- Обыкновенно. В стиле Анта. Ты знаешь, он иногда ведет себя неадекватно, как будто ему на все положить. Залупнулся на мента в метро. Или мент сам доколупался - сейчас не суть важно. В общем, его повязали, повели в обезьянник, а он начал права качать - типа, пошли вы на хуй, уроды. Они ему и подкинули герыч. Я не знаю, что он будет делать: бабок, чтобы откупится, нет, и связей тоже никаких… У тебя контактов в ментуре нет?
- Увы. Я, конечно, поспрашиваю… Может, кто-то найдется, но, если честно, то вряд ли. Не хочу обнадеживать.
- Ладно, звони тогда, если что…
- И ты тоже звони - информируй. Ладно, давай.
- Пока.
Я прячу телефон в карман. За окном мелькают бетонные заборы и пятна грязного снега.
* * *
Я и Глеб идем к метро. Леха уже убежал - сказал, что с кем-то "стрела". На остановке светится ларек.
- Возьмем по пивку? - спрашивает Глеб.
Я киваю.
Я прислоняю чехол с гитарой к бетонной коробке за остановкой. Рядом на земле стоят две бутылки от "Балтики-тройки". Глеб снимает с плеча бас. Мы чокаемся бутылками.
- За успехи в музыкальных делах, - говорит Глеб. - И во всех остальных, в общем-то, тоже.
Я делаю глоток. Пиво обжигает горло - надрал глотку на репетиции. По проспекту несутся машины. Светятся окна домов.
- Ну, Санек, что теперь? - спрашивает Глеб.
- В каком смысле - что теперь?
- Ну, насчет музыки. Надо альбом записывать, да? Или еще одну "демку", но чтоб качественно. Как ты смотришь на это?
- Спокойно смотрю. Нету в этом особого смысла.
- Как это - нету?
- Никому это на фиг не нужно. Народ слушает другую музыку.
Глеб делает долгий глоток.
- Не, Санек, все-таки ты наивный пацан. Пролезть всегда можно. Просто надо мозгой шевелить. Думать, как это сделать. Может, прицепиться к какой-нибудь группе, а? К "Наиву", там, или "Тараканам"? Это ведь тоже панк, да?
- Это говно, а не панк. Чисто шоу-бизнес, все на продажу.
- Не, я что-то не просекаю. Что значит - шоу-бизнес? Что значит - на продажу? Мне, как потребителю, какая мне разница - на продажу это или не на продажу? Мне главное - чтобы вставляло, или нет? Кто сейчас на концерты ходит? Кто музыку слушает? По сколько им лет? По пятнадцать, по шестнадцать, даже по четырнадцать. Им что, не по херу, на продажу это или не на продажу? Главное, чтобы вставляло, чтобы энергетика была, чтобы драйв. Любая музыка кому-то нужна, надо только найти свою публику. А для этого надо лезть в шоу-бизнес. И надо держать нос по ветру - следить, что сейчас слушают люди, что сейчас модно, а не просто так. Это - правила игры. Разве нет?
- Какие, на хер, правила игры? Надо делать все искренне, то, что хочется делать, а не то, что модно. Сегодня модно одно, завтра - другое. Ну и что с того?
- Это все пустые базары. Так говорят те, кто не смог пробиться.
- А у меня нет цели, пробиться.
- А какая у тебя цель?
- Просто играть, делать музыку. Говорить про те вещи, которые меня волнуют.
- Зрителю это по херу, ты пойми. Возьми любую группу. Разве зрителя волнует, о чем песня? Возьми "Король и шут". У них тексты - говно, тупые страшилки. Но их слушают, тысячи людей. Может, даже десятки тысяч. Или возьми "Гражданскую оборону". Кто там слушает тексты? Сотня человек, которые, типа, интеллектуалы, да?
Я мелкими глотками допиваю пиво. К остановке подъезжает троллейбус. Я спрашиваю:
- Проедем остановку до метро?
- Ну, давай.
Мы хватаем гитары и бежим к троллейбусу.
Иду по переходу с кольцевой на "зеленую". Какой-то урод в белой рубашке, с бабочкой дрочит на скрипке "Ласковый май" - дебильнейший хит "Белые розы". Время от времени он выдрючивается, делает "вариации". В его "мыльнице" играет подложка - ударные и клавишный ритм. Я бы скорей дал ему денег, чтобы он не играл.
Через пять метров - мужик с отпечатанной на принтере бумажкой: "аттестаты, дипломы". Еще дальше - старуха-нищая в черном платке и очках на резинке. Я бросаю ей два рубля, но не верю, что деньги ей как-то помогут. Скорее всего, достанутся мелкому криминалу, который заведует этим "бизнесом", в лучшем случае - детям и внукам, которым западло работать самим.
