- Нет, я сяду в нее у самого подъезда и буду ехать до тех пор, пока мы не застрянем где-нибудь в сугробах. Ты увидишь, девочка моя, как быстро мы окажемся во Флоренции.
Тут горничная внесла чай.
VI
Фабиан изо дня в день разъезжал с маклерами на машине в поисках подходящего помещения для своего Бюро реконструкции. Переговоры с братьями Шелльхаммер он вел очень вяло. В конце концов, нельзя его осуждать, если он хотел несколько отсрочить путешествие дам Шелльхаммер. Уже сейчас он страшился этой зимы без Кристы.
Однажды вечером, когда Фабиан один как перст сидел в "Звезде", в погребок вошел советник юстиции Швабах со своими друзьями. Немного позднее Швабах подсел к Фабиану.
- Превосходные новости! - объявил он. - Поверенный вашей жены был у меня сегодня утром. Радуйтесь, Клотильда хочет идти на мировую.
- Клотильда… на мировую? - недоверчиво переспросил Фабиан.
- Да, во всяком случае, я сделал именно такой вывод из длинной речи моего коллеги. Но вы, кажется, совсем не рады?
Фабиан, улыбаясь, покачал головой.
- Я вам очень признателен, господин советник юстиции, - ответил он. - Но это известие так неожиданно, что я не могу сразу собраться с мыслями. Завтра утром я зайду к вам в контору.
Первое чувство, вызванное в нем сообщением Швабаха, было торжество. Клотильда хочет примирения! Прекрасно, но теперь он не хочет. Клотильда проиграла! Другая, более достойная, вошла в его жизнь, и он начнет жизнь сначала. Прощай, Клотильда! Он больше не любил ее. Теперь он ее ненавидел. Конечно, он всегда будет помнить, что она подарила ему двух способных, здоровых сыновей, но не забудет и обид, которые она ему нанесла. Однажды они поссорились, Клотильда схватила свою подушку и положила ее в ногах постели. Другой раз она среди ночи забрала свою постель и ушла в другую комнату. Таких обид мужчина не забывает! Он и по сей день чувствует себя оскорбленным.
- Ваше здоровье, господин советник, - воскликнул Фабиан, поднимая свой бокал.
Швабах, сидевший за соседним столиком, ответил ему тем же.
Назавтра он зашел к Швабаху и наотрез отказался от примирения, заявив, впрочем, что ничего не имеет против того, чтобы разойтись полюбовно.
И уже на следующий день почувствовал результаты своего отказа: Клотильда больше не выходила к столу.
- Фрау Фабиан обедает сегодня в будуаре, - смущенно сообщила Марта.
Клотильду часто стали навещать дамы высшего общества, еще в передней заводившие разговор о политике. Иногда Клотильда приглашала их к обеду.
- У фрау Фабиан гости в столовой, - сказала однажды Марта. - Не прикажете ли, господин доктор, подать в кабинет?
- Спасибо, не надо, - ответил Фабиан. - Я не буду больше обедать дома.
"Клотильда уязвлена, - думал он со злорадством, - теперь она видит, что проиграла".
Клотильда передала Фабиану через адвоката Швабаха, что и она предпочитает мирно разъехаться и не доводить дело до бракоразводного процесса, главным образом из нежелания повредить карьере Фабиана. Но в свою очередь выставляет два условия.
Первое: чтобы сыновья были всецело предоставлены ее попечениям; второе: чтобы квартира отошла к ней.
Клотильда знала его слабые места и била по ним без сожаления.
Фабиан нежно любил своих мальчиков. Робби было десять лет, Гарри - двенадцать. Он тысячи раз говорил себе, что "как отец и христианин" не может допустить, чтобы они росли в той атмосфере, которая окружала их мать. Еще недавно он решил настоять, чтобы они года три-четыре пробыли в пансионе - пусть подрастут вдали от дома. Сердце его обливалось кровью при мысли о разлуке с мальчиками, с которыми он связывал столько честолюбивых помыслов, но он смирился. Ради Кристы. Удивленному Швабаху он объяснил, что всегда считал жестокостью разлучать мать и детей. Такая жестокость претила ему. Кроме того, он пришел к убеждению, что мужчине, легче, чем женщине, устроить себе новую жизнь.
Втрое условие было значительно легче.
С того дня как он понял, что действительно любит Кристу и сам, по-видимому, ей не безразличен, он стал стремиться внести ясность и недвусмысленность в свою жизнь. Тогда же у него возникло намерение разъехаться с Клотильдой. О том, что фактически их брак больше не существовал, знали все в городе, и Криста, конечно, тоже.
Фабиан заранее принял меры. Он был в хороших отношениях с Росмайером, владельцем "Звезды", дела которого вел, и тот по сходной цене предоставил в его распоряжение две недурные комнаты.
