СОЛДАТ, Я ТЕБЯ ЗНАЮ
До небольшой, расположенной в трех километрах от передовой деревушки, где находился штаб пехотной дивизии, представители Всероссийского земсоюза добрались пешком. На удивление, не встретили ни одного поста. Михайлов, как старший по службе, представился командиру дивизии - болезненному и хмурому полковнику, а затем с его согласия беседовал со штатскими, побывал в строевой части. На это ушел весь остаток дня. На постой Михайлова и его спутников определили в дом Пупко. Сопровождавший их поручик рассказывал:
- Хозяин полтора года назад умер. В доме сейчас живут его жена и сын. Сын этот... Знаете, руки у него золотые. Но лучше я помолчу, сами увидите.
Они остановились у довольно большого дома. За калиткой с причудливыми резными узорами возвышалась большая деревянная фигура старика с гуслями. Напротив нее, через тропинку - женщина с серпом, а у входа в дом, по обе стороны двери - гладиаторы. Они словно охраняли вход. Уже стоя на крыльце, Михайлов заметил еще две фигуры: веселого черта и шляхтича с уморительно самодовольной физиономией.
- Чья это работа? - удивленно поинтересовался он.
- Увидите, - улыбнулся поручик и первым ступил за порог. В большой светлой комнате их встретила пожилая, по-крестьянски одетая женщина.
- Ну вот, Михалина Ивановна, и постояльцы, о которых я вам говорил.
- Гостям всегда рады, - сдержанно улыбнулась хозяйка, внимательно посмотрела на каждого из вошедших и указала на резную вешалку: - Раздевайтесь, проходите, я сейчас ужин приготовлю.
- Я оставлю вас, господа, - козырнул поручик. - Уверен, что здесь вам будет хорошо.
Он ушел, а Михайлов и его попутчики завороженно осматривали комнату: пол - словно луг с цветами, и на потолке чьими-то талантливыми руками вырезаны васильки да ромашки, а между ними ангелы порхают. Не переставая удивляться, гости разделись и прошли в следующую комнату. Там еще больше было резных работ.
- Кто все это сделал? - спросил у хозяйки пораженный Михайлов. Та, очевидно, уже привыкла к таким вопросам и потому ответила буднично:
- Сын мой, Апполинарий.
- А где он?
- На окопах. Скоро придет. Да вы садитесь, отдыхайте с дороги, а я ужином займусь.
Хозяйка говорила не торопясь, с достоинством. Едва она вышла в кухню, как в прихожей послышались шаги - пришел сын хозяйки. Потом было слышно, как он умывался. Через несколько минут Апполинарий вошел в комнату и представился. Высокого роста, худощавый, волосы русые, курчавые, на переносице - очки.
- Так это ваши творения? - с улыбкой спросил Михайлов, пожимая Апполинарию руку.
- Мои, - смутился парень. - В свободное время немного режу.
- А где вы работаете?
- В школе, преподаю рисование.
- А ваша матушка сказала, что вы на окопах.
- Сейчас вот - с окопов. Время такое, что надо и фронту помогать.
Они сели на украшенную резьбой скамью. Михайлов сказал:
- У вас, Апполинарий, необыкновенный талант, и вам обязательно его надо развивать. Какое у вас образование?
- Закончил два класса частной гимназии, а также четырехклассное училище.
- По нынешним временам это не мало, но все равно вам надо во что бы то ни стало учиться дальше. Я непременно поинтересуюсь, где вам можно будет продолжить образование. - Михайлов достал из кармана небольшую записную книжку. - Позвольте, запишу ваш адрес.
- А нас все знают, - улыбнулась вошедшая с дымящимся чугунком хозяйка - Достаточно написать: "Ивенец, Пупко". К нам люди со всей округи, как в музей, ходят.
- Вообще-то, наша улица Койдановской называется, - смущенно добавил парень.
После ужина, несмотря на сильную усталость, Михаил Александрович еще долго разговаривал с Аппо- линарием. Узнал, что его старшие братья - Станислав и Эдвин - на фронте, а сестра Стефания замужем и живет отдельно.
- Нет, Апполинарий, я себе не прощу, если не позабочусь о том, чтобы твой талант служил людям.
