Свен с грозным видом глядит по сторонам.
- Такая здесь такса, - говорит Бенони. - И так было с каждой из них. Брамапутра, пожалуй, единственная, которая из-за этого горевала.
Приходит старший батрак с приказом Свену-Сторожу немедленно убираться со двора.
- Убираться? Как же так?
- Такой приказ. Моё дело следить за всем и всё выполнять.
А помочь ничем не мог.
Свен-Сторож уже начал прикидывать, как бы ради Эллен поправить дело, а ему вдруг говорят, чтобы он убирался. Он совсем падает духом.
Тут вмешивается Бенони:
- Можешь сходить к хозяину и сказать, что Свен остаётся у меня.
- Ладно, - говорит батрак.
- Можешь передать это Маку из Сирилунна от Бенони Хартвигсена.
Батрак уходит. А эти двое остаются и чувствуют себя гордыми и независимыми.
Но за разговором Свен снова падает духом, потому что ему надо уйти из Сирилунна.
- У меня ничего нет, кроме моего алмаза, - говорит он, - Да и тем нечего резать, потому что стекла у меня тоже нет.
Покуда они так стоят, по лестнице собственной персоной спускается Мак и направляется к ним. Он шагает своей обычной походкой. Когда он подходит совсем близко, оба срывают с головы шапку и здороваются.
- Что это за странное сообщение передал мой батрак?
- Сообщение? - растерянно переспрашивает Бенони. - Ах, это то, что я ему сказал.
- А ты до сих пор здесь? - спрашивает Мак другого. Свен-Сторож молчит.
Но тем самым Бенони выиграл время, минуту или две, и успел собраться с духом. В конце концов, разве он не совладелец Сирилунна? И не разорившийся ли негодяй стоит перед ним?
- По какому это праву вы приходите сюда и командуете? - спрашивает он, уставившись Маку прямо в лицо.
И оба поглядели друг на друга с величайшей неприязнью, разве что Бенони был ещё неопытный, как ученик, Мак достал батистовый носовой платок, слегка высморкался, потом, обратясь к Свену, спросил:
- Тебе что, не передали, чтоб ты убирался?
И Свен попятился.
- Иди ко мне, - сказал ему Бенони, - а мне надо кое о чём переговорить с этим человеком.
Сказать про Мака из Сирилунна "этот человек"! Оба идут в контору. Мак вторично прибегает к помощи носового платка, затем говорит:
- Ну?
- У меня небольшое дельце, - говорит Бенони, - насчёт денег.
- Какое такое дельце насчёт денег?
- Вы меня обманули.
Мак молчит и глядит на него с видом превосходства.
- Я отдал засвидетельствовать в суде закладную. Вы небось такого от меня не ждали?
Мак криво улыбается.
- Почему же? Мне всё известно.
- Это вашему брату из Розенгора принадлежите вы сами со всем вашим добром. Вот, гляньте-ка.
Бенони выкладывает на стол закладную и тычет в неё пальцем.
- Ну, а дальше что? - спрашивает Мак. - Ты желаешь забрать из дела свои деньги?
- Забрать из дела? А откуда вы их, спрашивается, возьмёте? Да вам даже штаны не принадлежат, в которых вы ходите. Двадцать три тысячи! Восемнадцать у вашего брата, пять у меня, чистых двадцать три. Вы меня разорили! Я теперь почти такой же нищий, как вы сами!
Мак отвечает:
- Во-первых, всё это написал на твоей закладной молодой и неопытный уполномоченный.
- Да, но он имел на то законное право.
- Ну, конечно же, имел, но помощник судьи никогда бы не стал выписывать все эти глупости про моего брата. Это ведь пишется просто так, для формы, ты ведь знаешь, как оно бывает между братьями. А на деле я чаще помогал своему брату, чем он мне, например, когда он расширял свою фабрику рыбьего клея.
- Да, да, вы оба одинаково разорились, только мне от этого не легче.
- Во-вторых, - продолжает Мак с несокрушимым достоинством, - я тебе должен не пять тысяч. Между нами есть и другие счета.
