Около четырех я вызвал Нгуи и приказал ему вместе с Чаро приготовить ружья и дробовик, а Мтуке передать, чтобы пригнал машину. Мэри в палатке писала письма. Нгуи привел Чаро, и они принялись вынимать из-под кровати зачехленное оружие и считать патроны для "Спрингфилда" и "маннлихера". Нгуи приготовил тяжелую артиллерию: "штуцер" калибра 0,577. Это был первый из приятных моментов предстоящей охоты.
- На кого идем? - спросила Мэри.
- Нам нужно мясо. В качестве подготовки к охоте на льва я хочу проделать опыт, о котором говорили мы с Отцом. Ты должна убить антилопу гну с двадцати ярдов. Чаро тебя подведет.
- Вряд ли мы сумеем подойти так близко.
- Сумеете. Только свитер не надевай. Возьми с собой, на обратном пути наденешь, если замерзнешь. И рукав закатай заранее, прямо сейчас. Я серьезно.
У мисс Мэри была привычка перед выстрелом закатывать правый рукав; иногда это сводилось просто к подворачиванию манжеты. Так или иначе, начиная с дистанции в сто ярдов, звери неизменно пугались.
- Ты же знаешь, я так больше не делаю.
- Ну и отлично. Про свитер я сказал, потому что он фактически удлиняет приклад.
- А если будет холодно, когда мы пойдем на льва?
- Я просто хочу посмотреть, имеет ли это значение.
- Все всегда на мне экспериментируют. Я что, не могу просто пойти и убить антилопу?
- Конечно, можешь. Вот прямо сейчас.
Мы проехали аэродром, затем рощу выкорчеванных деревьев. На одной из полян я заметил две группы антилоп гну: самки паслись, а старый бык лежал в тени под кустами. Я указал на него Мтуке и сделал круговой жест, означавший, что надо подъехать слева и сзади, чтобы не было видно за деревьями.
Машина остановилась, Мэри и Чаро вышли; у последнего на шее висел бинокль. Мэри передернула затвор "маннлихера", дослала патрон и поставила оружие на предохранитель.
- Что теперь? - спросила она.
- Видишь, лежит старый бык?
- Вижу. А в кустах, кажется, еще два.
- Вы с Чаро попробуете подобраться к нему как можно ближе. Ветер правильный, до опушки дойдете без проблем. Видишь, где начинается просвет?
В просвете лежал старый самец антилопы гну: черный уродливый зверь с огромной головой, загнутыми книзу рогами и буйной гривой. Когда Мэри и Чаро приблизились, он поднялся, сделавшись еще чернее и уродливее. Охотников он не видел: стоял к ним боком, глядя на нас. Антилопа гну - очень странное животное, мы к ним просто привыкли и принимаем как должное. Уникальный, замечательный зверь, хотя благородным его не назовешь. Какое счастье, думал я, наблюдать это чудо природы и двух неотвратимо приближающихся к нему осторожных охотников.
Мэри была уже на опушке и могла стрелять; мы видели, как Чаро опустился на колени, а она подняла ружье и склонила голову. Мы слышали выстрел, практически слившийся с глухим ударом пули в кость, и черный исполин, встав на дыбы, тяжело завалился на бок. Остальные антилопы ударились в галоп. Рявкнул мотор, и машина помчалась к охотникам. Когда мы подъехали, Мэри и Чаро уже стояли над черной тушей. Чаро был счастлив, как ребенок, и сжимал в руке нож. Все говорили наперебой: "Лига мзури! Пига мзури сана, мемсаиб! Мзури, мзури сана!"
- Добить его в лоб, вот сюда?
- Нет, лучше за ухо.
Мэри знаком велела всем отойти, сняла предохранитель и медленно подняла ружье. Глубокий вдох, выдох, вес на левую ногу - выстрел. Пуля проделала аккуратную дырочку у основания черепа. Старый бык вытянул передние ноги и тихо повернул голову; его смерть была благородна. Я обнял жену за плечи и увлек прочь, чтобы она не видела, как Чаро вонзает нож в должное место, превращая добычу в халяль, годную для мусульманина пищу.
- Понравилось тебе, как я его убила? И подкралась, и прицелилась, и попала, как полагается. Гордишься своим котенком?