На платформе обнимаются два пьяных мужика. Один говорит:
- Не, я Россию люблю - пиздец. Я чувствую, жопой чувствую, что если начнется заваруха, то я первый возьму автомат…
- Хуй ты что возьмешь, - отвечает второй. - Знаю тебя, ты только пиздеть умеешь.
* * *
До конца репетиции - десять минут. Мы прогнали программу не меньше трех раз и сейчас просто балдеем. Я играю всякие соло, а Леха и Глеб пытаются "джемовать".
- Ну, что это за ритм? - орет Глеб. - Разве в блюзе так по "рабочему" бьют?
Открывается обитая войлоком дверь, заходит хозяин "базы" Иван. Он маленький, коротко стриженный, в больших очках в металлической оправе.
- Извиняюсь, что отвлекаю. Есть одна тема…
Леха и Глеб затихают.
- Короче, мы задумали сделать продюсерский центр. Вы у нас, в общем, давно уже репетируете, слышал вас краем уха - может, возьмем вас к себе.
- И что это будет за продюсерский центр? - спрашивает Глеб.
- Задача - делать из вас звезд российской эстрады. Попса вся уже уходит, ее скоро слушать не будут. Русский рок - тоже, короче, в конце. А вот тяжелая музыка, альтернатива, панк, ска-панк - это все наоборот на подъеме. Так что, можно попробовать. Мы в воскресенье делаем прослушивание. Правда, за это придется платить, как за репетицию, но мы постараемся подогнать людей - с радио там, со студий, - чтоб послушали вас. Кого выберем, будем работать. Золотых гор не обещаю, но… Короче, решайте сами.
- Нет, спасибо, нам это не надо, - говорю я.
- Ладно, хозяин-барин. Ну, у вас есть еще время. Не буду мешать.
Иван выходит.
Глеб удивленно смотрит на меня.
- Ты что, охуел, Санек? Такая возможность для продвижения… Я вообще и не понял, что тебе не понравилось…
- Как это - что? Мне как-то не хочется становиться звездой российской эстрады…
- Ну, это он так, пошутил…
- Лучше бы он сказал - звезд советской эстрады, - говорит Леха. - Так красивее.
- При чем тут - российской, советской? - кричит Глеб. - Какая, на хуй, разница? Пацан предлагал реальную засветку…
Я молча выключаю усилитель, начинаю собираться.
Выпрыгиваю из троллейбуса, иду к дому. У углового магазина к решетке привязана овчарка. Рядом два тинэйджера пьют пиво. Звякает телефон: пришла "эсэмэска":
"Ищите нового басиста. Я больше в группе не играю. Глеб".
* * *
Выхожу из лифта. На площадке у мусоропровода курит чувак из сто двадцать шестой. Я киваю ему. Он говорит:
- Привет.
Отмыкаю ключом дверь, захожу, заглядываю в комнату. В ней накрыт стол, за ним - мамины гости: Кустов с женой и тетя Лена с мужем. Кустов и мама работали вместе в школе, а тетя Лена - мамина коллега по турфирме. Темно-зеленые плотные шторы на окне задернуты. По телевизору идет без звука фильм, похоже - американский. Верхний свет выключен, горят только лампы-подсветки из "ИКЕА".
- Здравствуйте, - говорю я.
Все кивают, улыбаются. На столе - две бутылки вина и бутылка коньяка, салаты в салатницах и блюдо с запеченной рыбой.
- Саша пришел с репетиции, - говорит мама. - Помой руки и садись с нами, поужинаешь.
- Как музыкальные дела? - спрашивает Николай, муж тети Лены.
- Так, потихоньку.
- А что за музыку вы играете?
- Панк-рок.
- Это хорошо. Хорошо, что не попсу. А то попса сейчас везде - от культуры до политики, разве нет?
- Да, хорошая мысль, - говорит Кустов. - Точная.
- И что характерно - раньше никаких успехов в поп-музыке у нас не было, а сейчас, когда началось это нашествие попсы на все сферы жизни, группа "Тату" вдруг стала популярной во всем мире…
Мама кладет мне салата из капусты и кусок рыбы. Кустов подносит бутылку красного вина.
- Выпьешь винца?
- Да, конечно.
Он наливает мне полный бокал.
- Значит… - Николай поднимает бокал. - Давайте выпьем за успех Сашиной музыки. Чтобы у тебя, дорогой, все получилось…
Мы чокаемся. Я отпиваю немного и ставлю бокал. По-моему, никто из них, даже мама, не врубается в мою музыку, но я этого и не жду.
