В Африке мы жили в волшебном мире, армированном вполне реальным скелетом. Это был не зыбкий мир грез и фантазий; напротив, довольно безжалостный и логичный мир, крепко скроенный из фрагментов искаженной реальности. В самом деле, если здесь обитали такие фантасмагоричные и нелепые существа, как носороги, стоило ли чему-то удивляться? Я и Нгуи могли говорить с ними на их языке, и они нам отвечали, а когда я бранил их по-испански, оскорблял и прогонял прочь, они уходили, обиженно понурив головы, что в контексте их сказочного облика и в декорациях африканского пейзажа было вполне логичным и непротиворечивым. Испанский считался языком племени, к которому принадлежали я и Мэри; это был обыденный язык для каждодневного общения в стране, откуда мы прибыли, то есть на Кубе. Известно было также, что у нас есть особый, тайный язык. С британцами нас ничего не объединяло, кроме цвета кожи и взаимной терпимости. Когда с нами жил мой друг Мейито Менокаль, его тоже считали одним из нас. Мейито пользовался глубочайшим уважением за низкий рокочущий голос, запах, вежливость и безупречное знание суахили, на котором он говорил с сильным камагуэйским акцентом, что в совокупности с внушительными шрамами и бычьей внешностью, верно отражавшей внутреннюю суть, превращало его чуть ли не в божество.
Любопытным я пояснил, что когда нашей родиной правили короли, Мейито был сыном одного из них. Я подробно описал принадлежавшие ему тысячи акров земли, бессчетные стада, горы производимого им сахара. Поскольку вакамба считали сахар фундаментальным продуктом, уступавшим по ценности только мясу, а также ввиду того, что за правдивость моей истории поручился сам Отец, а Мейито зарекомендовал себя опытнейшим скотоводом, который говорит строго по существу могучим басом, напоминающим львиный рык, и при этом никогда не опускается до грубости, угроз или хвастовства, - любовь к нему была горячей и искренней.
За время моего пребывания в Африке я солгал о Мейито всего один раз: по поводу его семейного положения. Мвинди, будучи горячим почитателем Мейито, спросил меня впрямую, сколько у него жен. Вопрос был деликатный, не из числа тех, что можно походя задать Отцу, хотя ответ на него интересовал многих. Мвинди выглядел хмуро; очевидно, вопросу предшествовала дискуссия, которую ему поручили разрешить.
Тщательно обдумав необычный вопрос и взвесив возможные последствия, я ответил, как подобает настоящему мзи:
- У него на родине никому бы не пришло в голову их пересчитывать.
- Ндио, - кивнул Мвинди и отошел так же хмуро, как и подошел.
На самом деле у Мейито была одна-единственная жена, очаровательнейшая женщина.
Сегодня, возвращаясь из продрогшей Шамбы, мы с Нгуи занимались тем, чем обожают заниматься все мужчины: планировали операцию, которая никогда не состоится.
- Решено, - сказал я. - Шамба будет нашей.
- Отлично.
- Кто возьмет Деббу?
- Бери ты. Она и так твоя невеста.
- Годится. Как будем держать позицию, когда на штурм будут брошены подразделения КАР?
- Свяжемся с Мейито, он пришлет подкрепление.
- Мейито сейчас в Гонконге.
- У нас есть самолет.
- Слишком мал. Как будем справляться без Мейито?
- Уйдем в горы.
- Слишком холодно, не сезон. Да и Шамбу потеряем.
- Война - дерьмо!
- Кто бы спорил.
Мы обменялись улыбками.
- Давай по-другому, - сказал я. - Будем брать Шамбу постепенно, день за днем. Куда торопиться? У нас есть то, что старики надеются получить, когда умрут. Мы славно охотимся, едим доброе мясо. Выпить тоже можем, только надо дождаться, когда мемсаиб убьет льва. После смерти нас ожидают Счастливые Охотничьи Угодья. Будем радоваться, пока живы.
Глухой Мтука не слышал наш разговор. Он походил на отличный движок, от которого отсоединили приборы. Такие случаи описаны в литературе. Зрение у него было лучше, чем у нас всех, вместе взятых; машину он водил как бог; экстрасенсорным восприятием, если такая вещь действительно существует, обладал удивительным. Когда мы подъехали к лагерю, он сказал, резюмируя разговор, из которого не слышал ни слова:
- Да, так гораздо лучше.
