Мы долго молча вслушивались в легкий плеск весел, погружаемых в воду; река была столь извилистой, что с утра мы мало продвинулись. Карлье резко встал.
- Деревня! - крикнул он.
В небо поднимались дымы, и вскоре мы обнаружили под сенью деревьев крытые тростником сводчатые хижины. На берегу индейцы пронзительно кричали и потрясали луками.
- Тихо! - скомандовал Карлье.
Мы молча продолжали грести. Карлье открыл мешок с товарами, предназначенными для обмена с индейцами: ткани, бусы из перламутра, иголки и ножницы. Пироги уже преградили нам путь. Встряхивая разноцветную шаль, Карлье тихо заговорил с индейцами на их наречии. Я не понимал, что они говорят; уже давно всякое усилие казалось мне лишенным смысла, и я пренебрегал изучением диалектов диких племен. Вскоре крики индейцев смолкли, они знаком велели нам пристать к берегу и приблизились к шлюпкам, не выказывая враждебности. Они были одеты в разноцветные оленьи шкуры, отороченные иглами дикобраза. Пока мы высаживались и пришвартовывали шлюпки, они совещались между собой. Наконец один из них подошел к Карлье и что-то затараторил.
- Он хочет отвести нас к вождю, - сказал Карлье. - Последуем за ним. Ни в коем случае не выпускайте ружья.
Вождь восседал в центре селения на тростниковой циновке. В ушах у него было по шестнадцать красивых жемчужин, на крыльях носа также красовались жемчужины. Перед ним стояли две выдолбленные из камня чаши, полные табака, и он курил калюмет, украшенный перьями. Вынув трубку изо рта, он жестом пригласил нас садиться. Карлье выложил перед ним приготовленные дары, вождь благожелательно улыбнулся. Они начали беседу. Один из наших людей приглушенным голосом переводил мне их слова. Карлье сообщил, что хочет спуститься по реке к морю. Вождь выказал сильное недовольство этим планом; он объяснил Карлье, что тот вскоре подойдет к другой реке, спуститься по течению которой невозможно: путь преграждают водопады, торчащие из воды скалы, в реке полно деревьев, застрявших в водовороте; на берегах обитают дикие племена, готовые с томагавками напасть на путников. Карлье решительно ответил, что ничто не помешает ему продолжить путь. Вождь вновь произнес длинную речь, но ему не удалось поколебать решимость Карлье. Под конец вождь с хитрой усмешкой сказал:
- Возобновим разговор завтра. Ночь подскажет правильное решение.
Он хлопнул в ладоши. Индейцы принесли блюда с рисом, отварным мясом и маисом и поставили перед нами на землю. Мы молча ели из глиняных чаш, покрытых глазурью; по кругу пускали калебасы с хмельным питьем, но я отметил, что вождь не предложил нам свою трубку.
В конце пира индейцы принялись стучать в барабаны и трясти полые тыквы с насыпанными внутрь мелкими камешками. Вскоре они пустились в пляс, потрясая томагавками. Вождь что-то выкрикнул, и из хижины вышли двое мужчин, неся на плечах живого крокодила, от пасти до хвоста опутанного тонкими веревками. Музыка и пляски возобновились с удвоенным ожесточением. Я с изумлением смотрел, как индейцы привязывают животное к стоящему на краю площади громадному столбу, окрашенному в красный цвет. Вождь поднялся, торжественно прошествовал к столбу, вынул из-за пояса нож и пронзил глаза крокодила, после чего вернулся на место. С жуткими криками воины принялись снимать шкуру с живого крокодила, срезая длинные полосы кожи. Затем они утыкали его стрелами. Карлье и наши спутники сидели с побелевшими лицами. Вождь племени невозмутимо потягивал трубку.