- Вы, верно, про те четыре сотни за фамильные ценности? Но на кой они мне теперь нужны, эти ценности? Розу и адвоката уже оглашали в церкви, двенадцатого они женятся.
- Уж и не знаю, мне не удалось переубедить Розу, впрочем, вполне возможно, что ты и сам в этом виноват. Передача бумаги в суд, да ещё у меня за спиной, не прибавила мне охоты хлопотать за тебя.
- Не прибавила? - с досадой говорит Бенони. - Розе я желаю счастливого пути и упрашивать её не стану. А вот насчёт ваших жульнических проделок, так Роза слишком хороша, чтобы быть вашей крестницей. Вот так. Я напишу ей подробное письмо про всё, тогда она больше не переступит вашего порога. Другие счета! Я постараюсь при первой же возможности уплатить за всё наличными. А вы подайте мне мои пять тысяч.
- Ты желаешь забрать свои деньги через шесть месяцев, считая с этого дня?
- Забрать! - насмехается Бенони. - Нет, я поступлю по-другому, совсем по-другому. Я вас не пощажу во всей вашей славе!
Мак сразу понял, что сила теперь на стороне Бенони и что Бенони может поставить его на колени, может объявить его несостоятельным должником, может подать на него в суд, устроить ему серьёзные неприятности с закладной и тем повредить его репутации, сделать его затруднения достоянием гласности.
- Действуй, как сочтёшь нужным, - холодно говорит он.
Но Бенони не удержался и выложил под конец свою козырную карту:
- Придётся мне наложить арест на вашу рыбу, что сохнет на скалах.
Вот это уже грозило настоящим скандалом, грозило судебным рассмотрением с допросом свидетелей. Мак ответил:
- А рыба-то не моя. Она принадлежит купцу.
Тут Бенони запустил пальцы в свою густую шевелюру и вскричал с великим удивлением:
- Вам что, вообще ничего не принадлежит на этом свете?
- Я не обязан тебе давать отчёт, - уклончиво ответил Мак. - Ты можешь от меня потребовать только свои деньги. Их ты и получишь. Итак, ты желаешь забрать свои деньги в шестимесячный срок?
Чтобы положить конец разговору, Бенони ответил:
- Да.
Мак взял своё перо, пометил дату, после чего отложил перо, поглядел на Бенони и сказал:
- Не думал я, Хартвигсен, что между нами всё так кончится.
Признаться, и Бенони тоже не испытывал удовлетворения.
- А что ж мне оставалось делать? Когда-то я был в скверном положении и сам не мог себя вызволить, это я хорошо помню, и тогда вы подняли меня из грязи.
- Ну, об этом мы лучше вспоминать не будем, - перебил его Мак. - Не я завёл этот разговор. - И Мак подошёл к окну, чтобы подумать.
А тут перед глазами Бенони действительно с великой отчётливостью всплыло его жалкое прошлое, он вспомнил те дни, когда не было у него ни большого дома, ни сарая, ни невода, дни, когда его ославили на всю округу с церковной горки и Мак из Сирилунна принял в нём участие и снова сделал его человеком.
- Да, значит, я получу свои деньги. Я не хочу быть против вас каким-то злыднем. У меня и причин для того никаких нет, видит Бог, никаких.
Пауза. Мак отвернулся от окна и подошёл к своей конторке:
- Ты когда объезжал шхеры, сельди не приметил?
Бенони отвечал:
- Нет, то есть приметить-то я приметил, но немного. Я решил снова выйти с неводом.
- Желаю удачи!
- И вам всего хорошего! - сказал Бенони и ушёл.
XVIII
Настало двенадцатое июня, сегодня Роза выходит замуж. Вот так-то.
Бенони с утра пораньше пребывал в торжественном настроении, держал себя учтиво и кротко и был неразговорчив. Свену-Сторожу, который теперь жил у него, поручили дело, с которым он мог справиться один, без помощи.