Апполинарий Пупко смущенно и недоверчиво улыбался. Откуда ему было знать, что пройдет время и Михаил Александрович выполнит свое обещание.
- Спасибо, - только и ответил он. - Вам бы отдыхать надо, устали ведь.
Михайлов прошел в комнату, где уже мертвым сном спали его спутники. Лег, сомкнул глаза, но перед взором его продолжали стоять деревянные фигуры, которые, казалось, вот-вот оживут. Постепенно мысли переключились на главную цель поездки, и он обеспокоенно подумал, что нет точной договоренности о предстоящей завтра встрече с местными большевистскими руководителями.
Но волнения оказались напрасными. Как только робкое зимнее утро заглянуло в окно, в комнату постучали. Первым, как был в кальсонах и босиком, бросился к двери Чарон. "Ишь, какой прыткий!" - подумал Михайлов, надевая сапоги.
В комнату вошли два солдата. Первый, высокий и худой, как жердь, громко сказал:
- День добрый в хату. Кто здесь есть из Земсоюза?
- Вот мы и будем, - быстро ответил Чарон.
- А кто старший? - спросил солдат.
Михайлов, уже одетый в свой полувоенный костюм, сказал:
- Я старший. Подождите, пожалуйста, в сенях, я сейчас выйду.
Солдаты, громко стуча смерзшимися на морозе башмаками, вышли. Михайлов заметил Чарону:
- Вы бы, Евсей Маркович, штанишки натянули, а то ненароком сестра милосердия или еще какая дама заглянет.
Он вышел в сени.
- Здравствуйте, товарищи! Я - Михайлов. Сколько будет дважды три?
- Семь, - ответил высокий. - А по-вашему сколько?
- Девять.
- Правильно, - заулыбались солдаты. - Здорово, товарищ!
Тот, что был пониже, с улыбкой на давно не бритом лице, доложил:
- Давно вас ждем. Хотят солдаты услышать правдивое слово. А то чего только офицеришки наши не наговаривают: и что большевиков всех переловили да в каталажку пересадили, и что Ленин продался немцам и австриякам, и его помощники даже воюют против нас.
- И что, люди верят этой болтовне?
- Мы, конечно, не верим, но, товарищ дорогой, и среди солдат разный народ есть.
- Ясно. У меня к вам просьба: никому, кроме меня, не называйте своих и других фамилий, а также номера частей, в которых служите. Это для конспирации. Скажите, где бы мы могли спокойно поговорить?
- Об этом позаботились, - ответил высокий солдат. - Здесь недалеко есть хата, которую с приближением фронта хозяева бросили и уехали.
- Великолепно, - потер руки Михайлов. - Сейчас я только потороплю своих товарищей и пойдем.
Он вернулся в комнату и увидел, что все трое уже одеты.
- Молодцы, что не заставили ждать. Идемте!
В пустой, как гумно, давно не топленной хате долго не задерживались - только распределили обязанности.
- Со мной пойдет Евсей Маркович, - сказал Михайлов. - Ты, Николай, - с Петром. Сопровождать нас будут эти товарищи. Помните, выступаем на передовой. Солдаты устали, многие в растерянности, не знают, что делать, кому доверять. Поэтому разговор надо вести правдивый и простой. Листовки и прокламации оставлять там, где будете выступать. - Он посмотрел на Чарона. - Я вас беру с собой потому, что опыта выступлений в войсках у вас нет. Присмотритесь, возможно, придется и одному бывать среди солдат.
- Да-да, спасибо, я понимаю, - быстро проговорил Чарон и, не удержавшись, спросил: - А как быть со сведениями о местных партийных организациях? Прикажете, как и в Могилеве, мне снова заниматься этим вопросом?
- Об этом - несколько позже, а сейчас пошли. - Михайлов поднялся.
Метель разгулялась вовсю, и высокий солдат, сопровождавший Михайлова и Чарона, кутаясь в свою куцую, болтающуюся на худых плечах шинель, удовлетворенно сказал:
- Погода-то словно по заказу, офицеры меньше шастать по окопам будут.
