Приводят к присяге ещё двух жителей посёлка, они показывают то же самое. Причём все трое пользуются в приходе большим уважением. Два дня назад они в ответ на просьбу ещё раз перемерили ручей, он если и стал уже, то меньше чем на шесть футов, так что своих двенадцать по шесть он имеет всегда.
Правда, специалистов среди них не было. Они замерили ручей и замерили удилище, но никто не заговорил о том, как далеко можно забросить удочку длиной в двенадцать футов. Молодой судья подумал: "Сэр Хью не обязан платить даже столько, сколько он предложил". Он приказал принести из Маковой лавки складной метр, единственно с целью помочь этому иностранцу - перемерили его удочку, в ней было двенадцать футов.
Судья спросил:
- Так у вас вообще нет свидетелей, господин поверенный Арентсен?
- Для этого нет.
- Вы сами там были?
- Я всецело полагался на показания истца.
- Вы сами там были?
- Нет.
Всё было внесено в протокол, через небольшие промежутки времени записанное читали и утверждали. Дело принимало плохой оборот для Арентсена и его подопечного, они начали шептаться и что-то обсуждать. После чего адвокат спросил у сэра Хью, готов ли тот выплатить сумму, которую уже однажды предлагал на примирительной комиссии. В этом случае истец будет удовлетворён.
Сэр Хью ответил отказом. Теперь он желал услышать приговор.
Тут Арентсен выбросил последнюю карту: в последнее время сэр Хью неоднократно удил рыбу возле самого устья, а уж там-то Левион единственный владелец.
Снова вызвали сэра Хью, но он не совсем понял, о чём идёт речь. Выходит, он рыбачил у самого берега? Лицо его даже исказилось от презрения к такому виду рыбной ловли.
- Так вы не рыбачили в устье?
- Нет. И незачем. Там пока нет рыбы. Лосось пока стоит в ручьях и не спустится в устье до осени, когда пойдёт на нерест.
- Скажите на милость, какие глубокие познания, - презрительно обронил Арентсен. - Можно подумать, лосось не водится в море постоянно.
- Но морской лосось не идёт на муху.
- На что же вы ловили его восточнее устья?
Сэр Хью согласился объяснить: в море он ловил донной удочкой. Пикшу и мелкую треску. И вовсе не перед устьем ручья, а за несколько сот саженей от берега, в открытом море. Человек, который вывозил его туда на своей лодке, тоже присутствует, это тот самый издольщик, у которого он снимает комнату. И он может дать показания.
Издольщика привели к присяге, и он всё подтвердил.
Тогда Арентсен попросил отложить слушание...
И всё-таки это не было привычное для всех заседание суда, ничего подобного. Когда старый судья вёл заседание и вершил суд, люди, даже сидящие за барьером, могли спросить его о том либо ином положении закона, получить ответ или совет, а молодой уполномоченный, тот боялся ответить на какой-нибудь вопрос, чтобы не вызвать осложнений. Судья не адвокат, говорил он, судья должен судить, обращайтесь к вашему адвокату, он вам ответит на все вопросы.
Словом, народу этот новый судья не пришёлся по вкусу. Все вышли из зала и столпились перед винным прилавком у Мака, а зал не покинули лишь те, чьё присутствие было необходимо. И поскольку закладные к тому же зачитывал один из писарей, в зале вообще осталось лишь несколько человек. А то, что они услышали, ни для кого не было новостью: что Бенони Хартвигсен поместил у Фердинанда Мака пять тысяч под закладную, он и сам не скрывал, это уже давно все знали. Другие точно так же помещали у Мака несколько талеров, вот только Бенони вложил такую прорву денег. Это ж надо, какое богатство!
Пока заседание, наконец, кончилось, молодой судья успел проголодаться и очень устал, но адвокат Арентсен настолько его раздражал своим непочтительным городским говорком, а иск к сэру Хью представлялся ему настолько легкомысленным и нелепым, что он с превеликим удовольствием вынес бы приговор прямо сейчас: просто отказал бы Арентсену, и тогда жалоба на Марелиуса, что тот якобы продал права на рыбную ловлю в не принадлежащей ему части ручья, вообще отпала бы.
