- Депо наполнены "Бездомными Кэт" и "Бродячими Вилли", - объяснил локомотив № 007-му. - Я знал один старый вагон, который ходил безостановочно семнадцать месяцев; а один из наших ходил пятнадцать, пока нам удалось узнать, где он находится. Не знаю, как это устраивают наши люди. Вероятно, меняются. Во всяком случае, свое дело я сделал. Он теперь на пути в Канзас, via Чикаго; но я готов поставить в заклад все содержимое моего котла, что его задержат там столько времени, сколько будет угодно товарополучателю, а осенью пришлют к нам с пшеницей.
Как раз в эту минуту прошел локомотив "Питтсбург" во главе двенадцати вагонов.
- Я иду домой, - гордо сказал он.
- Не дотащить тебе всех двенадцати.
- Раздели-ка их пополам! - крикнул "Пони".
Но к последним шести приставили № 007, и он чуть не лопнул от удивления, когда заметил, что толкает вагоны к громадному парому. Он никогда еще не видал глубокой воды и задрожал, когда очутился на расстоянии шести дюймов от черного, блестящего залива.
После этого его поспешно отправили в багажное отделение, где он увидел начальника депо, невысокого человека в рубашке, штанах и туфлях, смотревшего на море платформ, на толпу кричащих рабочих и на эскадроны пятившихся, поворачивавшихся, покрытых потом лошадей, из-под копыт которых вылетали искры.
- Это корабельный груз, нагружаемый на платформы, - с благоговением сказал маленький локомотив. - Но ему это все равно. Пусть их ругаются. Он - царь, король, хозяин! Он говорит: "пожалуйте", и все становятся на колени и начинают молиться ему. Надо поднять три-четыре груза, пока он сможет обратить внимание на них. Когда он протягивает руку вот так, значит, случится что-нибудь важное.
Ряд нагруженных вагонов скользнул вниз по полотну, и ряд пустых занял их место. Тюки, плетеные корзины, ящики, кувшины, сосуды с жидкостями, бочонки и узлы полетели из кладовой, словно вагоны были магнитом, а они железными опилками.
- Ки-йя! - крикнул маленький "Пони". - Ну разве это не чудесно?
Рабочий с багровым лицом пробрался сквозь толпу к начальнику и стал размахивать кулаком под самым его носом. Тот даже не поднял глаз от груды лежавших перед ним багажных квитанций. Он слегка согнул палец, и молодой человек в красной рубашке, беззаботно стоявший позади него, ударил рабочего в левое ухо так, что тот, дрожа, со сгоном упал на тюк сена.
- Одиннадцать, семь, девяносто семь, четырнадцать чего-то, три еще чего-то, девятнадцать, тринадцать; один, один, четыре; семнадцать, должно быть, двадцать один; и десять, отправляемых на запад. Все верно, кроме двух последних. Выпустить пары на станции. Так, хорошо. Дернуть эту веревку.
Говоривший кроткими голубыми глазами смотрел на кричавших рабочих, на воду, залитую лунным светом, и тихонько напевал сквозь губы:
Все светлое, прекрасное,
Что дышит и живет,
Все мудрое, чудесное,
Господь все создает.
№ 007 вывел вагоны и передал их локомотиву на линии. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким слабым.
- Интересно, не правда ли? - сказал "Пони", пыхтя на соседнем пути. - Если бы этот человек попал под наши колеса, то от него осталось бы только красное пятно, а мы и не знали бы, что сделали, - потом, наверху, где пар гудит, так ужасно спокойно…
- Я знаю, - сказал № 007. - Я чувствую, как будто потерял свой жар и холодею. Он, действительно, величайший человек на земле…
Они были на далеком северном конце двора, под башней, от которой расходились пути в четыре стороны. Бостонский "Компаунд" должен был тянуть приведенные № 007 вагоны до какой-то отдаленной северной станции по неважному полотну и громко сожалел о девяностошестифунтовых рельсах дорог А и Б.
- Вы молоды, вы молоды, - кашляя, говорил он. - Вы не даете себе отчета в лежащей на вас ответственности.
