Шяштокас стоял на бугорке и от этого в темноте казался настоящей каланчей.
- Ничего, ребята, - успокоительно проговорил Михайлов, - доберемся и до Данилы. И зря вы считаете, что даром время потратили. Нас же интересует не только банда Данилы, но и все те, кто хочет нагреть руки на наших трудностях, кто вообще не привык жить честно. Не сегодня так завтра придется круто браться за них.
- Вот как, - прервал его Алимов, - а Гарбуз почему-то думает иначе.
- Как иначе?
- А вот так. Считает, что это нам не нужно.
- Роман Петрович, поясни.
- Час назад нам представилась возможность воспользоваться телефоном. Мы позвонили в штаб. Вас не было, и к аппарату подошел Гарбуз. Мы доложили ему, что в районе Виленского вокзала крутится много подозрительных людишек. Есть среди них и откровенные жулики, мошенники и воры, но есть и такие, кто исподтишка проводит пропаганду и агитацию против большевиков. Гарбуз выслушал нас и говорит: "Все это чепуха. Мы берем на себя слишком много. Влезли в эту трясину преступности и хотим чистенькими из нее выбраться. Вынуждены теперь базарами, вокзалами заниматься, как будто другой работы у нас нет". А насчет этих явно кем-то подосланных агитаторов вроде и не слышит.
- Да, что-то непонятное, - потеребил бородку Михайлов. - Ладно, товарищи, разберемся. День сегодня был тяжелый, Гарбуз, наверное, устал. А сейчас - новое задание.
Он рассказал о визите в милицию жены полковника Гриденберга, о загадочном доме, куда ее заманили, и о том, при каких обстоятельствах там было упомянуто имя Данилы.
- Вам надо каким-то образом проникнуть в этот дом и выяснить, не ведет ли действительно оттуда ниточка к Даниле. Заодно поинтересуйтесь, что нужно от этих цыган Антоновой. Говорят, будто у семьи Антоновых много ценностей и денег. Ну, а что касается Гарбуза, то я поговорю с ним.
Михайлов и Соня направились через сад к ажурному мосту, чтобы выйти к Магазинной улице, а Алимов с Шяштокасом - в противоположную сторону.
Долго шли молча. Соня устала и не была расположена к беседе. Михайлов думал о Гарбузе. Старый товарищ, проверенный, как говорится, временем и делом, не раз в последнее время высказывал противоречивые суждения. Он, Михайлов, веривший Гарбузу беспредельно, как-то не сразу обратил на это внимания. И сейчас, размышляя, Михайлов как бы шел по следам собственной жизни. Снова вспомнились годы ссылки, затерявшийся в тайге поселок Манзурка. В жарких спорах с эсерами и анархистами его, Михайлова, всегда поддерживал Гарбуз. "Нет, здесь что-то не то. Не может быть, чтобы Гарбуз не понимал нашей роли в борьбе с преступностью. Завтра же еще раз поговорю с ним. Пусть почитает на этот счет Маркса, Энгельса и обязательно Ленина".
Так в молчании и прошли большую часть пути. Когда до штаба осталось каких-нибудь два квартала, из арки им наперерез шагнули трое. В темноте трудно было рассмотреть лица. Один из них, не тая злорадства, сказал:
- Ну что, гражданин-товарищ Михайлов, встретились?
И второй голос, чуть тоньше и с хрипотцой:
- Смотрите-ка, он не один, а с кралей! Жаль, что темно, не рассмотришь толком эту птичку...
КВАРТИРАНТЫ
Алимов принял план Шяштокаса. Они не пошли прямо в интересовавший их дом, а облюбовали себе другой, по соседству. Хозяева, пожилые муж и жена, встретили их настороженно. Низенький, со светлым пушком на макушке старик, подслеповато щурясь, строго смотрел снизу вверх на незнакомцев. Его жена с ухватом в руках стояла у русской печи.
Первым заговорил Алимов:
- Не возьмете ли на квартиру, люди добрые?
Старик скорее ради приличия, чем из интереса, спросил:
- А сами откуда будете?
- Мастеровые мы. Я - из Орши, товарищ - прямо с фронта. Прислали на работу в железнодорожные мастерские, а вот с жильем худо.
