- С матерью? Пусть себе дома сидит. На что она мне? Мне дочь нужна!
Лицо Хаджи Этхема стало совсем злым.
- О ком ты говоришь, скажи на милость?
- О дочери каймакама.
Хаджи Этхем резко махнул рукой, точно отбрасывая что-то.
- Оставь ты это, ради Аллаха, Шакир-бей! Ты все думаешь о своих удовольствиях. А я говорю об этой девчонке, Кюбре. Напрасно мы ввязались в эту историю. Все бы тебе только с бабами путаться… Если мы не разделаемся с Кюброй, плохи наши дела! Особенно сейчас, когда у каймакама развязаны руки. Он нас в порошок сотрет. Неужели ты хочешь, чтобы нас осрамили на всю округу, чтобы нас по судам затаскали?
- Но ведь ты уже все уладил?
- Какое там - уладил! Шакир-бей, ты жизни не знаешь! Ослеп, что ли? Правду сказать, я чуть было не загремел раньше вас всех. Пока мы собирались спихнуть в яму Юсуфа, сукина дочка весь наш план раскрыла. Пришлось пустить в ход ножичгк. Все мои надежды были на долг каймакама. А сейчас чего ему бояться? А тут еще этот парень, что волком смотрит, Юсуф… Придет время, конечно, и с ним рассчитаемся. Все это, без сомнения, - его рук дело. Я так и не знаю, где он раздобыл триста двадцать лир. Может, ограбил кого-нибудь? Что ты на это скажешь?
Шакир посмотрел на него холодным взглядом:
- Ладно! А как с Муаззез? Как с нею?
Хаджи Этхем встал. Поднялся и Шакир. Они подошли к двери. Дождь немного утих. Когда они расставались у кофейни, Хаджи Этхем проговорил:
- Ты совсем ослеп от любви, бей… Съезди-ка в Измир, проветрись!
II
Триста лир Юсуф добыл не на большой дороге.
В тот же день, когда Кюбра рассказала им свою историю, Юсуф вечером вышел из дома и отправился к Али.
Не успел он войти в темную лавку, как Али бросился ему навстречу:
- Что с тобой, Юсуф?
Юсуф прислонился к мешку с фасолью. Его лицо никогда не выражало такого сильного волнения. Окинув Али долгим, пристальным взглядом, он произнес:
- Что вы все за люди!
В этой короткой фразе прозвучало такое гневное возмущение, что Али остолбенел.
- Что случилось, Юсуф?! - повторил он.
Но тут в лавку вошел покупатель и спросил рису. Когда Али отвесил товар, снова подошел к Юсуфу, тот уже овладел собой. Теперь на его губах играла обычная равнодушная улыбка. Эта улыбка, как стена, отгораживала его от окружающих людей, которых он никак не мог, да и не хотел, понять. Она была его последним прибежищем. Ему казалось, что только за этой холодной стеной может он спастись от того мутного бурлящего потока, который грозит захлестнуть его. За показным равнодушием он скрывал те чувства, которые всколыхнул в нем рассказ Кюбры, да и что ему оставалось делать. Он не мог бы найти общего языка со всеми этими людьми, они все равно никогда не поняли бы Юсуфа. К тому же говорить следует лишь о том, что доступно твоему разумению, а Юсуф даже в истории с Кюброй все еще многого не понимал. И смутно чувствовал, что никогда не поймет. Вот отчего в этот мучительный и страшный час своей жизни он принял обычный невозмутимый вид и рассказал Али только то, что ему стало известно.
Али выслушал его, ни о чем не спрашивая. Только под конец рассказа лицо его залилось краской.
- Такого я даже не мог себе представить! Эти люди еще подлее, чем я думал. Значит, вот зачем им понадобилось опутать твоего отца! Если что-нибудь выйдет наружу, они с его помощью хотят спрятать концы в воду. А Шакир думает еще и Муаззез заполучить…
- От моего отца теперь толку мало. Он растерялся и не знает, что делать.
Поколебавшись немного, Али спросил:
- А Муаззез знает об этой истории?
- Вряд ли. Откуда ей знать!
- Она согласна выйти за Шакира?