В день, когда мать и дочь Лерхе-Шелльхаммер собирались выехать на машине по маршруту Флоренция - Рим, Фабиан обедал у них. Когда же Криста пообещала время от времени присылать ему весточку, он дал ей адрес "Звезды".
- Разве вы теперь живете в "Звезде"? - удивленно спросила она.
- Да, - с удовлетворением ответил он, - через несколько дней я буду жить в "Звезде". Когда придет ваша первая весточка, я уже совсем обоснуюсь там.
Криста покраснела, и по ее блуждающему взгляду Фабиан понял, что она сразу же все сопоставила и уяснила себе.
- От всей души желаю вам счастья, - сказала Криста, протягивая ему руку.
"Мое счастье в ваших руках", - хотел он ответить, но вместо этого произнес нечто туманное:
- Большое спасибо. Я еще льщу себя надеждами.
Клотильда удивилась, вдруг обнаружив в своей квартире десять ящиков. Пять из них стояли в прихожей, другие пять - в кабинете Фабиана. Они условились, что он возьмет с собой свои книги, письменный стол и несколько домашних вещей.
На следующий день он переехал. Вскоре две комнаты в гостинице, заполненные "обломками его семейной жизни", приобрели довольно уютный вид. Хотя он привык к комфорту и просторной, хорошо обставленной квартире, он все же внушил себе, что чувствует себя здесь как дома.
Итак, для него началась новая жизнь, волнения его улеглись, и мысли текли спокойно, не стесненные больше тысячами будничных мелочей, которые, как мухи, облепляли его, и вечной претенциозностью Клотильды, деспотизм которой в последнее время проявлялся даже в самых несущественных житейских мелочах.
В первые вечера он наслаждался тишиной своих комнат. Он усаживался в кресле, удобно вытягивал ноги, курил сигару и ничего больше не делал. Потом он набросился на чтение, а когда ему и это надоело, пригласил на ужин своего брата Вольфганга, чтобы открыть ему тайну своего нового местопребывания.
Они прекрасно поужинали, а когда кельнер принес еще бутылку шабли, Вольфганг спросил:
- Скажи, что у тебя за праздник сегодня?.
- Ах, да, - смеясь, ответил Фабиан, - ты, ведь не знаешь, что я уже две недели, как живу в "Звезде". Я окончательно расстался с Клотильдой.
Вольфганг пригубил шабли и кивнул головой. Помолчав, он проговорил:
- Это, конечно, достаточная причина для празднования. У тебя великий талант исправлять совершенные ошибки. Поразительный талант. В последнюю минуту ты умудрился отделаться от священнического сана, теперь ты разрываешь брак с Клотильдой, от которого тебя отговаривали друзья. Итак, можно надеяться, что твое последнее увлечение политикой тоже кончится когда-нибудь.
- Увлечение? - переспросил Фабиан.
- Не обижайся, но я считаю это не более как увлечением. Теперь давай поговорим о бедняжке Клотильде. Ты знаешь мое мнение о ней. Клотильда - охотничья собака, ей подавай дичь! По-моему, она неумна.
Фабиан улыбнулся.
- Неумна?
- Да, холодна.
"Может быть, Вольфганг и прав, - подумал Фабиан, - хотя ум и душевное тепло - вещи разные". Ему вдруг вспомнились те два оскорбления, которые он не мог забыть.
Фабиан был полон новых жизненных сил. Медлительности и лени как не бывало! Началась новая жизнь, со старой покончено. Итак, вперед!
Фабиан с увлечением окунулся в дела. Он снял нижний этаж виллы на Гётештрассе, очень подходивший для его Бюро реконструкции. Вилла эта была расположена в нескольких минутах ходьбы от ратуши, на улице, обсаженной молодыми каштанами. Несколько недель он провозился с перестройкой дома, еще несколько недель - с внутренней отделкой, но наконец все было готово. Пора приступать к работе!
Ежедневно ровно в девять к "Звезде" подавалась служебная машина, а дней его часто видели разъезжающим по городу.
VII
Как только Фабиан ушел из дома и переселился в "Звезду", Клотильда взялась за осуществление планов, с которыми она уже давно носилась. Марте велено было подмести кабинет, имевший довольно жалкий вид без письменного стола, рабочего кресла и многотомной библиотеки. В тот же день Клотильда отправилась в обойный магазин Маркварда и занялась выбором обоев.
- Цена не имеет значения, - сказала она молодому продавцу, - но вы должны запастись терпением, молодой человек, мне нелегко угодить, а обои я собираюсь менять в восьми комнатах.
Наконец-то, наконец-то она может выбирать по своему вкусу, не выслушивая замечаний педантичного супруга, который дрожит над каждой копейкой и к тому же не отличается хорошим вкусом.