- Ты у меня чудо. Выстрел красивый, наповал с первой пули. Он ничего не успел понять и нисколько не мучился.
- Знаешь, он казался таким огромным… Даже свирепым.
- Котенок, поди в машину, посиди, отхлебни из "Джинни". А я помогу погрузить тушу.
- Пойдем выпьем вместе. Я только что восемнадцать человек накормила одним выстрелом. Это надо обмыть. А здорово мы подкрались, да?
- Грамотно подошли, ни отнять ни прибавить.
"Джинни" была полулитровой флягой джина "Гордон". Ее купили в Султан-Хамуде и назвали в честь той легендарной серебряной фляги, что прошла со мной сотни километров по дорогам войны и в один прекрасный день распаялась по швам в заднем кармане, на минуту заставив своего хозяина поверить, будто он получил пулю в зад. Новая походная фляга сделалась наследницей старой боевой подруги, на чьей серебряной пробке было выгравировано девичье имя, но не было названий фронтов, где она побывала, и не было имен тех, кто из нее пил, а потом погиб, - и хорошо, что не было, иначе названия и имена покрыли бы всю поверхность, даже если гравировать мелким шрифтом. Пузатая наследница, на вид столь же невзрачная, успела обрести статус амулета.
Мэри отхлебнула и передала флягу мне.
- Знаешь, я много где бывала, но только в Африке джин пьется как вода.
- Есть немного.
Джин и впрямь шел замечательно: чистый вкус, приятное тепло, ничего общего с водой. Я протянул жене водяную флягу, она хлебнула и сообщила:
- Вода тоже восхитительна, даже сравнивать нечестно.
Оставив ее наедине с "Джинни", я пошел помогать парням, грузившим в кузов тушу. Мы не стали ее разделывать, чтобы не огорчать любителей потрохов. Зверь уже не выглядел благородно, просто лежал со стеклянными глазами и раздутым животом, неестественно повернув голову и вывалив серый, как у удавленника, язык. Нгуи указал на аккуратную дырочку над самым плечом. Я кивнул. Мы подняли задний бортик, и я забрал у Мэри водяную флягу, чтобы вымыть руки.
- Выпей еще, Папа, - сказала она. - Чего ты кислый?
- Вовсе не кислый. Но выпить не откажусь. Еще хочешь пострелять? Нам надо добыть газель Томпсона или импалу - для Кейти, Чаро, Мвинди и для нас с тобой.
- Лучше импалу. Но стрелять я больше не хочу, чтобы не портить впечатление. И так уже попадаю, куда целюсь.
- А куда ты целилась, котенок? - спросил я между глотками, стараясь не переборщить с невинностью вопроса.
- Прямо по центру плеча, не выше и не ниже. Ты же видел рану.
В центре плеча была не рана, а большая капля крови, вытекшая из неприметного отверстия, что располагалось много выше, у самого позвоночника. Я хорошо это разглядел, когда стоял над черным умирающим зверем, передняя половина которого еще жила, а задняя уже нет.
- Молодчина, котенок.
- Дай-ка мне фляжку. Стрелять уже все равно не буду. Я так рада, что не подвела тебя! Жаль, Отец не видел, как я стреляла.
Да, думал я, хорошо, что Отец не видел, как ты практически в упор лупанула на четырнадцать дюймов выше, чем целилась, уложив зверя красивым выстрелом в позвоночник!
Мы ехали через перелесок навстречу ветру, солнце светило в спину. Прямо по курсу я видел, как белыми квадратами сверкают задницы газелей Гранта и трепещут хвостики на задницах газелей Томпсона - и те, и другие бросались бежать, заслышав звук мотора. Нгуи уже знал, что сейчас будет. Чаро тоже. Первый повернулся ко второму:
- "Джинни"?
Чаро протянул фляжку. Нгуи отвернул пробку и передал фляжку мне. Я отхлебнул. Ничего похожего на воду. Когда мы с Мэри охотились на льва, я не пил, потому что сознавал ответственность, но сейчас джин помогал расслабиться после эпизода с антилопой гну, напрягшего всех, кроме главной героини, которая чувствовала себя легко и радостно.
