Левина кивнула и улыбнулась; к ее удивлению, Мэри пылко спросила:
– Как по-вашему, есть ли где-то на свете уродливая половинка колеса под стать мне?
Левина была тронута до глубины души, но не знала, как ответить, в голову приходили лишь пустые слова утешения, поэтому она молчала, а Мэри продолжала:
– Все думают, что я несу свой крест как святая. Мне говорят: "Ты стоишь тысячи заурядных красивых девочек"… Но что такое "заурядная красота"? Не понимаю. Только, пожалуйста… – Мэри подняла руку. – Пожалуйста, не говорите, что я красива внутри!
– Снизойти до банальностей? Нет, я на такое не способна.
– Знаю. – Мэри смягчилась. – Мне кажется, только с вами я могу быть искренней.
– Искренность есть вот в чем. – Левина постучала пальцем по рисунку. – Несмотря на то что такой портрет никто никогда не увидит.
Они погрузились в глубокое молчание; Левина была поглощена тем, что находилось перед ней; на листе постепенно возникал образ. Наконец Мэри открылась перед ней во всей своей полноте. Она перестала быть стоической куклой; ее заполняют подавляемые страсти и гнев. Левина с головой ушла в технику своего ремесла; она вытягивала руку с кистью, мысленно определяя пропорции, делая крошечные пометки на листе, пока не заметила то, что не видно с первого взгляда: связь между частями тела, пустое пространство вокруг.
Через какое-то время Мэри сказала:
– Вина, спасибо вам… спасибо за все, что вы для меня сделали. – Она умолкла; на ее губах появилась улыбка. – Правда так важна… вам не кажется?
– Правда – самое важное. – Левина вспомнила труп карлика в покойницкой Брюгге. Она слышала голос отца, который давал ей указания, пока она снова и снова пыталась передать его необычные пропорции. Наконец он остался доволен – дочь усвоила урок. Все оказалось другим, не таким, как выглядело снаружи… К ее удивлению, она поняла: тот же самый урок ей приходится учить снова и снова.
Мэри предстала перед ней в совершенно новом свете: и ее худенькие плечи, которые она часто поднимала, и ее большие круглые глаза, полные мрачной серьезности, под которой притаились страсти; руки, хрупкие, как крылья бабочки; особенный оттенок темно-каштановых волос, напоминающих об убитой сестре и о Фрэнсис – они в самом деле очень похожи. И очень не похожи на Кэтрин, потому что Кэтрин внешне пошла в отца.
Левина запретила себе думать о Джейн и снова переключилась на то, что видела перед собой: игру света и тени, лицо Мэри, ее силуэт… захваченная тем, что она видела, Левина работала почти в трансе – тихо звякала кисть, окунаемая в чернильницу, учащенно билось сердце. Ей удалось построить композицию, которая до сих пор никак ей не давалась. Она даже не замечала, что день клонится к закату. Наконец она отошла от мольберта, чтобы посмотреть на свою работу, потом взяла самую тонкую беличью кисточку, прорисовала мельчайшие детали: прядки волос, сорочку Мэри с тонкой вышивкой – узором в виде плюща, идеальные диски ее маленьких ноготков.
– Если мне когда-нибудь суждено стать великой художницей, – сказала Левина, – то такой меня сделаете вы, Мэри.
– Ну кто бы мог подумать? – воскликнула Мэри и криво улыбнулась. – Карлица породила такое величие.
– Карлица… – повторила Левина. – Какое грубое слово!
– Я такая и есть.
Зазвонил колокол, призывая верующих к мессе. Обе отреагировали не задумываясь. Левина сняла передник и потянулась за чепцом, завязала ленты под подбородком, затем накинула чехол на мольберт, стараясь не размазать сохнущую тушь. Когда она обернулась к Мэри, то, к ужасу своему, увидела, что девушка вытащила бумажный свиток из ее кожаной сумки.
– Что вы так старательно охраняете? – спросила она, разворачивая бумаги и просматривая их. – Зачем вы храните у себя такое? Из-за них вы рискуете жизнью!