- Нет, отдаем, - резко сказал "Пони", - но не изнываем под ее тяжестью. - Потом он выпустил пар сбоку, словно выплюнул: - Тащит она груз ценностью не более пятнадцати тысяч долларов, а рассуждает так, как будто он стоит сто тысяч. Извините, сударыня. Вот ваш путь… Ну так и есть, попала не туда, куда следует.
"Компаунд" полз по пути, тянувшемуся вдоль длинного откоса, испуская страшные стоны на каждой стрелке и двигаясь, словно корова в метель. В депо наступила короткая пауза после того, как исчезли задние огни поезда; стрелки громко замкнулись, и все, казалось, остановилось в ожидании.
- Теперь я покажу вам кое-что интересное, - сказал "Пони". - Когда "Пурпуровый Император" приходит не вовремя, то, кажется, готова поколебаться сама конституция. Первый удар двенадцати…
"Бум!" - пробили часы на большой башне, и № 007 услышал вдали полный, вибрирующий звук: иа-а, иа-а-а. Фонарь с рефлектором заблестел на горизонте, словно звезда, перешел в ослепительный блеск, а тихая песенка сменилась оглушающей музыкой. Вызывающее восклицание: "Иа-ах, иа-ах!", которым заканчивалась песня, раздалось в полутора милях за депо; но № 007 мельком увидел великолепный шестиколесный курьерский локомотив, который вез раззолоченного "Пурпурового Императора", экспресс миллионеров, шедший на юг, оставляя за собой мили с быстротой, с которой человек состругивает щепки с мягкой доски. Промелькнуло только пятно эмали каштанового цвета, полоса белого электрического света, лившегося из окон вагонов, и сверкнули никелированные перила на задней платформе.
- О-о-о! - сказал № 007.
- Семьдесят пять миль в час. Ванны, как я слышал, парикмахерская, библиотека и все остальное. Да, сэр; семьдесят пять в час! Но в депо он будет разговаривать с вами совершенно так же демократично, как я. А я… чтобы черт побрал устройство моих колес!.. Я слетел бы с рельсов, если бы шел половинным его ходом. Он хозяин нашего парка. Чистится у нас. Я представлю вас ему как-нибудь на днях. С ним стоит познакомиться. Немногие могут петь такую песню, как он.
№ 007 был слишком взволнован и не ответил. Он не слышал бешеных звонков телефона в башке, не слышал, как кто-то крикнул его машинисту:
- Готов пар?
- Достаточно для того, чтобы уйти за сто миль отсюда! - сказал машинист, который терпеть не мог подъездных путей.
- Ну, так пускайте! Поезд большой скорости опрокинулся в сорока милях отсюда. Пострадавших нет, но оба пути заняты. К счастью, здесь есть запасной поезд и краны для поднятия тяжестей. Рабочие будут здесь через минуту. Поторопитесь.
- Но я с удовольствием сбросил бы с себя весь этот груз, - сказал "Пони", когда № 007 с шумом отодвинулся к угрюмому на вид и грязному вагону, наполненному инструментами; за ним шли платформы с разными приспособлениями.
- Всякому своя судьба; но вам посчастливилось, малютка. Старайтесь не шуметь. Ваш колесный ход удобен для этого пути, а изгибы тут ничтожные. Ах да! "Команч" говорил, что тут, на участке, есть одно место, где вас может тряхнуть немного. В пятнадцати с половиною милях за подъемом, у переезда Джэксон. Вы узнаете его по дому фермера, ветряной мельнице и пяти кленам во дворе. Мельница находится на западе от кленов. А посреди этого участка есть восьмидесятифутовый железный мост без предохранительных перил. Увидимся позже. Желаю счастья.
