– Хранить завешчино нам было: любить друзей сваих, и мирно жити промеж родами, и князей избирати, и отлучать на вече, коли нехотим их. В кажном роде князя-старейшину избирали мы, а роды давали от племени князя, а те князья старшего князя избирали. Коли нарушали мы той наряд, за то беды нас постигали. Не убивали русские никада без нужды и гордилися гэтым всегда. Нешта вера в Богов наших помогала нам самим умирать с легкостью, а убивать с жалью. Тама, иде земля кровь нашу пила с жадностью, тама она наша была.
– Коль усобица меж нами затевалася, тута вороги слеталися отовсюду и клевали нас нещадно, покуль не опоминалися мы.
– Тыщу лет отбивалися мы тока от ромеев и готов. С полудня на нас нападали и с полуночи и со всех сторон не единожды – серца наши тады кровью обливалися с утра до вечера. Сто раз возраждалась Русь и сто раз была разбита от полудня до полуночи. Мало кто на нас меч не обнажал, зарясь на плоды трудов наших. Римляне в железных бронях и колесницах шли на нас, доспехами увешанные от пяты до бровей, числом и рядами знатными и патому мы долго оборонялися, пакуль не отвадили от земель наших. Проведали они, як дорожим мы землею нашею и оставили в покое нас. Готы вставали перед нами с воловьими рогами на голове и чреслами, кожей прикрытыми, устрашить нас пыталися. Мы сами чресла свои обнажали и в бой шли на них и топтали их.
– Шоб обильны грады наши от набегов ворожьих сохраняти, срубали клети мы и землею засыпали поверх Змеевы валы, ставили на многия поприща, созидая ён с башнями-вежами и стрельницами. От хазар мы отбивалися, и гунны с полудня шли на нас. И языги. И герулы. Греки ходили к нам на торжища, пели велеречивые песни, и молодь свою гнали к нама. Посля глядь ужо с мечами они землю нашу прибирають и знове мы яе доставали, поливая кровью своею. Руки наши отвыкали часом от плугов, а не от мечей. Ставили грады мы всюду. Были у нас храмы свои. Русколань была великою, покуль не рухнула, готами повержана. Буса старшего князя Побуда земли русичей распяли и семьдесят старейшие от родов убили и потекли мы к Киеву, шо на Непре реце стоит. Вражда меж нами затевалася, покуль с новым князем не поднялися. Яко сплотившись, отмстить сумели мы за Русколань нашу. Валы Трояновы дале воздвигали. До коле от Вече усе боле и боле отходить не стали, и князей по наследку принимать не зачали, из-за того силу стали теряти.
– Ось и зараз запамятывали пролетевши века, хто сваи – хто чужия. Рода усе боле и боле живуть особыми племенами. А кои и разошлися по земле. То стали поляне, древляне, дреговичи, северяне, вятичи. Радимичи, кривичи, уличи, тиверцы, дулебы. Мы жа прозывалися именем – словене. Приняли нас в тяжки часы ильмерцы як братьев, пусть и от нас отличалися, но ховали ото зла. Ишо разны рода разошлися. Одне звавшися от вожей своих – аки радимичи на Соже и вятичи на Оке: от братиев Радима и Вятко. Други от мест – аки древляне от лесов, в коих осели. Або те, што по реке Морава сели – прозвалися морава. Други чехи. Ишо хорваты, сербы. А ишо лютичи, поморяне, ободричи и многая ишо.
– Памятуйте же чада о славном прошлом праотцев наших, ибо дущи пращуров взирають из Ирия-рая на нас и пасть нам не дадут никада. Даждьбог землю нашу в бездне повесил. И небо над нами и души предков светят звездами нам из Ирия.