Я поднял кверху калебас, услужливо протянутый мне индейцем, и отхлебнул изрядный глоток. "Не пейте", - услышал я предостережение Карлье. Но этот напиток пили все. Сам он едва смочил губы. Вождь что-то повелительным голосом сказал ему, Карлье в ответ лишь улыбнулся. Когда калебас по кругу вновь дошел до меня, я сделал несколько жадных глотков. Бой барабана, выкрики индейцев, их необузданные танцы, странный спектакль, который разворачивался передо мной, и эта огненная вода воспламенили мою кровь. Мне казалось, что я превращаюсь в индейца. Пляски продолжались, время от времени один из индейцев метал томагавк в красный столб, к которому был пригвожден крокодил, и издавал громкие возгласы в честь совершенных им подвигов. Я вновь хлебнул индейского зелья. Голова моя напоминала наполненный мелкими камешками калебас, в крови разгорался пожар. Я был индейцем, с самого рождения жил на берегах этой реки, в моем небе царили жуткие татуированные боги, ритм барабанов и крики собратьев волновали мое сердце; когда-нибудь я отправлюсь в рай, где пляшут и празднуют кровавые победы…
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу, завернувшись в одеяло, у индейского селения, там, где мы привязали лодки. Голова раскалывалась. Я смотрел на мутные воды реки. Воздух казался мне привычно пресным. Я думал: мне не суждено стать индейцем. Вкус моей жизни никогда не изменится. Вечно то же прошлое, тот же опыт, тот же логичный вывод и та же скука. Тысяча лет, десять тысяч лет. Мне никогда не избавиться от себя. Я смотрел на мутные воды реки; внезапно меня как ужалило: лодок не было на месте.
Я кинулся к Карлье. Он спал, остальные тоже, ружья лежали рядом с ними. Наверное, индейцы побоялись нас прикончить, опасаясь войны с белолицыми, и ночью попросту отвязали наши шлюпки. Я дотронулся до плеча Карлье. Он открыл глаза, и я указал ему на пустой берег.
Весь день напролет мы спорили с разъяренными спутниками насчет того, каковы наши шансы на спасение. Напасть на индейцев и отобрать у них пироги и провизию невозможно. Те слишком многочисленны. Соорудить плот и продолжить путь вниз по течению - слишком рискованно; жители расположенных неподалеку селений, вероятно, настроены сурово, а нам больше нечего предложить в обмен на провизию, в случае если мы столкнемся с быстроходными пирогами, нам нужны более прочные лодки.
- Выход один, - сказал я, - нужно построить укрепление, способное устоять при набегах индейцев. Создадим там запас дичи и копченой рыбы, чтобы хватило на всю зиму. Тем временем я пешком отправлюсь в Монреаль и, как только река освободится ото льда, вернусь вместе со шлюпками, провизией, снаряжением и людьми.
- До Монреаля тысяча шестьсот лье, - заметил Карлье.
- Я смогу преодолеть это расстояние за три-четыре месяца.
- Зима застанет тебя в пути.
- Я умею ходить по снегу.
Карлье задумался, понурив голову; когда он ее поднял, лицо его было мрачным.
- Я сам пойду в Монреаль, - сказал он.
- Нет, - отрезал я.
- Я тоже могу идти быстро, и я знаю, как ходить по снегу.
- Еще ты можешь умереть в пути, - сказал я. - И что тогда станет с этими людьми?
Он встал, засунув руки в карманы. В горле его что-то булькнуло. Весь день он глядел на меня в упор, будто у него комок застрял в горле.
- Ты прав, - просто признал он.
Поднявшись на ноги, он сделал несколько шагов, пиная перед собой камешек. Я вспомнил: такой же взгляд был у Антонио.
- Смотрите! - крикнул я сидевшим на веслах. - Это форт Карлье!
Они перестали грести. За второй излучиной реки высился форт; до него по прямой было всего несколько саженей. Крепкое строение, сложенное из цельных кругляков темного дерева, окружал тройной частокол. Вокруг не чувствовалось человеческого присутствия. Я выпрямился на носу шлюпки и крикнул: "Эй, там!" Я кричал до тех пор, пока мы не причалили. Выскочив на берег, поросший нежной весенней травкой и цветами, я побежал к форту. Карлье ждал меня перед первым рядом кольев, опираясь на ружье. Обняв его, я воскликнул:
- До чего же я рад тебя видеть!