Николай Арентсен сказал своему клиенту:
- Я думаю сам туда съездить и прихватить свидетелей, вообще же в Норвегии есть только один-единственный суд, чьи решения не подлежат обжалованию, и он находится не здесь.
Потом он пошёл к Маку, чтобы повидать Розу. Он не проиграл на этом суде, а значит, и горевать незачем. Он шёл всё той же твёрдой, решительной походкой, которую усвоил, когда получил большую практику и начал зарабатывать бешеные деньги.
Роза была в фартучке и очень смутилась по этому поводу.
- Ступай пока в малую гостиную, а через минуту я тоже туда приду.
И действительно, она вошла почти вслед за ним и начала расспрашивать:
- Мне очень некогда. Ну, как дела? Кончилось заседание? У тебя всё в порядке?
- Дела, само собой, прекрасные. Недаром же я олицетворяю закон.
- Какая жалость, что у меня не было времени тебя послушать.
Ах, до чего ж искусно Роза умела лгать из любви к этому человеку. Она следила за ходом заседания, она видела и слышала Николая, когда рассматривалось его большое дело против сэра Хью. И у неё сердце обливалось кровью, когда молодой судья два раза подряд нагло спросил его: "Вы сами там были? Вы сами там были?". Тут ею овладели дурные предчувствия, и она потихоньку выбралась из зала. Слава Богу, это ничего не значит. Николай выиграет все свои дела, все, сколько их есть.
- Ты не забыл дату? - спросила она.
- Дату?
- День нашей свадьбы. Да, что я ещё хотела сказать...
- Что же?
- Поедем в церковь верхами.
- Ах, так.
- Да, мы поедем в церковь верхами. А когда, ты не забыл? Двенадцатого июня. Осталось совсем недолго ждать.
- Двенадцатого июня, - протянул он. - Я приму все меры, чтобы меня вовремя разбудили.
- Какие глупости ты несёшь, - сказала она и весело расхохоталась.
Тогда он переспросил:
- Двенадцатого июня? Так ведь нужно оглашение.
- Всё уже сделано. Папа оглашал нас в нашем приходе, а капеллан здесь. Три раза.
- Как славно, что ты обо всём позаботилась. У меня столько дел!
- Бедняжка! Но зато ты заработаешь много-много денег.
- Как песку морского, - отвечал он.
На другой день сэр Хью вернулся в своё жилище и к своей рыбной ловле. Он выбрал путь мимо дома Бенони и поднялся в горы до самой границы общинного леса. По дороге он то и дело наклонялся, откалывал небольшой камешек и прятал его в карман.
XVII
Бенони объездил рыбацкий посёлок в шхерах, вернулся домой и тотчас начал приводить в порядок свой невод. Он не получил сколько-нибудь надёжных известий про сельдь, но тем не менее делал вид, будто знает больше, чем другие; и впрямь не стоило ему отсиживаться дома, когда весь посёлок знал о его унижении. А прежняя мысль снова надолго уйти в море в нём угасла.
Помощник ленсмана пришёл к нему, сообщил о заседании суда и о том, что закладная была публично зачитана. Уж так сложилась судьба, что он не сумел уважить Бенони и вызволить закладную до официального зачтения, поскольку её внесли в закладной регистр до того, как суд прибыл в Сирилунн. Так всё и пошло своим чередом.
Бенони слушал с убитым видом: может, он своими руками помешал Маку похлопотать за него перед Розой. Вдобавок его огорчило, что при зачтении в зале было очень мало народу, сами судейские да ещё несколько человек. Всё прошло очень тихо.
- Кстати, она сейчас при мне, - сказал помощник ленсмана.
- При вас, говорите, - ответил Бенони, дожидаясь, когда помощник вынет документ из кармана.
Но тот почему-то не спешил и как-то странно поджимал губы.
- Обошлось дороже, чем мы предполагали? - спросил наконец Бенони, готовый, если надо, доплатить.
- Нет, нет, обычная пошлина.
