Я сидел у костра и не спеша потягивал чай. Масаи были мирными крестьянами, реже воинами, но только не охотниками. А камба, наоборот, занимались преимущественно охотой; лучших следопытов, чем они, я не встречал. Однако их охотничьи угодья разорил и опустошил белый человек, и теперь им приходилось охотиться на масайских землях, так как их собственную землю заняли под плантации, и в засуху, когда гиб урожай, скоту негде было пастись.
Прихлебывая чай, я размышлял о линии раскола, здорового, доброкачественного раскола, проходившего в нашем лагере вовсе не между верующими и неверующими и даже не между старыми и молодыми или плохими и хорошими. Люди делились на истинных охотников - и остальных. Кейти стоял особняком. Он был отважным воином и великолепным следопытом, на его опыте, знаниях и авторитете держался порядок, и в то же время он был зажиточным человеком, землевладельцем и консерватором, а во времена перемен консерваторам всегда тяжело. Молодежь, которая и в войне не успела поучаствовать, и охотиться не выучилась, потому что в здешних местах перевелась дичь, и собирательством заниматься не хотела, потому что считала себя выше, и скот воровать не могла, потому что некому было научить, - эта молодежь боготворила Нгуи и остальных ветеранов, с боями прошедших Абиссинию и Бирму. Молодежь в целом поддерживала нас, однако в первую очередь была предана Кейти, Отцу и своей работе. Мы даже не пытались ее переубедить, перекупить или переманить на нашу сторону. Парни помогали нам добровольно. Нгуи с самого начала обрисовал мне расклад и все разложил по полочкам племенного долга. Мне было ясно, что нас, настоящих охотников, связывают вещи, уходящие корнями в глубокое прошлое. Но сейчас, потягивая чай и наблюдая, как буквально на глазах желтеет листва под палящими лучами солнца, я думал, сколько всего изменилось за последние несколько лет.
Допив чай, я вернулся к палатке и заглянул внутрь. На блюдечке под москитной сеткой стояла пустая чашка: Мэри тоже попила чай, а потом, видимо, задремала. Я полюбовался контрастом между белоснежной подушкой и милым загорелым лицом, обрамленным светлыми волосами. Мэри слегка шевелила полуоткрытыми губами. Мне захотелось заглянуть в ее сны. Вытащив из - под одеяла дробовик, я вынес его на свет и разрядил, подумав, что сегодня Мэри, слава Богу, опять выспится как следует.
Вернувшись в столовую, где занимался уборкой Нгуи, я попросил себе завтрак: бутерброд с хорошо прожаренным яйцом, ветчину или бекон, лук колечками, фрукты, какие найдутся, и бутылку пива "Таскер".
Мы с Джи-Си почти каждое утро пили пиво, если, конечно, не охотились на льва. Пиво на завтрак - отличная штука. Правда, от него садится реакция - немного, на какие-то тысячные доли секунды, - зато мир кажется светлее и дружелюбнее, особенно если накануне хорошо посидел и мучаешься утренним гастритом.
Нгуили открыл бутылку и доверху наполнил стакан, не пролив ни капли: ему нравилось ловить момент, когда пена вот-вот перевалит через край. Он был красив нежной, чуть ли не девичьей красотой, без малейшего намека на женственность, и Джи-Си постоянно его дразнил на предмет якобы выщипанных бровей - скорее всего заслуженно, ведь люди примитивной организации обожают изменять и прихорашивать свою внешность, что не имеет ничего общего с гомосексуальностью. По - моему, Джи-Си слегка перегибал палку. Нгуили был скромным, вежливым и преданным слугой, отлично знавшим свое дело. Он боготворил охотников и ветеранов. Мы часто брали Нгуили с собой, слегка подтрунивая над его наивной восторженностью и незнанием повадок животных. Раз за разом, однако, он набирался опыта, и в наших шутках не было зла. Так уж повелось, что в нашем кругу любые травмы, падения и прочие неудачи становились предметом самого жестокого осмеяния, коль скоро они не угрожали жизни, и нежному юноше было тяжело это принять. Он хотел быть воином, настоящим охотником, а вместо этого торчал на кухне. Не достигнув еще возраста, когда молодым людям, согласно закону племени, разрешается пить пиво, он довольствовался тем, что с замечательной точностью наполнял стаканы старших товарищей.
