Девушки затеяли хоровод вокруг берёзки. Парни подбегали, стараясь оторвать от берёзки веточку. Девчонки не пускали, было много смеха и крику.
Искорка бьёт по плечу Доброшку, после чего они отходят и с разбегу прыгают через костёр. Руки не разжали, теперь весь вечер Искорка проведёт с Доброшей. Он ей давно глянулся, а там может и замужество сладится. Для девушек на празднике это самое главное.
По кругу идёт крынка с медовухой. Парни начинают подбрасывать в огонь дров, чтобы пламя вспыхнуло сильнее, и друг перед другом похваляясь свою ловкостью и силою прыгают через пламя. Не отстают и девушки. Потом снова кто-то прыгает вместе.
К вечеру Ратибор обрядился в новую рубашку. Подпоясался широким кожаным ремешком, отделанным серебром. Он уже приготовился выскользнуть за дверь терема, как его остановил голос отца:
– Коли доведетси сурицы медовой на игрищах пригубити, помни навеки, што первая чарка силы даеть, вторая веселие, а третия в зверя обрачиваить.
– Запомню, отче, – ответил Ратибор и шагнул за порог.
На берегу озера, повеявшего на него свежестью от воды и зияющей чернотой за пламенем костров, слышался громкий смех, звучали молодые голоса и протяжные песни.
Он подошел поближе и услышал, как девушки в хороводе у костра пели:
Собирайтеся,
Собирайтеся,
Да за играми
Пошто мяне мило,
Да за играми
Пошто мяне мило,
Да у Божича, да у Сварожича,
У Божича, да у Сварожича,
Да у реки хороводы,
Да у реки хороводы,
А река круто вьетси,
А река круто вьетси,
Со мной милай по водицу,
Со мной милай по водицу…
Ратибор остановился и замер под чарами звонких девических голосов, в которых сквозила легкая грусть по настоящей большой любви и поклонение родной земле.
Вдруг на его плечо опустилась прохладная ладонь, он оглянулся и увидел те самые глаза, в которых он вчера тонул без остатка. Распущенные волосы девушки были перехвачены нешироким очельем, на нём висели металлические монетки. На голове лежал сплетенный из цветов веночек. Под высоким чистым лбом он увидел большие, ясные очи – в них светились вместе с отблесками пламени искорки лукавства и кокетства.
– Што, княжич, або дома кручина покою не даеть?
– Не даеть, – набравшись смелости, ответил Ратибор и совсем осмелев, спросил:
– Як кликать то тябе?
– Славна, – гордо ответила она. – Пашто жа ты у маво батюшки не выспросил?
Ратибор пожал плечами, не мог же он признаться в том, что постеснялся ее отца, и решил вместо ответа назвать свое имя.
– А мяне Ратибор.
– А я ведаю, – со смехом ответил она.
Из темноты к ним подошел высокий молодой парень и протянул ему чарку с медовым напитком:
– Отведай, княжич, нашего угощения.
– Благодарю, – ответил Ратибор, приняв чарку, он поднес ее к своим губам и лишь пригубив, протянул Славне.
Та сделала то же самое, слегка омочила губы и опустила глиняную посуду на землю. С легкой улыбкой произнесла:
– А не хошь через огонь скакнуть? – кивнула она на яркое пламя горевшего неподалеку костра. Через вздымавшийся огонь время от времени перескакивали молодые люди.
– С табой? – спросил, не сводя с нее взгляда Ратибор.
– А с кем хошь?! – с вызовом ответила девушка.
– Токо с табой! – даже чересчур громко ответил он.
Они, крепко взявшись за руки, перелетели через пламя, не разжав своих ладоней.
Кто-то уже со смехом бежал к озеру купаться, чтобы очиститься от накопленной за зиму духоты в теле, а потом вернуться и согреться у огня.
На краду водрузили чучело Ярилы и подожгли. Взлетело пламя кверху, унося вместе с прошлыми воспоминаниями о трудной зиме горести и печали, и зло, назначенные судьбой.