– Памятуйте чада о битвах великих Даждьбожьих внуков и Великий Триглав Богов наших почитайте, як пращуры наши – от Сварога – старшего рода Божьего, и Перуна – Бога битв и борьбы, до Святовита, што свет для нас. Три Божьих лика в одном. И други лики Божьи славьте дети мои. Велес – мудрости и песен Бог. Стрибог – ветров и бурь Бог. Хорс, брат Велеса – солнца Бог с Даждьбогом своим теплом солнца правляющим. Радогощ – плодов и урожая Бог – восени покровитель. Леля – цветов и юности Божество, сестрица самой Лады – Богини любви – предлетья хозяюшка. Летеница – дщерь Перуна, лета заступница. Вышень – весны покровитель, огонь нам передавший. Коляда – празднеств Бог – предзимья властитель. Крышень – огонь людям вернувший, зимы павадырь. Многа ишо ликов Божьих имется, о том дале сказ будеть. Помнитце, што злато нажитое в черепа и песок, и пыль превратится, власть зло принесеть и скудоумие, сластолюбие болезни и пустоту душевну, зависть – ржа на серце тяжкоя. Не той муж правый, хто омовения кажный день делаить, а той, у каго словеса и деяния не расходются. Хто рабству бои и погибель предпочитаить. Никада мы о благе своем не просили, а тока славили Богов наших. Хто естества свагоо удушить не може, то от Чернобога усе, а радости и свет от Белобога. Русь жа на Правде стояти должна и по Кривде не ходить не када. Не в силе Бог, а в Правде. Цените сокровища некрадимое, богатство неистощимое, што в вас обитается.
– А пошто предопределено заране, што сольемси с иными и знова станем народом великим и победы не раз одержим славные нада усеми на свете, то ето када ишо буде.
Ярилко замолчал на мгновение, а затем, обращаясь к Смешку и Ладу, объявил:
– На седни жа окончим, чада!
Оба мальчика с радостным видом соскочили с насиженных мест и подошли к старому волхву. Тот опустил им руки на головы, прошептал что-то тихо над ними и подтолкнул в сторону дома. Сам отправился к уже угасавшему костру с восточной стороны капища. Он бросил в него пучок сухой травы и несколько поленьев. Языки пламени взметнулись вверх, и огонь разгорелся с новой силой.
7
С раннего утра Смешок помогал Воиславу наряжать избу. Изба была срублена давно с уже зиявшими оконными и дверными проемами и предназначалась старшему брату Домашке. Тот на заре ушел на Волхов со средним братом Тешкой удить рыбу. Воислав, не дожидаясь их возвращения, принялся за работу с младшим сыном.
Бревна у избы были рублены и проложены моховыми прокладками. Печь устьем смотрела на вход. Смешок помнил, как поздней осенью Воислав, прежде чем срубить дерево, постукивал по нему обухом топора, прислушиваясь к звуку и лишь после того, как звук его устраивал своей чистотой, принимался за работу.
Сегодня им предстояло устроить в новом доме полки, палати. Воислав раздобыл даже стеколицу. У большинства оконный проем в зимнее время закрывался бычьим пузырем, а у его сына у первого в простой избе будет настоящее стекло, купленное у купцов, везущих товар из Царьграда. Да и то, зря что ли старший сын всю зиму соболя промышлял. Скоро к ним присоединились братья, оставившие улов своей матери в старой избе. Топоры весело застучали, издавая свежий аромат хвои.
От работы отвлек Стоян:
– Здраве буде, братия! – громко произнес кузнец.
– Здраве буде, Стоян, – дружно поприветствовали его все члены семьи Воислава.
– Подь сюды, Воислав, – поманил в сторонку своего соседа кузнец.
– Стало быть, старшого сына решил оженить? – поинтересовался Стоян.
– Да пара, уж куды дале тянуть, – отвечал ему Воислав, смахнув рукою со лба капли пота.
– Уж и не ведаю в пору ли зативашь гэнту справу? – вопросительно смотрел на него Стоян.
– Пошто жа не в пору? – удивился тысяцкий.
– А то, што прошел нынче с утра Дедила с варягами по селению. Што як бы для нашей корысти нанятыми, – иронически усмехнулся Стоян. – Молвил, што данию сверх прежнего обкладываить усех нас. Жинка Рюрика разоделося уся. Зараз хоча ей дарунку ишо дороже сделать, а то полюдье што собирали, оне ужо промотали. Паче всякой меры данью обложить хотяши. – Стоян выжидательно смотрел на Воислава.