Бенони погодил немного и опять сказал:
- Дайте мне хоть взглянуть на неё.
И вот помощник ленсмана начал:
- Я могу хоть сейчас предъявить её, но большого проку в том не будет. Я хочу поступить с вами как человек.
Бенони воззрился на него и спросил:
- О чём вы толкуете? Что с моей закладной?
И тут только помощник ленсмана сказал:
- С вашей закладной то, что она ничего не стоит, другими словами, плакали ваши денежки.
- Дайте взглянуть на минутку.
- Если бы я хотел вести себя по-свински, я бы выложил бумагу, и дело с концом. Но я хочу вас подготовить к тому, что Мак из Розенгора ещё до вас оформил полную закладную на весь Сирилунн.
- Вы шутите! - в ужасе воскликнул Бенони. Наконец, помощник ленсмана выложил закладную на стол. На ней стояла пометка, что закладная законным образом засвидетельствована в суде таким-то и такого-то числа. Далее были перечислены предыдущие закладные на Сирилунн со всем добром, включая три экипажа; короче, Сирилунн принадлежал Маку из Розенгора, и принадлежал уже много лет, а общая сумма составляла восемнадцать тысяч талеров. Под выкладками стояла подпись: Свен Тоде.
Бенони словно громом ударило. Он поглядел на написанные слова, и в голову ему полезли всякие пустяки: Свен Тоде - это ведь не судья, кто же он тогда такой? Восемнадцать тысяч, да, да, но значит, Мак из Сирилунна вовсе не такой могущественный человек, это его брату, Маку из Розенгора, принадлежит всё.
- И вопрос такой: а тянет ли имущество, под которое вы давали деньги, на двадцать три тысячи? - сказал помощник ленсмана.
Бенони задумался.
- Нет, - ответил он, подумав, - не тянет.
- Кстати, так же думаем и мы оба, ленсман и я. Мы об этом потихоньку переговорили. Двадцать три тысячи - это немыслимо.
- А законно ли поступил Мак?
- Это как посмотреть. В бумаге сказано: Мак получил пять тысяч под залог того-то и того-то. Вы ведь признали данный залог?
Но Бенони уже не слушал, что говорит помощник ленсмана, он перебил вопросом:
- А кто же всё-таки Свен Тоде? Это законное имя?
После подробного объяснения помощник ленсмана приходит к выводу, что подпись уполномоченного вполне законна, хоть он и не судья, чего нет, того нет.
- Двадцать три тысячи! - промолвил Бенони. - Уж лучше иметь меньше, но чтоб оно было твоё... - Тут он вдруг вспомнил про собственные пять тысяч, которые теперь можно считать утерянными, поднялся, постоял минутку с бледным и растерянным лицом, глядя на никчёмную бумагу посреди стола, а затем снова сел.
- Может, он немного позже и заплатит вам, - сказал помощник ленсмана, чтобы как-то утешить Бенони.
- Где он возьмёт деньги? Да ему даже одёжа не принадлежит, которую он носит. Уж лучше иметь меньше, но чтоб... Подлец этот Мак, скажу я вам.
- Но так говорить не полагается. И потом он, может быть, всё-таки заплатит...
- Подлец и подлец!
Обозначение было крепкое и вполне подходящее. Вдобавок оно как-то принижало надменного Мака, вот почему Бенони произносил его от всей души.
- Но, может быть, он заплатит, - пытался успокоить его помощник ленсмана и встал: он хотел уйти.
Но Бенони не помнил себя от возбуждения.
- Да с ним просто связываться нельзя. Такого человека надо просто выплюнуть, словно какую гадость изо рта, и сказать: тьфу на тебя!
Оставшись один, Бенони задумался, как ему теперь быть. Он решил прямиком отправиться к Маку и разобраться с ним. Бенони сунул закладную в карман и пошёл в Сирилунн. По дороге он решил для начала повидать Свена-Сторожа.
Но бедному Свену и самому приходилось несладко, поэтому он навряд ли мог сегодня кого-нибудь утешить. И виновата во всём опять была горничная Эллен.
