- Вы хотите сказать, что дожили до двадцати четырех лет, не прочитав Гиббона? - возмутился он.
- Да.
- Mon dieu! - всплеснул руками Хёрст. - Завтра же начинайте читать. Я вышлю вам книгу. Вот что я хотел бы понять… - Он посмотрел на нее критически. - Видите ли, вопрос в том, можно ли вообще с вами говорить по-настоящему? Есть ли у вас ум или вы такая же, как остальные представительницы вашего пола? Вы кажетесь мне до смешного юной в сравнении с мужчинами вашего возраста.
Рэчел взглянула на него, но ничего не сказала.
- Итак, Гиббон, - продолжил Хёрст. - Как думаете, вы способны понять его? С другой стороны - это проверка. Судить о женщинах ужасно трудно. Что можно отнести за счет недостатка образования, а что - за счет природной неспособности? Сам я не вижу причин, почему вы могли бы его не понять, - но ведь вы, наверное, вели до сих пор довольно нелепое существование. Представляю, как вы чинно гуляете парами, с распущенными волосами.
Музыка опять заиграла. Взгляд Хёрста блуждал по залу в поисках миссис Эмброуз. Как бы ему ни хотелось завязать дружбу с Рэчел, он понимал, что дело не клеится.
- Я очень хочу дать вам книги, - сказал он, застегивая перчатки и поднимаясь со стула. - Мы еще встретимся. А сейчас я ухожу.
Он встал и покинул ее.
Рэчел огляделась. Она чувствовала себя, как ребенок на празднике, окруженный враждебными незнакомыми лицами с крючковатыми носами и ехидными безразличными глазами. Рядом была застекленная дверь, Рэчел толчком открыла ее и вышла в сад. Ее глаза наполнились слезами гнева.
- Будь он проклят! - воскликнула она с интонацией Хелен. - Проклятый наглец!
Она стояла в бледном прямоугольнике света, который бросала на траву открытая ею дверь. Перед ней вздымались темные массы деревьев. Она стояла и смотрела на них, слегка дрожа от гнева и волнения. Позади себя она слышала топот и шарканье танцующих и ритмичные наплывы вальса.
- Вот деревья, - сказала она вслух. Могут ли деревья возместить урон, причиненный ей Сент-Джоном Хёрстом? Она представила, что она персидская принцесса, живущая вдали от цивилизации, что она в одиночку катается на лошади по горам, а вечером приказывает служанкам петь для нее - подальше от всего этого, от борьбы мужчин и женщин… Тут из тьмы вышла фигура; на фоне ее черноты горел красный огонек.
- Мисс Винрэс, это вы? - спросил Хьюит, всматриваясь в нее. - Вы танцевали с Хёрстом?
- Он вывел меня из себя! - яростно крикнула Рэчел. - Никто не имеет права на такую наглость!
- Наглость? - переспросил Хьюит, удивленно вынимая сигару изо рта. - Хёрст - наглец?
- Какая наглость… - начала Рэчел и замолчала. Она точно не знала, что ее так разозлило. С огромным усилием девушке удалось взять себя в руки. - Что ж, - сказала она, представив Хелен и ее насмешки, - наверное, я дура. - Она сделала движение в сторону танцевального зала, но Хьюит остановил ее.
- Прошу вас, объясните, что произошло, - попросил он. - Уверен, что Хёрст не хотел вас обидеть.
Рэчел попыталась это сделать, но обнаружила, что не может. В том, что она гуляла парами с распущенными волосами, она не видела ничего несправедливого и ужасного, как и не могла объяснить, почему уверенность Хёрста в своем превосходстве, в том, что он больше ее умудрен жизнью, казалась ей не только досадной, но и отвратительной - как будто у нее перед носом захлопнули дверь. Прохаживаясь туда-сюда по террасе, она сказала Хьюиту с горечью:
- Это ни к чему хорошему не приводит; мы должны жить отдельно; мы не можем понять друг друга; мы пробуждаем друг в друге самое плохое.
