Фламма. Нет ничего подлее этой твоей крайней лютости, этого твоего ожесточения против человека, который уходит из твоих рук погибшим… Не страх смерти содрогает меня. Я не раз смотрел в лицо смерти, не закрывая глаз. Ты знаешь. Но меня победил ужас моего тела, отвращение моих мышц, всей моей крови под угрозой позорной пытки, унизительной казни, издевательства черни, ударов, царапин, грязи, позорного конца. Я знаю дыхание зверя, его вонь, жестокость его прикосновения, чудовищность его мщения… Убей меня!
Он делает шаг к женщине, решительно всматриваясь в ее зрачки.
У тебя нет оружия, которое я тебе отдал?
Комнена. Есть.
Фламма. Убей меня! Будь в последнее мгновение моей освободительницей, продержав меня рабом на своей цепи, и я умру без ненависти к тебе.
Комнена. Даю тебе слово. Но раз ты поборол отвращение своего тела, раз перестал дрожать, то почему бы тебе не решиться? Последнее слово еще не произнесено. Твоя судьба еще не свершилась. Иди, дерзни, явись пред ней, покажись, говори!
Фламма. Вечно та же, вечно та же! Еще подгоняешь меня, еще толкаешь.
Комнена. Дерзни! Дерзни! Испробуй последний удар, поставь свою жизнь на последнюю карту. Ты мог бы еще победить. Я буду держать смерть за твоей спиной. Будь уверен. Даю тебе слово. Рука моя не дрогнет. Брось свой крик на их крик! Их инстинкт, может быть, еще узнает в тебе властелина вчерашнего дня… Дерзни! Дерзни! Судьба еще раз позволяет тебе попытать счастье в ударе. Попробуй!
Фламма. Если бы я и дерзнул, то тебя первую мне следовало бы бросить на съедение зверю, туда, за перила, с криком: "Вот моя язва!"
Комнена. Неужели в твоих руках так-таки найдется сила поднять меня?
Фламма. И если бы в моих руках была теперь сила, способная поднять даже целый мир, я и то не шевельнул бы пальцем. Теперь все неподвижно во мне. Моя судьба свершается. Я - уже по ту сторону. Мои уста замыкаются. Безмолвие! Безмолвие!
Он делает шаг к женщине.
Убей меня. Мне суждено умереть от этого оружия, от твоей руки. Не медли! Не отказывай мне в этом благодеянии после такого ужасного зла.
Комнена пристально всматривается в высокую жертву, и как бы тень скорби омрачает это алмазное лицо.
Комнена. Неужели никому не дано торжествовать всю свою жизнь?
Фламма. Никому.
Комнена. Ты мог быть таким…
Фламма. Без тебя - пожалуй.
Комнена. Я любила тебя.
Фламма. Ты растоптала мою жизнь своими ногами из бронзы.
Комнена. Любила твою силу, твою гордость, твою ярость борца. Мне хотелось бы иметь от тебя сына…
Фламма. Ты бесплодна.
Комнена. Сына, рожденного моей кровью…
Фламма. Ты бесплодна.
Комнена.…с великой судьбой.
Фламма. Ты - бесплодна. Вся дряхлость мира - в твоем чреве. Ты можешь рождать только смерть. И все-таки я желал тебя все мгновения неутомимым желанием. Жил в огненном вихре. Моя жажда не уступала засухе, которая в тебе. Я любил тебя, любил тебя! Чтобы уснуть на твоем сердце, я насытил тебя преступлениями.
Комнена. Ты мне только отдал то, что раньше взял у меня.
Фламма. Хищная искусительница!
Комнена. Ты не отверг моего первого дара.
Фламма. Ты принесла мне головокружение.
Комнена. Там, на этом пороге. Помнишь?
Фламма. Помню.
Комнена. Ты ждал меня?
Фламма. Я ждал славы.
Комнена. Я - образ Славы.
Фламма. На твою личину похоже все, что есть страшного и неизвестного. Но кто ты? Кто? Я не знал тебя никогда. Умру из-за тебя, не узнав тебя. Ты живая? Вне меня? Ты дышишь своим собственным дыханием? Или я сам создал тебя и ты во мне? Как в тот вечер, когда ты явилась, так и теперь ты мне не кажешься созданной из человеческого вещества. Кто же ты? Прежде чем убить меня, открой мне свою тайну.
Угрожающие крики раздаются на прилегающей улице, доносятся через стены дома, гремят под обнаженными сводами.
