Последним из камеры вышел Арментраут; к носу он прижимал платок. Платок пропитывался кровью, и правая рука, которой он вытер нос и губы, тоже была в крови. Конрад и гаваец смотрели на кровь как завороженные. Арментраут, видимо, заметил их взгляды, потому что остановился и уставился на них, вынуждая отвести глаза.
Отняв платок, он заговорил; низкий голос из кроваво-красного отверстия сочился угрозой:
- За уборку дерьма у нас не платят. Счастливо оставаться.
И хлопнул дверью, заперев ее.
Конрад посмотрел на гавайца. Тот, выгнув брови, широко раскрыл рот и скривился в полуусмешке, чуть покачивая головой и как бы говоря: "Ну и ну! Вот дела! Кто бы мог подумать!" Конрад воспрянул духом. Может, этот огромный гаваец перестанет игнорировать его. Может, даже удостоит беседой. Желая установить контакт, а вовсе не из любопытства, Конрад поинтересовался:
- Куда они его? - И мотнул головой в сторону двери, через которую вынесли Шибздика.
- Ну, терь, - ответил Пять-Ноль, - Арментраут со своими будет бить ему морду, наскоко я знаю. А потом - Резиновая камера.
- А что это?
- Резиновые стенки, резиновый пол, типтак, для шизиков крезанутых. Ни те одеяла, ни те толчка, ни те раковины - ничё, типтак. Хреново, бра.
Конрад ощутил, как по нервам прокатила какая-то странная волна, а в черепе засвистело, как будто пар под давлением вырывается наружу. Безумие тюрьмы, из которой никуда не деться. Только что на его глазах произошло нечто ужасное. Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, маленький, измученный человек потерял рассудок и превратился в загнанного зверя. Его усмирили, превратив в отвратительный, дергающийся в конвульсиях кусок живого мяса, горящий в безумной агонии, охватившей его нейроны. И утащили это съежившееся тело в психушку под названием "Резиновая камера". И все же… все же это было еще не самое худшее… Мозг сопротивлялся, не желая докапываться до ужасной правды, однако противостоять ей было невозможно - Конрад уже знал причину охватившего его ужаса. Живая плоть! И ее терзают! Он столкнулся лицом к лицу с омерзительным ужасом. Шибздик Симмс! До какого жалкого состояния дошел этот маленький оки; а началось все с изнасилования в окружной тюрьме, когда Шибздику было всего семнадцать, чуть меньше, чем сейчас ему, Конраду. "Такое случается!" Через час предстоит выход в общую комнату, где собираются сумасшедшие всех мастей и где каждый сам за себя. "Мертвяк! Мертвяк! Мертвяк!" "Привет, Конрад. Как делишки, приятель?"
ГЛАВА 16. "Мы с то-бой!.."
Вечером, в начале восьмого, Чарли с Сереной проехали на своем "феррари" вверх по подъездной дороге и остановились под навесом "Пидмонтского ездового клуба". Чарли все бормотал проклятия в адрес жены и тех, кто затеял этот никчемный, дурацкий прием под названием "Бал мотыльков". На кой ему напяливать смокинг и тащиться на ужин с типами вроде Тилтона Ландина, Фредди Бёрдвелла с его супружницей, Как-бишь-ее, и с этим сопляком, Перкинсом Ноксом, племяшом старика Нокса, а еще со Слимом, будь он неладен, Такером и с его дражайшей Поди-упомни-ее, этой парочкой, которую Серена считает удачным приобретением. За такое-то удовольствие да еще и платить! Чарли дошел уже до той степени депрессии, когда любой выход в свет страшит - а ну как дерьмовое состояние изрядно потрепанной личности перестанет быть тайной для окружающих?
В довершение всего у Чарли так разболелось колено, что он с трудом нажимал на тормоза - каждый раз ногу пронзала адская боль. У него даже мелькнула мысль усадить за руль Серену, но Крокер тут же представил, как машина останавливается под навесом, он выбирается с пассажирского сиденья и ковыляет прямо к парадному входу, на виду у всех членов клуба. Которые про себя думают: "Вот ведь старикан… молодая жена его возит… А и в самом деле, сколько ему?" Если же выйти со стороны водительского сиденья, то старикана с больным коленом заметят разве что парковщики, а на них плевать.