– И што народ с даниной порешил? – спросил тысяцкий.
– На Вече буде завтрева собиратьси – тама и решати будем, – ответил кузнец, протягивая на прощанье руку. Воислав пожал в глубокой задумчивости протянутую ему сильную ладонь.
Утром следующего дня площадь перед степенью бурлила как никогда.
Ни Рюрик с варягами, ни Дедила с приближенными на собрании ладожан не присутствовали.
Со степени на этот раз обращался к народу Стоян, подле него стояли Драган, Горемысл, Колот.
– Были на Руси хазары, и готы, и гунны, а нынче варяги объявилися! – говорил возмущенным голосом Стоян. – Гэнтот Рюрик, – кузнец указал жестом руки в сторону княжеской крепости. – До прихода сюды рыскал по весям, як лис и купцов, доверившихся ему, убивал и грабил. Зараз нас решил обобрати. Гнать яго надать. Он не русич. Свово князя нада на престол возводити!
Вперед выдвинулся высокого роста крепко сложенный Драган:
– Запамятывали мы, за века прошедши – хто свои. Ишо кады пращуры наши сотворили Сурож, мяне Ярилко не даст навет сотворить, – Драган кивнул головой в сторону пришедшего на этот раз на Вече старого волхва, стоявшего неподалеку от трибуны. – Греки тады начали на торжища гостями приходить, и велиричивы были не хуже варягов нонешних. Посля землю нашу прибрали и славяне на них работать зачали. Тута тожа само деяться. Дети наши посля плевать будуть нам в очи и будут правы! Варяги дык ишо человеческу жертву Богам приносють, чаго на Руси отродяся не было. Ярилко иди сюды, – обратился Драган к волхву.
– Выкажи народу правду.
Ярилко поднялся на степень. Люди на этот раз не сидели на скамьях, а стояли, громко обсуждая между собою последние известия от новой власти.
– Слава Богам и предкам нашим! – громко произнес, поднявшись на трибуну Ярилко. Он помолчал несколько мгновений и, приложив сложенные вместе указательный и средний пальцы к челу, затем к очам – сначала к одному оку, потом к другому и на уста и продолжил, обращаясь к притихшей толпе:
– Были братия на Руси и готы, и гунны, и хазары – што и щас исть и много ишо каго, а седни есмь варяги, то правду Драган про жертвы ихние молвить. Но было время и римская армия поражена от дедов наших, кады оне пошли на легионы и разбили их. Били готов праотцы у Воронежца реци – Гордыня славный воин тада бымши. Кольки было ворогов, шобы землю политую кровью нашею отнять – не перечесть. Сто раз погибала отчина Даждьбожьих внуков от полудня до полуночи и сто раз возрождалася. Часом солнца не было видно от стрел. Мудрого и старшего усегда мы избирали в князья. Нонче не так ужо. Славили Богов завсегда мы, шобы день нам не принес, не веря в судьбу. Не прося, не моля не о чем. Ибо славяне мы – што богам славу поють и потому суть славяне. Учили Боги праотцев наших землю пахать, и злаки сеять, и жать солому на полях и ставить сноп в жилище и чтить яго. Были усегда праотцы наши, як медведи с мечами, а мы Даждьбожьи внуки. Не придеть к нам добро, коли мы силы свои не сплотим. Думайте братия, як поступить вам, – он вздохнул и произнес, обращаясь к толпе людей:
– Слава Сварогу – старшему рода Божьего, Перуну Богу битвы – слава! И Святовиту – слава!
Из толпы послышался чей-то громкий голос. – Сами Рюрика поставили. Ото всех земель нада народ собирати и решати – кого князем ставити. В Изборск за Вадимом Храбрым посылать надать!
– Так и надать! Усех нада собирати! – послышались голоса.
– А чаго свово то не выбрать? – спросил чей-то голос.
– Свово не хотять, он таки, як и усе, – ответил из толпы вопрошавшему человеку чей-то ехидный голосок.
– Тьфу, – громко сплюнул в сторону голос, агитировавший за выборы своего. – Вы чаго, як овцы, думате приезжий луче управляться будеть?
