Уженье рыбы, которому предавался сэр Хью, продолжало оставаться выгодным предметом раздора. Дело кончилось тем, что теперь свой приговор предстояло вынести верховному суду в Тронхейме; адвокат Арентсен решил накатать грозное послание и в нём наиподробнейшим образом осветить отношения сэра Хью и дочери ответчика.
- Но это потребует дополнительных расходов, - сказал Арентсен.
- Очень жаль. А сколько же надо выложить на этот раз?
- На сей раз четыре талера.
- Дороговато стоит добиться своего права против этих негодяев.
- Право никогда не бывает слишком дорогим.
Левион заплатил и ушёл.
- Попрошу следующего!
Дело Арона из Хопана возникло из-за глупой выходки: молодой рыбак из посёлка в шхерах однажды ночью взял лодку Арона и пропадал двое суток. А где же он был это время? У своей девушки. Но когда молодой рыбак воротился на лодке, Арон встретил его угрозами и припугнул новым адвокатом. Парень очень удивился. Взять лодку без спросу было настолько обычным делом, что поначалу он счёл угрозу Арона просто шуткой. Кончилось тем, что он сказал: "Плевать я хотел на тебя и на твоего адвоката!". После чего дело было передано адвокату. И тут Арону из Хопана пришлось выкладывать денежки! Одну корову он уже отвёл на двор пономаря, и отвёл среди лета, когда она особенно хорошо доилась, а к осени ему, того и гляди, придётся отвести к мяснику и вторую.
"Теперь мы не можем отступиться, - сказал Арентсен, когда дело было проиграно в первой инстанции, - я сейчас составлю убийственную апелляцию и пошлю её в верховный суд. Но это, конечно, потребует дополнительных ассигнований".
"Ассигнований, ассигнований, - проворчал Арон. - А мне скоро есть будет нечего".
"Ну уж до такой-то крайности пока не дошло".
"А вы не могли бы подсобить мне продать мои горы?".
"Горы?".
"Они говорят, что когда-нибудь эти горы будут дорого стоить. Профессор из Христиании их обследовал и написал, что в них есть свинцовая руда с примесью серебра".
Молодой Арентсен ответил:
"Руда мне без надобности, Арон, но вот против серебра я ничего не имею".
Арон понял, что не миновать ему лишиться второй коровы, и, прежде чем уйти, подписал бумагу.
Но ближе к концу лета молодой Арентсен совсем заскучал и начал даже поговаривать о том, что, пожалуй, устроится рыбным судьёй на всю Лофотенскую путину. Ну что ему прикажете здесь делать зимой? Сплошь женщины и дети во всех посёлках, и нигде, нигде не заработаешь ни единой серебряной монетки. Роза не возражала, хотя про себя, может, думала, что молодой муж смог бы найти и более подходящее занятие, чем при первой же возможности бежать из дому. Роза ходила помогать там, подсоблять здесь и приглядывала за больным пономарем. Старик всё больше худел, терял силы и только ждал конца, а его обязанности взял на себя школьный учитель.
В Сирилунне тем временем произошла одна перемена, и состояла она в том, что старина Монс перекочевал из своей каморки на кладбище. Как-то люди обратили внимание, что он лежит с отрешённым выражением, зажав в руке кусок хлеба. Монс уже несколько лет почти не вставал с постели, поэтому было трудно выяснить, окончательно он испустил дух или не окончательно, а когда спросили Фредрика Мензу, лежащего на соседней постели: "Как думаешь, может, он просто спит?" - Менза по своему обыкновению повторил "спит". После чего Монса оставили лежать до следующего утра. Но когда и наутро его застали всё с тем же несъеденным куском, можно было сделать вывод, что он всё-таки умер. Со своего места Фредрик Менза наблюдал, как выносят старого товарища, но особого интереса это у него не вызвало, хотя время от времени он сопровождал процедуру каким-нибудь вполне человеческим словом, которое окружающие могли понять: "Кар-кар, говорит ворона. Обед? Ха-ха-ха".