Хьюит отверг ее обобщения о природе полов, поскольку они нагоняли на него скуку и казались в корне неверными. Однако, зная Хёрста, он вполне мог догадаться, что случилось, и, хотя в глубине души это было ему приятно, он считал, что Рэчел не должна строить на этом происшествии свои представления о жизни.
- Теперь вы его невзлюбите, - сказал он. - И зря. Бедняга Хёрст в плену у своих теорий. Поверьте, мисс Винрэс, он старался, как мог. Он сделал вам комплимент, он пытался… Он пытался… - Хьюит не смог договорить, потому что его душил смех.
Рэчел внезапно обернулась и тоже расхохоталась. Она поняла, что в Хёрсте есть что-то смешное, а возможно, и в ней самой.
- Наверное, у него такой способ заводить друзей, - смеясь, проговорила она. - Тогда и я сыграю свою роль. Начну так: "Хотя внешность у вас уродливая, а образ мыслей гадкий, мистер Хёрст…"
- Правильно! - вскричал Хьюит. - Так с ним и надо. Поймите, мисс Винрэс, вы должны быть к Хёрсту снисходительны. Он всю жизнь провел, можно сказать, перед зеркалом, в прекрасной комнате, отделанной панелями, увешанной японскими гравюрами, обставленной чудесными старинными стульями и столиками, - и только одно цветовое пятно, на нужном месте, между окнами, скорее всего, он сидит там часами, положив ноги на каминную решетку, рассуждая о философии, о Боге, о своих печени и сердце и о сердцах своих друзей. Они все разбиты. Нельзя требовать от него совершенства в танцевальном зале. Ему нужно уютное, накуренное, мужское пристанище, где он может вытянуть ноги и говорить лишь тогда, когда ему есть что сказать. По мне это довольно тоскливо. Но я это уважаю. Юмор - не их стезя. И серьезные вещи они воспринимают очень серьезно.
Описание образа жизни Хёрста так заинтересовало Рэчел, что она почти забыла личные претензии и опять почувствовала к нему уважение.
- Значит, они очень умные? - спросила она.
- Разумеется. Что касается мозгов, я думаю, он тогда сказал правду: они умнейшие люди в Англии. Но - за него надо взяться. В нем очень много нераскрытого. Над ним кто-то должен смеяться… Представляю, как Хёрст говорит вам, что у вас нет опыта! Бедолага!
Пока они, беседуя, прогуливались по террасе, невидимая рука раздвинула портьеры по очереди на всех окнах, и прямоугольники света через равные промежутки легли на траву. Хьюит и Рэчел остановились и, заглянув в гостиную, увидели, что там в одиночестве за столом сидит мистер Пеппер и что-то пишет.
- Сочиняет письмо своей тетке, - сказал Хьюит. - Вероятно, замечательная престарелая дама. Он рассказывал, что ей восемьдесят пять лет и он возит ее гулять в Нью-Форест… Пеппер! - крикнул он, стуча по окну. - Идите исполнить свой долг! Мисс Аллан ждет.
Подойдя к окнам бального зала, они почувствовали, что танцевальный вихрь и ритмичная музыка непреодолимо тянут их к себе.
- Вы не против? - спросил Хьюит, и они, взявшись за руки, с упоением окунулись в водоворот. Это была лишь вторая их встреча, но во время первой они видели целующихся мужчину и женщину, а сейчас мистер Хьюит обнаружил, что молодая женщина в гневе очень похожа на ребенка. Поэтому, соединив руки в танце, они чувствовали себя необычайно легко.
Была полночь, бал достиг кульминации. Слуги подглядывали в окна; в саду здесь и там виднелись белые пятна - фигуры отдыхающих на воздухе парочек. Миссис Торнбери и миссис Эллиот сидели рядом под пальмой, держа на коленях веера, носовые платки и брошки, отданные им на хранение раскрасневшимися девицами. Время от времени они обменивались замечаниями.
- Мисс Уоррингтон действительно выглядит счастливой, - сказала миссис Эллиот. Обе улыбнулись, и обе вздохнули.
- Он человек с характером, - сказала миссис Торнбери, имея в виду Артура.
- А характер - это как раз то, что нужно, - рассудила миссис Эллиот. - А этот молодой человек довольно умен, - добавила она, кивнув на Хёрста, проходившего мимо под руку с мисс Аллан.