- А чего ж это вас направляют в Минск работать, а хаты не дают?
- Сами знаете, время военное, нас даже не спросили - взяли, как говорится, за шкирку и прямо сюда. Видать, паровозов да вагонов для военных нужд не хватает, коли людей, - Алимов кивнул в сторону Шяштокаса, - даже с передовой отзывают.
Вид Шяштокаса в военной шинели, должно быть, возымел действие, потому что старуха мягким грудным голосом спросила:
- А сколько ж вы хотите у нас жить?
- Ну, месяц, поди, три-четыре. Пока комнату, как обещают, не дадут.
- А как платить будете?
- Как договоримся. Можем за каждую неделю, можем - помесячно.
Старик прошел через всю кухню и сел на потемневшую от времени скамью. У него, очевидно, болела поясница. Он потер ее, а затем сказал:
- Далеко же вам до работы добираться будет.
- Это конечно, да что поделаешь. Город забит приезжими. Ближе к центру жилье трудно найти, да и плату такую заломят, что жалованья не хватит.
- А вещички-то ваши где?
- С собой их, что ли, таскать? - улыбнулся Алимов. - Если сговоримся - принесем.
Старик пальцем показал на Шяштокаса:
- А он что, немой?
- Почему - немой?
- Стоит, глаза пялит и молчит.
Шяштокас уже раскрыл было рот, но Алимов, понимая, что его акцент может ввести хозяев в недоумение, решил разъяснить, что к чему:
- Да нет, какой он немой. Просто-напросто литовец и по-русски не совсем хорошо говорит. Вот и стесняется своего произношения.
- А чего ж тут стесняться, - миролюбиво произнес старик и опять потер поясницу. - Все люди божьи твари, и у каждого народа свой язык есть. - Он вопросительно взглянул на жену: - Ну что, старуха, может, возьмем людей? Времечко же такое, да и нам гроши не лишние. А может, что из жратвы перепадет.
- Вы не сомневайтесь, - наконец заговорил Шяштокас, - мы не стесним. А может случиться, что и через неделю, если нам дадут комнату, уйдем.
Хозяин кряхтя встал, подошел к жене, отнял у нее ухват и поставил у печи:
- Так что молчишь, решай!
- Да я не супротив. - Она сделала приглашающий жест. - Вы только гляньте на хату нашу, а потом уже...
Алимов и Шяштокас прошли за хозяйкой и оказались в сравнительно небольшой, шага три на четыре, комнате. Из нее, как оказалось, вела еще одна дверь в сени - она была снаружи, из сеней, заставлена шкафом. Но, главное, что бросилось в глаза, - это окно, выводящее в сторону дома, где жили цыгане. Алимов взглянул в него и даже крякнул от удовольствия: дом и двор - как на ладони. Шяштокас понял, чему обрадовался Алимов и, чтобы хозяева не обратили на это внимания, поспешил сказать:
- Ну что ж, это нам вполне подходит.
Затем все вышли в первую комнату, где договорились о плате за жилье. Алимов с Шяштокасом отодвинули от двери шкаф. Получалось, что они могли проходить в свою комнату, не беспокоя хозяев. Алимов сказал:
- Пожалуй, сегодня же и переберемся.
Хозяин, продолжая правой рукой держаться за поясницу, строго взглянул на жену:
- А ну, Петровна, налей нам по чарочке! - И, очевидно, боясь, что жена откажет, еще более требовательно добавил: - Надо же за знакомство да за новых постояльцев выпить. Да пошевеливайся!
Алимов, чтобы поддобриться к хозяйке, смущенно проговорил:
- А может, не надо? Неудобно как-то, только пришли и сразу же за стол. Мы лучше от себя магарыч принесем, когда придем с вещами.
Хитрость удалась - хозяйка решительно двинулась к буфету:
- Нет-нет, коль мы уже с вами договорились, то не грех и наливочки выпить.
И вот на столе уже стоит небольшой граненый графинчик с наливкой, соленые огурцы и тонко нарезанное сало.