Дверные петли заскрипели; дверь приоткрылась.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросил мужчина.
– Что вам нужно? – вскинулась Мэри.
– Миледи, нам приказано обыскать эти покои.
Мэри и Левина встревоженно переглянулись. Левина тяжело вздохнула.
– Не входите! – властно и решительно крикнула Мэри. – Я не одета! – Она запихнула бумаги под сорочку, поверх надела свой бандаж, затянула шнуры, затем надела верхнюю юбку и натянула ее повыше.
Когда Мэри подняла взгляд, Левина покачала головой, но девушка с вызывающим видом кивнула и достаточно громко, чтобы ее слышал тот, кто стоит за дверью, произнесла:
– Мистрис Теерлинк, будьте так добры передать мне лиф и платье!
Левина подчинилась; она помогала Мэри одеться. Бумаги надежно были спрятаны под многослойным нарядом.
– Теперь можете войти! – объявила Мэри.
Вошли двое мужчин. Одного Левина узнала – она часто видела его при дворе. Сегодня он несколько раз пытался отнять у нее сумку, что сразу возбудило ее подозрения. Его спутник был ей незнаком.
– Пойдемте, мистрис Теерлинк, пусть эти люди выполнят свой долг, иначе мы опоздаем на мессу.
Мэри с царственным видом вышла из комнаты. Левина, идя следом за ней, чувствовала себя младенцем перед лицом такого мужества. Мысленно она бранила себя. Как могла она проявить такую беспечность? Как она смела подвергнуть риску жизнь своей подопечной? Мэри выдала свой страх, лишь когда они оказались в противоположном конце коридора. Она шумно выдохнула.
Левина поняла: Мэри похожа на сестру Джейн не только цветом волос и чертами лица.
Хенуорт-Мэнор, май 1558 г.
Кэтрин
Моя Юнона вернулась. Прошло уже шесть недель с той ночи, которую я провела у ее постели, тогда никто не надеялся, что она выживет; прошло довольно много времени, но румянец наконец возвратился к ней. Здесь, в Хенуорте, дни тянулись бесконечно. Делать было почти нечего, разве что гулять вдоль озера с собаками, когда погода хорошая, хотя Юноне по-прежнему трудно далеко ходить. Герцогиня позволила мне взять сюда только двух собак. Остальные, вместе с Геркулесом, сейчас в поместье Бомэнор. Я радовалась тому, что Стим и Стэн составляли мне компанию в те долгие часы, когда Юнона отдыхала. Я каталась верхом в парке, а они гонялись за кроликами и лаяли на оленей, но чаще просто надоедали мне. Я сама находила себе занятия: здесь можно музицировать; дважды в неделю приходит довольно красивый учитель танцев. И все же мне недоставало шума и гама при дворе, где всегда что-то происходило, пусть даже скандал.
Но лучше всего мне было по ночам, когда мы с Юноной ложились в постель, опускали полог, прижимались друг к другу, чтобы согреться, и исследовали друг друга, по очереди исполняя роль мальчиков. В полумраке, когда я видела ее серебристо-светлые волосы и изгиб ее щеки, я представляла, что она – это я, а я – это она. Я проводила кончиком языка по ее шее, пробуя на вкус ее соленую кожу, утыкалась в нее носом, вдыхала ее особенный запах – розовая вода и еще что-то, что напоминало мне о море; я чувствовала ее руку на своем бедре и слышала лишь наше дыхание. Я и не думала, что возможны такие удовольствия.
Юнона куталась в меха, хотя сейчас совсем не холодно. Пока мы гуляли по дорожкам парка, она держала меня за руку. Я передразнивала мистрис Пойнтц, вспоминая, как она раздает приказы, и смешила Юнону. Я очень рада была снова слышать ее смех, но смех часто переходил у нее в приступы кашля. Тогда нам приходилось останавливаться. Я усадила ее на скамейку, чтобы она отдышалась.
– Может, послать за горячей лимонной водой? – спросила я, растирая ей плечи.
– Я бы не отказалась, – кивнула Юнона, робко улыбаясь.