Бенони протёр пианино и начистил серебро. Может, отправить все ценности Розе? Ему они всё равно уже не понадобятся. Это будет похоже на множество дорогих даров от короля королеве, а вдобавок это заткнёт рот - тем, кто теперь трезвонит, что Бенони Хартвигсен разорился. Поначалу ни сам Бенони, ни помощник ленсмана не делали тайны из того, что заклад в пять тысяч талеров пошёл прахом, а слухи перекинулись на самого Бенони, увеличили размеры несчастья и если верить им, то сарай и невод уже пошли с молотка. У Бенони разгорелась подозрительность, ему казалось, что старые дружки начали относиться к нему без прежнего почтения и уже не , называли его Хартвигсеном. Как бы то ни было, ему покамест вполне по карману сделать Розе такие подарки.
А вот примет ли их она?
Серебро, во всяком случае, он может ей послать. С нежной сентиментальностью Бенони представлял, как увлажнятся Розины глаза, когда она увидит эти щедрые дары. О Бенони, как я жалею, что не вышла за тебя! Вот она не отослала ему ни крестик, ни кольцо, как обещала, возможно, она решила их сохранить из любви к нему. Так не отправить ли ей в особой бумаге хотя бы ту ложечку и вилку, которые он для неё подобрал?
Нет, их она, пожалуй, не примет.
Бенони отправился в Сирилунн, мрачный и возбуждённый, хорошенько выпил в лавке у стойки под тем предлогом, что подцепил какую-то болезнь, затем ушёл домой. Уже во хмелю он достал псалтырь для божественных упражнений, но, опасаясь, что Свен-Сторож услышит его громкое пение, начал просто читать псалмы, а читать ему было очень скучно. Потом он постоял какое-то время на закрытой веранде, глядя прямо перед собой, но через какое бы стекло он ни глядел, жёлтое, синее либо красное, он всякий раз видел голубей, и они всякий раз проделывали один из самых ничтожных своих фокусов - вниз по стене сарая. Ах, не то он имел в виду, когда заводил эти цветные стёкла и голубей для Розы...
И Бенони ушёл в горы. Впереди, недалеко от него, шёл смотритель маяка Шёнинг, сгорбленный, в заплатах, словно обглоданный своей вопиющей бедностью. Он бродил по тропинкам среди гор, слушал крик морских птиц, разглядывал травы и цветы. Против всякого обыкновения Шёнинг поздоровался с Бенони и завёл с ним разговор.
- Послушайте, Хартвигсен, у вас есть для этого все возможности, купите эту гору.
- Купить гору? У меня и без того хватает гор, - отвечал Бенони.
- Нет, всё-таки не хватает. Вам надо бы купить всю четверть мили до общинного леса.
- А потом мне что с ней делать?
- Эта гора имеет большую ценность.
- Правда, имеет?
- В ней полно свинцовой руды.
- Ну и что? Подумаешь, руда, - пренебрежительно сказал Бенони.
- Да, руда. Руды на миллион. К тому же она вся перемешана с серебром.
Бенони поглядел на смотрителя, но не ответил.
- А сами вы её почему не купите?
Смотритель тускло улыбнулся, глядя прямо перед собой.
- Ну, во-первых, у меня для этого нет возможностей, а во-вторых, мне она ни к чему. Но перед вами вся жизнь, вы должны её купить.
- Вы ведь тоже не старик.
- Нет-нет. Зачем мне иметь больше, чем у меня есть? Я стал смотрителем при маяке четвёртого разряда, хватает только для поддержания жизни, на большее мы не годимся.
Вдруг Бенони спрашивает:
- А с Маком вы об этом уже говорили?
И смотритель произносит лишь два слова, вкладывая в них всю глубину своего презрения:
- С Маком?
После чего он поворачивается и уходит обратно по горной тропе.
Бенони продолжает свой путь в другую сторону и рассуждает про себя: хорошо, что горы внутри наполнены серебром, они принадлежат Арону из Хопана, Арон ведёт процесс против одного рыбака из шхер из-за без спросу взятой лодки, а вести процесс - это стоит денег; совсем недавно он отвёл одну из своих коров адвокату. Да, да, Николай как раз сегодня женится, стало быть, корова ему пригодится, ему и Розе.
