- Я истину говорю, истину, и вы знаете, что это так, но стыд мешает вам признаться себе в этом. Отбросьте его, доверьтесь мне... - он силой запрокинул её голову и поцеловал в губы.
- Нет! - вырвалась она. - Нет! - Она распахнула дверь. - Ещё одно движение - я кричу...
- Ну, хорошо, хорошо, - шёпотом сказал X., - я уйду. Я уйду сейчас, чтобы вернуться - потом, снова... чтобы снова говорить вам о своей страсти... Но перед уходом дайте мне на память что-нибудь своё - как знак, как напоминание, что это был не сон, что я наяву обнимал вас, что вы дрожали в моих объятиях, что вы будете ждать, когда я снова приду... Что-нибудь, какую-нибудь безделицу...
- Нет, нет, я не хочу вас видеть ни сейчас, ни потом, я ничего вам не дам, уходите...
- Как же вы жестоки, - сказал он. Стоя спиной к ночному столику, он рукой нащупал лежащую там брошь и незаметно положил её в карман. - Хорошо же, я ухожу. Но вы ещё вспомните обо мне. И пожалеете, что были глухи к моим мольбам. Когда вы проиграетесь в пух и прах, вы сами станете искать меня... Прощайте... - X. вышел на балкон и исчез в ночи...
3 октября 1867 года. Кабинет генерала.
Генерал сидел за столом, спину его плотно обтягивал мундир. Перед ним стоял X.
- Ну, - сказал генерал, - вас можно поздравить с очередной победой?
- Увы, ваше превосходительство.
- Как? Осечка? Не может быть.
- Ваше превосходительство, даже в сражениях бывают неудачи.
- Надеюсь, временные?
- Мне бы хотелось, ваше превосходительство, чтобы вы меня освободили от этого поручения.
- Это не поручение, поручик, помилуй Бог, это приватная просьба, имеющая, как ни странно, весьма благородную цель, хотя сама она и может показаться противоположного свойства. Но вы уж поверьте мне...
- Может быть, ваше превосходительство, я не обсуждаю этот предмет, мне достаточно, что ваше превосходительство в этом уверены, но я хотел бы устраниться от этой чести.
- Поручик, вы не можете устраниться, слишком многое поставлено на карту. Да и потом, что за чувствительная меланхолия? Вы же кутила, игрок, настоящий гусар, и вдруг - на тебе... Ну не вышло с первой атаки, предпримите вторую. Как это может быть - такому красавцу, гордости полка - да кто-то отказывает. Где же ваше самолюбие, чёрт возьми!
- Если ваше превосходительство не возражает, я бы не хотел обсуждать более эту тему.
- Да... Разочаровали вы меня, поручик. Ну да ладно, в таком деле от приказов толку мало. Но вторую часть плана вы хоть выполнили?
- Вторую?
- Я просил взять у этой особы... на время, естественно... какую-нибудь её вещь. Это-то вы уж могли бы сделать? Что вы молчите? Взяли?
X. покачал головой.
- И это нет?! Может, вы вообще и не приблизились к нашей особе?
- Я очень сожалею, что разочаровал ваше превосходительство, но надеюсь, что в истинном сражении смогу вернуть расположение вашего превосходительства.
- Хорошо, поручик. - Генерал поднялся. - Хотя, помилуй Бог, чего хорошего. Мы оба с вами оказались не на высоте. - Он помолчал, потом спросил: - Так положительно не хотите ещё раз попробовать счастья?
- Нет, - твёрдо ответил X.
4 октября 1867 года. Дача Долгоруковых.
X. перелез через забор, окружающий дачу, вскарабкался по дереву, с него перепрыгнул на балкон второго этажа. Подошёл неслышно к стеклянной двери, заглянул в комнату Кати.
Сквозь тюль было видно, как она, лёжа в постели, читала книгу.
X. вынул из кармана брошь и, чуть приоткрыв балконную дверь, решил было просунуть её в щель. Но тут вдруг раздался топот копыт, шум подъехавшей коляски. X. взглянул вниз - из коляски вышел Александр и пошёл к крыльцу. X. решил было спрыгнуть вниз, но к дереву, по которому он взбирался, подошёл закутанный в плащ Рылеев. Он достал папиросу, закурил, посмотрел на часы. X. вынужден был почти что вжаться в стену дома, чтобы его не было заметно снизу.
Сквозь неплотно прикрытую дверь X. слышал неясные возгласы, торопливые слова, шёпот, стоны, женские вскрики, скрип кровати...
Он заткнул уши, чтобы не слышать этого, и сидел так скрючившись, пока в комнате вдруг не загорелся свет. X. провёл рукой по лицу - она была мокрой от пота. Он услышал, как хлопнула калитка, скрипнули рессоры коляски, и раздался топот копыт. X. без сил опустился на пол...