- Они хотят, чтобы ты повыпендривался? - сказала Мэри. - Ну давай, покажи класс. Я тоже хочу.
- Добро, - кивнул я. - Еще глоток.
- Хапана! - Нгуи покачал головой и отстранил фляжку. - Мзури.
Впереди на поляне паслись два самца газели Томпсона. У обоих были точеные, геометрически правильные головы, хвосты исправно щелкали вправо-влево. Мтука кивнул и поставил машину в укромное место, чтобы я мог подобраться к добыче без помех. Вынув из "Спрингфилда" картечь, я зарядил его двумя патронами, закрыл затвор и медленно двинулся к кустам, с демонстративной рассеянностью поглядывая по сторонам. Я шел не сгибаясь, потому что, во-первых, кусты были достаточно высоки, а во-вторых, опыт подсказывал, что когда дичи вокруг много, подкрадываться лучше во весь рост, не выказывая интереса, иначе какой-нибудь зверек тебя заметит и спугнет добычу. Мисс Мэри просила повыпендриваться, и я левой рукой хлопнул себя по шее, показывая, куда намерен попасть. В отношении такой быстроногой добычи, как газель Томпсона, это было верхом легкомыслия, однако я рассудил, что если попаду, то изрядно подниму боевой дух, а если промахнусь, то все отнесутся с пониманием. Прогулка по высокой траве, оживленной брызгами белых цветочков, была приятна; винтовку я держал чуть на отлете, стволом вниз. В пустой голове одиноко танцевали две мысли: как хорош ранний вечер и как здорово, что я в Африке. Теперь следовало бы двигаться ползком, однако трава была слишком густа, и белые цветочки радовали глаз, и очки могли слететь, и я был слишком стар, чтобы ползать на брюхе. Поэтому я оттянул затвор, придерживая пальцем спусковой крючок, чтобы избежать щелчка, дослал патрон, проверил апертуру прицела и вышел из-за кустов.
Две газели пустились бежать, изо всех сил работая маленькими копытами. Я поднял винтовку, перенес вес на левую ногу, поймал заднюю газель на мушку и секунду вел, а затем чуть обогнал и с упреждением выстрелил. Отдача толкнула в плечо, донесся сухой удар, и я увидел взметнувшиеся четыре ноги и белый промельк живота. Дослав второй патрон, я пошел к добыче, молясь, чтобы пуля не попала в зад или в голову. Сзади гудел мотор приближающейся машины. Чаро соскочил на ходу и бросился к газели, в руке у него сверкал нож. Добежав, он замер. Я подошел и сказал:
- Халяль.
- Хапана, - ответил он, указав острием ножа на мертвый зрачок.
- Да ладно тебе. Халяль!
- Хапана.
Я никогда не видел, чтобы Чаро плакал, но сейчас он, казалось, едва сдерживал слезы: для старого и очень религиозного человека это был не пустяк.
- Ну, что поделаешь, - сказал я, - Нгуи, займись.
Все молчали, сочувствуя Чаро. Он вернулся в машину, и возле мертвого зверя остались одни неверные. Мтука пожал мне руку и прикусил губу. Он думал о своем отце, которому теперь не достанется мяса газели. Нгуи украдкой посмеивался. Оруженосец Отца с лицом, как у смуглого эльфа, сокрушенно схватился за голову, а затем хлопнул себя по шее. Молоденький носильщик улыбался, как дурачок; ему было приятно находиться в обществе настоящих охотников.
- Куда ты попал? - спросила Мэри.
- Боюсь, что в шею.
Нгуи показал ей пулевое отверстие. Мтука с носильщиком подняли газель и забросили в кузов.
- Колдовство какое-то, - сказала Мэри. - Ты, конечно, выпендривайся, но знай меру.
Мы въехали в лагерь на тихом ходу, чтобы не поднять пыли, и Мэри выбралась из машины.
- Всем спасибо за чудесный день!
Она ушла в палатку, где Мвинди уже наверняка подогрел воду для ванны. Я смотрел ей вслед и разделял ее радость от удачного выстрела, и был уверен, не без помощи "Джинни", что все проблемы как-нибудь решатся, и что лев достаточно крупная мишень, и, в конце концов, что такое четырнадцать дюймов вертикальной ошибки на двадцати пяти ярдах? К черту четырнадцать дюймов!