- Отложите вот эти обои благородного серебристо-серого цвета. Они подойдут для прихожей. И вот эти бирюзовые с темно-золотистыми полосами, они просто очаровательны.
- Один из самых благородных рисунков, которые у нас имеются, - осмелился заметить продавец.
Клотильда засмеялась.
- Вот увидите, что я выберу все самые благородные рисунки.
Продавец терпеливо развертывал рулон за рулоном, очарованный небесно-голубыми глазами белокурой дамы, для которой цена не имела значения.
После того как Клотильда, проведя в магазине несколько часов, отобрала наконец обои, она сказала:
- Отложите их для меня, завтра я приду со своей приятельницей, баронессой фон Тюнен, и тогда решу окончательно. Сегодня у меня уже устали глаза.
Потом она направилась в мебельный магазин Штолля, где пожелала говорить с самим владельцем. У него на витрине выставлено очень удобное низкое кресло, ей нужно таких полдюжины, и к тому же безотлагательно. Штолль вызвался немедленно позвонить на фабрику и узнать, в какой срок могут быть изготовлены кресла. Вот такой низкий стол ей тоже необходим, но только в два раза больше. Штолль пообещал заказать и стол.
Из мебельного магазина Клотильда поспешила в магазин Кемницера за гардинами. Тем временем наступил вечер.
Боже мой, сколько ей всего нужно! Несколько дней она провела в сплошной беготне по городу. Чайный сервиз на двадцать персон и рюмки для ликера, ведь мужчины не переступят порога ее дома, если им не подать ликер. Необходимо иметь постоянный запас ликеров и крепких напитков, чтобы каждый раз не бегать в магазин. Она купила целый ящик бутылок.
Часто ее сопровождала баронесса фон Тюнен.
- Я поселила своего мужа в "Звезду", пока не будет окончен ремонт в квартире, - сказала Клотильда.
- А потом вы, наверное, возьмете домой и ваших мальчиков, дорогая?
- Вы точно читаете мои мысли. К сожалению, только придется с этим немного повременить - мне еще предстоит уйма хлопот с квартирой.
Обе дамы целую неделю ходили по городу в поисках большого ковра. Они даже дали объявление в газету. Наконец им предложили ковер такой величины, что он закрыл весь пол в новом салоне Клотильды. Ковер этот принадлежал одной знакомой баронессы - генеральше, которая мечтала от него отделаться.
По дороге к этой генеральше баронесса с Клотильдой прошли мимо ювелирного магазина Николаи; перед его витриной толпились множество народу, в особенности молодых девушек. Интересно, что же там такое выставлено? Посреди витрины лежала черная бархатная подушка, к которой наподобие ордена была прикреплена брильянтовая свастика. Возле этой подушки виднелась карточка с надписью: "Собственность фрау Цецилии Ш."
- Цецилия Ш.? Кто эта счастливица? - с почтительным изумлением спросила баронесса.
- Цецилия Шелльхаммер. Есть только одна женщина в городе, которой может принадлежать такая вещь, - не задумываясь, ответила Клотильда.
Баронесса не могла оторвать глаз от сверкающей свастики.
- Вот счастливица, ей можно позавидовать, - повторяла она. - Но нам надо идти, дорогая, я обещала генеральше не опаздывать.
Ковер оказался прекрасным и достаточно большим. Цена его - шесть тысяч марок - нимало не смутила Клотильду, ведь пока они официально не разведены, платить будет Фабиан.
Наконец все было закончено. Новый салон Клотилды выглядел поистине великолепно. Стены были оклеены бирюзовыми обоями в золотую полоску, бирюзовыми же кистями были подхвачены занавеси слоновой кости. Роскошный ковер и новомодный приглушенный свет дополняли картину. Клотильда, надо отдать ей должное, обладала изысканным вкусом.
Она пригласила баронессу на чашку чаю, чтобы похвалиться салоном и, наконец, посвятить ее в свою сокровенную тайну.
- Чтобы служить Германии и ее гениальному фюреру, - начала она дрожащим от волнения голосом, - я решила открыть политический салон.
Баронесса вскрикнула.
- Политический салон! - Она обняла Клотильду. - Моя дорогая, это замечательно. Гениальная, положительно гениальная идея! Это просто гениально! - без устали повторяла она.
Обеим дамам понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя.
Первая овладела собой баронесса.
- Ну и удивится же наш доктор, когда увидит все это! "Как моя женушка все замечательно устроила!" - скажет он.
Но у Клотильды наготове был еще один сюрприз. Она открыла шкафчик, битком набитый ликерами всех сортов и дюжинами ликерных рюмок.