Я побежала в дом, нашла мистера Глинна, слугу Юноны, и изложила свою просьбу. На обратном пути, в зале, я наткнулась на герцогиню.
– Кэтрин! Не бегайте, идите шагом! – приказала она, как будто я – своенравная кобыла.
– Да, миледи, – пробормотала я, приседая.
– И поправьте чепец.
– Миледи, вы видели, какой сегодня хороший день? – поинтересовалась я, пытаясь исправить положение.
– Юнона настаивает на том, чтобы вы погостили у нас подольше, Кэтрин, но давайте не будем притворяться друзьями.
Чем скорее вы вернетесь ко двору, тем лучше. – Она поджала губы и выплыла прочь, подобно барке на Темзе.
Я не успела придумать достойный ответ. После той ночи, когда у Юноны был кризис и я видела герцогиню слабой и поникшей, она обращалась со мной все хуже и хуже. Наверное, жалела, что показала мне свою слабость, и не хотела, чтобы мое присутствие напоминало ей об этом. Возможно, я худая и маленькая, но кожа у меня толстая, и если она думает, что способна пронзить ее своим острым языком, то заблуждается!
Переходя ров с водой, я заметила вдали двух всадников и приостановилась, глядя, как они скачут по аллее. Они были еще так далеко, что я не могла разглядеть их как следует. Однако я заметила, что лошади у них хорошие, непохожие на ту старую клячу, которую отвела мне герцогиня для верховых прогулок, и пришла к выводу, что они, скорее всего, люди благородные. Одна из кобыл, похоже, была норовистая; все время брыкается и запрокидывает голову, но всадник сидел на ней безупречно. Что-то удерживало меня на ступенях; я все стояла и смотрела на них. Может быть, меня немного волновала мысль о мужской компании, которая развеет скуку.
Я бегом вернулась к Юноне, крича:
– У нас гости!
– Кто такие? – спросила она.
– Мужчины, в этом я уверена.
– Надеюсь, не дядя Ричард. Мама говорила, что он грозился приехать. Предупреждаю, он ужасный надоеда, смотри не оставайся с ним наедине. У него шаловливые руки. – Она провела ладонью по моей шее и груди и хихикнула.
Я тоже засмеялась, хотя сердце у меня упало. На какое-то время я позволила себе увлечься, мечтая о беззаботном, безобидном флирте в этой глуши. Юнона отдернула руку, когда к нам приблизился паж с горячим питьем. Он с поклоном передал его нам.
– Так лучше, – сказала Юнона, делая глоток.
Стэн заметил белку, погнался за ней по лужайке и взволнованно затявкал. Белка взлетела на ближайшее дерево, а Стэн внизу заливался возбужденным лаем; Стим вторил ему. Я попыталась отвлечь их, но безрезультатно.
– Давай отойдем, они побегут за нами, – предложила Юнона, допивая питье.
– Ты точно не…
– Смотри! – перебила она, вставая и разводя руки в стороны. – Вышло солнце, и я наконец-то почувствовала себя почти человеком. Мне хорошо, не беспокойся! – Она протянула мне руку и, когда я встала, поцеловала меня в щеку. – Ты такая хорошая подруга! Я твоя вечная должница, Китти, никогда не забуду, как ты выхаживала меня последние недели. Ты самая лучшая, добрая подруга на всем свете – и самая веселая, – с улыбкой добавила она.
– Ты сама такая.
– Я взяла ее под руку и увлекла в сторону озера. Оба пса послушно побежали за нами.
– Нет, ты!
– Нет, ты!
– Тогда остается только одно. Мы обе самые веселые, самые милые и самые добрые девушки на всем…
– …свете! – хором вскричали мы.
– Я бы сказал, во всей Вселенной, – послышался голос сзади.
Мы дружно обернулись.
– Ты! – Юнона, вырвала свою руку из моей и бросилась в объятия молодого человека, заляпанного грязью с ног до головы.
– Ты запачкаешь платье. – Он подхватил ее и закружил. – Юнона, я думал, ты на пороге смерти. Приехал, чтобы бодрствовать у твоей постели!