Воспоминания о Розе захватили Бенони.
Он свернул на лесную дорогу, глаза у него увлажнились, и он рухнул ничком прямо на краю дороги. "Разве я был не таким, как надо, скажи-ка, Роза, разве я не прикасался к тебе так бережно и почтительно, чтобы не причинить тебе боли?! Господи, помоги мне!".
Borre ækked!!
А вот и он снова, лопарь Гилберт. Он снуёт по лесу то в одну, то в другую сторону, будто ткацкий челнок, оставляя за собой узлы и нити в разных посёлках по обе стороны горы.
- Я тут присел отдохнуть, - говорит Бенони, а сам в смущении. - Приятно послушать, как шелестят листья осины.
- А я со свадьбы, - говорит Гилберт. - Я там встретил кой-кого из знакомых.
- Ты, может, и в церкви был? - спрашивает Бенони.
- Был и в церкви. Очень знатная свадьба. Даже Мак там был.
- Да уж наверняка.
- Сперва, конечно, появился жених. Верхом.
- Верхом?
- А потом появилась невеста. Верхом.
Бенони только головой помотал, в знак того, что это очень здорово.
- На ней была длинная белая фата, она доставала почти до земли.
Бенони погрузился в раздумья. Итак, свершилось. Белая фата, так-так... Он встаёт с земли и идёт домой вслед за лопарём.
- Ладно, мы оба, Бенони и я, уж как-нибудь одолеем это дело. Зайди ко мне.
- Да нет, спасибо, не с чего мне заходить и отнимать у вас время.
Но когда Бенони достал бутылку и предложил лопарю рюмочку, Гилберт сказал:
- Зря вы на меня тратитесь.
- Это я плачу тебе за твою великую новость, - говорит Бенони, и губы у него дрожат. - А ей я желаю счастливого пути.
Гилберт пьёт, а сам обводит глазами комнату и вслух выражает своё удивление по поводу того, что ведь есть на свете люди, которые не пожелали жить в такой роскоши. На это Бенони говорит, что ничего, мол, особенного, ничуть не лучше, чем у любого бедняка. После чего он демонстрирует Гилберту пианино и объясняет, что это такое, он показывает столик для рукоделия, выложенный эбеновым деревом и серебром, затем на свет божий извлекается столовое серебро. "За него я выложил сотню талеров", - поясняет он.
Гилберт долго качает головой и по-прежнему не может уразуметь, как это некоторые люди способны отказаться от подобной роскоши. Завершает он словами:
- Вообще-то вид у неё был не очень счастливый.
- У Розы? Не очень?
- Нет. У неё был такой вид, будто она раскаивается. Бенони встал, подошёл к Гилберту и сказал:
- Вот видишь кольцо? Нечего ему больше сидеть на этом пальце и всю жизнь огорчать меня.
...Он снимает кольцо со своей правой руки, пересаживает на левую и при этом спрашивает:
- Ты видел, что я сделал?
Гилберт с торжественным видом подтвердил. Тогда Бенони достал календарь и сказал:
- А эту черту ты видишь? Сейчас я её вычеркну. Я вычеркну день святого Сильвестрия.
- Святого Сильвестрия, - повторил Гилберт.
- А ты был моим свидетелем, - сказал Бенони. После того как это сделано, у Бенони больше нет оснований напускать на себя торжественный вид, и он погружается в молчание...
Гилберт же от него прямиком топает в Сирилунн, в лавку, и там рассказывает о бракосочетании, о том, что отродясь не видано было такой благородной свадьбы, что белая фата даже волочилась по земле, что невеста получила того, кого хотела, и у неё был очень даже счастливый вид. А в церкви был сам Мак.
Едва завершив повествование в Сирилунне, лопарь Гилберт направил свои стопы к дому пономаря. Молодые подъехали туда, когда день уже клонился к вечеру. Роза - по-прежнему верхом, но у Арентсена от долгого сидения в седле всё заболело, и потому он уныло трюхал на своих двоих, ведя лошадь под уздцы. Вечер был светлый, и погода тёплая. Солнце ещё стояло высоко на небе, но морские птицы уже отошли ко сну.