В небольшой балке, закрытой с трех сторон лесом, собралось человек двести. На подступах к месту собрания стояли наблюдатели. Для оратора была приготовлена "трибуна" - два поставленных друг на друга больших ящика из-под снарядов. Михайлов ловко взобрался на них и поднял руку:
- Товарищи! Я привез вам, фронтовикам, привет и сочувствие большевиков и трудового народа Минщины!
По рядам, словно шелест, прошел тихий говор. А Михайлов продолжал:
- Царь и его холуи - помещики, банкиры, заводчики и фабриканты - день ото дня долдонят, что эту несправедливую братоубийственную войну нужно вести до так называемого "победного конца". Они произносят тосты за победу "русского оружия" в ресторанах, на разного рода приемах, купаясь в роскоши и бесясь от жира. Но скажите, так ли уж эта война нужна простому народу? - Михайлов неожиданно обратился к стоявшему невдалеке пожилому солдату: - Вот скажи, отец, нужна тебе война?
Солдат смутился - надо же, ни с того ни с сего оказался в центре внимания, - но быстро нашелся и злым простуженным голосом ответил:
- Эта война нужна разве что вшам, которые скоро сожрут меня заживо, а я хотел бы еще на деток своих поглядеть, их у меня пятеро, да и женку обнять.
Кто-то из солдат помоложе звонко подхватил:
- Как немца или австрияка в рукопашной!
Вокруг засмеялись, а солдат, к которому обратился Михайлов, громко крикнул:
- Правильно говорит товарищ офицер! На какой хрен нам эта война, что она дает? Царю она нужна да богатеям всяким, панам! И нашим, и германским.
- Верно говорит солдат! - Михайлов поднял руку, и толпа затихла. - Здесь, вблизи передовой, расположены замки князей и прочих богачей, таких как Друцкие, Соколинские, Святополк-Мирские. Видели, поди, их?
- Видели, видели! - закивали солдаты. - Там обычно штабы и генералы размещаются.
- Правильно! И вы думаете, противник не знает об этом? Еще как знает! Но ему, а точнее вражеским командирам, не хочется своих же бить. Какой резон богачу богача бить? Для них лучше, чтобы солдаты - русские и немецкие рабочие и крестьяне убивали друг друга. Пока льется кровь, кто станет думать о революции? Им дела нет до того, что вас ждут жены и дети, что погибнет на фронте кормилец семьи. Для них главное - капитал...
Когда Михайлов кончил выступление, со всех сторон посыпались вопросы. Отвечая на очередной вопрос, Михайлов обратил внимание на одного солдата: "Уж не Крылов ли?" Лицом солдат был очень похож на Антона Михайловича, а еще больше - на вихрастого пацана с фотографии, которую показывала Елена Петровна.
И вдруг он, тот солдат, поднял руку:
- Скажите, вы большевик?
- Да, большевик.
- Значит, не из начальства. А откуда вы знаете все, что говорите?
В толпе засмеялись: "Ему на блюдечке сведения подают", "Нет, ему генералы рассказывают", "А может, он ясновидец?"
- Откуда знаю, спрашиваешь? А ты, браток, вступай в партию и тоже будешь многое знать и во многом разбираться.
И вдруг у Михайлова мелькнула озорная мысль. Он мысленно приделал пацану с фотографии реденькие светлые усики - получилось точь-в-точь это лицо, что с победным видом оборачивалось то к нему, Михайлову, то к товарищам.
- Может, и ясновидец. Хочешь, докажу?
- Как ты докажешь?
- А очень просто. Ты меня видишь впервые?
- Да.
- И я тебя тоже раньше не видел, а вот возьму и назову твои имя и фамилию.
- Ну да! - заинтересовался солдат. Все замерли. "А вдруг это не Крылов, вот конфуз будет", - подумал Михайлов. Но отступать было некуда, и он уверенно сказал:
- Ты - Алексей Крылов, из Минска. Там тебя мать и отец дожидаются. Верно?
Солдат стоял бледный как полотно. Чуть слышно выдохнул:
- Верно. Откуда ты знаешь?