- Я тоже, - сказал он.
Карлье не улыбался. Лицо его было бледным и одутловатым, он здорово постарел.
Я указал на восемь больших шлюпок, груженных провизией, снаряжением и товарами, предназначенными для индейцев:
- Смотри!
- Вижу, - откликнулся он. - Спасибо.
Он толкнул калитку, и я проследовал за ним в просторное помещение с низким потолком и глинобитным полом. В углу на подстилке из сухой травы и шкур лежал человек.
- А где остальные?
- Еще двое - на чердаке. Наблюдают за саванной.
- И все?
- Да.
- Что произошло? - спросил я.
- Цинга, - тихо ответил Карлье. - Тринадцать человек умерли. Этот, может, еще выкарабкается. Сейчас весна, я отпаиваю его настоем белой лиственницы. Он и мне помог выздороветь. Я ведь сам едва не умер.
Он поглядел на меня и, казалось, только сейчас увидел.
- Ты прибыл вовремя.
- Я привез свежие фрукты и маис, - сказал я. - Пойдем посмотрим.
Карлье подошел к лежащему товарищу:
- Тебе что-нибудь нужно?
- Нет, - ответил тот.
- Я принесу тебе фруктов, - сказал Карлье.
Мы направились к шлюпкам.
- Индейцы на вас нападали?
- В первый месяц раза три или четыре. Но мы отбились. Тогда нас было много.
- А потом?
- Потом? Мы скрывали от них потери. Хоронили тела ночью: просто зарывали в снег, земля была слишком твердой, чтобы рыть могилы.
Взгляд его блуждал где-то вдалеке.
- С наступлением весны их пришлось перезахоронить. Нас осталось всего пятеро, а у меня еще разнесло колено.
Мои люди разгружали шлюпки, они направлялись к форту, сгибаясь под тяжестью ящиков и мешков.
- Как ты думаешь, индейцы попытаются помешать нам пройти? - спросил я.
- Нет, - сказал Карлье. - Вот уже две недели, как они покинули селение. Похоже, в прериях идет война.
- Мы двинемся в путь, как только люди немного отдохнут, - заговорил я. - Дня через три-четыре. - Я указал на наши лодки. - Это добротные крепкие шлюпки, мы сможем идти против течения.
Он кивнул:
- Хорошо.
Следующие дни мы провели в приготовлениях к отъезду. Я заметил, что Карлье практически не расспрашивает о моем походе; он рассказал мне о тяжелой зиме, пережитой в форте: чтобы ввести индейцев в заблуждение относительно численности его обитателей, он заставил всех, кто держался на ногах, без конца разыгрывать комедию, выходя из форта, будто они преследуют индейцев, в нарушение приказов Карлье. Он рассказывал все это весело, но без улыбки. Казалось, он разучился улыбаться.
Погожим майским утром мы отчалили от берега. В одну из шлюпок бережно уложили больного, который уже пошел на поправку. Мы без происшествий миновали индейское селение, где остались лишь старики и женщины; затем под равномерные удары весел потекли медленные однообразные дни.
- Река по-прежнему течет с северо-востока на юго-запад, - сообщил я Карлье.
- Да, - радостно подтвердил он.
- Когда-нибудь на всем протяжении реки вырастут укрепления и фактории, - сказал я, - и вместо форта Карлье возникнет город, который назовут в твою честь.
- Когда-нибудь, - повторил он. - Но я этого уже не увижу.
- Ну и что? - воскликнул я. - Ты сделаешь то, что хотел.
Он смотрел на мутную реку, на цветущую саванну, где на деревьях показались нежно-зеленые иголки.
- Когда-то и я так думал, - признался он.
- А теперь?
- Теперь для меня невыносима мысль, что ты увидишь все это, а я нет, - взволнованно признался он.
Сердце мое сжалось.
Стало быть, началось, думал я. И у него тоже.