– Так и было, так и было! – засмеялась она. – Но сейчас мне лучше. Гораздо лучше – а теперь совсем хорошо, ведь я вижу тебя!
– Так я и понял. – Молодой человек взял ее за плечи и чуть отступил, оценивающе оглядывая. – Правда, тебя трудно разглядеть хорошенько во всех этих мехах. Ты похожа на старую толстую графиню.
Теперь смеялись оба, и я была слегка задета тем, что молодой человек обнимал Юнону, а не меня. Но больше всего я сердилась из-за того, что она никогда не рассказывала мне о нем. Я думала, что мы поверяем друг другу все свои секреты. Я вспомнила, что рассказывала ей о Гарри Герберте, и позволила себе насладиться обидой. Я притворилась, будто забавляюсь тем, что швыряю собакам палки, а сама краем глаза наблюдала, как Юнона обнимается и воркует с молодым человеком.
– Юнона, где твои хорошие манеры? – вдруг спросил он, указывая на меня рукой. – Ты не собираешься познакомить меня со своей красивой подругой?
Голова у меня пошла кругом – да уж, красивая, нечего сказать! Он пристально посмотрел на меня из-под светлой, рыжеватой челки, и я обратила внимание на его ярко-голубые глаза. Я встретилась с ним взглядом и позволила себе вольность оглядеть его с головы до ног. Он был весь облеплен грязью; когда-то белые чулки почернели и засалились от долгого пребывания в седле; его дорожный плащ тоже был испачкан. Брызги грязи были даже у него на лице. Под ногтями у него тоже черно, как у кузнеца, и все же я невольно вздрогнула, представив, как эти руки лезут ко мне под юбку.
– Извини, ты прав! Какая я невежливая! – Юнона едва не задыхалась от волнения. – Нед, это мой милый, милый друг леди Катерина… Кэтрин Грей.
– Леди Кэтрин! – Он поклонился. – Извините, что не встаю на одно колено… – Судя по выражению его лица, ничего подобного он делать не собирался.
– Нед, не глупи, – улыбнулась Юнона.
– Кажется, мы с вами уже встречались, леди Кэтрин.
Я ломала голову, пытаясь вспомнить, где мы могли бы встретиться: невозможно забыть такого необычного юношу.
– Правда, тогда вам было всего семь лет, – продолжил он, – а мне целых восемь. Тогда вы были такой же хорошенькой, как сейчас.
– Неужели? – Я посмотрела на Юнону; к моему удивлению, она не злилась на своего кавалера – тайного поклонника, который осыпал меня комплиментами, – а широко улыбалась.
– Китти, – наконец сказала она, – познакомься с моим братом Эдвардом, который станет герцогом Сомерсетом или, по крайней мере, графом Гертфордом – правда ведь, Нед, все называют тебя Гертфордом, а не Сеймуром? Если бы не чудовище Нортумберленд…
Все встало на свои места.
– Он сместил нашего отца, – зашептала Юнона, хотя я и так хорошо помнила ту историю. – Приказал посадить его в Тауэр – и маму тоже. А потом занял его место лорда-протектора. – Она загибала пальцы, перечисляя преступления Нортумберленда.
– Все это не важно, – перебил ее брат, но Юнона продолжала перечислять несправедливости, допущенные по отношению к Сеймурам:
– По его приказу отца казнили как государственного изменника; конфисковали наши земли…
Гертфорд не сводил с меня взгляда. Теперь я заметила сходство: у него такой же идеально изогнутый рот, как у Юноны, ее овал лица, ее светлая кожа – они похожи, как близнецы.
– Надеюсь, ты приехал не с дядей Ричардом? – воскликнула Юнона, внезапно хмурясь.
– Конечно нет! – ответил ее брат, отворачиваясь наконец от меня. – Я приехал с Джоном Тонком.
– С Джоном Тонком! С отцом или сыном?
– С сыном.
– Рада буду повидаться с ним.
Я не сводила взгляда с брата и сестры, пока они разговаривали.
– Пойдем поищем его?