Плевать, да не совсем. Так уж самец устроен, что стыдится обнаружить свою слабость перед другим самцом, на какой бы иерархической ступени тот ни стоял. Чарли намеревался открыть дверцу со стороны водительского сиденья, поставить левую ногу на тротуар, а затем, оттолкнувшись руками и опираясь на здоровую левую ногу, оторваться от сиденья и выпрямиться, подтянув правую ногу за счет собственного веса. Однако оттолкнуться руками у него не получилось, и он плюхнулся обратно на сиденье.
- Кэп Чарли…
"Чтоб тебе провалиться с твоей помощью!"
- Кэп Чарли…
"Да не стой ты над душой!"
На этот раз у Чарли получилось - он встал левой ногой на тротуар и, уцепившись за дверцу машины обеими руками, подтянулся. "Прямо вечность прошла… да и правая рука ходуном ходит…" Однако теперь Крокер стоял на тротуаре и готов был хромать до парадного входа.
- Кэп Чарли, - снова обратился к нему Джиллет, дежурный на стоянке, - позвольте я помогу.
Двое парковщиков, черных парней, равнодушно наблюдали за сценой и наверняка думали: "Эти старые хрычи, эти толстосумы на своих "феррари"…"
- Спасибо, Джиллет, не стоит. Мой тебе совет - не увлекайся футболом. А то будешь потом маяться, совсем как я. Попомни мое слово! - Чарли важно было дать Джиллету понять, что в больном колене повинны не преклонные годы и не банальный застарелый артрит, а футбол, превращавший болячку в доблестную рану, полученную на поле брани.
- И в мыслях не было, кэп Чарли. - Джиллет хмыкнул и заулыбался, качая головой, как будто Крокер выдал самую удачную шутку, какую ему только доводилось слышать у парадного входа клуба.
Крокеру сразу полегчало. "Кэп Чарли…" Он даже не представлял, откуда служащие клуба узнали, что в Терпмтине к нему обращаются "кэп Чарли". Однако ведь узнали. Да он и в самом деле кэп Чарли. Но тут Крокер снова помрачнел. А что, если… что, если о нем, кэпе Чарли Крокере, уже знают… все?.. "Банк арестовал его самолет!" Разве станет кто после этого обращаться к нему "кэп Чарли"?
Крокер захромал, обходя машину спереди - на фоне задних фар стало бы заметно его немощное тело, - и подошел к Серене, терпеливо дожидавшейся у входа.
Портье Гейтс - Чарли никак не мог взять в толк, фамилия это или имя, - приветствовал его:
- Добрый вечер, кэп Чарли! Добрый вечер, миссис Крокер!
- Добрый, Гейтс!
"Спасибо, что не вызвался перевести меня через порог. И не удумал чего другого, привлекающего внимание к моему идиотскому колену".
- Чарли, - Серена взяла мужа под руку, и они вошли в клуб, - что-то ты хромаешь сильнее обычного.
Чарли раздраженно:
- Все нормально.
"Ну, спасибо, не могла, что ли, промолчать?! Нет, обязательно надо напомнить о больном колене! Которое, между прочим, болит из-за футбольной травмы, а вовсе не из-за артрита. К твоему, черт возьми, сведению!"
- Может, тебе еще раз сходить к Эммо Тудри?
- Да не нужен мне никакой Эммо Тудри! Знаю, что он скажет: придется заменить коленную чашечку. А я не желаю ходить с пластмассовой коленкой!
- Ну что ж, дело хозяйское.