Его глаза светились состраданием и любовью ко всему живому: добрейший человек, которому я даже в свои лучшие минуты в подметки не годился. Он протянул мне табакерку: обычный, в общем, снафф, за исключением пары фирменных добавок Арапа Майны. Я захватил в щепоть добрую порцию и отправил под верхнюю губу.
Ни один из нас с утра не пил. Мтука от холода горбил спину и хохлился, как журавль. Небо затянули низкие облака. Я вернул Мтуке табакерку, и он сказал:
- Вакамба ту.
Мы оба это знали, и добавить было нечего; он принялся укрывать машину, а я ушел к палатке.
- Как Шамба? - спросила мисс Мэри.
- В порядке. Холодно у них.
- Моя помощь нужна?
Ах ты мой добрый котенок, подумал я и ответил:
- Нет, спасибо. На днях привезу Вдове аптечку, научу пользоваться. А то у детей глаза гноятся, позор для вакамба.
- И для кого угодно.
- Пойду переговорю с Арапом Майной. Передай, пожалуйста, Мвинди, чтобы приготовил ванну.
Я рассказал Арапу Майне, как лев сегодня утром уходил в лес с набитым брюхом. Арап Майна заключил, что в эту ночь лев на охоту не выйдет, да и львицы тоже, хотя насчет них уверенности не было. Я признался, что подумывал подстрелить какую-нибудь дичь и подбросить тушу льву в качестве приманки. Арап Майна возразил, что лев для таких фокусов слишком умен.
В Африке люди большую часть времени проводят в разговорах. Так обстоят дела везде, где грамотность невысока. Однако стоит начаться охоте, и болтовня прекращается, все понимают друг друга без слов; к тому же язык в жару присыхает к гортани, особо не поболтаешь. Накануне вечером, правда, все говорят весьма оживленно, строят планы, которые чем детальнее, тем меньше от них пользы.
Ночью, когда все уже спали, лев показал, чего стоят наши планы. Сперва он подал голос к северу от аэродрома, затем начал неторопливо перемещаться. Чуть погодя к нему присоединился лев помельче. Некоторое время было тихо, а потом вдруг заговорили гиены, и по их хохочущим голосам я понял, что львы не остались без ужина. Визгливый хор сменился звуками короткой схватки - очевидно, львы делили добычу - и тут же возобновился с новой силой.
- А вы с Арапом Майной говорили, что сегодня он на охоту не пойдет, - пробормотала Мэри сквозь сон.
- Да, кто-то кого-то загрыз, - ответил я.
- Утром расскажете друг другу об этом. А сейчас мне надо выспаться, а то опять буду не в духе.
Глава седьмая
Я еще управлялся с ветчиной, яйцами, жареным хлебом, кофе и джемом, а Мэри уже приканчивала вторую чашку кофе; настроение у нее было боевое.
- Мы когда-нибудь сдвинемся с мертвой точки?
- Сдвинемся.
- Он каждое утро нас дурачит и может вечно продолжать.
- Не может. Будем выманивать его все дальше и дальше; он ошибется, и ты его убьешь.
После обеда мы провели операцию против бабуинов. Они разоряли окрестные шамбы, и в наши обязанности входил контроль их популяции. Делали мы это весьма дурацким способом: настигали бабуинские банды в чистом поле и вели по ним беспорядочный огонь, пока они улепетывали в ближайшую чащу. Детали я опущу, чтобы не бесить защитников животных. Скажу только, что эти злобные твари не имели шанса на нас напасть, и когда я к ним приближался, их внушительные собачьи челюсти были сведены судорогой смерти.
Вернувшись в лагерь с четырьмя обезображенными трупами, мы обнаружили, что Джи-Си уже прибыл - запыленный, изможденный и довольный жизнью.
- Добрый день, генерал! - Он заглянул в кузов и улыбнулся. - Бабуинчики? Ну-ну. Две парочки. Красавцы! Закажешь чучела у Роланда Уорда?
- Конечно, групповую инсталляцию. В центре мы с тобой, по краям они.
- Как поживаете? Как мисс Мэри?