- Знаете, я так устала от московской зимы, просто сил нет, - говорит тетя Лена, жуя салат. Между зубов застрял зеленый огрызок. - Мы с Колей в марте поедем в Египет - надо отдохнуть от всего этого. Мне девчонки уже подобрали отель. Хорошая такая "четверка", тянет и на все пять. Четыре с половиной, короче. И даты - с четырнадцатого по двадцатое, чтобы до начала весенних каникул. Тогда и цены поменьше, и поспокойнее…
- А мы уже летом поедем - всей семьей, с детьми, - говорит Кустов. - Пока, правда, не знаю, куда. Турция как-то надоела. Кто-то ездит туда постоянно, говорит, что им нравится. А мы… Ну, съездили раз, а теперь хочется нового…
- Съездите в Грецию, - говорит тетя Лена. - Интереснейшая страна. И отдохнуть, и впечатления получить…
- Да, спасибо, Леночка. Хорошая идея, - говорит тетя Аня, жена Кустова. - На Кипре мы были, а вот в Греции еще не были.
- Надо поторопиться, - говорит Николай. - А то скоро уже не до этого будет…
- Что ты имеешь в виду? - спрашивает тетя Аня.
- Закроют границы - и все. Страна неуклонно сползает в "совок". Независимые телеканалы закрыли, подбираются и к газетам, на олигархов наезжают…
- Я в чем-то согласен с тобой, - говорит Кустов. - Но до конца твой пессимизм не разделяю. Есть еще шансы на то, что все образуется. Кагэбэшники у власти долго не удержатся.
- Посмотрим, посмотрим. По-моему, их позиции на сегодня сильны, как никогда. Одна надежда на объединенную оппозицию. А ты что думаешь, Александр? Объединятся демократы или нет?
- Никто ни с кем объединяться не будет. Все это - пустой разговор. Каждый тянет одеяло на себя.
- Устами младенца… - начинает Николай. Его прерывает жена:
- Скажешь тоже - младенца. Саша может и обидеться. А рассуждает ведь очень разумно. Демократы уже много раз показали свою неспособность к конкретным делам…
- Но при этом новой силы, способной занять их место, на политическом небосклоне, так сказать, не появилось пока, и поэтому…
Я больше не слушаю, жую рыбу. Слушать этот треп неинтересно. Они ведут эти разговоры уже года три, все время одно и то же.
* * *
Двери лифта раздвигаются. Я выхожу, переступая лужу собачьей мочи. У почтовых ящиков стоит Вера Федоровна с двенадцатого этажа. Дрожащими руками она открывает свой ящик, вытаскивает бесплатную газету "Округа". Я здороваюсь с ней одними губами, жму на кнопку кодовой двери.
Высокий дворник в оранжевой накидке поверх телогрейки сгребает лопатой грязный снег. У второго подъезда возится еще один. По виду, оба - из Средней Азии. Русских дворников я не видел давно.
На шоссе - пробка в сторону центра. Тарахтят, выплевывая вонючую гарь, "КамАЗы". Нервные водители легковых сигналят - опаздывают на работу.
У киосков "Центропечать" и "Мороженое" топчутся "гастарбайтеры". Они пьют пиво и курят, ожидая автобус, чтобы ехать куда-нибудь на стройку. Стоит очередь к автобусу на Ступино. Из-за киоска цветов выскакивает здоровенная дворняга, начинает лаять на меня.
Продавщица цветов кричит ей:
- Джек, ну-ка перестань! На место!
Собака замолкает и медленно возвращается за киоск.
Нафига продавщицы киосков подкармливают этих собак? Что, из любви к животным? А те идиоты, чьи собаки ссут в лифтах и срут на тротуарах, - они что, тоже большие любители животных? Не верю. Большинство человеческой массы даже других людей не любят, не то, что животных. Это для них живые игрушки.
Иду по рынку, по рядам кожаных курток, купальников, трусов, поддельных маек "adidas" и "puma".
Тетка в зеленой вязаной шапке пьет кофе из пластикового стакана. Я спрашиваю:
- Есть мужские перчатки?
- Конечно. Вот такие - пятьдесят рублей.
Поставив стакан на мокрый асфальт, она снимает с вешалки пару перчаток. На нас смотрит продавщица из соседней палатки.
- Хорошо. Я беру.
- А больше ничего не желаете, молодой человек?
- Нет, спасибо.
- А жалко. Вы подумайте. Любой каприз.
Тетки хохочут, глядя друг на друга. Им скучно: покупателей мало, погода - говно. Но мне их не жалко. Сами виноваты, что не нашли другой работы.
Холодно. Чтобы согреться, я захожу в крытый рынок. Там торгуют фруктами и овощами.
- Молодой чэловэк, бэри кыви! - кричит продавец в черной кепке "Los Angeles Lakers" - Нэ проходы только мымо!
Рядом бабушка в сером пальто покупает яблоки.
- Ну и что вы мне положили? - говорит она продавцу. - Вот это гнилое, и это, и это… Забирайте назад.