"Спасибо, огромное спасибо! А еще спасибо за этот идиотский вечер, на который затащила меня! Как же, жду не дождусь поболтать с этой "молодежью"! Вот ведь втемяшила себе в башку! Видите ли, мне полезно общаться с "юным поколением", быть в курсе модных тенденций! Зря стараешься, дорогуша, вспомни, сколько мне было, когда ты выходила за меня. К тому же Фредди Бёрдвелл и этот Тилтон Ландин… Мать честная, да они же еще дети! Им же и сорока нет! Я знаю их родителей, черт возьми! И гораздо лучше, чем их самих. Сыновья Айка Бёрдвелла и Тилти Ландина… помню я этих парней - еще в коротких штанишках бегали да в песочнице возились. У них же вечно будет вырываться "мистер Крокер" - ну какой я им "Чарли"?"
Архитектура и планировка "Пидмонтского ездового клуба" - сплошные сюрпризы и неожиданности. Здание похоже на раковину моллюска-наутилуса, камеры которой открываются постепенно, одна за другой - даже подъезжая к вершине холма, где стоит клуб, невозможно окинуть его одним взглядом. Ни крыльцо с навесом, ни парадный вход импозантностью не отличаются. Крыльцо, сложенное из грубого камня, совсем не придает сооружению величественный вид - скорее оно делает его похожим на сельскую постройку. За парадным входом открывается холл солидных размеров, но далеко не элегантных пропорций. Однако на этом сюрпризы не заканчиваются. Первоначально здание, сложенное в 1887 году из неотесанных камней, было фермой. Оно трижды горело. Клуб перестраивали, расширяли, особенно усердствуя в лучшие времена, и он ступенями расползся по склону. Самых шикарных интерьеров, таких как фойе и бальный зал, коснулась рука самого Филипа Шутцэ, наиболее почитаемого архитектора из местных. Члены клуба гордятся столь древними корнями здания и самого заведения - 1887 год в Атланте уже седая старина.
В фойе, посреди моловшей языками толчеи черных смокингов, белых сорочек и вечерних платьев, Чарли разглядел Летти Уизерс, Теда Нэшфорда и "гражданскую" Лидию (а она-то в клубе за каким чертом? неужто Тед каждый раз платит гостевой взнос?), Бичема Нокса с Ленор (если хоть кто из них - он или она - брякнет об "аресте" "Гольфстрима", он тут же засветит болтуну по физиономии… а может, поспешит убраться в какое-нибудь укромное место). Лицо у Чарли уже в буквальном смысле пылало от стыда, а ведь никто еще ничего не сказал, даже не видел его.
В клубе было не протолкнуться. Фойе заполнилось оживленными возгласами, выкриками, смехом - как будто нет большего развлечения, чем собраться всем вместе под сводами этих высоченных потолков с замысловатой лепниной маэстро Шутцэ. Если бы не восемь человек гостей, да Серена в придачу, Чарли развернулся бы и ушел. Почему все так стремятся первым делом попасть в этот клуб? Ведь давно уже поговаривали о том, что слава "Пидмонтского ездового клуба" как средоточия самых влиятельных людей города отгремела… что никто уже не думает, будто аристократ - это тот, чьи родители лично знакомы с портье из клуба… что среди членов этого заведения одни никчемные старики… И тем не менее, нравилось это Чарли или нет, на самом деле никто так не думал. Можно было владеть самым шикарным особняком во всем Бакхеде, выезжать на лето в самую роскошную резиденцию на Си-Айленд, летать на собственном самолете и иметь не одно ранчо в Вайоминге… в общем, обладать любой "игрушкой", какую только можно пожелать, но отсутствие членства в "Пидмонтском ездовом клубе" висело бы тяжким грузом, портя безупречную репутацию. Клуб, в котором некие счастливчики действительно состояли членами, считался престижным, и попасть в него было не так-то просто.
Чарли в минуты откровенности с самим собой отлично понимал, что, если бы не Марта, ему бы никогда не войти в клуб. Марта родилась в Ричмонде, а для Атланты все, что имело отношение к Ричмонду (как к Нью-Йорку в плане искусства), считалось "подлинным". Чарли все твердил себе, что на черта ему сдался этот "Пидмонтский ездовой клуб", но попробуй исключи Крокера из его членов - это безмерно уязвит натуру истинного уроженца округа Бейкер. Уже один тот факт, что этот клуб… что вот он…. здесь… имел такое огромное значение.