- Ты что, ее не видел?
- Она ушла на прогулку с Чаро.
- У нее все в порядке. Нервничает из-за льва, но боевой дух на высоте.
- А у меня нет. Выпьем?
- Самое дело после бабуинов.
- Планируем устроить на них большую облаву. - Джи-Си снял пыльный берет и достал пухлый конверт из кармана. - Вот, ознакомься и заучи свою роль.
Пока я читал план операции, он подозвал Нгуи и распорядился насчет выпивки. Я проглядел бумаги по диагонали, пропуская все, что не имело отношения к нам или требовало работы с картой.
- Разумный план.
- Ничего подобного, - возразил Джи-Си. - Хотя мой боевой дух упал не из-за этого. Такие вещи его только поддерживают.
- Чем же обусловлен упадок? Трудностями морально-этического плана?
- Скорее, трудностями социальной адаптации.
- Могу поспорить, ты был эталоном трудного подростка. У тебя тараканов больше, чем у персонажей Генри Джеймса.
- Да уж, Гамлет отдыхает. Кстати, в детстве я был пай-мальчиком. Веселый общительный толстячок.
- Мэри сегодня тебя вспоминала. Хорошо бы, говорит, Джи-Си вернулся к обеду.
- Мудрая женщина.
Две фигурки одинакового роста как раз возвращались в лагерь, пересекая зеленую лужайку: черный, как ночь, Чаро в старом засаленном тюрбане и синей куртке и фарфоровая блондинка Мэри в защитном комбинезоне, слишком темном на фоне свежей травы. Мэри шла налегке, весело щебеча; Чаро нес ее ружье и толстый справочник по орнитологии. Вместе они напоминали пару коверных из цирка Медрано.
Джи-Си вышел из умывальной без рубашки; его торс казался белоснежным в сравнении с буро-розовой кожей шеи и лица.
- Посмотри на них! Обворожительная парочка.
- Это мы привыкли, а представляешь, как на свежий взгляд?
- Через неделю их в траве не будет видно. Сейчас уже по колено.
- Не наезжай на траву, ей всего три дня.
- Привет, мисс Мэри! - прокричал Джи-Си. - Что новенького?
- Да вот, антилопу гну застрелила. - Мэри гордо выпятила грудь.
- Неужели? И кто тебе разрешил?
- Чаро. Он сказал: пристрели ее. У нее нога была сломана, жуткий перелом.
Чаро сунул справочник под мышку и похлопал себя по бедру, показывая, где перелом.
- Мы подумали: вам же все равно нужна приманка, - продолжала Мэри. - Ты сам говорил. Она вон там осталась, рядом с дорогой. Мы даже слышали, как ты проехал, только не видели из-за травы.
- Правильно сделала, что пристрелила ее. И приманка нам действительно нужна. Только зачем ты охотишься в одиночку?
- Ничего я не охотилась. Просто птичек наблюдала, у меня целый список. Чаро меня бы и не повел туда, где водятся злобные звери. И вдруг смотрю: антилопа гну! Глаза такие печальные, и нога в ужасном состоянии, кость наружу торчит. Чаро сказал: пристрели ее. Ну, я и пристрелила.
- Мемсаиб пига. Куфа!
- Попала точно за ухо.
- Пига! Куфа! - повторил Чаро, и они с мисс Мэри гордо переглянулись.
- Первый раз я убила кого-то сама, без тебя, Папа, или Отца.
- Отважная мисс Мэри, позвольте вас поцеловать! - сказал Джи-Си.
- Конечно. Только я вся потная…
Мэри поцеловалась сначала с Джи-Си, потом со мной.
- Я бы и Чаро поцеловала, - вздохнула она, - но понимаю, что не положено. Представляете, импала нас облаяли, прямо как собаки! Нас с Чаро ни одна живая тварь не боится. - Она пожала Чаро руку, и тот удалился к нашей палатке с книгой и ружьем. - Пойду умоюсь. Джи-Си, ты душка! Спасибо, что не стал ругать за антилопу.
- Сейчас пошлем за тушей грузовик, отвезем куда нужно.