Машина тихо отъехала к кухне, где обычно разделывали добычу. Кейти вышел навстречу.
- Мемсаиб добыла антилопу гну, - объявил я, выйдя из машины. - Отличный выстрел.
- Мзури.
В свете фар парни приступили к разделке. Нгуи взял лучший из моих ножей и подключился к свежеванию антилопы. Я хлопнул его по плечу и отозвал в темноту. Ему не терпелось продолжать, но он отнесся с пониманием и внимательно слушал.
- Сделай хорошую вырезку со спины, от шеи до попы. - Я показал на нем. - Отдадим в Шамбу.
- Ндио.
- Заверни в желудок, когда вычистите потроха.
- Хорошо.
- Пусть свежего мяса поедят.
- Слушаю.
Мне хотелось дать им больше, но это было бы нечестно по отношению к охотникам; я успокоил совесть тем фактом, что провизия нужна для боевых действий, и приказал Нгуи вдобавок к свежему мясу отправить в Шамбу тушенки.
Затем я ушел от светового потока фар к скромному костру под деревом, где сидели Вдова с маленьким сыном и Дебба. На женщинах были выцветшие, некогда нарядные платья. Мальчишка подбежал ко мне и боднул головой в живот; я поцеловал его в макушку.
- Как поживаешь, Вдова?
Она молча кивнула.
- Джамбо ту, - сказал я Деббе и тоже поцеловал ее в макушку.
Дебба засмеялась. Подняв руку, я погладил ее шею и затылок, наслаждаясь упрямой, упругой теплотой; она дважды боднула меня в сердце, и я ответил еще одним поцелуем. Вдова напряглась и сказала:
- Квенда на Шамба.
Дебба промолчала. Присущий женщинам камба гонор отлетел, она стала мягкой, как воск; я гладил ее шею, едва касаясь тайных мест за ушами, а она украдкой трогала мои шрамы.
- Подождите, Мтука вас подвезет. Возьмите мяса для семьи. Я с вами не поеду. Джамбо ту. - Я старался быть одновременно и нежным, и грубым, и кратким, чтобы не разводить канитель.
- Когда приедете? - спросила Вдова.
- Не знаю. Когда потребуется моя помощь.
- Съездите с нами в Лойтокиток перед днем рождения малютки Иисуса?
- Конечно.
- Квенда на Шамба, - сказала Дебба.
- Мтука вас отвезет.
- Поехали с нами?
- No hay remedio.
Это была одна из первых заученных ею испанских фраз; ничего печальнее этой фразы я не знал и рассудил, что чем раньше она ее выучит, тем лучше. Она думала, что это цитата из наших молитв. Значения фразы я не объяснил, просто сказал, что это важно знать.
- No hay remedio, - повторила она старательно и гордо.
- У тебя красивые руки, - сказал я по-испански, - особенно мозольки. - Это была наша старая шутка, одна из первых, что мне удалось перевести более-менее адекватно.
- No hay remedio, - ответила она скромно. И скороговоркой добавила: - No hay remedio, no hay remedio, no hay remedio.
- No hay remedio ту, - кивнул я. - Забирайте мясо и уходите.
Проснувшись ночью в палатке, слушая, как гиены спорят над кухонными отходами, и глядя на костер сквозь проем в пологе, я думал о Мэри, которая спала счастливым сном после удачной охоты, и пытался представить, чем занимается гигантский лев. Скорее всего по пути к болоту он будет охотиться. Затем я стал думать о Шамбе и о том, что простого решения нет. Мне было досадно, что я ввязался в эту паутину, но теперь уже no hay remedio, да и с самого начала, пожалуй, другого пути не было. Не я все начал. Оно само началось. Затем я еще немного подумал о нашем льве и о мау-мау из племени камба, которых следовало ждать не раньше завтрашнего вечера. Затем ночные звуки разом стихли, и повисла абсолютная тишина, и я подумал, твою мать, это мау-мау окружают, пока я тут прохлаждаюсь. Сердце ударило в галоп, рука потянулась к "винчестеру", заряженному крупной дробью; я замер с открытым ртом, чтобы лучше слышать. Пару секунд спустя у реки кашлянул леопард: странный звук, словно по басововой струне провели драчовым напильником. Ночь ожила, на разные голоса обсуждая охоту леопарда; я отложил "винчестер" и начал засыпать, думая о жене, и гордясь ею, и очень ее любя, и думая о Деббе, и гордясь ею, и молясь, чтобы у нее все было хорошо.