Поднялся хохот, все задвигались. Солдаты обступили Крылова и весело заглядывали в его обескураженное лицо. Смеялся и Михайлов. Затем он спрыгнул с ящиков и подозвал Крылова. Коротко объяснил ему, что к чему, рассказал о родителях. Алексей спросил:
- Ты мне скажи одно: если я убегу с фронта, сможешь мне в Минске помочь укрыться?
- Смогу, Алексей.
После этого Михайлов и Чарон побывали еще в пяти местах. Когда затемно возвратились в гостеприимный дом Пупко, там их уже дожидались Дмитриев, Солдунов и сопровождавший их солдат. Дмитриев мял в руках листок бумаги. Это была телеграмма из комитета Земсоюза: господину Михайлову надлежало срочно прибыть в Минск для встречи приезжающей невесты.
После короткого совещания было решено: Дмитриев и Солдунов продолжат выступления среди солдат, а Михайлов и Чарон едут в Минск.
ЕСТЬ ЗАЦЕПКА
Катурин даже отпрянул, когда из коридора на него глыбой надвинулся Иван.
- Фу, черт, напугал!
- А ты не бойсь, - засмеялся Иван, - чего людей бояться. Я уже часа два вас дожидаюсь. Замерз, как цуцик, на улице, решил в коридоре погреться. Хорошо, что дверь не заперта, а то не знаю, что бы я и делал.
Они прошли в квартиру, и Иван без проволочки начал рассказывать:
- Стал разыскивать тех, кто мог бы знать и помнить Чарона по пятому году. И вот, пожалуйста, - мой тезка Лесков. Ты, Павел, должен его знать. Он участник перестрелки у трактира "Волна". Помнишь, вся Москва смеялась над полицией, солдатами и жандармами: горстка революционеров целый день удерживала в своих руках этот трактир, а когда ночью войска окружили дом, подтащили пушку и начали штурм, трактир оказался пустехоньким.
- Конечно, помню. Но это ж было в девятьсот пятом, а у нас сейчас...
- Подожди, не торопись, - перебил его Иван. - Дело в том, что тогда охранка схватила Лескова и посадила в тюрьму, где он просидел до прошлого года. Там он года два назад познакомился со Щербиным. Вместе готовили групповой побег. Он хорошо помнит, что в одной камере со Щербиным сидел молодой литовец из Вильно, Альгис Шяштокас. Лесков характеризует его как настоящего, стойкого большевика и верного товарища. Может, Чарон и есть Шяштокас? Тогда волноваться не стоит.
- А какой он из себя, этот Шяштокас? - спросил Алимов.
Иван смутился:
- Об этом я как-то не спросил. Придется завтра снова к нему пойти.
- А можно, я с вами?
- Отчего ж нельзя, пошли.
- Ну что, давайте ужинать, - предложил Катурин.
Но Иван, сославшись на то, что он куда-то опаздывает, поспешил уйти. Катурин и Алимов сели за стол вдвоем. Только поужинали, как кто-то постучал. Катурин хлопнул себя по лбу и, показалось Алимову, покраснел:
- Господи, как я мог забыть! - Он окинул растерянным взглядом стол, который выглядел далеко не лучшим образом, и прошлепал в своих домашних тапочках к двери. Спустя минуту в комнату вошла молодая девушка. Она смущенно поздоровалась и в нерешительности остановилась у порога. Алимову девушка показалась какой-то небесно-голубой. Голубая шапка, голубой песцовый воротник, в руках голубая муфта и даже огромные глаза - голубые. Катурин слегка подтолкнул ее в плечо:
- Познакомься, Наденька, это мой товарищ приехал из прифронтовой полосы.
Пока девушка рассматривала опешившего и растерянного Алимова, Катурин представил ее:
- Роман, прошу любить и жаловать мою сестру. И готовься - сейчас нам с тобой влетит. Она терпеть не может, когда я накрываю стол без должного уважения к ответственному ритуалу приема пищи.
Девушка подошла к Алимову, протянула руку:
- Надя.
- Роман, - глухо ответил Алимов, и ему показалось, что его рука стала мокрой от пота.
- А ругать я тебя, Павлик, - девушка повернулась к Катурину, - сегодня не буду. Во-первых, пощажу твое самолюбие, а во-вторых, мы опаздываем в театр, а ты даже не собрался.