- Чудесно! Чудесно! - в восторге восклицала баронесса. - Вы уловили дух нашего великого времени. Эта эпоха создает великое, но не лишает людей и маленьких радостей жизни. - Она поздравила Клотильду. - Я не ошибусь, предсказывая, что ваш салон вскоре прогремит на весь город.
Обе дамы выпили по рюмочке бенедиктина.
VIII
В "Звезде" все выколачивали и чистили, даже плевательницы в углах коридора наполнили свежим песком. В полдень кельнеры вынесли и поставили перед входом кадки с лавровыми деревьями, а посредине мостовой вдруг так ярко засияла лысина Росмайера, что Фабиан заметил ее со своего балкона на третьем этаже. Росмайер властными движениями толстого указательного пальца дирижировал кельнерами, пока кадки не были установлены как следует. Затем у подъезда расстелили красную дорожку, как на богатых свадьбах, и Росмайер, перешедший на противоположный тротуар, чтобы еще раз все проверить, последним властным движением указательного пальца загнал своих людей обратно в дом. Ну, теперь пусть, приезжает хоть сам император.
Несколько часов спустя четыре элегантных, совершенно одинаковых серебристо-серых автомобиля резко затормозили у подъезда. По их цвету и скорости можно было догадаться, кому они принадлежат. В ту же минуту между лавровыми деревцами вновь мелькнула шишковатая лысина Росмайера и торжественно склонилась перед вторым автомобилем. Росмайер, содержавший когда-то гостиницу в Ницце и встречавший на своем веку немало князей, миллионеров, знаменитостей, знал, как это следует делать.
Гауляйтер Ганс Румпф и его долговязый адьютант Фогельсбергер в черных мундирах вышли из машины. Гауляйтер, сияющий, пышущий здоровьем, приветливо протянув руку Росмайеру, почтил его несколькими шутливыми словами. Золотые зубы гауляйтера блеснули на солнце. Шишковатая лысина Росмайера несколько раз подпрыгнула, адъютант весело рассмеялся. Потом они быстро вошли в гостиницу, не обратив ни малейшего внимания на лавровые деревья и красную дорожку. Росмайер почтительно склонил свою лысину перед другими автомобилями и немедленно отошел в сторону, пропуская целую свиту адъютантов и офицеров.
Когда несколько дней спустя Фабиан спросил Росмайера, что ему сказал гауляйтер, тот ответил:
- Он, знаете ли, постоянно отпускает одни и те же остроты по поводу моей лысины. На этот раз он сказал: "Рога все еще не вылезли наружу".
Когда начало смеркаться, к гостинице стали подъезжать вереницы автомобилей. То и дело слышался визг тормозов, хлопанье дверок; в вестибюле стоял гул голосов, ибо весь второй этаж был предназначен для гауляйтера. Садовники еще накануне начали украшать зал. Стол, настоящий цветник из белых роз, очень любимый гауляйтером, ломился от серебра и сверкающего хрусталя. В вестибюль проникали волшебные запахи ракового супа и жареных кур, рыбы и других яств, которые вот уже несколько дней подряд в поте лица заготовлял шеф-повар.
С восьми часов из комнат доносились звуки рояля. Играл знаменитый берлинский пианист. Гауляйтер страстно любил музыку.
Фабиан взял отпуск и остался в гостинице, так как Таубенхауз обещал в этот раз представить его гауляйтеру. Фабиан был наготове и обедал у себя в комнате. По временам он отворял дверь в коридор и вдыхал ароматы, заполнявшие всю "Звезду" от нижнего этажа до самой крыши. Иногда он подходил к перилам поглядеть, что делается внизу. Видел он, впрочем, немного, - снизу до него доносился только звон бокалов. Кельнеры с бутылками в руках стремительно пробегали мимо, где-то вдали промелькнула шишковатая пламенеющая лысина Росмайера. Росмайер проверял марку каждой проносимой мимо бутылки с вином: дело шло о его чести. А как прекрасно играл Моцарта берлинский пианист! Одного только Моцарта - "Фигаро", "Дон-Жуана"! Музыка опьяняла Фабиана. В его сердце пробуждались желания и честолюбивые мечты. Может быть, завтра если Таубенхауз не соврал?
После одиннадцати Фабиан уже собирался лечь спать и наполовину разделся. Вдруг послышались торопливые шаги на лестнице и в коридоре. Фабиан даже испугался, услышав стук в свою дверь. К вящему его изумлению, в комнату вошел долговязый адъютант, за ним ворвались звуки Моцарта.
- Гауляйтер ждет к себе господина доктора Фабиана!
Вихрь радости и страха, буря самых различных ощущений пронеслись в сердце Фабиана. Он побледнел и вскочил
- Сию минуту, - пробормотал он. - Вы видите, я уже хотел ложиться.
Фогельсбергер, улыбаясь, смотрел на растерянного Фабиана.