Утро этого дня. Публичный дом.
В большой комнате, ещё не убранной после ночных бдений, стоял X. - взлохмаченный, небритый. Хозяйка заведения, оглядев его, сказала презрительно:
- Во-первых, мы уже закрылись, а потом... У нас бывают приличные люди, мои девушки не какие-нибудь...
X. молча вынул крупную ассигнацию и засунул её хозяйке в карман платья. Она сказала удивлённо:
- Ах, вот как... Ну разве что... Пойдёмте за мной, - и первая пошла по лестнице на второй этаж.
А потом, когда она приводила в порядок комнату, она услыхала несущиеся сверху крики, шум, стук падающей мебели, и по лестнице почти скатилась голая девушка - растерзанная, с подбитым глазом.
- Он... он... - говорила она, рыдая, - он сумасшедший, он убьёт меня... Он зовёт меня Катей и мучает, и всё не может остановиться... Я не могу больше, он зверь, он не человек...
- Хорошо, - сказала хозяйка, - иди ко мне. - И она пошла на второй этаж.
Этим же днём. Кабинет генерала.
Два городовых ввели X. в кабинет. Генерал посмотрел на него, на его рваный мундир, небритое лицо.
Он кивнул городовым, и те, козырнув, вышли.
- Как это понимать, поручик? - Голос генерала не скрывал презрения. - Проиграв сильному противнику, берёте реванш над беззащитным? А потом ещё вступаете в драку с представителями власти? Вы знаете, чем это вам грозит, когда их рапорт ляжет на стол его сиятельству. В сочетании с предыдущей конфузией... Вы закрыли себе всю дальнейшую карьеру. Вы понимаете это?
X. молча вынул из кармана Катину брошь. И молча положил её на стол генералу.
Тот даже присвистнул:
- Ах, вот как... Что же вы сразу не сказали... Это меняет дело...
6 октября 1867 года. Аничков дворец.
Из подъезда дворца вышел Александр и направился к поджидавшей его коляске. Адъютант откинул полог, Александр собрался уже было усесться, но тут заметил на сиденье белевший в темноте конверт. Он нахмурился, поглядел по сторонам, открыл его. Из него выпала Катина брошь...
7 октября 1867 года. Зимний дворец. Комната Николая I.
Катя, вжавшись в кресло, смотрела, как Александр ходил по комнате, словно бы не обращая на неё внимания. Вдруг он резко остановился напротив неё и, в упор глядя, спросил:
- Так, где ты была вечером второго?
- Второго? Я не помню. Почему второго?
- Потому что в этот вечер ты якобы подарила мою брошь какому-то... - он скомкал письмо и бросил его на стол.
- Я не помню, что было второго.
- Неправда. Мы договорились, что я приеду вечером, а ты не открыла мне. Где ты была?
Катя молчала.
- Катя, это серьёзно, в тот раз ты отговорилась шуткой, но теперь мне не до шуток. Наши отношения становятся предметом шантажа. По твоей милости. То ты говорила, что её потеряла, то она закатилась, то ты забыла её надеть, а теперь вот выясняется - ты её подарила кому-то.
- Саша, неужели ты веришь этой гадости?!
- Я не хочу верить, не хочу. Но ты всё делаешь, чтоб я поверил. Где ты была в тот вечер, когда я приезжал?
Она помолчала, взглянула на него в нерешительности.
- А ты не будешь сердиться?
- Я уже сержусь. Я могу только перестать сердиться, если ты объяснишься.
- Я с Мишей была в ресторане. Цыган слушали.
- Как цыган? Каких цыган?
- Обычных. Которые поют. Это очень модно теперь. И, верно, обронила там. А кто-то нашёл.
- Но как же ты могла уехать, если мы договаривались, что я приеду?
- Ты сказал - может быть. Если сможешь вырваться. А мне было так тоскливо в тот вечер. Я всё время одна, всё чего-то жду. Другие живут, а я жду жизни.
- По-твоему, цыгане - это и есть жизнь?
- А что ж, и они. А что я вижу? Четыре стены, карету, короткие прогулки, иногда бал или театр, и то все смотрят как на прокажённую.
- Катя, но ты же понимаешь, что я и рад бы чаще видеть тебя, но у меня обязанности, долг...
- Да, да, конечно. У тебя обязанности, долг, дела, приёмы, совещания - у тебя всё, а у меня ничего.
- Почему ничего? А наши свидания?
- Да, да, свидания - тайком, наспех, между министром и послом.