Я сказал:
- Это увидят другие люди.
- Но ведь они не увидят то, что вижу я; когда-нибудь и они умрут, у каждого своя участь. Им я не завидую.
- Ты не должен завидовать мне, - сказал я.
Я глядел на илистую реку, на степную равнину. Порой мне казалось, что эта земля принадлежит мне одному и никто из ее временных жителей не может оспорить ее у меня; но порой, видя, с какой любовью они взирают на нее, я ощущал, что для одного меня эта земля безлика и безгласна, я был связан с ней и в то же время отчужден.
Дни становились все жарче, река все шире. К концу недели она сделалась широкой, как озеро, и мы увидели, что она впадает в другую реку, чьи синие воды стремительно несутся справа налево.
- Вот великая река! - воскликнул я. - Это она самая.
- Да, она, - подтвердил Карлье. Он с беспокойством огляделся. - Она течет с севера на юг.
- Чуть дальше она может изменить направление.
- Вряд ли, мы здесь всего лишь в двухстах метрах над уровнем моря.
- Подождем, - сказал я. - Пока еще неясно.
Мы продолжали путь. Целых три дня желтые и синие воды текли рядом, не смешиваясь; потом наша река затерялась в мощном прозрачном потоке, струившемся по саванне. Сомнения отпали: мы открыли великую реку. В ее русле не было ни скалистых выступов, ни преграждавших путь водопадов, однако она текла с севера на юг.
Карлье все утро провел на берегу, взгляд его был прикован к горизонту, куда течением несло поваленные деревья и ветки. Я тронул его за плечо.
- Эта река не приведет нас в Китай, но это великая река, о существовании которой никто пока не знал. Так Колумб надеялся достичь Индии, а наткнулся на новый мир.
- Плевать мне на эту реку, - глухо сказал Карлье. - Я хотел отыскать путь в Китай. Нам остается вернуться в Монреаль.
- Это безумие, - живо возразил я. - Давай спустимся к устью. А позже ты вновь начнешь поиски своего пути.
- Но его не существует. - В голосе Карлье звучало отчаяние. - Озера с северной стороны обследованы, и ничего там не нашли. Великая река была последней надеждой.
- Но если пути в Китай не существует, то почему ты расстраиваешься оттого, что не нашел его?
Он пожал плечами:
- Ты не понимаешь. В пятнадцать лет я поклялся, что отыщу его. Я купил в Сен-Мало китайский халат, он остался в Монреале. Я собирался взять его, отправляясь в Китай.
Я промолчал. Я вправду не понимал его.
- Но если, как я понимаю, - заговорил я, - ты открыл реку, по которой можно пересечь континент с севера на юг, ты прославишься не меньше, чем если бы нашел путь в Китай.
- Да плевать мне на славу! - вспылил он.
- Ты тем самым также окажешь громадную услугу людям. В Китай они могут следовать прежним путем, он их вполне устраивает.
- Люди прекрасно обойдутся без этой реки, - с горечью бросил Карлье.
Остаток дня он провел на берегу без еды и питья. Я терпеливо уговаривал его, и назавтра он согласился продолжить экспедицию.
Шли дни. Мы миновали устье илистой реки, которая тащила стволы громадных деревьев; нашим гребцам стоило немалых трудов миновать столкновения с ними, поскольку там, где деревья застревали, образовывались водовороты, которые затягивали наши шлюпки, но нам удавалось вырваться. В нескольких лье оттуда мы обнаружили деревню. Мы уже взяли ружья на изготовку, когда рулевой головной шлюпки крикнул нам:
- Все выжжено!
Мы пристали к берегу. От большинства хижин остался лишь пепел; к столбам на площади были привязаны изуродованные и обезглавленные тела. В уцелевших домах тоже были свалены трупы. На берегу мы нашли особым образом высушенные и набальзамированные головы размером с кулак. Все селения, которые встречались нам в следующие дни, были также разорены.