- Слышал ночью леопарда? - спросил я его.
- Нет, бвана. Я слишком крепко сплю.
Он отошел, чтобы заказать бутерброд, затем вернулся и долил мне пива.
Другого помощника по кухне звали Мсемби. Высокий, красивый и брутальный, он носил зеленую униформу с таким видом, словно вырядился на маскарад. Достигалось это особым залихватским углом, под которым Мсемби заламывал берет, и неуловимыми манипуляциями с лацканами куртки; все вместе как бы говорило, что при должном уважении к своей работе он не может игнорировать ее комизм.
Я понимал, что если брать в расчет только меня и Мэри, то два помощника на кухне - это перебор, однако повар собирался отъехать в гости к семье, и в его отсутствие готовить должен был Мсемби. Как и все в лагере (за исключением меня), Мсемби не переносил Стукача, и сейчас, когда последний появился у столовой, возвестив о своем прибытии деликатным покашливанием, он выразительно поднял бровь, поклонился и вышел из палатки.
- Заходи, Стукач! - позвал я. - Что расскажешь?
- Джамбо, брат! - Стукач был плотно укутан шалью, а шляпу держал в руке. - К тебе гости, человек издалека, дальше Лойтокитока. Утверждает, что его шамбу разорили слоны.
- Ты знаешь его?
- Нет, брат.
- Пусть войдет. А ты подожди снаружи.
Владелец шамбы с порога поклонился:
- Доброе утро, сэр!
Я отметил характерную прическу мау-мау: косой выбритый пробор. Это, конечно, еще ни о чем не говорило.
- Значит, слоны? - спросил я.
- Явились прошлой ночью и разорили мою шамбу. Я понимаю, что ваша задача - за ними присматривать. Я хочу, чтобы вы сегодня приехали и убили одного слона, остальным будет урок.
Ага, подумал я, а лагерь останется без надзора.
- Спасибо за информацию. Скоро сюда прилетит самолет. Мы вместе слетаем на разведку: оценим ущерб, нанесенный твоей шамбе, и попытаемся найти слонов. Ты покажешь нам участки, что пострадали больше всего.
- Сэр, я никогда не летал.
- Вот и полетаешь. Уверяю, это очень интересно и поучительно.
- Но я же никогда не летал, сэр! Боюсь, меня сблюет.
- Стошнит. Правильно будет "стошнит", а не "сблюет". Следует уважать язык, на котором разговариваешь. Тебе дадут бумажный пакет. Неужели не интересно посмотреть на свою шамбу с высоты?
- Да, сэр.
- Ну, вот видишь. Это как очень подробная карта, только лучше. Все как на ладони: топография местности, растительность, контуры границ. Уникальный шанс.
- Да, сэр.
Меня слегка покусывала совесть, однако следовало считаться с прической и с тем фактом, что лагерь был лакомой добычей для шайки головорезов, особенно если меня, Нгуи и Арапа Майну угнать в тридесятую саванну на поиски слонов.
Он сделал еще одну попытку, не сознавая, что с каждым разом его легенда выглядит все плачевнее.
- И все же, сэр, я хотел бы остаться на земле, с вашего позволения.
- Послушай, - сказал я, - у нас в лагере вон сколько людей, и каждый либо уже летал, либо ждет не дождется, когда выпадет такая возможность. Я оказываю тебе услугу, понимаешь? Увидишь свою землю с высоты птичьего полета. Ты никогда не завидовал птицам? Тебе никогда не хотелось стать орлом или, к примеру, ястребом?
- Никогда, сэр, - ответил он. - Но сегодня я полечу с вами.
И я подумал, что даже если он враг, или мошенник, или просто хочет добыть слона на мясо, - его выдержка заслуживает уважения. Выйдя из палатки, я сообщил Арапу Майне, что наш гость находится под негласным арестом, пока не прилетит самолет. Попытки покинуть территорию лагеря следует пресекать, равно как и попытки совать нос в палатки.
- Будем охранять, - кивнул Арап Майна. - А мне можно в полет?
- Ты в прошлый раз летал. Сегодня полетит Нгуи.