№ 007 не успел опомниться, как уже летел по полотну в безмолвный, темный мир. Тут его одолели ночные страхи. Он вспомнил все, что слышал об обвалах, о грудах камней, смытых дождем, о вырванных ветром деревьях, заблудившемся скоте; припомнил все, что говорил "бостонский компаунд" о лежащей на них ответственности, и еще многое, кроме того, что выдумывал уже сам. Сильно дрожащим голосом свистнул он в первый раз на переезде (целое событие в жизни локомотива); вид взбесившейся лошади и человека с бледным лицом в кабриолете, менее чем в ярде справа, не способствовал успокоению нервов. Он был уверен, что соскочит с рельсов; чувствовал, как ролики его колес подымались по рельсам на каждом изгибе; думал, что при первом же подъеме свалится так же, как свалился "Команч". Он спустился к переезду Джэксон, увидел ветряную мельницу к западу от кленов, почувствовал, как прыгали под ним плохо проложенные шпалы, и крупные капли пота проступили по всему его котлу. При каждом сильном толчке он думал, что сломалась ось; а по восьмидесятифутовому мосту он пробрался, словно преследуемая кем-нибудь кошка по верху забора. Потом мокрый лист прилип к стеклу его переднего фонаря и бросал мимолетную тень на полотно; № 007 подумал, что это какое-нибудь пляшущее животное; наверно, мягкое, а все мягкое, попадающее под локомотив, пугает его так же, как и слона. Но сидевшие сзади люди казались спокойными. Они беззаботно перелезали с парового колпака на тендер; шутили с машинистом, который услышал их шаги среди угля, и напевали.
- А ведь Юстис знал, что делал, когда строил эту игрушку. Она - молодчина. К тому же новая.
- Да, новая!.. Это не краска. Это…
Жгучая боль пронзила заднее правое движущее колесо № 007 - острая, нестерпимая боль.
- Вот оно, - сказал он, - это и есть разогревание втулки. Теперь я знаю, что это значит. Я думаю, развалюсь на куски. И в первую же мою поездку!
- Не слишком ли разгорячен котел? - осмелился сказать кочегар.
- Продержится, сколько нужно. Мы почти на месте. Знаете, молодцы, ступайте-ка лучше в свой вагон, - сказал машинист, положив руку на ручку рычага. - Я видел, как сбрасывало людей…
Рабочие убежали со смехом. Им вовсе не хотелось быть сброшенными на полотно. Машинист чуть не вывихнул себе руки, и № 007 почувствовал, что колеса его словно приросли к рельсам.
- Вот оно! - сказал № 007, громко вскрикнув, и скользнул, словно на полозьях. Одно мгновение ему показалось, что он соскочил с рельсов.
- Это, должно быть, автоматический тормоз, о котором говорил "Пони", - задыхаясь, проговорил он, как только немного пришел в себя. - Разогреванье!.. Автоматический тормоз… И то и другое больно; но зато теперь я могу поговорить об этом в депо.
Пройдя несколько футов, он остановился, шипя, разгоряченный. Машинист стоял на коленях среди его колес, но он не называл № 007-го своим "арабским конем", не плакал над ним, как это делают машинисты в газетах. Он только ругал № 007, вытаскивая целые ярды обуглившегося хлопка из-под осей и выражая надежду поймать в один прекрасный день идиота, который положил их туда. Никто его не слушал, потому что Эванс, машинист "Могула", с легким ушибом головы и очень рассерженный, показывал при свете фонаря изувеченный труп чахлой свиньи.
- Даже не свинья приличных размеров, - говорил он. - Просто поросенок.
- Это самые опасные животные, - сказал один из рабочих. - Попадаются под машину и опрокидывают ее с полотна, не правда ли?
- Не правда ли? - прогремел Эванс, рыжий валлиец. - Вы говорите так, как будто свиньи каждый Божий день опрокидывают меня. Я вовсе не в дружбе со всеми полуголодными поросятами нью-йоркского штата. Вовсе нет. Да, это он!.. И взгляните, что он наделал!