Год клонился к осени, в лесу желтели осины, рыба Мака окончательно высохла, и Арн-Сушильщик уже отвёз её в Берген на галеасе. Лосось после нереста отощал донельзя, летним забавам подошёл конец, и сэр Хью Тревильян сложил свою удочку и отбыл домой в Англию, посулив людям из бухты, а особенно Эдварде, что к весне вернётся снова... А тем временем начали жать рожь, копать картофель в тех дворах, где летом вдосталь было солнца. Короче, всё шло своим чередом!
Вот и Бенони вернулся домой со своим неводом и своей командой. Но без большого улова. Поскольку стояли они на рыбном месте, Бенони предпочёл бы простоять там ещё несколько недель, чтобы не прозевать, когда пойдёт зимняя сельдь, но владельцу невода это дорого бы обошлось, тем более при наличии артельщика, вдобавок и у всей артели больше не было средств, чтобы ждать у моря погоды. Вот и вышел Бенони в обратный путь, терзаемый мрачными мыслями.
Единственным человеком, который сохранил отменное расположение духа, был Свен-Сторож. К тому же и причин для огорчений у него не было, жалованье своё он приберёг, тогда как другие промотали его почём зря; ещё он радовался возвращению в милые сердцу места. В первый же вечер он побежал в Сирилунн, подкараулил горничную Эллен, перехватил и начал от всей души с ней болтать. Ради Эллен он готов был снова явиться к Маку и попросить у него разрешения остаться. Интересно, что ответит Мак?
- Раз Монс помер, а Фредрик Менза не встаёт с постели, значит, ты сама теперь рубишь дрова? - спросил Свен у своей девушки.
- Да, приходится.
- Гм-гм. А ванны он небось до сих пор принимает?
Эллен слегка замялась.
- Ванны? Да.
- И скоро опять будет принимать?
- Не знаю. Да нынче вечером.
- Я не могу дольше оставаться у Хартвигсена, - продолжал Свен. - Я ведь всё лето получал жалованье, а он очень горюет, что мы вернулись без улова.
- Говорят, он стал совсем бедный, - заметила Эллен. На что Свен поспешно и с досадой возразил:
- Кто так говорит, тот нагло лжёт. Это жуткая и подлая ложь. Как только Хартвигсен через несколько месяцев получит назад свои деньги, он опять станет богатым человеком.
- Да, да, - только и ответила Эллен на такую горячность.
Но и у Свена голова была не тем занята.
- Всё дело в том, могу я здесь остаться или нет. Ты не могла бы попросить Мака?
- Уж и не знаю. Думаешь, выйдет?
- А почему же и не выйти? Когда ты нынче вечером будешь его мыть... Понимаешь, я... как-то я очень здесь прижился. И даже если б я уехал с почтовым пароходом, мне б всё равно не миновать вернуться. Видишь ли... я и сам не пойму, в чём тут дело... Дай мне подержать твои руки...
Хрупкие ручки Эллен были как у ребёнка, пальчики словно голодные и беззащитные... Самые подходящие ручки, чтобы запрятать их в больших и добрых ручищах Свена. Он прижал Эллен к себе, приподнял её, снова поставил на пол и поцеловал долгим поцелуем. А потом ещё раз.
- Сколько раз за лето я твердил: "Эллен! Эллен!". Поговори с ним сегодня вечером, когда будешь его купать, - продолжал Свен, - когда будешь растирать ему спину. Скажи, что я вернулся, что я опять здесь и что кто же тогда будет колоть дрова? Ты достаточно его знаешь, ты можешь это сказать, смотри только, дождись удобного случая, чтобы он не рассердился. Эллен, мне очень жалко, что тебе придётся его просить, но как же нам быть?
- Попробую вечером поговорить с ним, - отвечала Эллен.
Несколько дней спустя Бенони направился в Сирилунн и повстречал там Свена-Сторожа. Бенони сказал:
- Зря ты от меня уехал. У меня всегда есть какая-нибудь работа, и ты мне нужен, - сказал он с важным видом. - Ты случайно не мог бы зайти ко мне и прочистить трубу?
- Да, когда пожелаете.