14
На рассвете молодежь расходилась по избам. Все шли босыми, чтобы впиталась роса, в эту ночь имевшая целебную силу. Искорка шла одна. Она нагнулась три раза, каждый раз со словами: "Умоюсь святою росою, со златою зарею согреюся, цветами ее покроюся. Посули Боже честь девичью, уважение обще". Ей сегодня не выпало найти суженого, а это значило, что все еще впереди. Доброшка был чересчур настойчив, и пришлось его оставить. Ничего, если захочет серьезных отношений – значит свататься придёт или вено родителям передаст. Под утро она с подругами пускала по течению небольшой реки, впадавшей в озеро, венки. Если веночек плыл дальше, значит, будет случай выйти замуж, если пристанет к берегу, то в этом году придётся быть одной, а вот если утонет, готовься к несчастью какому-нибудь. Она долго бежала за своим, а он плыл и плыл, до самого озера – получается, что ещё улыбнётся и ей счастье. А любовь творить без замужества с испокон веков грех и позор, потом сраму не оберёшься. Скажут, слаба к сластолюбию и уж никогда никому не будешь больше нужна.
По пути к дому она громко делилась впечатлениями о своей встрече с Доброшкой:
– Токо остались наедине, набросился и враз за пельки мяне хватати зачал. Куды с таким охальником справу иметь.
Она чуть подала грудь вперед показывая, какие у неё налившиеся девичьими соками груди.
– А ты што жа, утекла? – спросила одна из подруг, в этот вечер, как и она оставшаяся без жениха.
– Да оходила, што под руку подвернулося.
– Штобы ведал пошто девичью честь замарати! – со смехом высказалась ещё одна подружка.
– А як жа инакаше, – рассудительно подтвердила Искорка.
Ратибор и Славна распрощались на околице. Осмелев, он склонился и поцеловал ее в губы.
– Я заутра приду, вено отчию тваму принесу.
Славна улыбнулась и, кивнув на прощание, поспешила к своей избе.
Молодой воин, пропуская Ратибора через калитку, сделанную в крепостных воротах, как то грустно улыбнулся. Княжич быстро вбежал по широкой лестнице на крыльцо, поднялся на второй этаж и, ступив за порог, услышал из глубины через открытую дверь в другой горнице голос матери: "Сорву я для лады три былинки, черну былинку паложу ворону в гнездо, свитое у семи дубов, иде конь пасется богатырский, червлену былинку пошлю за море, иде меч кладенец дожидаится, а белу былинку на лугу найду, иде колчан с каленою стрелою. Черна былинка, дари яму коня богатырского, червлена – неси яму меч кладенец, бела – отвори колчан с каленою стрелою. Победи ты ворогов лютых и вернися домой, иде усе тябе дожидаюца…".
Ратибор прошел в горницу, где прямо возле оконницы стоял небольшой деревянный столик, на нем лежали серебряное писало, две чистые и одна небольшая дощечка, искрещенная вырезанными на ней буквами. Он склонился над нею:
"челом бьет тябе друже воислав с чадом сваим шлю тябе сие послание и закликаю о помощи пришли на землю нашу неведомо кем званый новы князь рюрик со варягами и хоча обкласть нас данию непомерною надежа токмо на тябе на веце решилися тябе князем выбирати не остави нас друже вадим сотвори добро надежа наша будь ласка скора приезжай"
Ратибор оглянулся в сторону лежни, из нее вышла мать подвязанная темным платком.
– Мама…, – начал он говорить, вопросительно смотря в ее грустные глаза.
Она остановила его жестом руки и тихо произнесла:
– Отче уехал в Ладогу, тябе не дождалси.
– Мужье справа, чай не в первой такое, – видя печаль на ее лице, уверенным тоном, пытаясь придать своему голосу уверенность, пробасил сын.
– Токмо ноне сердечко заходится, – отвечала ему Милена. – Вороны усе утро граяли, не к добру сие. Он жа не дал на дорогу заговор начитати, отмахнулси и съехал. – Она смахнула выступившие на глазах слезы.