Немало работы задал им заблудившийся поросенок. Груз скорого поезда, по-видимому, разлетелся во все стороны, потому что "Могул" приподнялся на рельсах и отбежал по диагонали на расстояние нескольких сот футов справа налево, увезя с собой те вагоны, которые согласились последовать за ним. Некоторые не сделали этого. Они сломали свои колеса и легли, а задние вагоны скакали через них. В этой игре они вспахали и уничтожили большую часть полотна. Сам "Могул" въехал в поле и стал там на колени; фантастические зеленые венки обвились вокруг его рукояток; остов покрылся толстыми комками земли, на которых раскачивались, словно пьяные, колосья; огонь его был потушен грязью (это сделал Эванс, как только пришел в себя), а сломанный фонарь был наполовину наполнен полусгоревшими мотыльками. Тендер выбросил на него уголья, и он имел неприличный вид буйвола, пытавшегося забрести в склад угля.
Повсюду валялись различные предметы, вылетевшие из сломанных вагонов: пишущие и швейные машины, партия заграничной серебряной упряжи, французские дамские платья и перчатки, солидная медная кровать, ящик с телескопами и микроскопами, два гроба, ящик с чудесными конфетами, молочные продукты в сосудах с золотыми этикетками, масло и яйца, превратившиеся в яичницу, сломанный ящик с дорогими игрушками и несколько сотен других предметов роскоши. Неизвестно откуда появившиеся бродяги великодушно предложили свои услуги поездному персоналу. Рабочие у тормоза, вооруженные шкворнями, расхаживали взад и вперед с одной стороны, а благостный кондуктор и машинист, заложив руки в карманы, ходили с другой. Какой-то длиннобородый человек вышел из дома, стоявшего позади поля, и сказал Эвансу, что, если бы этот случай произошел несколько позже, весь его хлеб сгорел бы, и обвинял Эванса в небрежности. Потом он убежал, так как Эванс бросился на него, громко крича:
- Это сделала его свинья - его свинья сделала это! Пустите, я убью его! Дайте мне убить его!
Тут рабочие рассмеялись; а фермер высунул голову из окна и сказал, что Эванс не джентльмен.
№ 007 держал себя очень скромно. Он никогда не видал крушения, и оно испугало его. Рабочие хотя и смеялись, но работали усердно, и № 007 забыл свой ужас, сменившийся изумлением при их обращении с товарным могульским поездом. Они вскопали землю вокруг него лопатами; подвели шпалы к его колесам и домкраты под его корпус; они обвили его цепями и щекотали ломами. К потерпевшим крушение вагонам прицепили № 007 и давали ему задний ход до тех пор, пока вагоны не очищали путь. До рассвета тридцать или сорок человек были заняты укладкой и забиванием шпал, клепкой рельсов. Когда наступило утро, все вагоны, которые были в состоянии двигаться, ушли с помощью другого локомотива; путь был очищен для движения, а № 007 протащил старого "Могула" по небольшому пространству шпал, дюйм за дюймом до тех пор, пока валики его колес не стали снова ударять по рельсам и он с шумом стал на свое место. Дух "Могула" был угнетен, и бодрое настроение пропало.
- Это не была даже свинья, - печально повторял он, - а только поросенок; и именно вам пришлось помогать мне!
- Но как это случилось? - сгорая от любопытства, спросил № 007.
- Случилось! Как случилось! Я прямо наехал на него, минуя последний изгиб, - думал, что это хорек. Да, он был такой маленький. Он даже не взвизгнул, как вдруг я почувствовал, что приподымаюсь (он скатился как раз под передок), и я никак не мог попасть на рельсы. Потом я почувствовал, как он, весь в грязи, бросился под мой левый цилиндр и - о, паровые котлы! - я съехал с рельсов. Я чувствовал, как ободья моих колес стучали по шпалам, а затем я очутился в хлебах; тендер вытряхивал уголь через мой колпак, а старик Эванс лежал неподвижно в крови, передо мной. Трясся ли я? Во мне нет ни одной стойки, ни одного болта, ни одной заклепки, которые не соскочили бы со своего места.
- Гм! - сказал № 007. - Сколько, полагаете, вы весите?
- Без этих комьев грязи во мне сто тысяч фунтов.
- А в поросенке?