- А то моя экономка жарит и парит, так что труба очень скоро забивается. Ты останешься здесь?
Свен-Сторож утвердительно кивнул, что, мол, похоже на то, Мак выслушал его просьбу, подумал-подумал, а затем сказал:
"Можешь остаться".
- Прямо колдовство какое-то, - сказал Бенони. - Разве ты не был мне нужен каждый день и каждый час? Разве у меня не надо каждую минуту что-нибудь подкрашивать и подмазывать? - воскликнул он и отвернулся. - Прикажешь мне самому белить свои стены?
У Бенони были серьёзные причины для досады. Едва вернувшись домой, этот честолюбивый человек заметил, что все подряд считают его окончательно разорившимся.
Люди жалели об этом. Бенони никогда не был злым соседом и никому не отказывал в помощи, если к нему обратишься. Но теперь он потерял все свои средства, ходили даже слухи, что ему пришлось заложить все свои постройки. А теперь, вдобавок, и рыбацкое счастье от него отвернулось: за всё лето ни одного улова. Великая досада охватывала Бенони, когда люди по старой привычке называли его без обиняков Бенони. А Стен, приказчик, который с прошлого Рождества имел на Бенони зуб, тот и вообще начал без зазрения совести говорить ему "ты".
- Ты кому это тычешь? - взорвался Бенони. - Не советую тебе поступать так впредь.
- А тебе я не советую изображать из себя корову, когда сам ты телок.
Да, этот Свен не лез за словом в карман, и языком его Бог не обидел.
- Как бы Мак не сказал тебе пару ласковых, - угрожающе сказал Бенони.
И он прошёл к Маку.
А перед ним стоял Мак, точно такой как прежде, с бриллиантовой булавкой в галстуке, с крашеными волосами и бородой, словом, на его внешности неудача никак не отразилась. В то время как молва безжалостно разделывалась с Бенони, этому гордому барину, Маку из Сирилунна, она не нанесла ни малейшего ущерба. Он прикарманил денежки Бенони - эка невидаль, в делах он верткий, как угорь, станет он по доброй воле отказываться от пяти тысяч. Но с другой стороны, разве кто-нибудь слышал, чтобы Мак надул какую-нибудь рыбацкую семью хоть на несколько шиллингов? Нет, Мак не из таких.
- Ну, - сказал Мак Бенони, - не везло тебе в этом году?
- Не везло.
- Каждый раз и не может везти.
- Эх, будь у меня та сельдь, которую я видел в море. Но мне было не суждено её выловить.
- Другой раз, может, тебе повезёт больше.
- А я-то надеялся, что вы дождётесь, пока я вернусь домой, и не станете до того продавать сухую рыбу в Берген, - сказал Бенони.
На это Мак:
- Так я ведь не знал, когда ты вернёшься. Мог бы прислать письмо.
- Нет, нет, оно, пожалуй, и лучше, что Арн-Сушильщик повёл галеас, он это сделает лучше, чем я. Просто, по моему скромному мнению...
- Эх, знать бы мне, когда ты вернёшься... Хотя, с другой стороны, я вовсе не обязан тебя дожидаться... - вдруг отрезал Мак.
Бенони сразу присмирел и начал толковать о промежуточных расчётах. Он, конечно, не бедняк, но за лето у него не было никаких доходов, и потому он не может заплатить за фамильные ценности. С видом непривычно кротким он попросил об отсрочке.
- Пусть будет за мной, покуда вы не вернёте мои пять тысяч, - промолвил Бенони в последнем усилии казаться человеком состоятельным.
- Как пожелаешь. А вообще-то я охотно возьму фамильные ценности обратно, - предложил Мак.
- Обратно?
- Да, за ту же цену. Мне их недостаёт.
Бенони на минуту задумался. Интересно, как это обанкротившийся человек может предлагать ему такую сделку? И что скажут люди, если Бенони повезёт вещи из своего дома? Значит, припёрло - скажут люди.
- Во всяком случае, пианино и немного больше серебра мне определённо понадобятся, - сказал Мак.
- Не знаю, не знаю, у меня пока нет нужды продавать эти вещи.