– Обойдетси, мама, – ответил сын и, вздохнув полной грудью, робко проговорил. – Я жа хачу за дочку Бобреца Славну свататься.
Милена в ответ проговорила.
– Ишо не легше. В Белоозере у князя Остомира красавица дщерь Млада, и ровня тебе. Або иноземную принцессу якую сыщем, а на што тябе из простых людишек-то?
– Я сам за сябе ужо магу ответ держати, – строго отвечал Ратибор. – Люба она мяне и будеть со мною.
Его мать покорно склонила голову.
– Подожди хоть отче возвернетси.
– Дождемси, – согласился с ней сын.
Проходя в лежню, где вместе с ним на полатях у другой стены спал младший брат, добавил:
– Усе одно не отступлюся.
Ладья Вадима с дружинниками и опытным Ставро, высоко задрав разукрашенный нос, легко рассекала волну. Плыли по течению, да еще попутный ветерок наполнил небольшое ветрило-парус, так что Смешок, пристроившийся на корме возле рулевого Нечая, с удовольствием любопытного подростка оглядывал проплывавшие мимо них высокие дерева и лесистые холмы.
Прежняя дорога была куда тяжелее, тогда ему приходилось, видя нелёгкий труд гребцов, самому подсоблять им, да и мелких поручений было немало: то водички подать, то тряпицу, чтобы обтереться от пота.
Ставро подошёл к Вадиму.
– Немало ли мы воев с дружины прихватили?
– Ды чай ко сваим идем, – ответил ему князь. – Патома Изборск без абароны не оставишь, таго гляди тать-разбойная нагрянить, хто защищать жен и чад наших будить?
– Тожа добре, – согласился с ним Ставро.
Смешок по еле приметным для памяти меткам осознал, что они подплывают к местам, где пропали Лад и Жирочка. Вот они миновали место прежней стоянки – это была небольшая полянка возле самого берега. Снова потянулись ряды лиственниц. Прибрежные воды были словно затянуты зелёным ковром с яркими желтыми кувшинками и белыми цветками сказочных лилий.
Неожиданно раздался голос князя:
– Нечай, повертай к берегу!
Ладья замедлила ход и, развернувшись под сильными гребками, воткнулась носом в невысокий песчаный берег. Рядом с нею на небольшой отмели образовавшей что-то вроде небольшого островка они увидели распухшее тело утопленника.
Вадим и Ставро легко перепрыгнули с ладьи на песчаный островок.
Князь склонился и острым сеченем срезал с погибшего холщовую сумку. Он вытряхнул содержимое прямо на песок. Это была завёрнутая в кусок кожи берестяная грамота с нацарапанными буквами, размокшая рубашка и короткий ножичек в кожаных ножнах, на её деревянной рукояти был выжжен знак Коловрата.
Смешок с приличного расстояния сумел разглядеть рукоятку ножа.
– Это Лада нож-засапожник!? – воскликнул он, испуганным голосом узнавая нож своего товарища, который тот носил за голенищем сапога.
Вадим взял в руки берестяное письмо:
"незыбываемый мой нечаюшка трижды слала тябе послания да видно не одно не дошло зло якое супротив нас творитися приезжай за мною уйду я от княгини за табою куды позовешь пусть разгорится серце твае и тело твае и душа твая страстью ко мне а я без тябе свету белого не мыслю забери мяне отсель до поскорее любяща дубрава"
– Нечай, эта не тябе ли послание? – спросил князь кормчего. Тот в это время приподнялся со своего места и наблюдал за происходящим. – У тябе с девицею видать крепко любовь завязалося – продолжал князь, – ты тады ишо княгиню срамным словом назвал? Чуть с тябе оне пять десятков гривен за то не узяла. Або казала: "Иде туды, не ведаю куды, прынеси то, не ведаю што".
Нечай спрыгнул к ним и взял в руки письмо. Он внимательно прочитал послание и произнес:
– Видати мне отписано.
Сидевшие в лодке дружинники усмехнулись.
– Иде смерть, тама и любовь бродить, – произнес Ставро.