Толпа. Смерть Фламме! Смерть Фламме!
Комнена. Слушай! Слушай! Значит, не хочешь дерзнуть? Иди, покажись, говори! Испробуй последний удар, будь смелым в последний раз!
Фламма. Все кончено. Убей меня!
Толпа. Смерть Фламме! Ломай двери! Ломай двери!
Слышны среди криков многократные удары, как бы удары тарана.
Комнена. Ступай, покажись! Скажи свое последнее слово!
Фламма. Слова, которые теперь во мне, нельзя произносить. Убей меня. Не медли!
Толпа. Смерть Фламме! Поджигай двери! Поджигай двери! Жги! Жги!
В воздухе задвигалось сверкание факелов. В отдалении более высокие холмы города все еще краснеют сквозь дымные тучи.
Комнена. До последнего издыхания игра жизни со смертью. Ты - не чета мне.
Фламма. Кто ты? Кто?
Комнена. Подожди!
Она поднимается на ступеньку, несколько нагибается к перилам, всматривается в ревущую толпу, в темнеющий город, в движения туч, в темный горизонт. Она ищет на груди спрятанное оружие.
Толпа. Императрица! Императрица!
Чудовищный гром раздается у ног неустрашимой женщины. Она поворачивается, подходит к Фламме, который стоит неподвижный. Она крепко обнимает его левой рукой, прижимается к его телу всем своим телом, прижимается устами к его устам, касается своими ресницами его ресниц, почти закрывает это посиневшее лицо своим сияющим лицом. Обхватив его таким образом, она незаметно пронзает ему сердце. Фламма издает слабый крик и поникает. Она оставляет кинжал в ране, держит убитого обеими руками, опускает его на землю и кладет на спину.
Толпа. Смерть Фламме! Поджигай двери! Жги! Жги! Жги! Вешай!
Комнена нагнулась над трупом, извлекает оружие из раны, порывисто бросается на балкон. Зарево падает на нее, ветер бури бьется о ее черный шлем.
Комнена(крича). Слушайте! Слушайте!
Толпа. Императрица! Императрица! Вешай! Вешай!
Комнена. Слушайте! Руджеро Фламма умер.
В ближайших волнах воцаряется минутное молчание. Издали продолжает доноситься неясный гул.
Руджеро Фламма умер. Я убила его, я сама убила его.
Снова вырывается гром из бесчисленных грудей.
Толпа. Голову! Голову его! Брось нам его голову!
Комнена порывисто оборачивается, все еще сжимая в руке острое оружие. Она смотрит на распростертый у ее ног труп Руджеро Фламмы расширенными глазами. Головокружительная жизнь ее трагической души как бы проявляется в виде некоторой электрической дрожи, потрясающей все ее тело. За ее головой дымятся мрачные сумерки, священный город погружается в темноту, чудовищный прибой ревет и бушует.
Голову! Голову! Брось нам его голову!
ДОЧЬ ИОРИО
Пьеса
Перевод А. Воротникова
Земле Абруццкой, моей матери, моим сестрам, моему брату на чужбине, моему отцу погребенному, всем моим умершим, всем людям моей земли, между горами и морем, эту песнь древней крови посвящаю.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ладзаро ди Роио.
Кандиа делла Леонесса.
Алиджи.
Сплендоре.
Фаветта.
Орнелла.
Мариа ди Джаве.
Виенда.
Теодула ди Чинцио.
Чинерелла.
Моника делла Конья.
Анна ди Бова.
Фелавиа Сезара.
Каталана.
Мариа Кора.
Мила ди Кодра.
Фемо ди Нерфа.
Иенне дель Эта.
Иона ди Мидиа.
Анна Онна.
Мальде, искатель кладов.
Косма.
Бесноватый.
Пастух.
Второй пастух.
Жнец.
Второй жнец.
Толпа.
Родственницы.
Жнецы.
Плакальщицы.