- Что она понимает! Она еще ребенок.,4-У Али заблестели глаза.
- Как это не понимает? Если она узнает, что за негодяй этот Шакир, она его имени слышать не захочет.
Юсуф не понял, куда он клонит, и только пожал плечами. Али что-то хотел добавить, но не мог. Он несколько раз открывал рот, но так ничего не произнес. Юсуф задумался.
- А ведь в это дело они и меня хотели впутать! - внезапно проговорил он с усмешкой.
- В какое дело, - не понял Али, - а молодец девчонка! Я никогда ее не видел. Какая она?
- Не спрашивай! Смотреть больно. Но что-то в ней есть. Она так просто этого не оставит. Что-нибудь сотворит. Я как вижу ее в доме, так робею…
Али, желая вновь вернуться к теме, не дававшей ему покоя, сказал:
- Надо, чтобы твой отец уплатил долг! Его слова дошли до Юсуфа не сразу.
- Но как же он заплатит? Где возьмет столько денег?
И тут Али вдруг выпалил, сам удивляясь собственной храбрости:
- Я дам!
- Ты хочешь жениться на Муаззез? - медленно проговорил Юсуф, глядя ему в глаза.
Али вспыхнул и кивнул. Юсуф поднялся и хлопнул его по плечу:
- Я знаю, что в этом мире так просто добро не делают. Потому и спросил. Чего ты краснеешь? Я полагаю, ты жених подходящий. Вечером скажу отцу.
Он наверняка согласится. Только как ты уговоришь своего отца, чтобы дал столько денег?
- Не беспокойся, - сказал Али.
Когда Юсуф выходил из лавки, он придвинулся к нему и прошептал:
- У моей бабушки денег куры не клюют. Мне она никогда ни в чем не отказывает. А отец ничего не узнает.
Бабушка Али по матери была хорошо известна в Эдремите. Она овдовела совсем молодой, оставшись с маленькой дочкой на руках, и одна управляла состоянием, доставшимся ей от отца и мужа. Она надевала сафьяновые сапожки и надолго уходила в свои оливковые рощи, подгоняла там поденщиков, продавала масло в Стамбул и Измир и, наконец, выдав дочь за отца Али Шерифа-эфенди, который был тогда довольно бедным молодым человеком, удалилась на покой. Теперь ее имуществом управляли зять и внук. Но говорили, что свое золото старая Ганимет-ханым хранит в укромном местечке, в дубовом сундучке, который всегда лежит у нее в головах. Когда ее спрашивали, верно ли это, она всегда отвечала: "Здесь лежат только деньги на саван. На них вы меня похороните". Частицы этого богатства, которого никто в глаза не видал, являлись на свет в виде брильянтовых сережек, нитки жемчуга или талисмана с бирюзовыми бусинками "от сглаза", когда кто-либо из родственников женился или совершалось обрезание детей.
В полутемной комнате с низким потолком, на первом этаже их дома, старая женщина, сидя в углу на подстилке, беспрерывно читала Коран, перебирая четки крашенными хной пальцами; она соблюдала посты, творила намазы, с обязательными земными поклонами, которые отвешивала бессчетное число раз на дню, и показывалась даже своему зятю только в покрывале. Но к Али она питала большую слабость. Когда он пришел и рассказал ей о своем горе, она сказала: "Откуда у меня такие деньги!" Однако вечером, совершив последний намаз, она тихонько вошла к Али в комнату и, промолвив: "Держи, только отцу ничего не говори!", положила в головах расстеленной на полу постели плотно набитый мешочек.
Али стоял на коленях в другом конце комнаты перед маленьким пюпитром и при свете лампы переписывал набело долговые книги. Увидев бабушку, он бросил книгу и карандаш и побежал к ней, чтобы кинуться ей на шею, но старая женщина жестом остановила его и так же беззвучно, как и пришла, выскользнула из комнаты, прошуршав длинными юбками.