Алимов и Шяштокас молча переглянулись. В эту минуту им было действительно неловко: заставили пожилых людей не только беспокоиться, но и делиться припасами. Старик понял, что смущает гостей:
- Да вы не стесняйтесь, живем мы со старухой одни. Сын, как призвали его в четырнадцатом в армию, так и канул, уже и надежду увидеть его потеряли. Держим пару свиней, огород у нас, так что не объедите. Я когда говорил о жратве, то имел в виду сахар и соль. Этого у нас действительно нет. Так что, если вам в пайку сахар да соль выдавать будут, то можете вместо грошей ими рассчитываться.
Шяштокас, который к этому моменту уже разделся, быстро прошел в угол, где висела его шинель, и достал из кармана небольшой сверток. Протянул его хозяйке:
- Возьмите. В честь нашего знакомства.
В свертке было три крупных куска сахара.
Хозяйка радостно улыбнулась и еще проворнее стала нарезать хлеб.
Первую стопку, как водится, выпили за знакомство, вторую - за спокойную жизнь. А наливка оказалась с подвохом: вишня была настояна на спирту. Хозяин налил по третьей стопке и, когда выпили, пояснил:
- Соседи у нас - цыгане. Иногда спиртом приторговывают. Вот и мы разжились у них.
- Спирт - это хорошо, - прицмокнул языком Алимов и неожиданно спросил: - А нам они не продадут?
- Если не по знакомству, то не продадут, - покачала головой хозяйка. - Они люди хитрые, к ним на козе не подъедешь.
Хозяйка говорила по-белорусски, и Шяштокасу, который в тюрьме продолжительное время общался с белорусами, не терпелось заговорить со старушкой на ее родном языке. Но он понимал, что сейчас этого делать не следует: можно вызвать подозрения. Спросил по-русски:
- А почему к этим цыганам нужен особый подход?
Хозяин успел слегка охмелеть. Он пренебрежительно махнул рукой:
- А что о них говорить! Жулье - оно везде жулье.
- Жулье-то жулье, - вмешалась хозяйка, - а ты погляди, как они живут: две коровы, свиньи три или четыре держат, харч всякий, даже сахару и соли по горло. И никто нигде не работает. Как они все это добывают?
- И даже спирт, - подогрел хозяйку Алимов.
Старик снова потянулся к графину. Хозяйка хотела было помешать ему, но уж больно ей по душе постояльцы пришлись - промолчала. Шяштокас предложил тост за хозяйку; та даже зарделась от удовольствия и смущенно пробормотала:
- Ну что вы! Чем за меня пить, выпейте лучше за здоровье.
Но Алимов поддержал друга:
- Нет, что вы, Петровна, видно ж, что хозяйка вы справная: и в доме все блестит, и гостей попотчевать можете, так что непременно - за вас. - Он первым опрокинул стопку. Подождал, пока выпьют хозяева, и осторожно возвратился к интересующей его теме: - Нет, что ни говори, а есть люди, которые даже в такое время жить умеют. А вот возьмите меня. Уже год, как язвой желудка маюсь. И врачи рекомендуют иногда немножко спирту выпить, а достать не могу. - Он внезапно повернулся к хозяйке. - Так что, пока там до знакомства дойдет, будем, Петровна, вас просить купить у них немножко спирту.
- Добра, коли треба, - схожу, мне яны не откажут.
- А семья у них большая?
- У цыган-то? - переспросил старик и безнадежно махнул рукой. - А кто их знает. Вроде как пять человек, да мы вот с ними рядом уже восемь годков живем и почти каждый день все новых видим. А, что с них возьмешь? Цыгане и есть цыгане. Ну их к лешему! - неожиданно оборвал разговор хозяин и уже в который раз оторвал руку от поясницы. - Вы лучше скажите нам, хлопцы, скоро войне конец аль нет? Неужели германца так и оставим на нашей земле? Весна вон уже на дворе, пахать пора, а мужики все или на фронте, или, как вы, на военных заводах и фабриках. Так ведь вся Россия без хлеба может остаться.
Старик, разумеется, прекрасно понимал, что ответа на свой вопрос не получит. Ему просто хотелось выговориться, излить перед кем-то душу, думку беспокойную выложить; он сидел за столом скособочившись и, пьяно вздыхая, говорил:
- Я, конечно, человек маленький и многого знать не могу. Оттого, может, меня вопросы и донимают. Ну зачем, скажите, царю нужна была эта война? Что, земля ему германская понадобилась? Так у нас ее своей сколько хочешь, даже пота селянского не хватает, чтобы полить ее. И еще непонятно мне: царю, значит, отставку дали, а войну, которую он заварил, продолжаем. Выходит, она не только ему одному нужна была? Это ж тысячи людей каждый день гибнут. Не пойму, кому это надо.
Старик быстро пьянел, и вскоре речь его стала бессвязной, неразборчивой. Хозяйка с помощью Алимова и Шяштокаса отвела его в другую комнату, уложила на кровать. Старик тут же заснул.
Алимов и Шяштокас, поблагодарив хозяйку за угощение, распрощались.
- Первый шаг сделан, - легонько хлопнул друга по плечу Алимов, едва они свернули за угол. - Теперь надо с соседями познакомиться. Знаешь, у меня идея: завтра к цыганам вместе со старухой пойдешь и ты.
- А что я им скажу, чего это сразу к ним попрусь?
- А скажешь ты им вот что...
И теперь уже Алимов начал излагать Шяштокасу свой план.
ЧАРОН ВОСКРЕС?
Первое, о чем подумал Михайлов, - что голос одного из нападавших ему знаком. Двое перегораживали им с Соней дорогу, а один оказался за спиной. "Оружие у них, конечно, есть, - обдумывал положение Михайлов, - вон и руки держат в карманах. Но вряд ли прямо здесь, на улице, да еще недалеко от штаба, они откроют стрельбу".
У Михайлова тоже был наган. В правом кармане шинели. Но как незаметно достать его? А тут еще Соня. Она настолько испугалась, что вцепилась именно в правую руку мертвой хваткой. Чтобы выиграть время, Михайлов заговорил:
- Ну что ты, Сонечка? Не волнуйся, сейчас разберемся, в чем дело. - Сам же тем временем попытался освободить руку, чтобы выхватить наган. Нет, не удается. Он затылком чувствовал бандита, находившегося за спиной. Все наверняка следили за каждым его движением. И Михайлов, успокаивая жену, обнял ее за плечи. Тот же грубый голос спросил:
- Ну что, товарищ Михайлов, побеседуем?
"Черт возьми, так это же Чарон! - узнал наконец шпика Михайлов. - Но мне же Гарбуз сказал, что Чарона нет в живых. Неужели он обманул городской комитет и не исполнил приговор?"
Изо всех сил сохраняя спокойствие, он сказал:
- Вы, Чарон, в своем амплуа. Что вам угодно?
- Смотри-ка, узнал-таки! - удивился Чарон. - А я думал, креститься начнет, увидев перед собой покойничка, которому сам на подпольном суде требовал расстрела. - И тут же скомандовал: - А ну, марш в арку. Там, во дворе, и поговорим.
Михайлов хорошо изучил этот район и знал, что за аркой нет никакого двора - только развалины трех домов. Замысел бандитов был ясен: отвести в развалины и там убить. Самое важное сейчас - чтобы его не стали обыскивать. Скорее всего, они думают, что он безоружен. Надо воспользоваться этим! И Михайлов, слегка остановив Соню, с готовностью шагнул в черную пасть арки. Всего на секунду его правая рука оказалась вне поля зрения нападающих, но этого было достаточно. Михайлов выхватил наган, большим пальцем взвел курок и выстрелил в ближайшего бандита. Бил в упор, промах был исключен, и поэтому он, не мешкая, выстрелил во второго. Под сводами арки выстрелы гремели гулко и раскатисто. Метнулся назад, на тротуар. И вовремя: оставшийся бандит успел достать револьвер и целился в Соню. Михайлов опередил его - выстрелил, а сам одним рывком затащил вконец растерявшуюся жену под арку. Очевидно, бандит был ранен: он как-то неестественно подпрыгнул и бросился бежать вдоль стены дома. Михайлов огляделся: они с женой были одни.
Казалось, грохот выстрелов должен был поднять на ноги всю округу, но в наступившей вдруг тишине Михайлов слышал лишь всхлипывания Сони да свое собственное громкое дыхание. Двое сраженных его пулями бандитов лежали рядом. Михайлов попытался рассмотреть, нет ли еще кого-нибудь под аркой, но лишь черная тревожная темень стояла под каменным сводом. Он протянул жене наган:
- На, держи. Беги в штаб, позови наших.