– Заночуем тута! – распорядился Вадим. – Человека схороним, да и следы пошукаем.
Скоро на берегу был разбит лагерь.
Князь порасспросил Смешка о событиях последних дней, происходивших в Ладоге и про его путешествие с купцами. Мальчик рассказал, как незадолго до отплытия с ними увязался Жирочка. Дубрава отдала своё письмо Ярилко, а тот при всех передал его Ладу, выдавая за послание князю Вадиму. Но письмо князю ещё до этого он вручил Смешку, чтобы из остальных никто не мог и предположить, что такое дело могли поручить мальчику. Видимо отец Лада надеялся, что его более взрослый сын в случае непредвиденных обстоятельств сможет за себя постоять и настоящее письмо всё одно не попадёт в чужие руки, и послание князю в любом случае дойдет.
Вадим, ласково глядя на мальчика, произнес:
– Тябе стало быть повезло, а може и сжалилися над тобою вороги, – он немного помолчал. – Рюрик из роду Рарогов – соколов и радня мне. Птаха видать высакародна, а суть у кажнага разна.
Смешок поплакал по своему старшему другу тайком, скрывая от остальных воинов слезы, и вместе со всеми принялся складывать краду – погребальный костер, чтобы по обычаю предать тело друга огню. Пепел погибшего решили матери земле – Макоши не предавать, а отвезти в горшочке отцу.
Утром ладья с трудом оторвалась от берега и, развернувшись по течению, подталкиваемая ударами вёсел, продолжила свой путь.
15
Ильмень-озеро встретило путников тишиной и ровной, переливавшейся в солнечных лучах, водной гладью. Озеро миновали с лёгким попутным ветром. И вот уже темные, отражавшие северный свет небес воды Волхова своим течением и дружными толчками вёсел, а где и ветрилом-парусом понесли судно до самой Ладоги.
Возле причала в тот день ютились по большей части челноки-однодеревки местных рыбаков. Торжища в ближайшее время не предвиделось, так что варяжские суда, бывавшие на торгах частыми гостями, отсутствовали, а те несколько судов, что перевозили дружину Рюрика, давно были отведены ниже по течению, чтобы своими звериными носами не смущать местных жителей.
Большой труд требовался для изготовления судна. Цельный выдолбленный ствол дерева клался в основание ладьи однодеревки. Умельцы рубили из большого ствола дерева ладью, которая могла принять на борт и шестьдесят воинов в полном вооружении. Но даже для изготовления простого челнока надобно немалое умение. Такие однодеревки и сновали у причала, встречая большую ладью с воинами из Изборска. У той были прибиты к бортам доски, делавшие её более вместительной.
Известие о том, что Вадим Храбрый с дружиной пристал к берегу подле града, мгновенно облетело поселение.
Воислав поспешил к причалу. Он обменялся крепкими рукопожатиями с Вадимом и прибывшими воями, обнял сына.
Вадим передал небольшой горшочек с прахом Лада отцу. Ярилко встретил страшную весть о гибели сына с внешним спокойствием. Только глаза наполнились невысказанной болью. Волхв тут же ушёл на капище, чтобы молитвами попытаться унять растревоженную душу. Смешок пошёл вместе с ним.
– Може в маей новой избе обоснуетесь? – спросил Воислав у Вадима. – Места усем хватить, – он окинул взглядом немногочисленную дружину князя.
– Не, – мы на полянке на бережку, яно привычне, – ответил Вадим. Он окинул взглядом причал. – Што то боле ни одной ладьи не видати, иде жа выборщики от остальных пядей?
– По усем землям гонцов разослал. Токмо те ишо ране повинны возвернуться, а немае ни каго. Як у воду канули. Покуда вы пярвые. Дождёмси, – отвечал Воислав, – може кроху посля будуть.
Вадим недоверчиво покачал головой.
– Може да, а може и не.
На окраине селения люди Вадима Храброго поставили шатёр. На лужайке заплясали языки пламени костра, попутно жарко обнимая подвешенную над костром большую посуду с варевом.