- Нэ, ну что тэбе, блядь, не нравится? Нормальное яблоко…
- Как ты так со мной разговариваешь? Ты знаешь вообще, что такое "блядь"?
- Знаю, конэшно… Иды отсюда.
За это и ненавидят "хачей", хотя и не все они такие, как этот. Взаимная неприязнь никогда не исчезнет. Она уже, наверно, в крови. А из-за таких неприязни становится больше. Даже "либералы", вроде Кустова, сколько бы ни говорили про мир в Чечне и про то, что оттуда надо уйти, все равно не любят кавказцев. Только, в отличие от пролетариев, в этом никогда не признаются.
В моем классе учились два кавказца, парень и девушка. Девушка была осетинка, ее звали Лиа. Она с родителями приехала в Москву лет пять назад. По-русски она говорила практически без акцента, и ее никто не считал за чужую. А парня многие ненавидели. Он пришел к нам в начале десятого, плохо говорил по-русски, вел себя, как урод: старался списать или смухлевать, ругался с учителями. В классе с ним никто не общался, и он тусовался с кавказцами из других классов. Они все время курили на крыльце.
* * *
Гаснет свет, вырубается телевизор. Я выглядываю в окно. В домах на другой стороне шоссе - тоже темные окна. Наверно, авария на подстанции.
Я не знаю, чем заняться - ничего привычного делать нельзя, ничего не работает, даже телефон. В принципе, можно позвонить по мобильному, но звонить никому не хочется.
За дверью звякают ключи. Заходит мама.
- Нет света, да? Мне пришлось на восьмой пешком подниматься. А кому, например, на двенадцатый? Старушка эта, хотя бы, Вера Федоровна. Ей за восемьдесят уже. Хотя я не знаю, выходит она из квартиры, или уже нет…
- Выходит, я ее видел недавно.
Мама вешает пальто на вешалку, заходит на кухню, моет руки под краном - здесь светлее, чем в ванной.
- Ну, что будем делать? - спрашиваю я. - Даже чай поставить нельзя: чайник - электрический.
- Вот что значит прогресс, - говорит мама, пододвигает стул, садится. - Чем больше прогресса, тем более мы уязвимы. Ни чаю согреть, ни телевизор посмотреть. Все, к чему люди привыкли, разом вдруг рушится.
- Значит, надо отвыкать…
- И что тогда? Назад в пещеры?
- Да нет. Это я так, пошутил. Можно вскипятить воду в кастрюле и сделать чай.
- Если хочешь, вскипяти себе. Я чай не буду, лучше сока выпью.
- А поесть?
- Не хочу пока.
Я открываю темный, начинающий течь холодильник, вынимаю коробку вишневого сока, наливаю себе и маме.
- Как вообще дела? - спрашивает мама.
- Так, не очень…
- А в чем дело? Какие-нибудь проблемы?
- Да нет. Вроде, все как обычно, но как-то грустно…
- Что-нибудь с музыкой не выходит?
- Не то, чтобы не выходит. Но как будто зря это все. Никому не надо. Людям нужна "Фабрика звезд". Остальное для них не существует…
- Да ладно, не расстраивайся ты. Сколько вы играете? Несколько месяцев? Это же всего ничего. Все еще впереди.
- Да не в музыке одной дело. Все вообще как-то отстойно. Жить противно.
- А мне думаешь, не противно? Я всю жизнь живу с ощущением, что зачем это надо, что, может, лучше вообще не жить…
- Ты что, серьезно когда-нибудь думала про самоубийство?
Машина, разворачиваясь на шоссе, освещает фарами мамино лицо. Она еле заметно улыбается.
- Думала. В десятом классе. Если не поступлю в институт. Очень хотела уехать из Серпухова, хотела в Москву. Мне там все так опостылело…
- Я тебя понимаю. Каждый раз, когда приезжаю…
- А раньше было еще хуже. Двадцать пять лет назад…
- Налить еще сока?
- Налей.
Я наливаю, мама берет стакан, делает глоток.
- Я в школе отличницей была, все время - лучшая ученица. Ну и что мне это дало? Надо было головой думать, а не другим местом. А так что? Ну, поступила в пединститут. Со мной поступили те, кто учился в школе на тройки. И закончили, и работают, и все у них хорошо… А я… У нас был преподаватель, который все время говорил: девчонки, - а у нас в группе в основном девушки были - учеба, на самом деле, не самое главное. Главное - хорошо выйти замуж, найти свое счастье. И кто-то нашел из наших. А я - ни замуж, ни остального…
- А я? Про меня ты забыла?
- Как я могу забыть? Только я - это я, а ты - это ты. У тебя своя жизнь, Саша. Тебе самому надо думать, как не упустить свое счастье…
- Как-то банально это звучит: "счастье", "упустить"…
Мама пожимает плечами.
- А в жизни вообще все банально.