Глава третья
Встав на рассвете, я пошел в столовую: следовало проверить линию обороны. Мы с Кейти по-армейски тщательно проинспектировали лагерь, причем даже такой педант, как Кейти, не нашел, к чему придраться. Мясо было аккуратно завернуто в марлю и подвешено; его с лихвой хватило бы на три дня. Кое-что уже пошло на шашлыки: ранние пташки толпились у костра, поджаривая завтрак. Мы обсудили план действий в случае нападения мау-мау на лагерь или на одну из четырех шамб.
- Хороший план, - сказал Кейти. - Только они не придут.
- Слышал, ночью был момент, когда все затихло?
- Слышал, - улыбнулся он. - Леопард охотился.
- Не пришло в голову, что это они?
- Пришло. Но это не они.
- Добро, - сказал я. - Передай Мвинди, что я жду у костра.
У костра, возрожденного из вчерашних головешек, я налил чаю и уселся поджидать Мвинди. Чай уже остыл, но догадливый Мвинди пришел со свежим чайником. Он был не менее консервативен и педантичен, чем Кейти, и шутили они одинаково, только Мвинди был грубее. Немолодой и лицом похожий на китайца, английский он знал неплохо, хотя понимал больше, чем мог сказать. Его обязанности заключались в уборке кроватей, приготовлении ванн, уходе за обувью и стирке. Он также был ключником и имел доступ к моим деньгам. Деньги хранились в жестяной коробке под замком. Мвинди нравилось, что ему доверяют, как доверяли слугам в старину. Он учил меня языку камба, причем его интерпретация сильно отличалась от того, чему учил меня Нгуи. Ему казалось, что я и Нгуи дурно влияем друг на друга, но он был слишком стар и слишком циничен, чтобы огорчаться из-за вещей, не мешавших его работе. Свою работу он любил, подходил к ней ответственно, и благодаря его стараниям жизнь в лагере была приятной и упорядоченной.
- Бвана звал? - спросил Мвинди торжественно, даже хмуро.
- У нас в лагере слишком много ружей и слишком мало патронов.
- Никто не знает. Ты привозишь тайно из Найроби. В Китанге люди ничего не видят. Мы всегда прячем, на виду ничего. Никто не видит, никто не знает. Ты спишь всегда с пистолетом.
- Верно. Но на месте мау-мау я непременно напал бы на лагерь ночью.
- Ты бвана, они мау-мау.
- Тоже верно. Тем не менее, когда отлучаешься из палатки, кто-то должен остаться вместо тебя. Надежный человек с оружием.
- Поставь снаружи, бвана. Только не внутри. Пусть охраняют снаружи. Внутри отвечаю я.
- Хорошо, будут охранять снаружи.
- Если пойдут к лагерю, кругом открытое место. Люди заметят, бвана.
- Я и Нгуи раза три подходили к лагерю, рядом с фиговым деревом, и по лагерю ходили из конца в конец. Никто не заметил.
- Я заметил.
- Правда?
- Дважды.
- Почему же не сказал?
- Разве надо говорить, когда вижу тебя и Нгуи?
- Ладно, добро. Ты понял насчет часового? Если меня и мемсаиб в палатке нет, а тебе надо отлучиться, - ставь часового. Если мемсаиб в палатке одна, а тебе надо отлучиться - ставь часового.
- Ндио, бвана. Почему чай не пьешь? Остывает.
- Сегодня устрою ловушки вокруг палатки. А на дерево повешу фонарь.
- Мзури. Вечером будет большой костер. Кейти сейчас прикажет, привезут дрова, потом шофера отпустит. Только эти люди, мау-мау - они не придут.
- Почему ты так уверен?
- Потому что глупо. Зачем лезть в ловушку? Мау - мау не дураки, они камба.