Вчера вечером Свен стоял и разговаривал со своей подружкой, но тут её вызвали к Маку, тот собирался принять ванну. Свен хотел удержать её и сказал: "Да пусть раз в жизни сам искупается, ты-то тут при чём?". Но Эллен лучше знала, при чём, и вырвалась от него. Свен тихо пошёл следом, задержав дыхание, стоял перед покоями Мака и слушал в оба уха.
А утром он перехватил Эллен и спросил:
- Мак уже встал?
- Нет.
- Ты его вчера мыла?
- Да, я растирала ему спину полотенцем.
- Ты лжёшь! Я стоял в коридоре и всё слышал.
Молчание.
- Всем я понадобилась, - сказала Эллен тихим голосом. - Прямо с ума посходили.
- А сбежать от него ты не можешь?
- Как же я сбегу? Я же должна тереть ему спину.
Ярость охватила Свена, он фыркнул и закричал:
- Свинья ты, больше никто.
Она слушала его слова, широко распахнув глаза и подняв брови, казалось, будто брань Свена кажется ей невероятной.
- Дождёшься, я ещё всажу в тебя нож.
- Да не будь же ты такой сердитый, - сказала она умиротворяющим тоном, - дай срок, он ещё оставит меня в покое.
- Не оставит.
- А сам ты с Брамапутрой? - спросила она. - Уж эта мне кучерявая Брамапутра, - презрительным тоном добавила она.
Свен-Сторож повторил свой вопрос:
- Мак встал?
- Нет!
- Я с ним поговорю в конторе.
- Не смей, - сказала Эллен и начала его отговаривать. - Ты принесёшь несчастье нам обоим.
Свен бы и промолчал, но как на грех ему поручили сушить купальную перину Мака, и за этим занятием он крайне разгорячился. Свен упустил из виду, что принят сюда работником на подхвате и, следовательно, его могут приставлять к любой работе.
Когда Мак пошёл к себе в контору, Свен последовал за ним, разгорячённый, не владея собой. И сразу перешёл к делу: его звать Свен Юхан Чельсен, по прозвищу Свен-Сторож, он хочет жениться на горничной Эллен, поэтому он не желает, чтобы Эллен терла Маку спину, а сам он не желает сушить его перину после купания...
- Понимаете, я не желаю, чтобы она была вашей свиньей, не будь я Свен Юхан Чельсен. А так меня зовут. А ежели вам угодно знать, откуда я родом, так я из города. Да. Из города, если вам интересно знать.
Мак неторопливо поднял стальные глаза от своих бумаг и спросил:
- Как тебя звать, ты говоришь?
Свен растерялся, повторил вопрос, а потом ответил:
- Как меня звать? Свен Юхан Чельсен. Или по-другому Свен-Сторож.
- Ладно, можешь идти работать.
Свен успел уже взяться за дверную ручку.
- Нет, - сказал он, - работать я не пойду.
- Ладно, тогда можешь получить расчёт.
Мак взял перо, подсчитал, достал деньги и заплатил, после чего распахнул дверь.
Свен-Сторож заворчал, но ушёл.
Однако постояв малость с шиллингами в кармане и с отчаянием в душе, он наведался к водочной стойке и опрокинул несколько хороших рюмашек. Отчего снова почувствовал себя храбрым и сильным, поднялся в людскую, начал шуметь и задираться с другими батраками, пробился к двум старикам, Фредрику Мензе и Монсу, которые теперь оба не вставали с постели, ели, что им дадут, и болтали, будто настоящие люди.
- А ну, вставайте да нарубите дров, - сказал им Свен. - А я отсюда ухожу.
- Ухожу, - сказал вслед за ним Фредрик Менза.
- Заткнись! - крикнул Свен. - Ты встанешь, наконец, или нет? Может, бедняжке Эллен вместо тебя идти в сарай?
Фредрик Менза всё лежит, в бороде у него крошки, и он с серьёзным видом о чём-то думает, а потом говорит:
- Три мили до "Фунтуса".
- Ха-ха-ха, - откликается Монс со своей постели.
Бедняжка, у него тоже, верно, были свои радости.