- Мзури, сана! - осклабился Нгуи.
Арап Майна тоже улыбнулся. Я сказал ему, что владелец шамбы сейчас выйдет и поступит в его распоряжение. Нгуи было велено проверить флюгер на аэродроме и согнать зверей со взлетной полосы.
Из палатки вышла Мэри. На ней был свеженький комбинезон, выстиранный и выглаженный верным Мвинди, и сама она была свежей, как утро. Конечно же, она сразу обратила внимание, что я пью на завтрак пиво.
- Я думала, ты только за компанию с Джи-Си себе позволяешь.
- Ну почему. Я часто пью пиво по утрам, когда ты еще спишь. Ловлю момент, пока прохладно. Я ведь сейчас не пишу.
- Ты этих людей, что сейчас приходили, расспросил про моего льва?
- Мы говорили о другом. Про льва никаких известий. Он этой ночью не подавал голоса.
- Зато ты подавал. Говорил с какой-то девчонкой, мол, безнадежный случай, все такое.
- Извини, я иногда говорю во сне.
- По-испански повторял no hay remedio.
- Ну, значит, и вправду безнадежно. Извини, не помню, что мне снилось.
- Во сне ты не обязан хранить мне верность. На льва охотиться пойдем?
- Дорогая, ну в самом деле. Мы же договорились. Даже если он к самому лагерю подойдет, мы его не тронем. Надо дать ему передышку, пусть потеряет страх.
- А если он вообще уйдет?
- Он не идиот, солнце. Без движения не сидит, но и оттуда, где есть добыча, не уходит. И чем больше охотится, тем больше наглеет, теряет бдительность. Я бы именно так себя вел на его месте.
- Ты и на своем не теряешься.
- Дорогая, поди позавтракай, а? Бекон, газелья печенка…
Она вздохнула, позвала Нгуили и заказала завтрак в самых изысканных выражениях.
- О чем ты улыбалась во сне? - спросил я. - Когда задремала после чая?
- Ах, такой был замечательный сон! Ко мне приходил лев - вежливый, обаятельный, настоящий джентльмен. Рассказал, что учился в Оксфорде. Голос, как у диктора Би-би-си. Я спрашиваю: мы с вами раньше не встречались? А он - раз! - и съел меня.
- М-да… В непростое время живем. Наверное, ты улыбалась до того, как он тебя съел.
- Наверное. Прости, я с утра не в духе. Он так внезапно меня съел… Даже намека не было. И не рычал, как тот лев в Магади.
Я поцеловал ее. Нгуили принес завтрак: золотистые кусочки печенки, красиво покрытые ленточками бекона, жареную картошку, кофе с консервированным молоком и вазочку абрикосового варенья.
- Хочешь кусочек печенки, дорогой? Или возьми варенья. У тебя будет трудный день, да?
- Надеюсь, нет.
- Я смогу полетать?
- Вряд ли. Может, позже, если время останется.
- Работы много?
Я рассказал ей, чем мы собираемся заняться.
- Прости, что я на тебя злилась. Это все лев: проглотил меня ни с того ни с сего. Поешь печенки, допей пиво. Скоро самолет прилетит. Все будет хорошо. Случай вовсе не безнадежный, даже во сне так не думай.
- Ты сама не думай разные глупости. Лев ее, видите ли, съел.
- Я наяву никогда так не думаю. Не в моем репертуаре.
- Безнадежность тоже не в моем репертуаре.
- Когда как. Теперь, правда, ты гораздо счастливее, чем когда мы впервые встретились.
- Конечно. Мне с тобой очень хорошо.
- У тебя и с остальными порядок. Ах, как хочется поскорей увидеть Уилли!
- Вот уж у кого все в порядке. Не то что у нас.
- Мы тоже стараемся.
Никто не знал, когда прилетит самолет, и прилетит ли вообще. Подтверждения запроса, который должен был послать полицейский, мы не получили. При хорошем раскладе самолет ожидали не раньше полудня, хотя из-за скверной погоды над Чулусом или над восточным склоном горы Уилли мог вылететь пораньше. Я встал и посмотрел на небо. Над Чулусом собирались тучки, но над вершиной было ясно.
- Так хочется сегодня полетать!