В Абруццах много лет тому назад.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната в нижнем этаже сельского дома. Входная дверь открыта на гумно, залитое солнцем. Перед дверью протянута, чтобы преградить вход, полоса шерстяной ткани, по краям ее висит веретено с пряжей и вилы, а над дверью - восковая фигура против наваждений. В правой стене запертая дверь, архитрав которой убран ветками черники. С той же стороны у стены три деревянных сундука. Слева в толщине стены большой очаг с высоким навесом. Рядом, в глубине, маленькая дверь и возле нее ткацкий станок. В комнате находятся разная утварь и предметы домашнего обихода: шкафы, полки, подставки, мотовила, веретена, мотки ниток и шерсти, висящие на веревке, протянутой между двумя гвоздями, ступки, стаканы, миски, чашки, сосуды из тыквы, очень старая квашня с вырезанным на ней изображением Мадонны, большой глиняный сосуд с водой, стол. Под потолком привешена на веревках длинная доска с лежащими на ней кругами сыра. Два окна с железными решетками, отступающие от земли на четыре или пять локтей; по бокам входной двери у каждого из окон связки кукурузы против колдовства.
Сцена I
Сплендоре, Фаветта и Орнелла, три сестры, стоят на коленях перед тремя сундуками с приданым и, наклонясь, выбирают платье для новобрачной. Их живой говор напоминает утреннее пение птиц.
Сплендоре. Что желаешь ты надеть, Виенда наша?
Фаветта. Что желаешь ты, невеста дорогая?
Сплендоре. Наденешь ты шерстяное платье? Или шелковое с красными и желтыми цветами?
Орнелла(напевает). В зеленое хочу одеться! В зеленое, ко Дню святого Иоанна, чтоб в зелени меня застал он. Ойли, ойли, ойля!
Сплендоре. Вот корсет с красивой вышивкой и к нему нагрудник с серебром, юбка из двенадцати полотнищ, ожерелье с сотнею кораллов, все тебе приготовила новая твоя мать.
Орнелла(напевает). В зелени комната и платье зеленое. Ойли, ойли, ойля!
Фаветта. Чего желаешь ты, наша Виенда?
Сплендоре. Чего желаешь ты, невестка дорогая?
Орнелла. Есть ожерелье, и серьги, и пурпурная лента… Слышишь, уже звонят колокола, колокола к полудню…
Сплендоре. Сейчас придет родня, принесут корзины с трехмесячным зерном, а ты все еще не встала!
Орнелла.
Овцы, рано, по горам,
волки по равнинам -
промышляют себе пищу,
пищу слаще, повкуснее,
спозаранку, на заре.
Вот и наша молодая
просыпается так рано, рано,
словно крот подземный или сурок,
спозаранку, на заре!..
Слышишь, слышишь звон колоколов?
Быстро щебечет свою песенку, потом прерывает ее громким смехом, другие тоже смеются.
Три сестры. Эй, Алиджи! Эй, Алиджи!
Сплендоре. Оденешься ты в бархат?
Фаветта. Или будешь спать семь веков вместе с твоей сонливой женой?
Сплендоре. Твой отец давно на жатве, братец дорогой! Утренняя звезда видела его на поле.
Фаветта. А мать твоя уже влила сладкий сок в вино, а в воду положила анис, а в сыр - теплый тмин.
Сплендоре. И барана закололи годовалого, жирного, того, что с черными пятнами на голове… Все для молодой и молодого…
Фаветта. Только левую лопатку отложили мы для старого Усторджио, что прорицает в Фаре…
Орнелла. Завтра День святого Иоанна, братец дорогой! Буду я по берегу ходить, чтоб увидеть среди солнечного круга отсеченную голову, чтоб увидеть струящуюся кровь на золотом блюде.
Фаветта. Слушай, Виенда! Слушай, головка золотая! Глазки - цветочки голубые! Проснись! Теперь в поле уже косят колосья, золотые, как твои волосы.
Сплендоре. Мать сказала нам: "Были у меня три оливковых деревца, а теперь есть еще деревце сливы. У меня три дочери и еще одна дочь".
Орнелла. Ты, Виенда, светлая слива в нашем саду. Напиши скорее солнцу лазоревое письмецо, спроси солнце, зачем оно еще не заходит.
Смеется и ее сестры смеются вместе с ней.
Сцена II
Из маленькой двери слева выходит их мать Кандиа делла Леонесса.
Кандиа. Ах, стрекозы вы мои! Стрекозы! А эта все напевает без умолку и от смеха дрожит, как лист на верхушке тополя. Петухи утренние не разбудили тех, кто крепко спит, и перестали петь. А теперь поют полуденные стрекозы. Верно, мои стрекозы приняли за листву дерева эту зелень над запертой дверью. А невестка ничего не слышит. Алиджи! Алиджи! Сын!
Отворяется правая дверь. Входит новобрачный, безбородый юноша, произносит свое приветствие, устремив взгляд перед собой важно и благоговейно.