Однако нельзя не признать, что "Пидмонтский ездовой клуб" - единственное место, где наверняка услышишь говор настоящих южан. Где-где, а здесь уж точно. Чарли вдруг вспомнил того типа, Зейла, его лицо и манеру говорить - небось из Нью-Джерси или откуда еще - и тут же здорово пожалел, что вообще подумал о нем.
Тем временем они с Сереной уже стояли в самом центре фойе, этого великолепного творения Шутцэ. Подошла Летти Уизерс, резко выкрикнув своим прокуренным голосом "Привет!"; у нее хватило ума промолчать о "Гольфстриме". Серена отошла поговорить с Лидией, достаточно юной, чтобы надеть коротенькое черное платье из шелка и шифона, приглашавшее задержать взгляд на прелестях фигурки этой "гражданской". "Га-га-га, ха-ха-ха, га-га, ха-ха" - невозможно было не заметить Артура Ломпри, президента "ГранПланнерсБанка", высокого, с вытянутой, как у собаки, шеей. Чарли подумал, уж не станет ли старый ублюдок отравлять ему жизнь из-за проблем с кредитами, но потом решил, что Ломпри не посмеет, только не здесь, не в фойе клуба, когда все собрались на "Бал мотыльков". Тот в самом деле не посмел. Они с Ломпри перекинулись фразой-другой, кулдыкая, как индюки, и вдруг Чарли заметил, как в дальнем конце фойе Серена что-то шепчет на ухо… Элизабет Армхольстер! На Элизабет - модное черное платьице: на тоненьких бретельках-спагетти и с глубоким вырезом. Что бы там Серена ни шептала, Элизабет вовсю улыбалась. Обе как будто о чем секретничали, совсем как тогда, на охоте в Терпмтине. Элизабет Армхольстер все такая же сногсшибательная… Чарли решил, что девушка совсем не похожа на пострадавшую от насильника. Если Элизабет здесь, то где же… тут Чарли увидел и его самого - приземистого, круглого Инмана Армхольстера. Инман был увлечен беседой с Уэстморлэндом (Уэсти) Войлзом, бывшим председателем правления Технологического. Чарли все смотрел на валики жира, собравшиеся над жестким воротничком парадного облачения Инмана. Ему совсем не хотелось говорить с Инманом. Может, притвориться, что он ничего не знает об Элизабет, как оно, собственно, и должно быть? Может, так и сделать? Зная, каково приходится Инману? Пока Чарли глядел на валики жира и все размышлял, как поступить, тот вдруг обернулся. Чарли отвел взгляд, надеясь, что Инман его не заметил. Потом медленно перевел взгляд обратно, желая убедиться, что тот уже не смотрит, и… попался! Инман смотрел ему прямо в глаза. Тугой воротничок смокинга врезался Армхольстеру в шею, придавая кирпично-красному лицу еще более густой апоплексический оттенок. Круглая голова с зачесанными назад асфальтово-черными волосами… Инман поймал… накрыл его… теперь уже не отвернешься. Пригвоздив Чарли взглядом, Инман поднял руку и угрюмо, даже не пытаясь изобразить улыбку, поманил к себе толстым пальцем. Чарли, лавируя между группами собравшихся, подошел к Инману; Уэсти Войлза к тому времени уже не было.
- Здорово, Инман! - Чарли через силу улыбнулся. Инман не ответил на улыбку, вообще не произнес ни слова.
Только зыркнул сердито и низким голосом заядлого курильщика пробасил:
- Знаешь уже?
- О чем? - спросил Чарли, чувствуя себя последним дураком.
- Об Элизабет? - густо пробасил разгневанный толстяк.
Чарли хотел было что-то сказать, да так и остался с открытым ртом. Наконец пробормотал:
- Знаю, Инман. Знаю.
- Кто сказал?