Прибывшие воины во главе с Вадимом и Ставро расселись вокруг. Из Ладоги к ним подтянулись Стоян, Горемысл, Колот, Драган. Славиша вернулся в Ладогу вместе с Вадимом. Он перебрал струны гуслей и тихо напел:
За рекою за быстрою
Белы конь бяжить
Белы конь в нощи
Чёрну весть несёть
Чёрну весть несёть
Заострить серца
Ратным мужеством…
Нечай обратился к своему худощавому соседу Светозару:
– Пошто Дубрава то не встрела?
Светозар в ответ поморщился:
– Поди Ждана злообразна не выпустила. Не салодко поди твоей зазнобе в услужении у старухи-то быти?
– Куды уж солоще-то, – усмехнулся Нечай.
– Не кручинься, завтрева вырвется. Не попросить ли Вадима, штобы словечко за тябе пяред Жданой замолвил. Глядишь ды, и отдали бы за тябе девицу. Вено-то собрал чай за няё.
– Вено, пусть и небогато, исть. Токмо Вадим сын от Любицы – младшей жонки Гостомыслу, а Ждане поди нихто и кликать нияк. Она-то и выпроводила яё в Изборск.
В разговор вмешался Драган:
– Усё одно княжеско роду, сговорятся поди.
Нечай с иронией произнёс.
– Ой ли.
По другую сторону костра в отдалении, вглядываясь в невысокие языки пламени, полулежали на войлочной подстилке Вадим и Воислав.
– По пути, я слыхал от Смешка, ишо Жирочка пропал. Лада мы познали на отмели. Нету ли о Жирочке известий? Може, родичам надать собщити.
– Жирочка давно тута, – удивился Воислав, – с купцами изборскими приплыл, он теперя в тиуны княжеские выбился. Мытником промышляить. Бегамши на днях по брегу. Гэта када торжище большо было, усё мыто от купцов собирал. Сёдни чё то пропал.
– Дык не он ли Лада приложил? – с задумчивым видом произнёс Вадим.
– А и то? Пошто яго мытником призвали, буквы не разуметь? Може он и приложил, – негромко отвечал Воислав. – Заутра отыщем, – добавил он после небольшой паузы.
16
Ты видел Новгород; ты слышал глас народа;
Скажи, Рогдай – жива ль славянская свобода?
А. С. Пушкин "Вадим".
Ночь выдалась тёмная и поначалу тихая. На дворе было: "хоть глаз коли". Верхушки могучих сосен и лиственниц порою шумели, навевая отголоски другой, неведомой человеку жизни. Из чёрной и зловещей темноты, обступившей небольшой лагерь князя Вадима со стороны реки, слышался лёгкий плеск прибрежной волны. Налетавший порывистый ветер нарушал установившуюся тишину и иногда даже заглушал голоса сидевших возле костра воинов. По всему выходило, что из-за ветряного вечера будущий день, а то и ночь могли разразиться ненастьем. Оставшиеся для охраны двое дружинников проводили последних собравшихся вокруг них местных жителей до дому и, оставив лишь небольшое пламя у костра, чтобы время от времени подкармливать всеядный огонь, вслушивались в порывы ветра да лёгкое потрескивание сучьев костра.
Дюжина крепких молодцов вывалилась из потайной дверцы с тыльной стороны княжеской крепости-кремника. Они выскользнули в кромешной темноте, у каждого правая рука была повыше локтя перехвачена белым лоскутком. Если лунный луч пробивался сквозь тучи, то он поблескивал на ножнах длинных кинжалов, либо на обоюдоострых мечах или кончике копья. Они на несколько мгновений остановились под стенами.
– Ты жа глаголил, што не дошло послание до Вадима? – вполголоса спросила высокая тёмная фигура молодым голосом у второй узкой тщедушной тени.
– Може, купцы донесли, почём мяне ведати, – ответила тщедушная тень.
– Лады, – качнулась высокая тень, и начала шептать окружившим её теням, видимо давая напутствие. Затем она исчезла в крепостной стене.