Вот сейчас ему, например, показалось, что стена такая длинная-длинная и доходит до самого потолка...
Свен вернулся в людскую, распевая и произнося громкие слова о том, чем он намерен теперь заняться:
- Не стану я сушить его перину, ни в жисть не стану. А знаете, что я вместо этого сделаю? Ничего-то вы не знаете, вы ведь всё равно как звери. А я буду петь. Подойдите-ка поближе, и споём вместе.
В людскую набилось много народу. Свен позволил себе оторвать их всех от работы, хотя день был будний. Была здесь Брамапутра, и была Эллен, и даже жена младшего мельника, которая покупала провизию в лавке, не могла удержаться и заглянула туда же. При ней был сын, мальчик шести лет с тонким детским вырезом губ. Свен щедрой рукой отвалил ему монету и погладил его по головке.
- Тебе здесь весело? - спросила мать.
Сын ответил, что ему здесь весело. Поскольку все пустились в пляс, он тоже выбрал местечко и начал танцевать, считая себя вполне взрослым.
Свен запел. Он пел про девушек из Сороси, но не иначе сошёл с ума, потому что песня его звучала откровенной угрозой, он указал точный адрес, а вдобавок поднимал порой кулак и грозил в сторону главного дома. Свен пел:
В Сороси леса, в Сороси поля.
Не видать им конца и края.
Там падают звери от стрел короля.
И топор медведя сражает.
А две девушки стелют постель, шаля,
Королю отдохнуть предлагают.
О вы, девушки из Сороси...
Одну из них обнимает король,
Другую прочь отсылает.
У девушки губы сомкнула боль,
И страха она не скрывает.
Пусть охотится Густ в королевском лесу,
А король пусть её ласкает.
О вы, девушки из Сороси...
Но охотник Густ крадётся тайком,
Топор прихватив с собою,
А те двое тоже идут тишком
И от нежности тают душою.
И когда король запылал огнём.
Густ ударил в грудь его топором.
О вы, девушки из Сороси!
И глядели девушки из дверей,
Как Густ убегал подале.
В королевской войне был он всех храбрей,
И равных ему не знали.
Воротясь домой на закате дней,
Начал ваших он целовать дочерей
и всех девушек из Сороси!
Королевский воин, отважный Густ,
Он пред замком стоит, вздыхает.
Облака вылетают из храбрых уст,
И молнией меч сверкает...
Тут он вдруг заметил, что никто не подтягивает, и оборвал свою песню.
- Стоп! Вы здесь должны подхватить и пропеть хором: "О вы, девушки из Сороси!"., а вы знай себе отплясываете всё равно как звери.
Прибежал гонец от Мака и потребовал наверх старшего батрака. Словно тяжкий груз опустился на людскую, один за другим слушатели выскальзывали за дверь, и Свен уже при всём желании не мог восстановить прежнее веселье. Жена мельника послала к нему своего сынишку, чтобы тот вежливо попрощался и ещё раз поблагодарил за монетку. Свен надолго задержал в своей руке его маленькую ручку:
- У тебя ручка всё равно как у Эллен, подумать только.
Потом гонец вызвал и самого Свена, тот ушёл с дурными предчувствиями, но это был всего лишь Бенони, который стоял во дворе и хотел его видеть.
- У меня к тебе дело, - говорит Бенони, чтобы было с чего начать. - Ты часом не хотел бы выйти с неводом?
- Уж и не знаю. Хотя нет, знаю. С неводом, значит?
Но очень скоро они начинают говорить о том, что лежит у них на сердце, и Бенони с угрожающим видом заявляет, что намерен сходить к Маку в контору.
- Я уже сегодня там был и всё ему выложил.
- Он меня так подло обманул!
- А меня?! Эллен больше никому не достанется.
- Почему так?
- Он опять вызвал её вчера к себе, когда принимал ванну.
- И опять её взял? - Бенони качает головой в знак того, что тут уж ничего не поделаешь.
- Но ведь мы с Эллен хотели пожениться, - говорит Свен.
Бенони отвечает:
- Ты её получишь только после всего, понимаешь?