- Ну, как хочешь.
Мак кивнул и взялся за перо.
А Бенони побрёл домой. Слава Богу, его ещё не так прижало, чтобы просить Мака открыть ему кредит в лавке, у него ещё оставался пакет с кой-какой наличностью на дне укладки, может, и не меньше, чем есть в сундуке у Мака. Какого дьявола люди возводят на него всякие небылицы? По счастью, раз у него есть крыша над головой и еды хватает, разве это нужда? Величие Мака тоже не такое уж великое, хотя он намерен обзавестись новым пианино и новым серебром. А деньги он, спрашивается, откуда возьмёт?
А дальше Бенони подумал о том, что Мак большой негодяй, с которым лучше не иметь дел. Вот теперь он не поручил Бенони вести галеас на Лофотен и загрузить там три судна. Арн-Сушильщик сделает и это.
Прошло несколько недель. И снова Бенони нечем было заняться, кроме как ходить в церковь по воскресеньям.
XX
В Сирилунне день большого забоя свиней. Полугодовалого боровка уже лишили жизни, теперь он мёртвое тело и брошен в кипяток. Настала очередь годовалого жирного чудища с белыми и чёрными пятнами и железными кольцами в пятачке. Много батраков и девушек занято этой работой, а само убийство совершает старший батрак; Свен-Сторож и Уле-Мужик у него на подхвате, а кухарка и Брамапутра бегают взад и вперёд за кипятком, чтобы ошпаривать свиней. Скотница им совершенно не помогает, она ходит и проливает слёзы над бедной скотиной, как проливала каждый год.
Старший батрак малость побаивается иметь дело с большим хряком. Свен-Сторож говорит, что лучше бы всего его пристрелить, как заведено у всех порядочных людей, но экономка раз и навсегда запретила стрелять, чтобы кровь не пропала даром.
- Ну, пошли, выведем его, - говорит батрак и напускает на себя бесстрашный вид.
- Да-да, - в один голос отвечают Свен-Сторож и Уле-Мужик.
Они покидают женщин, которые продолжают ошпаривать полугодовалого и дёргать из него щетину. Стая ворон и сорок с громким граем кружится над ними.
Трое мужчин шествуют к свинарнику, хряк задирает пятачок к небу, хрюкает и глядит на них. У них уже приготовлена петля, чтобы стреножить его сзади; скотница выманивает хряка во двор корытом, в которое положен корм, хряк охотно идёт на её зов, но время от времени хрюкает, словно задаёт небольшие вопросы. Батрак кличет Брамапутру, чтоб она приготовила лохань для крови. Неспешно, мелкими шажками процессия пятится к саням, которые нарочно приготовлены для забоя, и вот она уже упёрлась в сани. Кухарка бросает свою работу с полугодовалым подсвинком и спешно юркает в кухню; она не переносит вида крови. Немало язвительных слов несётся ей вслед. Брамапутра стоит позади со своей лоханью; на дно лохани высыпана пригоршня соли, короче, всё готово.
Хряк то хрюкнет, то остановится и прислушается. Он моргает глазами и силится понять, чего хотят от него эти люди. Скотнице велено держаться поближе, чтобы успокоить его, но слёзы застилают ей глаза, и вдруг она стремглав бросается прочь, скрючившись, плача навзрыд, изнемогая от скорби. Тут хряк перестаёт слушаться и хочет бежать за ней.
- Хоть бы ты корыто оставила, чёртова дура! - громыхает старшой, он и без того пылает от злости. Но скотница уже ничего не слышит.
Тут хряк начинает визжать: верёвочная петля захлестнула его ноги и не даёт побежать за скотницей и за корытом. Зачем людям понадобилась эта петля? Он визжит изо всех сил, и старшому приходится орать что есть мочи, чтобы перекричать его.
- Не дайте петле съехать, чёрт подери! Ну, так я и знал! Идиот проклятый! - рявкает он на Уле-Мужика, который уронил петлю. Хряк совершает несколько отчаянных прыжков через двор. Свен-Сторож исхитряется его нагнать, перехватывает петлю и затягивает, огромная гора мяса валится наземь. В падении он чуть не увлекает за собой Свена, но тому удаётся устоять на ногах.