– Не луче, а не обидно будеть, што свой возвысился, – с лёгким смешком ответили из толпы.
– Ране жа управлялися сваими.
– Зараз не хочим, зависть душить! – снова со смехом прокричали в ответ.
– Рюрик им обещалси воевати за них, ось они свово и не хотять князя! – крикнул кто-то.
В углу площади послушался звон мечей, двое из споривших по поводу выборов нового князя сошлись в рукопашной. Оба нарушили негласный закон и явились на Вече с оружием. Через минуту их удалось растащить в стороны.
Стоян обратился к Воиславу:
– Ты пошто молчишь, тысяцкий? Выди, молви народу свои мудры словеса!
Воислав зашел на трибуну и, дождавшись наступления относительной тишины, промолвил:
– Ось што решим братья. Пашлем гонца в Изборск к князю Вадиму Храброму – младшуму сыну Гостомысла, да посланцев по усем землям нашим словенским до Белоозера, к Ильменю озеру, ко усем местам. Як соберемси усе и обрешим. Данины по новым велениям Рюрику не давать. Собрати як по-старому уговаривалися, а не нравится – пущай хоть завтрева возвращаитьси туды, откуль пришел.
Колот обратился к Воиславу, усмехаясь в длинные усы:
– Куда ему возвертатьси – на землях отца други гаспадары.
Воислав ответил:
– Пущай знова купцов обирать идеть. Гляди тама и найдеть на сябе управу, – и обращаясь к собравшимся на площади людям спросил. – Дык што порешим, братия?
– Ось так и решим! Любо! Не будем Рюрику дани платить! Давай усех собирати! – закричали со всех сторон.
– Говори зараз ты, Стоян, – обернулся к кузнецу Воислав.
Тот оглядел ладожан и громким голосом прокричал над головами:
– И бояре, и жития люди, и купцы, и все огнищане на веце подле Волхова повелевавши! Слать гонцов во все концы и звать на ново Вече, штоб князя избирати!
– Любо! – прокричали из толпы.
8
Волхв Святомир и Жирочка отделились от общей массы расходившихся людей и поспешили в сторону маячивших в отдалении башен княжеской обители.
– Негоже мы поступаем, – вздохнул Святомир. – Получаться супротив народу идем.
– А чаго жа ты идешь-то? – усмехнулся невысокий Жирочка.
– Ждана обещалася сопроводить для услужения в Аркону, – мечтательно произнес Святомир.
– Шо на острове Руян? – уточнил Жирочка.
Святомир утвердительно кивнул.
– Тама, в граде Аркона, храм Святовита зело украшен резьбою – красоты неописуемой, – он с возбуждением принялся рассказывать, – крыша яго опираиться на колоны. Стены в пурпурны полотнах. Посередке высочен Святовит о чатырех головах, две головы уперёд и в стороны глядять две назад и тожа в стороны. Об одну руку золотой рог, друга луком согнута и в бочину упираиться. Рог вином наполняиться, шобы достаток и урожай завсегда были. Позади меч лежить огромный, серебром и золотом отделанный, на свету сияющий и седло. Рубаха на ём до колен, а ноги в землю уходють. Денно и нощно триста отборных воинов на белых конях охраняють. Волхвы следять за главным белым конем, гэтот предсказываить, як поступать следать. Положуть пред ним преграду. Коли правою ногою наступить, то след дык и поступать, як задумали, а коли левой ногою поперед ступить, то тада надать переменить задуманное. Со всех концов света везуть туды дары, шобы Бога умилостивить. Волхвы живуть, горя не ведають. С кажного по монете берётси в дар. Волхв тама Огнеборг. Борода у него длиннюча, аж до пояса. Жертвы приносять пирогом в рост человеческий. Огнеборг прячиться за им. И кричить: – Зрите мяне!? – и коли не видать яго, то добры знак. Значыть урожай будить. Коли видать, то глаголить: – Штобы не зрить меня было боле! Богу Святовиду усе тама славу рцехом.
Они некоторое время шли молча.
– Ось от таго и пошел я в услужение княгине, – посмотрел на Жирочку Святомир. – А тябе – то нашто ён надать?