- Ты несправедлива, Катя. Я делаю всё, что могу, больше, чем могу. Я отдалился от жены, детей, братьев, я отстранился душой от реформ, которые сам же и начал, а без меня их с радостью похоронят. Ты - моя семья, моё будущее, всё рядом с этим не обязательно и скучно. Я гоню время от встречи до встречи, я загадываю их, я живу или прошлой встречей или новой, у меня не стало настоящего времени, хотя это противно Богу, я чувствую вину свою перед Ним и молюсь каждый день, чтоб Он простил меня. Он может гневаться на меня. Он - да, но ты?.. Зачем ты?
- Затем, Саша, что я живой человек и вижу, как живут другие женщины, мои подруги по Смольному. Все уже замужем, у них семьи, дети, они думают о будущем, а я, о чём я думаю?
- Мне казалось, ты думаешь о нас, обо мне.
- Да, да, конечно. А ты?
- Я?
- Ты обо мне думаешь? Нет, не в чувственном смысле, а в практическом?
- Практическом? Я же поклялся тебе: как только смогу...
- Саша... Ты же христианин. Ты же не можешь хотеть, чтобы другой человек... - она не договорила.
- Что ты! Господь с тобой! - ужаснулся Александр.
- А как же ещё ты сможешь... - она снова не договорила.
Он замолчал, отвернулся. Потом сказал глухо:
- Ты хочешь выйти замуж?
- Александру Сергеевну ты ж выдал.
- Ты хочешь - как она? - Катя не ответила. Он повернулся к ней. - Отвечай. - Она молчала. - И уехать как она?
- Ты же сам услал её мужа губернатором в Варшаву.
- Ты хочешь, чтоб мы расстались?
- Нет, - не сразу ответила Катя.
- Чего же ты хочешь?
- Быть в равных с тобой обстоятельствах.
- Чтоб ты тоже изменяла мужу? - Она не отвечала, отвернувшись. - Но это будут не равные обстоятельства, - сказал он ей в затылок. - Мария Александровна болеет, мы с ней... - он помолчал. - А твой муж... - его голос прервался. - О, Господи, я только подумаю - кровь в голову бросается. - Он отошёл, постоял, прижавшись лбом к холодному стеклу, потом повернулся к ней. - Ладно, давай прекратим этот разговор. Ты свободная женщина, Катя, ты вольна распоряжаться своей судьбой, если... если ты теперь считаешь, что я уже не твоя судьба. Быстро ты переменилась.
- Я не переменилась, Александр Николаевич.
- Полно, Катя, я не мальчик, я чувствую, что-то между нами пролетело. Я не знаю - что. Может, и ты сама не знаешь. А может, знаешь, да не говоришь. Ладно, пусть. Я не буду более досаждать тебе своей настойчивостью. Захочешь увидеть меня - дай знать. Через Александра Михайловича, ты знаешь, как его найти. Прощай. И хранит тебя Бог...
9 октября 1867 года. Царскосельский парк.
Александр в сопровождении Рылеева и Шувалова совершал свою обычную утреннюю прогулку.
- И ещё, Ваше величество... - Шувалов искоса взглянул на Рылеева. - Я бы посоветовал усилить охрану Вашего величества во время прогулок. Здесь, в окрестностях, замечены подозрительные личности, могущие входить в число разыскиваемых нигилистов. И я бы даже просил Ваше величество о сокращении этих прогулок.
- Ну полноте, граф, ты меня ещё в четырёх стенах запри.
- Но, Государь, я же пекусь о благе Вашего величества.
- Ты печёшься, граф, о своём благе. Чтоб тебе хлопот поменьше было. Нет уж, уволь, я привычек своих менять не стану. Это тебя, поди, Мария Александровна подбила, она тоже против моих прогулок. Ладно, не спорь. У тебя всё?
- Почти, - и Шувалов покосился на Рылеева.
- Александр Михайлович, - обратился Александр к Рылееву, - оставь нас одних. Но не уходи далеко, ты мне ещё понадобишься.
Рылеев молча поклонился и отошёл в боковую аллею.
Александр посмотрел на Шувалова.
- По поводу поручения Вашего величества. Вчерашнего.
- А... Уже узнал? Так что?
- Второго октября в ресторане действительно пели цыгане. И приличной публики было не так уж много, так что...
- Кто?
- Его императорское высочество в сопровождении известной особы...
- Константин Николаевич?
- С вашего позволения - Николай Николаевич.
- Как? И он? - удивился Александр. - С кем же?
- Тоже с балериной.
- Кто такая?
- Некая Екатерина Числова.
- И давно они?..
- Не могу знать, Ваше величество. Но если...
- Нет, нет, - остановил его Александр. - Это дело семейное, я сам поговорю с ним.
- Как будет угодно Вашему величеству.
- Кто ещё?
- Ещё... Ещё князь Михаил Михайлович Долгоруков с двумя дамами. - Шувалов сделал паузу, ожидая вопроса, но Александр никак не реагировал. - Кто были дамы, установить пока не удалось, но если Ваше величество...