Али едва дождался утра и весь день до самых сумерек с нетерпением поджидал Юсуфа, Время шло, и он все больше терял надежду увидеть его. Он шагал из угла в угол по лавке, то и дело высовывался из дверей и смотрел на дорогу, потом снова, чтобы забыться, хватался за долговые книги. Но мысли его были далеко. Он видел себя то верхом на коне в свадебном наряде, то пляшущим вместе с приятелями свадебный танец. Но стоило ему вспомнить, что Юсуфа все нет, как на душе становилось муторно, на него волнами нахлестывали опасения.
Несколько раз в глубокой задумчивости он едва не налил покупателям керосина вместо уксуса, а к вечеру нескольким должникам забыл записать долги.
Когда почти совсем стемнело, Али, усталый и отчаявшийся, опустил ставни, задвинул засов и медленно направился к дому.
Проходя по площади мимо мечети, он услышал голос муллы, скороговоркой читавшего молитву. Даже здесь, на улице, слышен был глухой шорох, который производили молящиеся, падая ниц.
Вскоре он уже был возле своего дома, оштукатуренного и окрашенного в синий цвет. Над стеной сада свешивались ветви огромного инжирного дерева. Войдя во двор и умывшись у колонки, Али, не поев, поднялся в свою комнату и растянулся на постели, прикрытой белым батистовым покрывалом.
"Да разве каймакам отдаст свою дочь за какого-то там лавочника? А ведь я не нищий, кое-что за душой имею!" - с горечью думал Али.
Он встал, взял с комода наугад какую-то книгу. Это была хрестоматия, оставшаяся у него с четвертого класса. По вечерам он изредка брал то учебник математики, то историю и снова перелистывал страницы, которые читал, наверное, уже раз пятьдесят. Он не знал на свете других книг, кроме учебников. Бабушка изредка читала вместе с другими старухами житие Мухаммеда и плакала над ним, но Али находил его скучным; многочисленные переводные романы, напечатанные в два столбца, которых было много у Васфи, он понимал плохо. Его потребность в чтении вполне удовлетворяли школьные учебники.
Но в этот вечер, прочитав несколько страниц, он заскучал и над хрестоматией и, снова усевшись на. постели, стал глядеть через зарешеченное окошко на улицу.
Сладкие мечты вдруг наполнили его душу. Он представил себе, как Муаззез, тихонько приоткрыв дверь, входит в его комнату с подносом и предлагает ему кофе. Усевшись против нее, он долго ведет с ней приятный разговор об их свадьбе, о сотнях кувшинов оливкового масла, о магазине, который он откроет на Нижнем рынке.
Утром Али проснулся, испытывая те же сладкие чувства, которыми был полон его сон, хотя у него и ныла шея от неловкой позы, в которой он спал. Он вернулся к действительности и вздохнул.
Позавтракав внизу куском хлеба с оливковым маслом, Али выпил полмиски бекмеза, потом снял со стены ключ от лавки и вышел на улицу. Он попытался выбросить из головы пустые, как ему теперь казалось, надежды и, чтобы рассеяться, решил отправиться к дяде, который жил в одной из деревень на склонах Каздага.
Вдруг сердце Али подпрыгнуло, потрясение было такое, словно он ударился грудью о стену: повернув за угол, он увидел на противоположной стороне улицы Юсуфа. Али остановился посреди дороги, глядя на него умоляющими глазами. Юсуф подошел к нему и по обыкновению положил ему на плечо руку. Он улыбался, и в этой улыбке сквозило чувство превосходства.
- Отец согласился, - сказал он. - Мать еще ломается…
Али молча, точно ничего не слышал, уставился на Юсуфа вопрошающим взглядом. Юсуф расхохотался:
- Да что ты? Успокойся, Муаззез будет твоей женой.
Али не заметил, что в его словах звучит насмешка и даже прямое оскорбление.
- Что говорит Муаззез?
- Она еще не знает. Мать ей сегодня скажет. Юсуф махнул рукой, он хотел поскорее закончить этот разговор посреди дороги и с выражением высокомерия процедил сквозь зубы:
- Ладно, давай деньги!
Если бы Али как следует владел собой и пригляделся к Юсуфу, он был бы поражен и очень огорчен, Юсуф произнес эти слова не как друг, он словно выплюнул их ему в лицо. Но Али был вне себя от счастья. Он рассеянно опустил руку в карман брюк, вынул туго набитый мешочек и протянул его Юсуфу. Юсуф быстро, точно поднимал камень с земли, всей ладонью схватил этот мешочек и, насупив брови, проговорил:
- Сделка заключена, не так ли?