Джи-Си ушел переодеваться, я тоже направился к себе. В палатке Мэри умылась мылом "сафари" и переодевалась, предварительно понюхав свежую рубашку, выстиранную мылом другого сорта и высушенную на солнце. Обычно мы любили наблюдать друг за другом во время купания, но сейчас в лагере был Джи-Си, и я испытывал нечто вроде неловкости. Усевшись у входа на стуле, я стал читать. Мэри подошла сзади и обняла меня.
- Все в порядке, дорогая?
- Нет… Знаешь, я так горжусь собой, и Чаро тоже гордится. Всего один выстрел, и звук такой - шлеп! - как мячик по стене, когда в сквош играешь. Бедняжка, наверное, ничего не услышала. Чаро мне пожал руку… Ты должен понимать, для меня это много значит: впервые что-то сделать без подстраховки, со всей ответственностью. Поэтому Джи-Си меня и поцеловал.
- Тебя каждый рад поцеловать.
- Если я позволю. И вообще, это разные вещи. Одно дело самой напроситься, а другое - вот так, спонтанно.
- А почему ты грустишь, котенок?
- Сам знаешь. Не делай вид, что не знаешь.
- Понятия не имею, - солгал я.
- Я ведь целилась в плечо, прямо в центр. Она стояла всего в двадцати ярдах: большая, черная, аж глянцевая. Вот так, вполоборота. И глаза такие печальные, как будто вот-вот заплачет. В жизни ничего печальнее не видела. И эта нога ужасная… И морда такая длинная, грустная… Я ведь не обязана рассказывать Джи-Си?
- Нет, конечно.
- Я и тебе могла не говорить. Но нам с тобой на льва охотиться, а я теперь опять в свои силы не верю, все псу под хвост.
- Перестань, ты отлично стреляешь. Для меня честь ходить с тобой на охоту.
- Самое ужасное в том, что я ведь могу стрелять, как надо. Ты прекрасно знаешь.
- Котенок, я каждый твой удачный выстрел помню. Во всем Эскондино с тобой никто не мог сравниться!
- Я опять должна поверить в свои силы. А ты должен помочь. Правда, времени совсем мало.
- Уверенность вернется, куда денется. А Джи-Си мы ничего не скажем.
Мы отправили грузовик за убитой антилопой. Когда он вернулся, Джи-Си и я залезли в кузов, чтобы осмотреть тушу. Мертвые антилопы гну довольно-таки неприглядны, и эта не была исключением: пыльная, бесформенная груда с нелепыми серыми рогами.
- Выстрел красивый, но крайне пижонский, - комментировал Джи-Си.
У антилопы изо рта торчал язык, тоже весь пыльный, и глаза подернулись глянцем. Небольшое отверстие виднелось аккурат за ухом, у самого основания черепа.
- Интересно, куда она целилась на самом деле…
- Говорит, там и двадцати ярдов не было. Имела право целиться куда угодно.
- По идее, должна была стрелять в плечо.
Я промолчал. Пудрить Джи-Си мозги было бесполезно, даже пытаться не стоило: он бы не простил.
- А что перелом? - спросил я.
- Может, машина ночью ударила. Кто знает.
- По-твоему, давно?
- Дня два минимум. Вон, уже черви завелись.
- Значит, где-то выше по склону случилось. Здесь ночью никто не проезжал, мы бы услышали. Снизу она бы точно не поднялась, на такой-то ноге.
- Не суди по себе, - сказал Джи-Си. - Это антилопа, а не человек.
Грузовик подогнали к большому дереву, служившему коновязью. Джи-Си переговорил со старшим егерем и объяснил, куда отвезти приманку. Тушу следовало подвесить на дереве недалеко от дороги, чтобы львы могли дотянуться, а гиены нет. По пути ее следовало протащить мимо того места, где львы последний раз кормились. Джи-Си велел своим людям поторапливаться и по исполнении возвращаться в лагерь. Мои люди управились с приманкой для бабуинов, и я попросил Мтуку хорошенько вымыть машину. Он ответил, что уже съездил к ручью и все сделал.
Потом мы по очереди приняли ванну. Первой помылась Мэри; я помог ей управиться с большим полотенцем и подал противомоскитные сапоги. Она набросила халат поверх пижамы и пошла к костру, чтобы выпить за компанию с Джи-Си, прежде чем повара начнут готовить ужин. Я присоединился к ним. Мвинди выглянул из палатки и позвал:
- Ванна, бвана!