- На вид он не слишком крепок, - сказала миссис Торнбери. - Телосложение не очень. Оторвать? - спросила она у Рэчел, которая остановилась, почувствовав, что за ней волочится длинная кружевная лента.
- Надеюсь, вам хорошо? - осведомился Хьюит.
- Мне все это так знакомо! - улыбнулась миссис Торнбери. - Я вырастила пять дочерей, и все они обожали танцы! Вы тоже любите, мисс Винрэс? - Она посмотрела на Рэчел материнским взглядом. - Я в вашем возрасте очень любила. Как я выпрашивала у мамы разрешение остаться подольше! А теперь я сочувствую бедным матерям, но и дочерей тоже вполне понимаю!
Она улыбнулась Рэчел - сочувственно, но с хитрецой.
- Похоже, им есть о чем поговорить, - сказала миссис Эллиот, со значением посмотрев вслед удаляющейся парочке. - Вы заметили тогда, на пикнике? Только он и сумел разговорить ее.
- Ее отец - очень интересный человек, - сообщила миссис Торнбери. - У него одна из крупнейших судовых компаний в Халле. Он весьма разумно ответил мистеру Асквиту на последних выборах, помните? Примечательно, что человек с его опытом - убежденный протекционист.
Она хотела бы поговорить о политике, которая интересовала ее больше, чем чья-то личная жизнь, но миссис Эллиот предпочитала обсуждать дела империи только в менее абстрактной форме.
- До меня доходят жуткие сообщения из Англии о крысах, - сказала она. - Моя золовка живет в Норидже, так она пишет, что стало небезопасно покупать птицу. Из-за чумы - ею болеют крысы, а от них заражаются и другие животные.
- И местные власти не принимают должные меры? - спросила миссис Торнбери.
- Об этом она умалчивает. Но пишет, что образованные люди ведут себя крайне безразлично, - а уж они-то должны понимать, что к чему. Конечно, моя золовка из этих современных женщин, которые во всем принимают участие, знаете - многие ими восхищаются, хотя не понимают их, во всяком случае, я - не понимаю. Впрочем, у нее железное здоровье.
Миссис Эллиот вздохнула, вспомнив о собственной болезненности.
- Какое подвижное лицо, - сказала миссис Торнбери, взглянув на Эвелин М., которая остановилась недалеко от них, чтобы приколоть к груди алый цветок. Он не хотел держаться, и Эвелин с жестом нетерпения воткнула его в петлицу своего кавалера. Это был высокий меланхолический юноша, принявший подарок, как рыцарь принял бы талисман от своей дамы.
- Очень утомительно для глаз, - пожаловалась миссис Эллиот, понаблюдав несколько минут за желтым кружением, почти все участники которого были ей неизвестны ни по имени, ни в лицо. Вырвавшись из толпы, к дамам подошла Хелен и подвинула свободный стул.
- Можно посидеть с вами? - спросила она, улыбаясь и часто дыша. - Наверное, мне должно быть стыдно, - продолжила она, садясь, - в моем-то возрасте.
Она была румяна и оживлена, поэтому ее красота казалась особенно яркой, и обеим дамам захотелось прикоснуться к Хелен.
- Я просто наслаждаюсь. - Она никак не могла отдышаться. - Движение - это так прекрасно, не правда ли?
- Я много раз слышала, что для хорошего танцора ничто не может сравниться с танцем, - сказала миссис Торнбери, глядя на нее с улыбкой.
Хелен слегка раскачивалась, будто сидела на пружинах.
- Я могла бы танцевать вечно! - воскликнула она. - Зря они себя сдерживают! Надо прыгать, скакать, летать! Только посмотрите, как они топчутся!
- Вы видели этих чудесных русских танцоров? - начала миссис Эллиот, но Хелен заметила, что к ней идет ее кавалер, и встала, как встает луна. Она уже протанцевала половину зала, когда дамы оторвали от нее взгляды, поскольку не могли не восхищаться ею, хотя им и казалось немного странным, что женщине ее возраста так нравится плясать.