Со зловещим и сумрачным видом старший батрак откладывает длинный нож и приближается к Уле-Мужику:
- Ты, никак, на ворон загляделся и потому выпустил канат?
- А тебе какое дело, твои вороны, что ли?
- Ах, так!
Батрак кипит от ярости. Не он ли сам набирал свою команду для этой поганой работы?! Он подошёл к Свену и сказал:
- Ты должен сегодня мне помочь, надо зарезать одну или двух свиней! - А Уле-Мужику он сказал: - И ты тоже помогай.
Теперь он трижды пронзает кулаком воздух, после чего спрашивает как грозный и свирепый мужчина:
- Ты вот это видишь?
Но в ответ Уле-Мужик лишь смеётся и продолжает:
- Сороки - и те не твои.
- Вот это ты видишь? - спрашивает старшой, настойчиво демонстрируя свой кулак. - Вот этим я тебе заеду в рожу, если ты ещё раз отпустишь канат.
- Да пошёл ты отсюда! Лучше дай мне нож, так я сам его прирежу.
- Ты-то?
Подходит Свен, таща за собой борова, тот страшно кричит и сопротивляется изо всех сил. Уле плюёт на одну руку и плюёт на другую и перехватывает канат. А у Свена в руках петля поменьше, чтоб связать морду борова, он стоит и дожидается удобного случая.
"Берегись! - кричит Брамапутра. Она знает, что он взялся за опасное дело, боров может дёрнуться и оторвать кисть руки вместе с петлёй.
- Ну, только скажи Свену ещё слово! - предостерегает старшой. Он стоит и переминается с ноги на ногу.
Брамапутра глядит на него.
- А я знаю, почему ты злишься! Это потому, что я не желаю тебя поцеловать.
Когда Уле-Мужик слышит эти слова, глаза у него делаются как два буравчика.
- Вот ужо заткну я тебе глотку... - говорит он.
Свен-Сторож по первому разу охватывает петлёй свиное рыло, а за первой с молниеносной скоростью следуют другие петли. Теперь боров безопасен и к нему можно подступиться. Петля сдавливает его крик, он способен лишь тяжело дышать сквозь верёвки. Потом его хватают за все четыре ноги и заваливают на сани. Движения этих людей отличает ненужная резкость и жестокость, потому что все они нервничают и возбуждены. Побеждённый боров лежит на санях, а батрак достаёт нож и примеривается, куда лучше ударить.
- Не слишком высоко! - советует Уле-Мужик.
- Не говори под руку, - предостерегает Брамапутра и уже начинает размешивать соль. Соль шумно скребет о дно лохани.
Нож входит в горло. Батрак вонзает его дважды, чтобы пройти слой сала. Со стороны кажется, будто нож через жирное горло скользит по салу внутрь до самой рукоятки.
Сперва боров ничего не почувствовал, он просто полежал несколько секунд, задумавшись. Но потом он понял, что его убили, и издал задушенный визг, и визжал до тех пор, пока силы не оставили его. Кровь непрерывной струёй бежала из разреза, и Брамапутра без устали работала шумовкой.
- Вот лёгкая смерть, когда тебя убивают, - задумчиво сказал Свен-Сторож.
- А ты пробовал?
- Всего одна минута и для того, кто убивает, и для того, кто умрёт...
А на вторую половину дня Свен отпросился, чтобы сходить к Бенони и прочистить трубу. Он прихватил длинные берёзовые метлы и можжевеловый ёршик на длинной стальной проволоке.
Бенони сидит дома. Насчёт прочистки трубы - это у него очередная дурацкая выдумка, чтобы показать людям, что печная труба в его доме работает без устали и огонь в очаге почти никогда не гаснет.
- Большое тебе спасибо, что ты готов оказать мне эту услугу, - говорит Бенони и подносит Свену рюмочку. Между этими двумя неизменно сохранялись дружеские отношения, потому что Свен всегда держался очень вежливо.