- Восемьдесят. Говорят, будто сто. Стоит он около четырех с половиной долларов. Ну, не ужасно ли? Право, можно впасть в нервную прострацию… Разве это не потрясающе? Я только что обогнул этот изгиб…
И "Могул" снова повторил весь рассказ, потому что был очень сильно потрясен.
- Ну, я думаю, это обычное явление, - успокаивающе сказал № 007… - а… а упасть в поле, я думаю, мягко.
- Будь это шестидесятифутовый мост и свались я в глубокую воду, взорвись я и убей обоих людей, как это сделают другие, я не огорчался бы; но чтобы меня опрокинул поросенок в хлеба и вы помогали бы мне, а старый пахарь в ночной рубашке ругал меня, как больную клячу!.. О, это ужасно! Не зовите меня "Могулом"! Я швейная машина.
№ 007 с остывшей топкой и сильно увеличившейся опытностью медленно притащил могульский товарный поезд в депо.
- Эй, старик! Целую ночь был в пути? - сказал неугомонный "Пони", только что вернувшийся со службы. - Ну, скажу вам, это видно сразу. Ценное, хрупкое, таков, вы говорили, ваш груз! Отправляйтесь-ка в мастерские, да снимите с себя ваши лавры. Там вас починят.
- Оставьте его в покое, "Пони", - строго сказал № 007, которого поставили на поворотную платформу, - или я…
- Не знал, что старина ваш задушевный друг, малютка. В последний раз, что я видел его, он не был очень вежлив с вами.
- Я знаю; но с тех пор я видел крушение, и краска чуть было не сошла с меня. Я никогда - пока у меня хватит пара - не буду насмехаться над новичками, не знающими дела и старающимися изучить его. Не буду я насмехаться и над старым "Могулом", хотя и нашел его увенчанным колосьями. Весь переполох произвел маленький поросенок - не свинья, а только поросенок, "Пони", - не более куска антрацита. Я видел его. Я полагаю, всякий может быть опрокинут.
- Значит, уже поняли это? Ну, хорошее начало. Слова эти произнес "Пурпуровый Император", который стоял, ожидая чистки, чтобы назавтра отправиться в путь.
- Позвольте мне познакомить вас, джентльмены, - сказал "Пони". - Это наш "Пурпуровый Император", малютка, которым вы восхищались и, могу сказать, которому завидовали сегодня ночью. Это новый брат, уважаемый сэр, перед которым еще много миль пути, но, как товарищ, я отвечаю за него.
- Счастлив встретиться с вами, - сказал "Пурпуровый Император", окидывая взором полное локомотивов депо. - Полагаю, что здесь нас достаточно для того, чтобы составить митинг. Гм! Властью, которою я облечен, как Глава Дороги, объявляю № 007 пользующимся всеми правами и признанным Братом Соединенного Братства Локомотивов и, как такового, могущим пользоваться всеми привилегиями мастерской, стрелок, полотна, водохранилища и депо, насколько простирается моя юрисдикция, как имеющего степень главного бегуна; до меня дошли хорошо известные и лестные отзывы о том, что этот брат наш покрыл сорок одну милю в тридцать девять с половиною минут, спеша на подвиг милосердия, на помощь несчастным. Когда придет время, я сам сообщу вам нашу песню и наш сигнал, сигнал, по которому вас можно будет различить в самую темную ночь. Займите свое место среди локомотивов, новый брат!
В настоящее время, в самую темную ночь, как и говорил "Пурпуровый Император", если стоять на мосту на багажном дворе в 2 ч 30 м пополуночи, и смотреть на расходящиеся в четыре стороны пути в то время, как "Белый Мотылек", взяв излишек от "Пурпурового Императора", летит к югу со своими семью вагонами цвета "крэм", можно расслышать вдали звуки, похожие на низкие ноты виолончели:
Стучи, скрипи, визжи - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах,
Ein, zwei, drei, Mutter - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах.
Все выше катится,
И весь народ сумятится.
Стучит, скрипит, визжит - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах.
Это № 007 покрывает свои сто пятьдесят шесть миль в двести двадцать одну минуту, выстукивая свою песню-сигнал, сообщенный ему "Пурпуровым Императором".