- Дорогая, еще полетаешь много раз. Сегодня у нас рутина.
- И над Чулусом пролетим?
- Непременно. Куда захочешь, туда и полетим.
- Когда я добуду льва, давай слетаем в Найроби. Надо кое-чего купить для Рождества. Потом вернемся, нарядим елочку. Подходящее дерево уже выбрали, и носорог не помешал. Все будет очень красиво, я должна еще купить пару пустяков. Ну и подарки для всех.
- Когда добудем льва, Уилли прилетит на "сессне", и ты посмотришь Чулус, и к вершине поднимемся, если хочешь. А потом полетишь с ним в Найроби.
- Нам хватит денег?
- Конечно.
- Я хочу, чтобы ты узнал что-то новое, интересное, чтобы тебе была польза, а не просто деньги на ветер. Не важно, что тебя интересует, лишь бы ты был счастлив. И любил меня больше всего на свете.
- Я тебя люблю больше всего на свете.
- Я знаю. Только не делай другим людям больно.
- Каждый кому-то делает больно.
- А ты не делай. Занимайся чем угодно, мне все равно, только никому не причиняй боль, не ломай ничьих жизней. И не говори, что случай безнадежен. Это слишком просто. Мне нравится, как ты и твои друзья вечно все выдумываете и живете в воображаемом мире; иногда я даже над вами смеюсь. Но это не мое, я выше воображаемой чепухи. Ты должен понять, я же, можно сказать, твой брат. А вот Стукач тебе не брат.
- Это он сам придумал.
- А потом фантазия вдруг становится реальнее жизни, как будто тебе руку отрубили: хрясь! Взаправду отрубили, не во сне. Знаешь, как Нгуи рубит мясо своей пангой. Нгуи, кстати, действительно твой брат.
Я ничего не сказал.
- И с этой девчонкой ты разговариваешь так… резко. Как Нгуи разделывает тушу. Совсем не похоже на привычную жизнь, когда всем хорошо и все друг друга любят.
- Разве тебе не хорошо?
- Конечно, хорошо. Я никогда не была счастливее. Теперь я стреляю как следует, и ты за меня спокоен, и я уверена в себе… Только боюсь, это скоро пройдет.
- Не пройдет.
- Ты понимаешь, что я имею в виду. Все хорошо, и вдруг какое-то жуткое железо проглядывает сквозь завесу милой фантазии, сквозь сказочный и добрый мир, каким он был в детстве. Мы живем у подножия вершины, как в раю, и каждый день красив невыразимо, и вы с вашими шуточками забавны и милы, и все вокруг счастливы, и любят меня, и я их тоже очень люблю. И вдруг - хрясь…
- Понимаю, котенок. Но и ты пойми: все просто только на первый взгляд. Я ведь девчонке не грублю. Просто соблюдаю здешние приличия.
- Пожалуйста, не говори с ней резко в моем присутствии.
- Не буду.
- А со мной в ее присутствии?
- Тоже не буду.
- И на самолете ее кататься не повезешь?
- Конечно, нет, дорогая. Обещаю.
- Я так скучаю по Отцу… Хоть бы уже Уилли скорее прилетел.
- Да. - Я опять привстал, чтобы проверить погоду. Тучи над Чулусом сгустились, однако вершина была по - прежнему отчетливо видна.
- Надеюсь, вы не собираетесь этого беднягу сбросить с самолета? С тебя и Нгуи станется.
- О Боже! Ну что ты говоришь? Мне бы такое и в голову не пришло.
- А мне пришло, когда я слушала ваш разговор.
- И у кого из нас после этого скверные мысли?
- Дело не в том, какие у кого мысли. Просто вся ваша компания… вы делаете все с какой-то чудовищной спонтанностью, словно и не думая о последствиях.
- Дорогая, я постоянно думаю о последствиях.
- Не знаю… Эта ваша внезапность, бездушность… И шуточки дурацкие. В каждой шутке запах смерти. Я хочу, чтобы было как раньше, когда все друг друга любили.
- Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Сумасшедший дом продлится максимум два-три дня. Этих людей поймают, куда бы они ни пошли. А сюда они вряд ли сунутся.