Алиджи. Хвала Господу Христу и Марии! Будь благословенна ты, мать, давшая мне тело окрещенное. Благословенны и вы, сестры, цветы одной со мной крови. За вас и за себя осеняю себя знамением. Чтобы не проник к нам лукавый враг ни мертвый, ни живой, - ни огонь, ни пламя, ни отрава, ни наваждение, ни злая истома, ни слезы!
Сестры, выслушав, уходят в правую дверь, унося с собой одежды. Алиджи подходит близко к матери, как будто не сознавая того, что происходит.
Кандиа. О, моя плоть и кровь! Касаюсь твоей головы этим хлебом из самой чистой муки, замесила я его в нашей старой квашне столетней, была она уже и до меня, и до тебя. Распластала я тесто на столетней доске моими руками, на которых тебя носила. Касаюсь этим хлебом твоего чела, чтоб было оно ясно, касаюсь твоей груди, чтобы не было на ней тягости, касаюсь твоего плеча и другого плеча, чтобы твои руки не знали усталости и чтобы твоя жена на плечо к тебе клала свою голову. И да говорит тебе Христос и да слышишь ты Его!
Маленьким хлебом мать прикасается к Алиджи, который опустился перед ней на колени.
Алиджи. Я спал и видел сон. Христос сказал мне: "Не страшись". А святой Иоанн сказал мне: "Будь спокоен, без свечи в руках ты не умрешь". Сказал он: "Не умрешь злой смертью…" Ты, мать, определила мне мою долю, выбрала сыну супругу для твоего дома. Мать, ты привела ее сюда, чтобы спала она на одной подушке со мной… Я пас стадо в горах, и в горы мне надо вернуться.
Мать касается рукой его лба, как бы для того, чтоб отогнать мрачные мысли.
Кандиа. Встань, сын! Как ты странно говоришь! Твоя речь меняет свой цвет, точно листья оливы на ветру.
Сын встает, как будто бессознательно.
Алиджи. А где мой отец? Не вижу его.
Кандиа. Он на жатве, вместе с рабочими собирает жатву.
Алиджи. Я жал серпом на жатве в тени моего отца… еще до моего помазания на челе, тогда я был головой ему до пояса. И в первый раз я серпом разрезал себе жилу, вот здесь, где знак. Смятыми листьями остановили мне кровь… "Сын Алиджи, - сказал он мне, - сын Алиджи, оставь серп и возьми посох, будь пастухом и иди в горы". И была исполнена его воля.
Кандиа. Сын, какое горе гнетет тебя? Или тебя душил тревожный сон? Твои слова похожи вот на что: наступает ночь, человек сел на краю рва и не продолжает свой путь, потому что знает: не пройти ему туда, где его сердце, потому что наступает ночь и Ave Maria уже не слышно больше.
Алиджи. Надо мне вернуться в горы… Мать, а где же посох пастуха, посох, что днем и ночью знает тропинки, где есть травы? Я хочу держать в руке мой посох, когда придет родня, пусть видят, как я его изукрасил.
Мать берет посох в углу возле очага.
Кандиа. Вот он, сын! Посмотри, твои сестры для Дня святого Иоанна убрали его цветами красной гвоздики и нардом.
Алиджи(показывает ей рисунки на посохе). Он из кизилового дерева, всегда со мной он, под рукой у меня, и всегда со мной три сестры на тех тропинках, где травы. Посмотри, мать: вот три девы, и над ними летают три ангела, три звезды и три голубя. И для каждой из них я вырезал по цветку. А вот солнце и луна в половине. Вот планета, а вот чаша таинства. Это колокольня Сан-Бадьяжа, это река, а это дом мой… Но кто же та, что стоит у дверей?
Кандиа. Алиджи, Алиджи, или ты хочешь, чтоб я стала плакать?
Алиджи. Здесь в мире, рядом с железом, которое режет землю, есть овцы и пастух, овцы, пастух и горы. На гору я должен вернуться, если бы даже ты и стала плакать и если бы я стал плакать, мать!
Он опирается обеими руками на свой посох и опускает голову, погруженный в думы.
Кандиа. А Надежда? Ты где ее изобразил?
Алиджи. Ее лицо не мог я изучить и не могу изобразить ее правдиво, мать!..
Вдали слышатся дикие крики.
Алиджи. Мать, что это за крики?
Кандиа. Жнецы, верно, затеяли ссору. Храни их, Боже, чтобы не обезумели от солнечного зноя! От крови да охранит их Креститель!