Как только Хелен на минуту осталась одна, к ней тут же подошел Сент-Джон Хёрст, выжидавший такой момент.
- Вы не могли бы посидеть со мной? - спросил он. - Я совершенно не способен к танцам. - Он увел Хелен в угол, где стояли два кресла, создававшие некое подобие интимности. Еще несколько минут после того, как они сели, Хелен не могла говорить, находясь под влиянием танца.
- Поразительно! - воскликнула она наконец. - Как она представляет собственное тело? - Замечание касалось проходившей мимо дамы, которая скорее ковыляла, чем шла, опираясь на руку толстяка с пухлым белым лицом и зелеными глазами навыкате. Поддержка была ей необходима, поскольку она была очень полной и так затянута, что верхняя часть тела значительно выдавалась вперед, а ноги могли только семенить маленькими шажками из-за крайней узости юбки. Само же платье состояло из небольшого куска блестящего желтого шелка, беспорядочно украшенного круглыми бляшками из бисера голубого и зеленого цвета, и должно было имитировать грудь павлина. На вершине прически, напоминавшей средневековый замок, торчало лиловое перо, а короткая шея была обхвачена черной бархатной лентой, усеянной драгоценными камнями; золотые браслеты врезались в плоть ее жирных рук, облаченных в перчатки. У нее было лицо нахального и жизнерадостного поросенка, усеянное красными пятнышками, которые проступали сквозь пудру.
Сент-Джон не мог рассмеяться вместе с Хелен.
- Отвратительно, - сказал он. - Меня от всего этого тошнит… Представьте, что в головах у этих людей, что они чувствуют. Вы не согласны?
- Каждый раз даю себе клятву не ходить ни на какие сборища, - ответила Хелен. - И всегда нарушаю.
Она откинулась на спинку кресла и насмешливо посмотрела на молодого человека. Она видела, что он искренне рассержен, но в то же время слегка взволнован.
- Впрочем, - сказал он, возвращаясь к своему бодрому тону, - наверное, с этим надо просто смириться.
- С чем?
- На свете никогда не будет больше пяти человек, с которыми стоит общаться.
Постепенно румянец и оживление сошли с лица Хелен, и она стала спокойной и внимательной, как всегда.
- Пять человек? Признаюсь, я встречала больше.
- Вам очень повезло, - сказал Хёрст. - Или мне очень не повезло. - Он помолчал, а потом вдруг спросил: - По-вашему, со мною очень трудно общаться?
- Это можно сказать обо всех умных людях, когда они молоды, - ответила Хелен.
- Да, конечно, умен я исключительно, - сказал Хёрст. - Я бесконечно умнее Хьюита. Возможно, - продолжил он, как будто говоря о ком-то другом, - я стану одним из тех, кто действительно определяет жизнь общества. Это, конечно, совсем другое, чем быть умным, но нельзя ожидать от близких, чтобы они это понимали, - добавил он с горечью.
Хелен решила, что имеет право на вопрос:
- А с близкими вам тоже трудно?
- Невыносимо… Они хотят, что бы я стал пэром и членом Тайного совета. Я уехал сюда отчасти и для того, чтобы это как-то утряслось. Я должен решить: либо пойти в адвокатуру, либо остаться в Кембридже. Конечно, и то и другое меня не совсем устраивает, но, пожалуй, Кембридж все-таки предпочтительнее. Вот из-за этого всего. - Он указал рукой на переполненный зал. - Отвратительно. Я понимаю, какую огромную силу имеют личные привязанности людей. Конечно, я не так этому подвержен, как Хьюит. К некоторым людям я, признаться, испытываю большую симпатию. Ну, например, моя мать достойна каких-то добрых слов, хотя во многих отношениях она весьма удручает… В Кембридже, разумеется, я неизбежно стану одним из самых видных людей, но есть кое-какие причины, по которым Кембридж меня ужасает… - Хёрст умолк, а потом спросил: - Я кажусь вам кошмарным занудой? - Только что он был другом, изливающим душу, но внезапно превратился в любезного молодого человека на светском приеме.
- Нисколько, - сказала Хелен. - Мне очень интересно.