Я принес в палатку недопитый стакан, сбросил одежду, погрузился в горячую воду и расслабился. Мвинди готовил пижаму, халат и противомоскитные сапоги.
- Что говорят старики? - спросил я. - Что лев будет делать сегодня ночью?
- Кейти говорит, лев либо возьмет приманку, либо нет. А что скажет бвана?
- То же, что и Кейти.
- Кейти говорит, ты мганга, делаешь учави на льва.
- Только самую малость, чтобы понять, когда он умрет.
- И когда он умрет?
- В следующие три дня. Точной даты не видно.
- Мзури. Может, завтра.
- Не думаю. Хотя не исключено.
- Кейти тоже не думает.
- А что он думает?
- В следующие три дня.
- Мзури. Полотенце, пожалуйста.
- У тебя под рукой. Хочешь, подам?
- Извини, - сказал я. И подумал, что в языке суахили нет слова "извини".
- Хапана извини. Просто говорю, где полотенце? Хочешь, вытру спину?
- Спасибо, не надо.
- Здоровье хорошо?
- Да, а что?
- Хапана что. Спросил, чтобы знать.
- Чувствую себя отлично.
Я выбрался из ванны и стал вытираться. Мне хотелось сказать, что я чувствую себя хорошо, расслабленно и немного сонливо, что разговаривать мне лень, что свежее мясо я люблю больше, чем спагетти, но для этого, увы, приходится убивать; что я беспокоюсь о трех своих сыновьях, а еще о Шамбе, и чуть-чуть о Джи-Си, и очень сильно о Мэри; что я никакой не колдун, а просто шарлатан, хотя и не больший, чем все остальные; что мистер Сингх, дай Бог, будет вести себя осторожнее, и наши рождественские планы осуществятся, и я раздобуду патронов с пулями весом 220 гран, и Сименон начнет писать медленнее и лучше. Не знаю, о чем беседовали Кейти и Отец, когда последний принимал ванну. Очевидно, Мвинди просто хотел поддержать дружеский разговор, против чего я обычно не возражал, но сегодня я чувствовал необъяснимую усталость, и от Мвинди это не ускользнуло.
- Спроси меня кикамба, - сказал он.
Я поспрашивал его, как будет то и это на языке камба, и постарался запомнить новые слова, а потом поблагодарил его и пошел к костру, и сидел там в старой пижаме из Айдахо, в противомоскитных сапогах из Гонконга, в халате из Пендлтона, штат Орегон, со стаканом виски и содовой, причем виски было налито из бутылки, подаренной мне на Рождество мистером Сингхом, а содовая приготовлена из кипяченой воды, взятой в горном ручье на склоне Килиманджаро и газированной при помощи сифонного баллончика, сделанного в Найроби.
Я пил и думал, что всегда останусь иностранцем в этой стране. Но виски сказало "нет", и спорить было глупо. Виски тоже может ошибаться, да еще как, однако в этот вечерний час оно говорило правду: я не был здесь иностранцем. Так или иначе, противомоскитные сапоги я повсюду таскал с собой, потому что они были сделаны из страусиной кожи, и я вспомнил, как нашел эту кожу в одной из сапожных мастерских Гонконга. Хотя нет, первым ее нашел не я, а другой человек, и я стал думать о нем и о тех временах, а заодно и о женщинах, которые были со мной в Африке, и как мне везло на женщин, искренне любивших Африку. Я, впрочем, знавал и других, скверных женщин, что приезжали сюда для галочки, а также чистокровных стерв и настоящих алкоголичек, которым Африка служила удобной декорацией для стервозности и пьянства.
Африка всех приняла и постаралась изменить. И те, кто не смог измениться, возненавидели ее.
Я и Мэри были рады, что в лагерь вернулся Джи - Си. Он и сам радовался, потому что мы успели сродниться и скучали друг без друга. Он любил свою работу и верил в ее нужность чуть ли не до фанатизма. Еще он любил диких зверей и пытался их защитить. Больше он, пожалуй, ни во что не верил, если не считать довольно жесткой и сложной системы морально-этических ценностей.