- А с чего ты решил, что я знаю?
- У тебя на лице написано. Признайся - ведь не хотел подходить ко мне, а?
- Вот черт! - выругался Чарли. - Ну да, знаю, хотя и не должен. Просто не представлял, что тебе сказать.
- Ладно, проехали, - оборвал его Инман, - теперь ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. В таком случае расскажу тебе кое-что еще. - Армхольстер обвел взглядом толпу в фойе. К тому времени все разбились на группки и стояли, беседуя друг с другом. В отдалении Инман заметил Хауэлла Хендрикса с его гладкими, лоснящимися щеками, которые снизу красиво подпирал жесткий воротничок рубашки с черной бабочкой. Улыбавшийся Хауэлл демонстрировал зубастый, прямо как у щуки, рот. - Слушай, Чарли, пройдем-ка в бальную залу. Там пока никого.
Чарли поискал взглядом Серену. Вон она, направляется с Элизабет в Бамбуковую залу. Обычно, если только не намечались такие грандиозные приемы, как "Бал мотыльков", званые ужины устраивали именно в Бамбуковой зале, пристроенной в 1938 году, после очередного пожара. С какой это стати Серена и Элизабет таятся от всех?
Инман и Чарли выбрались наконец из фойе, по пути то и дело пожимая руки и улыбаясь. Чарли это ужасно угнетало. Приходилось постоянно встречаться взглядом с теми, кто смотрел на него и наверняка думал… а может, даже говорил: "Вот ведь сукин сын, а! Пыжился тут, строил из себя и - пшик! - сдулся, всплыл кверху брюхом! Оттяпали у него "Гольфстрим"! Теперь-то уж ему крышка! Вон, одна тень осталась, да и та жалкая! Надо же, а еще притащился сюда!"
В конце концов Инман и Чарли попали в бальную залу; там никого не было, кроме нескольких официантов из черных, которые заканчивали сервировку стола. Проектируя бальную залу, Филип Шутцэ превзошел сам себя. Зала получилась громадной, со сводчатым потолком. По бокам во всю длину высились величественные колонны, соединенные вверху арками, украшенные карнизами и лепными венками. Столы, сверкавшие серебром и стеклом столовых приборов, установили перед колоннадами и за ними - по обе стороны; центральную же часть выложенной паркетом залы оставили свободной для танцев.
Инман жестом пригласил Чарли к столику в углу; они сели. О чем Крокер тут же пожалел - его сразу начал одолевать сон. Бессонная ночь давала о себе знать и раньше, но пока Чарли стоял на ногах, ему еще удавалось справляться с сонливостью.
Инман заметил:
- Что-то сегодня ты хромаешь сильнее обычного.
- Да уж, - отозвался Чарли, - в такие моменты я даже жалею, что играл за сборную Теха. - И хотя Инман был в курсе его спортивной травмы, Чарли подумал, что и пусть, черт с ним, сказал и сказал.
Инман мечтательно уставился вдаль.
- Да… сборная Теха… - Потом перевел взгляд на Чарли и низким, прокуренным голосом прибавил: - Я тут все думал поговорить с тобой, ведь ты играл за сборную. В свое время слыл даже большей знаменитостью, чем этот черный сукин сын.
Инман, ты только скажи. А уж я сделаю все, что в моих силах.
- Спасибо, Чарли. - У Инмана вдруг дрогнул голос, как будто еще немного, и он расплачется. - Твоя поддержка для меня много значит. - Инман вздохнул и оглядел залу, дабы убедиться, что ни один официант их не слышит. - Понимаешь, Чарли, я ума не приложу, как мне быть. Ты ведь знаешь, что случилось… Так вот, может присоветуешь что? Это произошло в пятницу вечером, студенты как раз съехались на Фрикник. Помнишь тот день?
- Ну да.
- Представляешь, Чарли, Элизабет прямо в истерике билась. Пережить такое… для девочки это самый жуткий кошмар, какой только можно вообразить.
- Так что все-таки случилось? А то Би… А то подробности мне не известны.