Река становилась все шире; температура поднималась, растительность приобретала южный характер. Наши люди стреляли из ружья в крокодилов. Болотистые берега поросли камышом, среди которого возвышались кроны осин. Днем мы обнаружили краба, зарывшегося в ил. Я зачерпнул воды за бортом и поднес ко рту: она была соленая.
В нескольких морских саженях оттуда река разделилась на три рукава; немного поколебавшись, мы двинулись по среднему протоку: два часа мы пробирались сквозь лабиринт пологих островов, песчаных отмелей и тростника. Внезапно сидевшие в шлюпках выпрямились с радостными криками: мы вышли в открытое море.
- Ты счастлив? - спросил я Карлье.
Вечером мы разбили лагерь на морском берегу. Наши люди поставили поджариваться подстреленных днем индеек, они смеялись и распевали песни.
- Моя астролябия вышла из строя, - сказал Карлье. - Никак не могу определить долготу.
- Не беда, - утешал его я. - Мы вернемся. Вернемся по морю на настоящем корабле.
Лицо Карлье по-прежнему было мрачным.
- Это великое открытие, - сказал я.
- Твое открытие, - печально заметил он.
- Почему?
- Именно ты спас мне жизнь в прериях. Ты отправился за помощью в Монреаль; ты убедил меня продолжать путь. Без тебя я сюда не добрался бы.
- А я без тебя тем более, - мягко сказал я.
Я раскурил трубку и сел рядом с ним. Я смотрел на море: все то же море, тот же шум прибоя, тот же запах. Карлье занес в бортовой журнал несколько цифр, я заглянул ему через плечо.
- Почему ты столько дней ничего не записывал? - спросил я.
Он пожал плечами.
- Почему?
- Ты смеешься надо мной?
- Я? Смеюсь?!
- Ты ничего не говоришь, но я ведь вижу твой взгляд.
Он откинулся назад и лег навзничь, глядя в небо.
- Так жутко жить под твоим взглядом. Ты глядишь на меня из такого далека; ты уже там, по ту сторону моей смерти; я для тебя уже мертв: покойник, которому в тысячу шестьсот пятьдесят первом году было тридцать лет и он искал путь в Китай, но так и не нашел, покойник, открывший великую реку, которую немного позже открыли бы и без него. - Он с упреком добавил: - Если бы ты захотел, прекрасно открыл бы ее без меня.
- Но я не мог хотеть этого, - заметил я.
- А мне-то с чего хотеть? Почему то, что не представляет для тебя интереса, должно интересовать меня? С чего мне веселиться? Я ведь не ребенок.
Сердце мое заволокло туманом.
- Ты хочешь, чтобы мы расстались? - спросил я.
Он молчал, и я с тоской подумал: если я оставлю его, куда же мне идти? Он наконец ответил:
- Слишком поздно.
Мы вернулись в Монреаль, а следующей весной снарядили судно, прошли вдоль Американского континента, обогнули Флориду и начали продвигаться вдоль берега на той широте, которую определил Карлье в устье великой реки; к несчастью, долгота ее устья была нам неизвестна, а побережье заволокло плотным туманом, который свел видимость на нет. Мы шли медленно, принимая все меры предосторожности, мы старались держаться как можно ближе к берегу и в то же время опасались натолкнуться на риф.
- Смотрите! - крикнул матрос.
Это был один из тех, кто принимал участие в предыдущей экспедиции. Он указывал на берег, едва вырисовывавшийся в белесом тумане.
- Вы ничего не видите?
Карлье напряженно вглядывался, опершись на леер обеими руками.
- Вижу песчаную мель, - сообщил он.
Я различал тростник, полосы земли, покрытой гравием.
- Вода! Вижу воду! - крикнул Карлье. - Спустите в море шлюпку!
Несколько мгновений спустя мы уже налегли на весла, направляясь к берегу. В лабиринте пологих островов и песчаных отмелей великая илистая река впадала в море, при этом ее русло достигало нескольких лье. Мы вернулись на фрегат, уверенные в том, что нашли то устье, которое искали.