– Где же он? – спросила Юнона, беря брата под руку и кивком разрешая ему взять под руку и меня, что он и сделал, решительно притянув меня к себе, так что я почувствовала, как от него пахнет потом и лошадьми.
– Он в конюшне, осматривает свою кобылу – она захромала.
– Юнона, – спохватилась я, – ты уверена, что тебе можно так долго находиться на улице? Может, мы лучше пойдем в дом, а твой брат отыщет Джона Тонка и присоединится к нам позже? – Здоровье подруги, конечно, волновало меня, но на самом деле мне нужен был предлог, чтобы сменить простое повседневное платье на что-нибудь понаряднее.
Наша опочивальня находилась в старой части дома, над средневековым холлом. Должно быть, когда-то на ее месте был солярий, потому что она достаточно просторна для большой кровати под балдахином. Когда мы его опускали, то оказывались в отдельном помещении. Как только мы вошли, я сбросила верхнее платье и чепец и стала рыться в сундуке в поисках голубого атласного платья. Голову я решила оставить непокрытой, чтобы показать свои светлые волосы.
– Можно взять твою кошениль? – спросила я у Юноны, беря горшочек гусиного жира с малиновыми вкраплениями. Я поставила зеркало на подоконник, где больше света, и принялась втирать снадобье в щеки. – Ну как? – Я обернулась к Юноне, надеясь, что она одобрит.
– У тебя такой вид, словно ты в лихорадке. Сотри немного.
Я взяла носовой платок и стерла часть помады.
– Так лучше?
– Гораздо! – Она улыбнулась, как будто ей было известно что-то неизвестное мне. – Ты для моего брата так стараешься?
– Может быть. – Мне не удалось скрыть усмешку.
Она хлопнула в ладоши:
– Китти, как это замечательно! Я даже надеяться не смела!
– Хочешь сказать, что думала об этом, но ни разу не сказала мне?
– Может быть!
– Ты ничего ему не скажешь, хорошо? Обещай! – попросила я, помогая ей снять чепец и оборачивая ее шею тонкой шерстяной шалью. Потом я крепко поцеловала ее в губы.
Она обняла меня за шею, прижала к себе, просунув язык мне в рот.
– Китти, то, что мы делаем, – грех? – прошептала она, отпуская меня.
– То, что так приятно, не может быть грехом, – возразила я.
– Китти Грей, ты не сбежишь с моим братом и не забудешь меня! – Юнона произнесла последние слова беззаботно, но в ее голосе угадывалось нечто похожее на ревность.
– Что ты! Я слишком привязана к тебе. – Я погладила ее по щеке. – Я не шучу!
– Надеюсь, мама не выдаст меня замуж куда-нибудь очень далеко. Правда, она сватала меня за какого-то юношу из йоркширских Перси, но он умер… в общем, свадьба по какой-то причине сорвалась. Представь меня там! Ведь Йоркшир так далеко.
– Я этого не вынесу, – уверенно сказала я, внезапно ощущая огромность мира вокруг нас. Вскоре нас обеих выдадут замуж. Я хочу, чтобы время остановилось и мы остались вместе. – А ты? – Я протянула ей горшочек с кошенилью.
– Наверное, нет.
– Значит, этот Джон Тонк тебе не нравится?
– Пусть бы у него даже было все золото Ватикана!
– В самом деле? Что с ним не так?
– Он сын старого папиного дворецкого; я знаю его с детства. И потом…
– Что "потом"?
– Сама увидишь. Передай карты; пока мы ждем их, можем сыграть в "примеро".
Мы увлеклись игрой. Поскольку денег у нас не было, мы делали ставки мелким жемчугом, и вскоре его у меня набралось довольно много. Я ни разу не победила умную Юнону в шахматах, зато в "примеро" могу дать ей фору. Правда, я играла довольно невнимательно, потому что все время прислушивалась к шагам на лестнице. Когда я услышала их голоса, сердце у меня екнуло. Вначале пришел слуга со свечами; едва он зажег канделябры, как дверь распахнулась настежь и вошли Гертфорд и его спутник – наверное, тот самый Джон Тонк.