– Мяне Дедила обещалси мытником поставить, шобы с купцов в Ладоге мыто сбирати. А то Воислав вона втору избу срубил, ажно стеколицей обзавелси, а у мяне и изба стара, и в коробах шаром покати.
– Дык шо жа ты яму-то завидавши, а не таму жа Рюрику? Он жа трудом усего досягнул. Гэтому усе задарма досталаси?
Жирочка пожал плечами:
– Рюрик он княже, да и не видати яго. А гэтаго Воислава богатство у мяне кажны день перед очами.
Незаметно в лучах клонившегося на закат солнца они оказались перед крепостными воротами. Княжеские дружинники, завидев их, заскрипели жеравцом и опустили через ров неширокий мостик и вот они уже во дворе крепости.
Напротив княжеского терема стояло низкое вместительное строение, напоминавшее те, что располагались на берегах Волхова и небольшой речушки Ладожки и предназначались для ночлега купцов. Оно было специально выстроено для приехавших с Рюриком варягов. У входа в это деревянное жилище стояла группа варягов, среди них были Веремид, Аскольд. Они о чем-то громко спорили. Аскольд оглянулся в сторону Жирочки и Святомира и громко крикнул:
– Эй, Святомир подь сюды!
Святомир подошел к замолчавшим варягам. Те недружелюбно косились на него.
– Здраве, буде, – поздоровался с ними волхв.
Те вразнобой пробормотали что-то нечленораздельное. На Святомира повеяло запахом спиртного.
Аскольд оглянулся на стоявших рядом дружинников:
– Значить глаголите волхвы усе наперёд ведають? – затем он посмотрел на подошедшего к нему волхва:
– И ты, стало быть, все наперед ведашь? – спросил он Святомира. – И што зараз будеть, молвить може?
Предчувсвуя недоброе, волхв в ответ пожал плечами.
– И гэнто ты ведать?! – крикнул Аскольд, выхватил кинжал и вонзил острое длинное лезвие прямо в сердце Святомиру. Тот изменился в лице и пробормотал. – Жди таго жа, – и рухнул на землю. Аскольд нагнулся, сорвал пучок травы и протёр лезвие. – А глаголить, усё наперёд ведаить, – он посмотрел на варягов с усмешкой. – Хто ишо усё ведаить? – Все ответили гробовым молчанием.
Жирочка в страхе бросился к княжеским хоромам. На пороге он столкнулся лицом к лицу с Олегом. Тот взял его за плечо.
– Постой тута. Неча в терем лезть.
Он громко крикнул Аскольду:
– Хто дазволил тябе до часа волхва живота лишати!
– Олег, вящий наш, у нас тута раздор из-за таго, што може волхвы, а шо нет. А яму один канец, – подойдя поближе, проговорил Аскольд виноватым голосом.
Олег глянул на Святомира, лежавшего на земле без признаков жизни:
– Сховайте, штобы следа не было! – приказал он варягам.
Те за ноги поволокли тело волхва к крепостной стене.
Олег обернулся к Жирочке:
– Што тама, на Вече творилося?
– Будить народ ишо одно Вече собирати. За Вадимом Хоробрым – братичом Рюрика в Изборск посылати, – торопливо пролепетал Жирочка, находившийся под впечатлением совершенного на его глазах убийства.
– Молвил жа ему, шо в меру надо данью облагати, – растроенно, только для себя пробомотал Олег. И строго глянул на Жирочку. – Шо тута узрел, забудь на веки, а коли не забудешь …? – он многозначительно замолчал.
– Забуду, забуду, – торопливо ответил ему тот.
– Лады, – согласился Олег. – Коли послужишь, отблагодарю щедро. Када они едуть в Изборск? – спросил он Жирочку.
– Ишо не ведаю, – ответил тот.
– Усе сведай, коли посыльного аднаго с купцами пошлють – с ними напросишься, а посыльного в пути скрадешь. Коли со стражею гонец будеть, сообчишь. Засаду тады сделаим. Ступай, Перун тябе в помощь. – Он протянул ему несколько глазков. В последних лучах заходящего солнца они блеснули желтоватыми и фиолетовыми оттенками.