Катурин обнял ее за плечи:
- Не обижайся, но с театром, пожалуй, не выйдет. Я не могу бросить на произвол судьбы в этой келье гостя.
- А давай возьмем его с собой. Роман, пойдете с нами?
Алимову показалось, что он окунулся в голубизну ее огромных глаз. Язык прирос к нёбу, дыхание перехватило, и он охрипшим голосом выдавил из себя:
- Не... спасибо.
Надя смотрела на него спокойно, дружески улыбаясь, а Алимову казалось, что ее взгляд пронизывает его насквозь.
- Почему, Роман? Вы не любите театр? Право же, пойдемте с нами, билеты будут.
В разговор вмешался Катурин:
- Отстань от парня, Надя. Зачем смущаешь? А ты, Роман, не тушуйся, - он подошел к Алимову, - сестра моя ничего в мире этом, кроме театра, не признает. - И опять к Наде: - Роман приехал в Москву не по театрам ходить, как некоторые, а работать.
- Революцию делать? - Надины глаза смотрели на брата с лукавой улыбкой.
- Хотя бы...
- Ну так вот, братец, чтобы революцию делать, надо уметь видеть и ценить прекрасное. Чтобы знать цену этому прекрасному.
- Нет, Наденька, здесь есть еще одна причина: Роман не брал с собой нарядов для театра...
- Ты с ним поделись. По-моему, у вас должен быть одинаковый размер.
- Но у меня только один вечерний костюм...
- Прекрасно! Отдай Роману, мы пойдем с ним. Я не могу допустить, чтобы гость, который впервые в нашем городе, не побывал в театре.
Надя вела себя так естественно и просто, что казалось, Роман вот-вот придет в себя. Но происходило нечто странное: он все больше терялся и наконец чуть слышно пробормотал:
- Спасибо... В театр я не пойду.
- Это почему же? - сделала серьезное лицо Надя. - Вы что, - она поочередно взглянула на Романа и Павла, - сговорились против меня?
Но в глазах у Романа была такая мольба, что Надя сразу все поняла. Она сняла с себя пальто, небрежно бросила на стул муфту и шапку и сказала:
- Ладно, бог с вами. Тогда и я не пойду. - Она хозяйским взглядом окинула стол. - Сначала я наведу тут порядок, а потом будем пить чай. Павел, у тебя варенье есть?
- А как же! Целая банка вишневого, что ты в прошлое воскресенье притащила.
- Тащат только неучей, и то за уши, а варенье я принесла.
Надя сноровисто принялась за работу. Она легко и бесшумно скользила по комнате. Роман весь пунцовый сидел на диване и изредка бросал на нее восхищенные взгляды. Надя казалась ему легкой, плавающей по воздуху феей. Он никогда не испытывал подобного чувства. Словно луч солнца ворвался в душу. "Какой там театр, милая Надя, посмотрела бы ты, в какой я обувке хожу!"
Он вдруг представил себя в вечернем костюме и валенках и еще больше покраснел. Катурин, вместо того чтобы как-то помочь гостю, начал подзуживать:
- Роман, да ты оторви глаза от пола. Посмотри лучше на мою сестру, чем не красавица?
Алимов не находил, что ответить, и, наверное, совсем бы сгорел от стыда, если бы не Надя. Она кончила убирать стол и села рядом с ним.
- Перестань, Павел, меня, как товар на рынке, расхваливать. Совсем Романа в краску вогнал. Ты, братец, поставь-ка лучше самовар да варенье на блюдечки положи. Жаль только, ребята, что у вас к чаю ни печенья, ни сушек нет.
- Зато бутылка "Петровской" есть, - сказал Катурин.
- Фи, какая мерзость! - сморщила носик Надя. - Я не позволю, чтобы при мне губили свое здоровье. Чай с вареньем - что может быть лучше? - Она повернулась к Алимову. - Вы любите чай?
- Чай - это хорошо. Он душу согревает.
- Роман, если не секрет, откуда вы приехали?
Алимов вопросительно посмотрел на Катурина. Тот, доставая чашки из небольшого буфета, сказал:
- Ей говорить можешь. Надя тоже с нами.