И быстрыми шагами удалился.
III
Вечером Юсуф, отдав в кофейне "Чынарлы" триста двадцать лир и получив вексель, вышел из кофейни и долго бродил под дождем по городу. Сапоги его по голенища увязли в грязи, а когда он поднимал ногу, глубокий след тут же заполнялся жидкой грязью.
На темных и узких улицах ему попадались навстречу женщины, возвращавшиеся от соседей с застекленными фонарями в руках, и пьяные. Незаметно он пришел на окраину города к берегу Бюкжчай. В этом месте через реку был переброшен длинный деревянный мост, по которому переправлялись повозки, едущие в Хавран и Кемер. У обоих концов моста росли большие чинары. Утихший было дождь снова припустил, и Юсуф укрылся под одной из этих чинар. Мост опирался на каменные быки, пенистые грязные воды реки образовывали возле них бурлящий водоворот. От скрытой тучами луны исходил слабый рассеянный свет, и видно было, как тяжелые капли дождя, падая в бегущие воды реки, оставляли на ее поверхности мелкие, тотчас исчезавшие кружочки.
Юсуф, прислонившись спиной к стволу большой чинары, всматривался в деревья на другом берегу реки, в размытую дорогу, ведущую к городу, с поблескивавшими на ней лужами, тучи, то темные, низко нависавшие над землей, то светлые, высокие. Все это представлялось ему слитным, неразрывным целым. В эти минуты, казалось, в природе ничто не существовало отдельно. Юсуфу почудилось, что и сам он - частица этой огромной глыбы ночного мрака. Он невольно поежился. Мокрыми руками провел по лицу. Со лба по щекам струилась дождевая вода. Это движение точно разорвало его связь с окружающим, и он почувствовал, что существует сам по себе. Его охватило чувство, прямо противоположное тому, которое он испытывал минуту назад, - чувство одиночества. Он огляделся по сторонам, и ему показалось, что тучи, река быстро удаляются от него. Редкие желтые огоньки в окнах городских домов сиротливо дрожали на волнующейся-поверхности реки. Юсуф обеими руками обхватил чинару за своей спиной. Пальцы его попали в холодные трещины коры. Он отдернул руки и положил их на грудь. Ему вдруг показалось, что грудь его в таких же трещинах, что и кора векового дерева, и он почувствовал, как к горлу подкатывает ком. О Господи, как он одинок… Один, совсем один в этом бескрайнем ночном мраке, простирающемся от звезд на небе до гальки на дне реки, от туч, набегавших откуда-то с востока, до моря где-то на западе. В каком направлении ни устремлялись бы его мысли, они никого не встречали на своем пути. Он был уверен, что в эти минуты во всем необъятном мире нет ни одной живой души, которая думала бы о нем, и с каким-то горьким вызовом решил, что и его мыслей тоже никто не достоин. Эти мысли причиняли непонятную боль. Неужели, правда, о нем никто не думает и ему самому нет ни до кого никакого дела? Неужели он прав, считая себя таким одиноким? Пожалуй, что нет. Эти мысли немного успокоили его натянутые нервы. Он отделился от дерева, глубоко вздохнул и зашагал к городу.
Подойдя к дому, он вынул из кармана ключ, открыл дверь. В прихожей, которая одновременно служила кладовой, а иногда и спальней для гостей, Кюбра с матерью укладывались спать. Увидев Юсуфа, женщина взяла керосиновую лампу, стоявшую на одной из нижних ступеней лестницы, которая вела на второй этаж, и выкрутила фитиль. Юсуф сделал знак рукой, чтобы она не беспокоилась, и хотел было тихо подняться наверх, но, проходя мимо разложенных постелей, заметил огромные блестящие глаза Кюбры, уставленные прямо на него. Взяв у женщины лампу, он спросил:
- Почему вы не спите?
- Ждем ханым…
- А где она?
- Взяла с собой Эсму и ушла в дом к начальнику телеграфа. Там сегодня вроде музыка, веселье. Сказала, что придет поздно.
