпе, выбрасывает руку вверх и устрашающе вращает глазами.
- Слушай мою команду! Первые пятнадцать ко мне. Тибо наклоняется к уху Брюне:
- Какой кретин!
Волна земли, шерсти и сукна катится на Косме, он пятится, грозно крича:
- Я сказал пятнадцать!.
Волна булькает и останавливается.
- Выстроиться по трое. Вперед - марш!
Он поворачивается и уходит, не удостоив их взглядом, пятнадцать человек, спотыкаясь, шагают вслед за ним. Мейе теряет терпение.
- Следующие! Поторопитесь, а то холодно.
Астрюк никак не выберет, он медленно проходит перед пленными, изучает их, берет самых крепких за воротник, вытаскивает из рядов и ставит за собой.
- Брюне!
Брюне озирается, но никого не видит.
- Брюне! Брюне!
Астрюк схватил за плечо крепкого высокого человека, позеленевшего от холода. Но тот рывком высвобождается и улыбается Брюне.
- Эй, Брюне! Ты меня не узнаешь?
- Морис! - вскрикивает Брюне. - Вот так неожиданность!
Он кладет ладонь на руку Астрюка:
- Это мой приятель!
- Забирай его, - вежливо говорит Астрюк, - он твой.
Брюне, хохоча, трясет Мориса:
- Привет, паренек, вот забавно! Дай-ка я тебя рассмотрю: похоже, ты еще подрос.
- Здравствуй, - серьезно отзывается Морис. - А знаешь, Шале тоже здесь.
- Шале? - удивленно переспрашивает Брюне. - Да.
- Скажи, чтобы он подошел.
Холод пощипывает. Брюне вздрагивает и ищет глазами хрупкий силуэт Шале.
- Второй слева, во втором ряду.
Брюне радостно машет рукой. Шале подходит, бледный, красноносый.
- Привет, - говорит Брюне.
- Здравствуй, товарищ, - бормочет Шале.
Они немного смущенно улыбаются друг другу, Шале стучит зубами.
- Ты совсем замерз, - замечает Брюне.
Шале пожимает плечами, его глаза суровы и угрюмы.
- Не больше других.
Нет, больше. Шале всегда холоднее или жарче, чем другим. Он плохо управляет своим телом.
- Пойдем со мной. Согреешься на ходу.
Шале не отвечает. Брюне отворачивается и кричит:
- Восемь человек со мной, кто хочет!
Восемь человек выходят из рядов. Брюне внимательно смотрит на эти восемь неразличимых лиц, которые объединяет общее выражение страдания. Такими они ему нравятся.
- Вы ели сегодня утром?
- Разве что гальку. Мы со вчерашнего дня ничего не ели.
- Мулю! - зовет Брюне. - Пойди скажи Сервьену, чтобы он незаметно дал им чего-нибудь поесть - пять буханок хлеба и десять банок консервов. Да поживее!
Мулю убегает. Морис и Брюне идут бок о бок, Шале какое-то время мешкает, потом задерживается позади, Брюне оборачивается и видит, что Шале идет вместе с остальными, и его толстые короткие ноги заплетаются под длинным туловищем.
- Я рад, что Шале с нами, - говорит Брюне. Морис довольно улыбается.
- Еще бы, ведь это ас. Второго такого, как он, во всей партии не сыщешь.
Брюне, не отвечая, наклоняет голову: безусловно, Шале - ас.
- Стой!
Подходят немцы: смирные старики из ландсвера. Они пересчитывают пленных, фельдфебель с седыми усами и девичьими щеками улыбается Брюне:
- Guten Morgen!- Guten Morgen! - отвечает Брюне. Морис толкает его локтем.
- Он говорит по-французски? - Нет.
Морис любезно улыбается фельдфебелю: