- Через двадцать минут совещание, нам надо идти. Люди все в сборе. Разрешите мне одному поговорить с Гарбузом. Уверен, что после этого разговора я смогу ответить на вопрос, кто он: свой или враг.
Мясников и Кнорин не возражали.
Как ни старался Михайлов назавтра выкроить время, чтобы поговорить с Гарбузом, все было тщетно: одно за другим набегали неотложные дела. Ничего не оставалось, как перенести разговор на следующий день. Уже близко к полуночи он собрался наконец домой. Думал, что Соня спит, и был очень удивлен, когда в обеих комнатах и на кухне увидел свет.
"Набралась вчера страху, - тепло подумал о жене и вдруг остро ощутил свою вину перед нею. - Все, больше таскать за собой не буду".
Открыл дверь своим ключом, вошел и застал на кухне неожиданную картину: Соня с Надей Катуриной пили чай и мирно беседовали. Стараясь не шуметь, снял шинель и тихонько, на цыпочках прошел к кухонной двери. Соня и Надя настолько заговорились, что не сразу заметили его - он успел молча посидеть на краешке табурета, стоявшего у двери.
- Ну вот, посмотри на него, - делано возмутилась Соня. - Считанные дни в милиции, а повадка как у самого что ни на есть прожженного сыщика. - Она подошла к мужу, обняла его за шею:
- Устал?
Михайлов поднял голову и увидел ее глаза: они спрашивали о другом. Соня, конечно, была еще под впечатлением вчерашнего случая, и именно поэтому во всех комнатах горел свет. Соне было страшно одной в квартире. Надя, скорее всего, приехала недавно, когда он был на совещании.
Он хотел что-то сказать жене, но ограничился благодарным взглядом и подошел к гостье:
- Ну, чаем тебя, я вижу, уже угостили. Теперь скажи, с чем к нам пожаловала?
- Скажу. - Надя лукаво улыбнулась. - Но сперва ты скажи, как Роман Алимов?
- Жив-здоров твой Роман, - рассмеялся Михайлов. - Знай он, что ты приехала, боюсь, и про задание забыл бы, сломя голову бросился б сюда.
- Задание? И что, я его не увижу?
- Года не пройдет, как увидишь, - Михайлов подсел к столу. - Итак, самые важные новости.
Надя вмиг посерьезнела:
- Во-первых, привет лично тебе, Мясникову, Кнорину, Ландеру и всем нашим товарищам. Во-вторых, я привезла новинки литературы, кое-какие партийные документы. В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, я привезла тебе вот это. - Надя протянула Михайлову конверт, выждала, пока тот распечатает его, и сказала:
- Передал товарищ Ленин.
- А он что, уже в Петрограде?
- Да, несколько дней назад приехал. В мае будет напечатана его статья "Позабыли главное", в которой он делится мыслями о нынешней и будущей милиции. Владимир Ильич просил, чтобы вы прочли рукопись этой статьи и высказали свое мнение. Сам понимаешь, твое мнение как руководителя Минской милиции будет для Владимира Ильича очень важным. Он так и сказал: пусть не стесняется, если будет в чем-то несогласен. Ну вот, пожалуй, и все. А теперь, мои дорогие хозяева, без обиняков, дайте возможность бедной путешественнице, которая почти трое суток не спала, отдохнуть.
Пока Соня устраивала гостью на ночлег, Михайлов читал статью Ленина. Он так увлекся, что ничего не видел и не слышал. Некоторые места перечитывал по нескольку раз. Например, вот это: "...организовать ли сначала рабочую милицию, опираясь на рабочих крупнейших заводов, то есть на рабочих, наилучше организованных и способных выполнять роль милиционеров, или организовать сразу всеобщую обязательную службу всех взрослых мужчин и женщин в милиции, посвящающих этой службе одну или две недели в год, и тому подобное, этот вопрос не имеет принципиального значения. Если разные районы начнут по-разному, в этом нет худа: богаче будет опыт, развитие образования будет идти более плавно и ближе к указаниям практики".
Михайлов надолго и глубоко задумался, словно впитывая в себя суть прочитанного. Соня в очередной раз заглянула в кухню, улыбнулась про себя, тихонько прикрыла дверь и пошла к себе.
Часы пробили половину четвертого, когда Михайлов вспомнил, что пора ложиться. Еще раз, словно на прощание, пробежал глазами последний абзац: "Стойте за интересы бедного населения. Против империалистической войны... против восстановления полиции, за немедленную и безусловную замену ее всенародной милицией".
Откинулся на спинку стула: "Будем стоять, Владимир Ильич, будем создавать такую милицию".
ШЯШТОКАС ВСТУПАЕТ В ЗАГОВОР
День выдался по-настоящему весенним. А может, весна особенно чувствовалась здесь, на окраине? Ветви деревьев, земля жадно впитывали солнечные лучи - залог скорого обновления жизни. Покосившиеся бревенчатые хатки, выглядевшие совсем недавно сквозь сетку холодного дождя такими жалкими и заброшенными, враз похорошели, словно ожили.
Шяштокас, проведший долгую зиму в тюремной камере, стоял, прислонившись спиной к теплой бревенчатой стене, впитывал в себя весеннее тепло и мурлыкал какую-то простенькую мелодию.
Вдруг он услышал непонятные звуки. Открыл глаза и увидел, что из соседнего двора, где жили цыгане, в огород их хозяев шмыгнула свинья. Грязная и худая, она, негромко хрюкая, разгуливала по прошлогодним грядкам. Немного погодя донесся грозный мужской голос: "Куда тебя занесло, так твою так!" Шяштокас узнал Сашку. Они с Алимовым за короткое время успели изучить жильцов соседнего дома: их было пятеро взрослых и семеро маленьких детей. Сашка, старший сын хозяина, крутым нравом и дерзостью превосходил даже отца - старого вора.
Не замечая Шяштокаса, Сашка еще раз матюгнулся и стал перелезать через затрещавший забор. "Подходящий момент", - мелькнуло у Шяштокаса, и он, не вынимая рук из карманов, плечом оттолкнулся от стены.
- Погоди, сосед, помогу. - Сделав вид, что не замечает Сашкиной растерянности, выломал хворостину и начал подходить к свинье. - Я ей отрежу путь от дома, а ты заходи слева.
Их маневр удался: свинья вынуждена была отступить к той же дырке в заборе, через которую проникла в огород, и возвратилась восвояси. Цыган отряхнул полу куртки, спросил:
- Ты что, здесь живешь?
- Ага, с другом тут на квартиру устроились.
- Я-то смотрю, что новый человек объявился.
- Соседи, стало быть, - улыбнулся Альгис. - Так что заходи в гости.
- Еще чего, - хмуро ответил Сашка, но через секунду поинтересовался: - Сам-то откуда?
- Что, не здешний по разговору? Я литовец.
- А как же в наших краях оказался?
- Война, - вздохнул Альгис. - Она таких людей, как я, словно карты в колоде тасует - куда хочет, туда и забросит.
Сашка посмотрел на Альгиса с интересом и впервые слегка улыбнулся:
- Картишками любишь побаловаться?
- Целый год на Серпуховской только и делал, что баловался. - Альгис весь напрягся - клюнет или нет?
Клюнуло.
- А за что тебя на Серпуховскую?
- Ишь ты, - усмехнулся Альгис, - любопытный. У нас, между прочим, таких вопросов задавать не принято.
- А что здесь делаешь?
- Да вот дружка встретил, в вагоноремонтных мастерских работает. Предложил, пока определюсь куда-нибудь, на его харчах пожить. Куда мне деваться, когда на любом перекрестке "товарищи" или "господа" за шиворот могут схватить и обратно на Серпуховскую или, еще хуже, снова в окопы отправить. - И Альгис неожиданно спросил: - А ты, значит, лошадьми промышляешь?
Сашка покрутил пальцем около виска:
- Какой сейчас прок с лошадей? Хороших для военных нужд забрали, а плохие кому нужны? Живем, что бог пошлет. - И вдруг предложил: - Чего нам стоять посреди огорода? Пойдем ко мне, по чарочке выпьем да и познакомимся поближе.
Альгис для вида поколебался и решительно взмахнул рукой:
- А, делать все равно нечего, пошли.
Они перелезли через забор и оказались в большом неухоженном дворе. Стоявшая под скатом крыши дырявая бочка была покрыта колесом от телеги; на стене сарая, прямо над бочкой, висел старый, с протертым войлоком хомут; тут же, на гвоздях, - ржавые обручи. У крыльца высилась куча мусора.
Отворилась дверь, из сеней вышел старик. Был он среднего роста. Огромная черная, прошитая серебром борода ниспадала на широкую грудь. Черные глаза из-под густых бровей смотрели недоверчиво и зло. Сашка, словно отвечая на его немой вопрос, сказал:
- Это наш новый сосед. Квартирует у Лельчиков. Человек, вижу, стоящий: сидел на Серпуховской, не работает и на фронт не торопится.
Старик продолжал смотреть на Альгиса немигающим взглядом. Казалось, его черные, какие-то жутковатые глаза проникали прямо в душу, читали мысли.
Но Альгис спокойно, даже с безразличием выдержал этот взгляд. "Ну и смотри, а мне нипочем, бояться некого".
Наконец старик словно оттаял и хрипло проговорил:
- Что ж, приглашай служивого в гости, а я свиней загоню и тоже приду...
Спустя какой-нибудь час Альгис в компании отца и сына был уже своим. Сашка даже рассказал, как достает спирт. Оказалось, он чем-то помог одному врачу из армейского госпиталя, и тот долго еще будет расплачиваться за услугу спиртом. Сашка сидел сытый и хмельной и весело хвастал:
- А за спирт сегодня можно все, что хочешь, выменять. Хоть трехдюймовку, не говоря уже о харчах или одежде какой-нибудь.
Захмелевший Сашкин отец довольно кивал головой и мусолил в беззубом рту шкурку от сала.
- Как, говоришь, тебя звать, сосед?
- Альгис.
- Чем заниматься думаешь?
- Не знаю, - пожал плечами Альгис. - На работу устроиться без документов трудно, а идти к властям - боязно.
- А чего боязно? Они же тебя выпустили из тюрьмы, так чего бояться?
Альгис понимал, что второго такого момента для сближения с цыганами может и не быть. Значит, надо именно сейчас постараться сойтись с ними поближе. Но нельзя и переиграть. Он сделал вид, будто колеблется, быть ему с хозяевами откровенным или нет. Старший понял его по-своему. Он тяжело поднялся из-за стола и направился в соседнюю комнату:
- Вы тут беседуйте, а я пойду посплю трохи.
Проводив отца взглядом, Сашка решительно рубанул ладонью по столу:
- Альгис, в моем доме можно говорить начистоту. Здесь живут люди, которые не болтают лишнего и по всякому случаю не бегают в полицию.
- В милицию, - поправил его Альгис.
- Один хрен, - небрежно махнул рукой Сашка. - Главное, чтобы мы доверяли друг другу.
- Ну смотри, - и Альгис принялся рассказывать заранее придуманную историю. - В общем так: в тюрьме я оказался не из-за политики. - Поехали с дружками в тыл - надо было к передовой обоз с имуществом да харчами доставить. Ну, конечно, завернули пару повозок с грузом на сторону. Так надо ж... Обычно в неразберихе ночью, да еще когда немец постреливает, сходило, а тут на тебе - все по счету да по весу. Цапнули меня с дружками и в карцер. Сидим в землянке. А сам знаешь, какой на фронте суд. У нас, правда, к стенке не ставили - в овраге расстреливали. Подумали мы, подумали и решили бежать. Постучал мой один дружок в дверь и попросился у часового по нужде. Ну, тот открыл, мы выскочили, разоружили мужика - и кто куда. Через неделю меня в Минске поймали. Сказал, что отстал от своей роты, фамилией старого дружка назвался, который до этого за месяц без вести пропал. В общем, заподозрили меня в дезертирстве и - в тюрьму. А когда царя скинули, к нам целая комиссия пришла. Давай у каждого пытать, кто, мол, и за что. Ну, а сбрехать я умею. Уже в городе дружка встретил, Романом зовут. Хороший хлопец, надо бы за него выпить... - и Альгис потянулся за графином.
Не успел он налить, как отворилась дверь и вошла светловолосая дородная женщина. Ее вид явно не вязался с запустением, царившим в доме.
- Здравствуйте! Саша, я к вам. Ничего новенького не скажете?
Сашка ухмыльнулся, кивнул на стул:
- Садись, мадам. Это мой друг, можете смело говорить при нем.
Женщина бросила брезгливый взгляд на предложенный ей обшарпанный венский стул, затем на Шяштокаса и осталась стоять.
- Я к вам все по тому же делу. Видели вы Данилу?
- Нет, не успел. Да, по правде сказать, не очень-то и спешил.
- Но мы же договорились, что вы только сведете меня с Данилой, а я за это вам заплачу.
Альгис догадался, что перед ним та самая Антонова, жена бывшего управляющего банком. Михайлов просил выяснить, чего она хочет от бандитов. "Как же это сделать? Ага, Сашка болезненно реагирует на недоверие к нему. Попробуем сыграть на этом".
- Саша, я вижу, мадам стесняется меня. Скажи ей, что я уже вышел из того возраста, когда краснеют, услышав что-нибудь пикантное. И спроси: может быть, я ей подойду вместо Данилы?
Женщина бросила на Сашку недоуменный взгляд. Очевидно, ее смутил акцент Шяштокаса.
- Простите, вы не местный?
- Я же у вас не спрашиваю, кто вы, хотя и подозреваю, что немка, - улыбнулся Альгис.
Этот ответ еще больше смутил женщину. Она, очевидно, решила, что перед нею немец, и поэтому спросила по-немецки:
- Шпрехен зи дойч?
Альгис молниеносно прикинул, что может означать этот вопрос. Скорее всего она хочет предложить Даниле какое-то опасное дело, но, видя, что Сашка не торопится, готова найти другого исполнителя. Конечно, стороннему человеку, будь он немец или кто другой, легче спрятать концы в воду. Что ж, если он правильно понял, тогда надо действовать. Он перекинулся с женщиной несколькими фразами по-немецки, понял, что стоит на верном пути, и заговорщицки подмигнул молодому хозяину:
- Сашка, позволь, я провожу нашу гостью, мы познакомимся и поговорим о деле.
Сашка, сильно опьяневший, безразлично махнул рукой:
- Давай!
Альгис, не мешкая, встал и, пропустив Антонову вперед, вышел во двор.
- Итак, я вас слушаю, уважаемая.
- Скажите, вы действительно можете мне помочь?
- Мадам, могу сказать одно: Данила доверяет мне больше, чем этому пьянчуге, Сашке. В то же время я здесь человек временный и ни с кем ничем не связан.
- Так уж и ни с кем?
- Ну, есть дружок, которому верю, как себе...
Поколебавшись, женщина, видно, окончательно решила, что это ей подойдет. Она остановилась и, глядя прямо в глаза Альгису, проговорила:
- Пожалуй, я доверюсь вам. Мы заключим устный, основанный на порядочности и честности договор. За работу я заплачу большие деньги.
- Что я должен сделать?
- Убить моего мужа...
СКАЖИ МНЕ, ТОВАРИЩ ГАРБУЗ...
Дверь резко распахнулась, и в кабинет энергично вошел Гарбуз. Спокойно взглянул на Михайлова:
- Звал, Михаил Александрович?
Михайлов отодвинул в сторону бумаги и некоторое время отсутствующим взглядом смотрел, как заместитель решительно пересекает кабинет, устраивается в кожаном кресле в стороне от стола. Всего сутки назад Михайлов жаждал встречи с Гарбузом, посылал за ним людей. Но за это время произошли события, которые притупили остроту предстоящего разговора. Вчера он, Михайлов, встретился с Онищуком, и сейчас все его мысли были заняты услышанным. В какой-то момент он, правда, подумал: "Что может быть важнее чистоты наших рядов?" Но тут же возразил себе: "Нет, речь ведь не идет о предательстве. Скорее всего тут простое, пусть и опасное, заблуждение". Вернулся к сообщению Онищука.
Итак, предстоящий через два дня съезд военных и рабочих депутатов армии и тыла Западного фронта должен стать ареной решающей схватки с меньшевиками и другими реакционными силами. Уже целую неделю на фронте активно действуют буржуазные агитаторы - отвлекают солдат от революционной борьбы, склоняют их к войне "до победного конца". Особую тревогу у Михайлова вызвало сообщение Онищука о том, что на фронт прибыла англо-французская делегация, а также представители Временного правительства, среди которых были Щепкин, Родзянко, военный министр Гучков. Все они под лозунгом "защиты отечества" призывали к продолжению войны и поддержке буржуазного правительства.
"Правильно мы поступили, направив на фронт и наших людей. В оставшееся до съезда время важно создать в частях и соединениях как можно больше большевистских организаций. К съезду мы должны прийти во всеоружии, иначе борьбу за массы можно проиграть".
Михайлов словно забыл о присутствии Гарбуза, история, связанная с ним, отодвинулась на задний план. Наконец спохватился, но делать нечего, Гарбуз пришел и надо разобраться с ним.
- Скажи мне, товарищ Гарбуз, - Михайлов решил действовать напрямик, - почему ты не выполнил партийное поручение и отпустил Чарона?
Лицо Гарбуза начало быстро бледнеть. Очевидно, он ожидал разговора на любую тему, только не на эту.
В кабинете наступила тягостная тишина. Михайлову было тяжело вести этот разговор, и сейчас он ждал, что старый товарищ несколькими словами рассеет все подозрения. В глубине души Михайлов надеялся, что Гарбуз каким-то образом упустил Чарона и сейчас все объяснит, признает свое малодушие, проявившееся в том, что он струсил и не сообщил о побеге приговоренного к смерти шпика и провокатора. Но время шло, а Гарбуз молчал.
- Чего молчишь, Иосиф?
- Не знаю, как тебе объяснить, Михаил... Понимаешь, уже год, как я начал мучиться сомнениями...
- Не понимаю, - холодея от дурного предчувствия, глухо проговорил Михайлов.
- А чего здесь не понимать? Я думал, что мы сможем прийти к власти и удержаться не путем насилия, а по воле народа. Скажу тебе не таясь: я и сейчас так думаю. Голосованием, путем победы на референдуме... Но с оружием, через смерть? Нет, я против этого. - Гарбуз поднял глаза. - Вот поэтому я и отпустил Чарона. Ты прости, с этими оправданиями я обращаюсь к тебе как к товарищу, а не как к члену партии.
Михайлову нужно было немало сил, чтобы в глаза Гарбузу смотреть спокойно и твердо. В душе его бушевала буря. Перед ним сидел человек, с которым он дружил много лет, переносил тяготы ссылки, делил невзгоды и радости революционной борьбы. Казалось, не только мозг их, но и души, сердца были едины. И вот...
"Не сон ли это? - мелькнула и тут же исчезла мысль. - Нет, не сон, а страшная реальность. Имя ей - заблуждения человека".
- Значит, Чарона ты отпустил намеренно?
- Да, если можно так сказать.
- А ты не думал, что Чарон снова возьмется за старое? Будет отправлять наших товарищей в ссылку, тюрьму, даже на смерть?
- Он мне дал честное слово...
- Честное слово! - перебил его Михайлов. - Разве ты забыл, что такое честное слово жандармов, их шпиков?! Ты ли это, Иосиф? Я словно впервые вижу тебя.
- Я сказал: уже год, как я по-новому размышляю о смысле революции...