При виде молодых Гилберт сорвал с головы шапку. Роза продолжала свой путь верхом, но молодой Арентсен остановился и передал поводья Гилберту. Он устал и был зол как чёрт.
- Возьми-ка этого одра и отведи его куда-нибудь. Довольно я его волок.
- А я был в церкви и там вас видел.
Молодой Арентсен учтиво отвечает:
- Я тоже был в церкви, стоял и смотрел на венчание. И никак не мог уехать прочь.
Так Роза и молодой Арентсен въехали в домик пономаря, где им предстояло жить...
А несколько дней спустя Бенони вышел в море с большим неводом и со всей своей командой. Вера в его рыбацкую удачу была так велика, что пойти с ним вызвалось куда больше народу, чем ему требовалось. Был среди них и Свен-Сторож, которого он нанял артельщиком.
XIX
Солнце вставало и светило, снова и снова, час за часом, ночью и днём. Молодой Арентсен успел отвыкнуть от солнца по ночам, он потерял сон и никак не мог достаточно затемнить комнату. Вдобавок его больной отец, старый пономарь, лежал в комнате по другую сторону коридора, и хотя их разделял коридор, сын отлично мог слышать его стоны. Он вставал, одевался и выходил из дому, а Роза продолжала спать здоровым, невозмутимым сном, укрывшись одной лишь простынёй, - ночь была очень тёплая.
Теперь, в пору косовицы, у адвоката было не так много дел в конторе, как раньше. Поначалу ему приходилось даже обращаться к помощи Розы, чтобы справиться со всей этой нескончаемой и унылой писаниной, теперь он вполне справлялся сам; после того заседания суда ему только и пришлось составить несколько жалоб в арбитражную комиссию. Но множество больших дел, не решённых во время заседания, теперь бродили от одного судьи к другому и самостоятельно работали за адвоката Арентсена, а он жил тем временем в своё удовольствие и время от времени наведывался в винный отдел Маковой лавки.
По делу Левиона и сэра Хью Тревильяна было вынесено судебное решение, что потребовало от Арентсена больших усилий. Когда он через гору направлялся на собственную свадьбу, ему пришлось сделать большой крюк, чтобы своими глазами увидеть пресловутое место в ручье и измерить его ширину у водопада. При нём было два человека. Завидев сэра Хью, который удил рыбу на том берегу, молодой Арентсен поклонился ему, как старому знакомому, и снял шляпу. Но добрый англичанин продолжал стоять с истинно британской невозмутимостью и на приветствие не ответил. Будь рядом Роза, она бы крайне огорчилась. Пылая гневом, Арентсен приказал своим людям мерить как можно точней. Но всё равно в ручье было семьдесят два фута.
- Что-то не нравится мне эта ширина, - сказал Арентсен.
Он долго глядел на сэра Хью в бинокль, а потом невооружённым глазом убедился, что муха-наживка находится куда ближе к берегу Левиона, чем к берегу Марелиуса. Он привлёк к делу своих спутников и велел им письменно засвидетельствовать это обстоятельство. После чего он составил дополнительное объяснение и отнёс его на почту.
И теперь приговор был вынесен, его личный выезд на место не возымел никакого действия: сэру Хью надлежало выплатить ту сумму, которую он предлагал с самого начала ещё на согласительной комиссии, и ни гроша сверх того.
Получив приговор на руки, сэр Хью явился со свидетелями и желал уплатить: пожалуйста, вот деньги. Но и на сей раз его намерения разбились о жадность Левиона: "Вам слишком дёшево достались права на ловлю, потому как Эдварде вы заплатили особо, вон она целых двадцать пять талеров отдала Маку на хранение". Сэр Хью ещё раз предложил деньги, ещё раз получил отказ и ушёл.
Но из того, что в первой инстанции суд вынес своё решение, отнюдь не следовало, что дело проиграно.