Эсма была их старой служанкой родом из Румелии, она выполняла в доме множество обязанностей, от экономки до стряпухи.
- А отец не вернулся? - снова спросил Юсуф.
- Нет… Даже обедать не приходил!
- А Муаззез?
- Барышня наверху… Только что легла… Юсуф, держа лампу, стал медленно подниматься по скрипучей лестнице. Наверху он остановился в нерешительности - то ли взять лампу с собой, то ли оставить здесь, - но, подумав, решил оставить, ведь Шахенде-ханым еще не вернулась. Он сделал было шаг вперед, но вскрикнул от неожиданности и застыл на месте. Дверь в комнату напротив была открыта, там стояла Муаззез и смотрела на Юсуфа.
Она была в коралловых домашних туфельках на босу ногу и в длинной белой ночной рубашке с вышивкой на вороте, рукавах и подоле. Волосы, заплетенные в косы, были откинуты за плечи. Губы кривились в горькой усмешке, она, видимо, долго плакала.
- Как, ты еще не ложилась? - с деланным равнодушием спросил Юсуф.
- Я ждала тебя!
- Случилось что?
: - Мне надо поговорить с тобой.
- Разве нельзя подождать до завтра?
- Я хотела сегодня… - Поколебавшись, она добавила: - Но если ты не хочешь, я…
Юсуф взял ее за руку.
- Пойдем, поговорим!
Они вошли в комнату Юсуфа, которая помещалась рядом с ее комнатой, сели на постель.
- Брат, за сколько вы меня продали? - спросила Муаззез без всяких предисловий.
Юсуф, пораженный, взглянул ей в лицо.
- Вернее, за сколько ты меня продал? - повторила Муаззез.
- Что ты говоришь?
- Мать сегодня мне рассказала… о долге отца и обо всем остальном.
- Ну и что? Чем плох Али? Он тебе не нравится?
- Ты только сейчас решил поинтересоваться моим мнением. Да будет вам известно, я ни за Али, ни за кого другого не пойду.
Разговор явно становился слишком резким. Чувствуя за собой вину, Юсуф сказал нарочито шутливым тоном:
- Может, твое сердце все еще принадлежит Шакиру?
Муаззез вскочила. Руки ее были в пупырышках от холода, но лицо горело.
- Не говори мне больше об этом, Юсуф… Не говори!
Кулачки ее сжались. Она вся дрожала. С болью в душе Юсуф спросил:
- За кого же ты тогда хочешь замуж?
Муаззез опустила голову, и слезы, одна за другой, закапали ей на грудь. Юсуф, потянув ее за руку, снова усадил на постель и тихо, ласково повторил:
- Говори же, за кого ты хочешь?
Подняв на него заплаканные глаза, Муаззез воскликнула:
- Ни за кого!.. Понятно?.. Ни за кого!
Она долго не сводила с него взгляда. Юсуф смотрел ей в глаза, и по его лицу в неверном свете лампы пробежала дрожь. Медленно протянув руку, он погладил ее волосы. Муаззез, казалось, только и ждала этой ласки. Она взяла руки Юсуфа в свои ладони и сказала:
- Теперь ты понял?
Юсуф, прикусив нижнюю губу, медленно кивнул головой:
- Понял!
И впервые в жизни Муаззез увидела, как на карих глазах Юсуфа блеснули слезы.
С полчаса они сидели рядом. Оба дрожали от холода, но не решались пошевелиться. Первым поднялся Юсуф и, притронувшись к плечу Муаззез, проговорил:
- Ступай, ложись спать!
Они встали и прошли в ее комнату. Когда девушка легла, Юсуф сел у ее изголовья. Оба молчали. Только изредка юноша протягивал руку и гладил ее волосы. Но так легки были его прикосновения, что Муаззез вряд ли их ощущала.
Вскоре комнату наполнило ровное дыхание девушки, и тогда Юсуф бесшумно, на цыпочках вышел.
Глаза его были полузакрыты, ему казалось, что все это сон. Поэтому он не заметил Кюбры, которая сидела на последних ступенях лестницы и расширившимися глазами следила за ним.