- Помнишь, как здорово было раньше? Мы каждое утро просыпались с ожиданием чуда. Ненавижу, когда охотятся на людей.
- Дорогая, никто ни на кого не охотится. Слава Богу, ты не видела, как это бывает. На севере - другое дело. А здесь все с нами дружат.
- Только не в Лойтокитоке.
- Их скоро поймают, это же ясно. Не стоит из-за них переживать.
- Я переживаю за вас. Не люблю ваши жестокие игры. Отец не был жестоким.
- Хм… Ты уверена?
- По крайней мере не так, как ты или Джи-Си. Даже вы с Уилли, когда сходитесь, начинаете друг друга подстрекать.
Глава четвертая
Я вышел из палатки, чтобы еще раз проверить погоду. Тучи над Чулусом становились все гуще, но над восточным склоном было ясно. Мне показалось, что в небе еле слышно звенит мотор. Через несколько секунд сомнения развеялись, и я послал за джипом. Мэри села рядом со мной; мы выехали из лагеря и направились к взлетной полосе по колее, заросшей новой травой. Дичь лениво убегала с дороги. Самолет прозвенел над нами и пошел на посадку - серебристо-голубой, с посверкивающими крыльями. Уилли улыбался через плексиглас.
Машина села, развернулась и вперевалку, как журавль, побежала в нашу сторону, гоня пропеллером ветер.
Уилли открыл дверцу.
- Здорово, парни! Мисс Мэри, что твой лев? Уже можно поздравить?
Его негромкий голос ритмично гулял вверх-вниз с экономной грацией профессионального боксера, качающего маятник; тон был мягкий, исполненный неподдельного добродушия, однако мне доводилось слышать, как тем же тоном произносились нокаутирующие вещи.
- Увы, Уилли, - ответила Мэри. - Сидим и ждем, когда он к нам пожалует.
- Досадно. Ну ладно, у меня для вас гостинцы. Нгуи, помоги-ка разгрузить. Во-первых, почта. Мешок для мисс Мэри и несколько счетов для Папы. Лови! - Он запустил в меня увесистым коричневым пакетом, который я поймал. - Смотри-ка, старик, а рефлексы еще остались! Джи-Си передает приветы. Говорит, скоро вернется.
Я передал почту Мэри, и мы принялись разгружать самолет, укладывая пакеты и коробки в джип.
- Ты бы лучше постоял в сторонке, Папа, - говорил Уилли. - Еще перетрудишься. Побереги силы для гала-концерта.
- Может, не будет никакого концерта.
- Никто не отменял, насколько мне известно. Хотя билеты я бы и даром не взял.
- Вот видишь? - сказала Мэри. - Даже вы с Уилли! Слезай, Уилли, поедем в лагерь.
- Слушаюсь и повинуюсь, мисс Мэри.
Уилли спустился на землю. На нем были белая рубашка с закатанными рукавами, голубые шорты и грубые походные ботинки. Одарив Мэри обворожительной улыбкой, он взял ее под руку: темноволосый, хорошо сложенный, скромный без тени неловкости, с веселыми глазами на живом загорелом лице; пожалуй, самый естественный и обходительный из моих друзей. Летчиком он был изумительным, от Бога, но без тени заносчивости; просто занимался любимым делом в любимой стране.
Мы друг друга никогда ни о чем не спрашивали. Исключением были мои вопросы про самолеты и пилотаж; считалось, что все остальное и так понятно. Исходя из его безупречного знания суахили и умения находить общий язык с местными, я с самого начала заключил, что он родился в Кении, однако мне бы и в голову не пришло напрямую спросить, откуда он родом, так что на деле он вполне мог приехать сюда ребенком.
Мы вползли в лагерь на тихом ходу, чтобы не поднять пыль, и остановились под большим деревом между палатками и периметром. Мисс Мэри тотчас же отправилась на поиски повара Мбебиа, чтобы распорядиться насчет обеда, а мы с Уилли проследовали в столовую. Я достал из висящей на дереве холщовой сумки пару еще холодных бутылок пива и опорожнил их в высокие стаканы.
- Рассказывай, Папа.
Я рассказал.
- Тот тип, за которым Арап Майна приглядывал? - уточнил Уилли. - Да, судя по виду, один из них.