- Вы не можете представить, - воскликнул он, чуть ли не со слезой в голосе, - что такое найти человека, с которым можно говорить! Увидев вас, я сразу почувствовал, что вы сможете понять меня. Мне очень симпатичен Хьюит, хотя он не имеет ни малейшего представления обо мне. До вас я не встречал ни одной женщины, которая хоть сколько-нибудь воспринимала то, что я говорю.
Начинался следующий танец. Заиграли баркаролу из "Сказок Гофмана", Хелен не удержалась и стала постукивать носком в такт музыке, хотя понимала, что после такого комплимента нельзя подняться и уйти танцевать. Ей было не только интересно, но и лестно, и ее привлекала его искренняя вера в свою исключительность. Она чувствовала, что, несмотря на столь высокое самомнение, он несчастлив, и у нее хватало душевного тепла, чтобы выслушать его исповедь.
- Я очень старая, - вздохнула она.
- Удивительно, мне вы совсем не кажетесь старой, - сказал Хёрст. - Такое ощущение, будто мы с вами одного возраста. Более того… - Тут он заколебался, но, взглянув на Хелен, почувствовал себя смелее: - Мне кажется, я могу говорить с вами так же свободно, как с мужчиной, - об отношениях между полами, и… о…
Несмотря на всю его уверенность в себе, он слегка покраснел.
Она сразу же развеяла его сомнения смехом и восклицанием:
- Надеюсь!
Он посмотрел на нее с благодарностью, и морщинки около его носа и рта впервые разгладились.
- Слава Богу! - воскликнул он. - Теперь мы можем вести себя как цивилизованные люди.
Было очевидно, что пал обычно нерушимый барьер и стало можно обсуждать те деликатные вопросы, на которые мужчины и женщины лишь намекают в разговорах между собой, да и то, когда рядом врачи или над кем-то нависла тень смерти. Через пять минут он уже излагал ей историю своей жизни. Рассказ был долгий, полный слишком подробных описаний, за ним последовала дискуссия о принципах, лежащих в основе морали, а затем они коснулись и таких весьма волнующих тем, которые даже в этом шумном зале можно было обсуждать только шепотом - не дай Бог, подслушает кто-нибудь из расфуфыренных дам или ослепительных коммерсантов и потребует, чтобы они покинули помещение. Когда беседа иссякла, или - если выразиться точнее - когда Хелен дала понять небольшим ослаблением внимания, что сидят они уже достаточно долго, Хёрст встал и воскликнул:
- Значит, для всей этой секретности нет никаких причин!
- Никаких, кроме той, что мы англичане, - последовал ответ. Она взяла его под руку, и они пересекли зал, с трудом петляя между вертящимися парами, которые выглядели уже порядком растрепанными, - критический взгляд не усмотрел бы в них ни капли очарования. Долгий разговор и волнение оттого, что каждый из них обрел нового друга, вызвали у Хелен и Хёрста острый голод, и они направились в столовую, где уже было много людей, подкреплявшихся за маленькими столиками. В дверях они встретили Рэчел, которая уже не в первый раз шла танцевать с Артуром Веннингом. Она была румяна, выглядела очень счастливой, и Хелен пришло в голову, что в таком настроении она гораздо привлекательнее, чем большинство девушек. Никогда раньше Хелен не видела этого с такой ясностью.
- Тебе хорошо? - спросила она, когда они на секунду оказались рядом.
- Мисс Винрэс, - ответил за Рэчел Артур, - только что призналась мне: она даже не представляла, что танцы могут доставлять столько радости.
- Да! - воскликнула Рэчел. - Я полностью изменила свой взгляд на жизнь.
- Неужели? - насмешливо спросила Хелен, и они разошлись.
- Очень характерно для Рэчел, - сказала Хелен. - Она меняет взгляды на жизнь почти каждый день. А знаете, мне кажется, вы именно тот, кто мне нужен в помощники, - продолжила она, когда они сели, - чтобы завершить ее образование. Она воспитывалась практически в женском монастыре. Ее отец слишком нелеп. Я делаю, что могу, но я слишком стара, к тому же я женщина. Вы бы с ней поговорили, объяснили ей кое-что. Поговорите с ней так, как говорите со мной, а?