- Нет, нет, - снова остановил его Александр. - Я тебя просил узнать про моих приближённых, а не про их... их слабости. Ты помнишь мою вторую просьбу?
- Какую?
- Забыть про первую, как только ты её выполнишь.
- А какая была первая? - улыбнулся Шувалов.
Александр поглядел на него и, поняв смысл его слов, улыбнулся тоже.
- Благодарю тебя. Ступай. И крикни по дороге Рылеева...
5 мая 1871 года. Набережная Фонтанки.
По набережной гуляли граф и генерал. Тепло, они без пальто, со спины казалось, что это два обывателя вышли погреться на солнце после долгой промозглой зимы.
- Я попросил вас встретиться, генерал, поскольку узнал кое-что новое об интересовавшей нас особе.
- Они расстались?
- Если бы. Всё наоборот. Похоже, они вместе собираются в Эмс.
- Это точно?
- По моим данным Рылеев хлопочет через лифляндского генерал-губернатора о двух рижских паспортах для каких-то дам. Я так полагаю, что для наших.
- А кто вторая?
- Должно быть, её новая наперсница. Некая мадемуазель Шебеко. В этой связи, полагаю, нам надо поменять тактику. Коли ваш альковный протеже оказался несостоятелен и не оправдал наших надежд...
- Граф...
- И более того, вместо того чтобы влюбить её в себя, влюбился в неё сам и теперь уж вовсе стал неуправляем...
- Но он выполнил нашу вторую просьбу.
- И что? И тоже всё наоборот получилось. Вместо того чтобы Государь заподозрил княжну, он, похоже, заподозрил нас.
- Нас?
- Ну не вас или меня, до этого, Бог милостив, дело ещё не дошло... Так вот, чтобы оно и дальше не дошло, надо убрать вашего ловеласа от греха подальше. Куда-нибудь на Кавказ, скажем. Это во-первых. А во-вторых, надо обратить внимание на эту мадемуазель.
- Но я-то при чём тут, граф?
- При том, генерал, что её брат, любимый брат, служит в кавалергардах.
- А-а...
- И через него можно приблизить кого-нибудь к его сестре, не вызвав подозрений у этого цепного пса.
- Рылеева?
- Подумайте над этим. Если они обе окажутся в Эмсе подле Государя, то они окажутся в центре нашей европейской политики. Государь будет там встречаться с Вильгельмом и Бисмарком. И лишние глаза, и уши не помешают.
- А прежний наш план?
- Мы с ним теперь уже опоздали. Там теперь, похоже, отношения самые серьёзные. Да потом, не скрою, может, оно и к лучшему.
- Для кого?
- Для России. Если вся энергия нашего любимого Государя будет уходить на эту особу, он, может, оставит в покое свои реформаторские идеи. Нет худа без добра...
10 мая 1871 года. Невский проспект.
Катя вышла из кондитерской, держа в руках пакет со сладостями, и села в поджидавшую её карету. И вскрикнула, обнаружив, что в карете сидит X. Карета покатила по Невскому.
- Господи, вы? Как вы здесь оказались?
- Не важно - как. Мне надо было видеть вас.
- Вы негодяй, вы хотели погубить меня, вы украли мою брошь.
- Я объясню вам всё, я потому и пришёл. Я удрал с дежурства, если меня хватятся... Но мне уж всё равно, меня и так усылают на Кавказ, чтоб там и вовсе избавиться. За то, что я не сделал того, что должен был... с вами.
- Что вы должны были сделать со мной?
- Это теперь не важно. Но ваша брошь - это оттуда, из той истории. Но я умоляю, забудьте её, это в прошлом уже, а есть будущее, моё и ваше. От меня хотят избавиться, я знаю их тайну, но боюсь я за вас, от вас тоже могут захотеть избавиться, вы тоже много знаете, и если догадаетесь, чья рука тянется к вам... Умоляю, берегитесь. Не говорите никому о том, что я сказал, но берегитесь ближайшего окружения вашего покровителя... Это очень опасные люди, потому что вы для них опасны... Я не могу теперь защитить вас, я должен уехать, исчезнуть на время, сменить документы, внешность - стать другой личностью, но коль останусь жив, найду вас. Я в долгу перед вами, я принёс вам несчастье и постараюсь искупить свою вину.
- О чём вы говорите? Я не понимаю. Какие-то загадки, тайны... Объяснитесь.
- Не сейчас. Когда вернусь. Если вернусь. Но если нет, если они всё же доберутся до меня, знайте: я начал с подлости, а кончил тем, что полюбил вас истинно. Простите меня, я докажу, что достоин вашего прощения, и не поминайте лихом...
X. открыл дверцу кареты и на ходу выпрыгнул.