- Мишенька, а как же ты?
Михайлов сжал ее локоть и как можно спокойнее сказал:
- Все будет хорошо, но сейчас нельзя медлить. Беги, Сонечка, зови наших! - Подумал секунду и добавил: - Только беги серединой улицы.
Соня, сжимая в правой руке наган, быстро побежала по булыжной мостовой. Михайлов какое-то время смотрел ей вслед, затем на всякий случай отступил в темноту и так стоял, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Но все было спокойно. Даже грохот выстрелов, еще стоявший в ушах, казался чем-то нереальным.
"Странно, - думал Михайлов, - как будто ничего и не было: ни Чарона, ни бандитов, ни стрельбы".
Мысли его вдруг переключились на Гарбуза. Стало быть, он не исполнил приговора, вынесенного Чарону, и скрыл этот факт. Ничего себе! Теперь все выстраивалось в один ряд: его давешний спор с Любимовым, путаные рассуждения о либерализме, гуманном отношении к врагу. Что же все это значит? Нет, Михайлов не допускал, чтобы Гарбуз мог оказаться предателем. Здесь что-то не то. Но что?
Со стороны штаба послышался гулкий топот ног. Свои? Да, это была группа милиционеров. За ними следом прибежала и Соня. Михайлов приказал милиционерам прочесать близлежащие дворы и развалины. Трое при свете самодельных факелов приступили к осмотру места происшествия. Вскоре старший из них доложил:
- Один наповал, другой тяжело ранен, без сознания.
Соня держала мужа под руку и вся дрожала. Очевидно, только сейчас начала понимать, что с ними могло произойти.
На грузовом автомобиле приехали Мясников и Кнорин. Когда один из милиционеров вытащил из кармана убитого оружие, а затем перевернул его вверх лицом, Мясников воскликнул:
- Смотрите, уж не Чарон ли это?
- Он самый, Александр, наш давний знакомый.
- Так его же... - хотел что-то сказать Мясников, но Михайлов перебил:
- Подожди, Александр Федорович, разберемся чуть позже.
Убитого и раненого погрузили на машину, а Михайлов, Кнорин, Мясников и Соня пошли к штабу милиции пешком.
Михайлов проводил жену домой и сразу же поднялся в свой кабинет.
Мясников сидел на мягком старинном стуле и нервно барабанил пальцами по столу. Кнорин молча стоял у окна. Михайлов присел на кожаный диван и сразу заговорил о Чароне:
- Я его узнал по голосу и теперь жалею, что именно он убит, а не ранен.
- Чего жалеть? - проговорил Кнорин. - Ты просто восстановил справедливость и привел приговор в исполнение.
- Но как же случилось, что приговор оставался неисполненным? - вмешался Мясников. - Почему мы не знали об этом? Кто был ответственным за исполнение?
- Гарбуз, - угрюмо ответил Михайлов и тут же стал выкладывать по порядку все, что его тревожило последнее время в поведении Гарбуза.
- И что ты по этому поводу думаешь? - спросил Мясников.
- Если б не знал Иосифа больше десяти лет, не отбывал с ним ссылку - заподозрил бы самое худшее. Особенно сейчас, после этой истории с Чароном. Откуда бы ему, скажем, знать, что я настаивал на расстреле?
- Да-а, история, - глядя через окно в ночную мглу, проговорил Кнорин. - Скажем прямо, очень подозрительная история. Она становится еще более загадочной, когда пытаешься ответить на вопрос: почему именно в это время бандиты тебя поджидали?
- А может, случайная встреча? - вслух подумал Мясников. Михайлов с сомнением покачал головой:
- Вряд ли. Чарон сразу же назвал меня по фамилии, а ведь было темно, не разглядишь...
В кабинете наступила тишина. Каждый по-своему обдумывал, анализировал ситуацию. На душе у Михайлова было тяжело. Он-то знал Гарбуза лучше, чем кто-нибудь, считал его не только товарищем по партии, но и другом. После долгой паузы он предложил: