- Чего бояться? Я же не собираюсь тебя убивать.
- Не смерти боится каждый человек, но - страдания!..
- Страдания твои будут сладостны, - пообещал Аскольд. - Ну же, иди ко мне, сними обувь мою!..
И в ту самую минуту, когда Елена, превозмогая стыд и страх, склонилась над зелёными хазарскими сапогами Аскольда, в дверь опочивальни постучали:
- Княже Аскольд!.. Дир требует к себе!..
- Эх, незадача, - огорчённо вздохнул Аскольд, поднимаясь с кровати. - Я скоро вернусь, - пообещал он на прощанье.
* * *
- Должно быть, этот муж весьма знатен, если Надёжа столь безропотно уступил, - говорила Феофания, зябко кутаясь в шубу.
- Да, насколько я смогла понять, он правитель над всеми тавроскифами, - задумчиво ответила Елена.
- Не думаю, чтобы у этого правителя нам было хуже...
- Похоже, нашего согласия на то никто не спрашивает.
- Да, - вздохнула Феофания. - Теперь нам с тобой остаётся уповать лишь на милость варварского правителя.
- Ты даже не упоминаешь о Господе? - удивилась Елена.
- Здесь, у тавроскифов, я поняла, что по меньшей мере безрассудно ожидать от Бога сострадания. Сытый голодного не разумеет, - спокойно ответила Феофания.
- Кощунствуешь?! - с опаской поглядывая на серые небеса, спросила Елена.
- Отнюдь... Просто говорю то, что всегда думала. Здесь мне некого бояться, никакая игуменья не сможет наложить на меня епитимию...
- Неужели ты не боишься кары небесной?
- Как тебе сказать... - задумалась Феофания. - Вероятно, Бог наш могуч, весьма могуч, мы даже представить себе не можем, насколько он могуществен, однако Он - не всемогущ! Не видим ли мы, что жизнь злых людей не коротка и отнюдь не изобилует несчастьями, а жизнь добрых людей - не более продолжительна, чем у злых. Отчего Бог не пошлёт святому вечной жизни, а злому - ранней смерти? Отчего добродетельные монахини сохнут и увядают, а грешницам живётся весело и приятно?..
- Господь всегда воздаст за содеянное зло, хотя никому не ведомо, когда именно это произойдёт.
- Вот именно! Никому не ведомо! А посему Бога следует опасаться, на нечаянную милость Его можно уповать, но - лишь как на выигрыш в азартной игре, а не в награду за благочестие. Пока возможно, радуйся жизни, предоставив Богу решать остальное...
- Что ж, покоримся судьбе и станем радоваться жизни! - согласилась Елена. - Киевский правитель сказал, что берёт меня в жёны... А я не знаю, радоваться мне или печалиться...
- Радуйся, девочка! - вздохнула Феофания. - Хуже не будет.
- Но ведь я его не люблю...
- Полюбишь, - как о чём-то вполне обыденном, сказала Феофания. - А он пригожий, твой князь... И глаза у него умные.
- Ты тоже это заметила? - оживилась Елена. - И мне показалось, что он не дикарь какой-нибудь... И по-гречески говорит правильно, не так, как Могута...
- Ты с Могутой небось не греческой грамматикой занималась, - не преминула уколоть Феофания, - И с этим правителем ты поладишь...
* * *
В Детинце Аскольду передали повеление великого князя Дира: без промедления отправляться в Родень и привезти в Киев верховного волхва Яруна.
Стояли жаркие, душные, грозовые, тревожные дни накануне жатвы...
Близился Праздник бога Рода - 20 июля, - волхву надлежало быть в столице.
Это был главный летний праздник, но праздник особый, мрачный.
В этот день не водили весёлых хороводов, не пели песен. В этот день приносили грозному богу Роду обильные кровавые жертвы.
Всякий смерд со страхом взирал на небо...
Его будущий урожай, обильно политый потом, слёзно вымоленный у богов, уже почти созрел, вот он стоит в поле - ячмень, пшеница, овёс, рожь; колышутся на ветру сильные колосья, сулят щедрую осень, но малейший каприз небесных правителей мог уничтожить его в один миг.
Излишний зной мог пересушить колосья.
Сильный летний дождь мог посбивать созревшие зёрна, молния могла дотла спалить сухое поле, а град начисто выбить всё посаженное...
Бог Род, управлявший небом, тучами и грозами, был особенно страшен именно в эти жаркие июльские дни, и немилость бога Рода могла обречь на голодную смерть целые племена...
На любые жертвоприношения был готов смерд, только бы Род не погубил урожай!..
Смерд понимал, что выбиться из беспросветной нужды можно было либо нескончаемым, от зари до зари, напряжённым трудом, либо участвуя в походах дружины и рискуя собственной жизнью, либо - что было наиболее заманчивым - заручиться благорасположением богов.
Для этого следовало умилостивить волхва, ведущего постоянные беседы с богами...
Это понимал всякий смерд, и уж тем более понимал князь Аскольд.
Волхв Ярун равнодушен к золоту и серебру, неприхотлив в еде и относится с презрением к златотканым одеждам.
Чем же его задобрить?..
Летя во весь опор по степной дороге вдоль берега Днепра, Аскольд вспоминал гречанку, оставленную в киевском тереме. Небось сейчас молится своему Богу...
* * *
Город Родень был некогда построен уличами, но вскоре стал городом волхвов для всех племён, подвластных Диру.
Сюда сходились лодьи с собранным полюдьем.
Здесь готовились караваны, перед тем как уйти в дальний путь - через земли булгарские, через земли хазарские - в Багдад и Рей, Дамаск и Александрию... Нелёгким был тот путь: спустившись вниз по Днепру, нужно было пройти 300 вёрст по Азовскому морю, 400 вёрст вверх по Дону, преодолеть степные волоки, потом 400 вёрст спускаться вниз по Волге, затем идти по Каспию, вдоль западного берега, добираться до Рея и от Рея идти в Багдад через область Джебел.
А собирались в долгий путь здесь, в Родне.
Этот город был создан во славу бога Рода.
В Родне жил верховный волхв.
В этот город не пускали чужеземцев.
В Родне жили молодые ведуны, заучивали потайные слова, с которыми надлежало обращаться к богам, постигали тайны зелий и снадобий, трав и кореньев...
Волхвы на Руси всегда жили наособицу. Они были освобождены от всех повинностей, в том числе и от податной, и от военной.
Обучение было длительным - около двадцати лет.
Волхвы заучивали наизусть всю сумму знаний по астрономии и медицине, по ворожбе и лекарственным растениям.
Волхвы умышленно не записывали свои знания, дабы учение это не стало ненароком достоянием толпы...
Учились в Родне волхвы и чародеи, кудесники и обаянгаки, сновидцы и звездочёты, облакопрогонники и облакохранительники, а вблизи города обитали ведуны и ведуньи, зелейщицы и чаровницы, лихие бабы и знахарки, повитухи и костоправы, коновалы и иные целители.
* * *
Князь Аскольд прискакал в Родень перед заходом солнца, и едва он въехал в город, как заскрипели цепи, поднимая навесной мосток, медленно затворились тяжёлые городские ворота.
- Где Ярун? - спросил Аскольд молодого вещуна, ухватившего повод княжеского коня.
- Ярун велел тебе прийти к нему. Он у Перуна... - сказал вещун и махнул рукой в направлении Лысой горы. - Поспешай, княже...
Перетянув коня плетью, Аскольд поскакал на главную площадь города, где стояло исполинское изваяние бога Перуна, окружённое восемью кострами, которые не гасли ни днём, ни ночью.
Спокойно смотрел идол пустыми глазницами на смердов и волхвов, идущих по городской площади.
Но временами его глаза и рот вспыхивали огнём, а из чрева начинал валить клубами густой дым, слышались дикие крики...
У основания идола Аскольд спрыгнул на землю, бросил поводья подбежавшему гридю и через лаз пробрался внутрь Перуна.
Огромный идол Перуна внутри был пустотелым, с лестницей, по которой волхвы взбирались наверх.
В темноте, пряно пахнувшей травами и зельями, Аскольд не сразу разглядел Яруна, сосредоточенно вперившего взор в клубы дыма, завихрявшиеся у глаз и рта Перуна.
Волхв Ярун встревоженно оглядел Аскольда и сказал:
- Было мне видение, брат Аскольд. Грозит тебе беда от чёрного глаза.
Аскольд свёл брови у переносицы, припоминая, с кем из черноглазых людей доводилось ему беседовать в последние дни, но не смог никого припомнить - все гриди были русыми, глаза у всех серые или голубые...
- Гречанка! - воскликнул Аскольд. - Неужели от неё грозит мне беда?
- Гречанка или хазарка - того не ведаю. Какое было видение, сказал, - недовольно вымолвил Ярун. - Сторонись чёрного глаза!
- Посторонюсь, - пообещал Аскольд и грустно вздохнул.
- Не печалуйся, брат, - сказал Ярун. - Как только опасность минует, я в тот же час тебя о том уведомлю.
- Принеси жертвы, какие положено, только избавь меня от сей опасности, - сказал Аскольд и протянул Яруну туго набитый кошель.
- Всё сделаю, да ведь не всё в моей власти, - вздохнул Ярун.
- Уж ты расстарайся, брат Ярун, - попросил Аскольд. - Мила мне эта гречанка... Хоть видел её один раз, в душу запала накрепко, и покуда не полюбит она меня, не отступлюсь!
Волхв Ярун сочувственно вздохнул:
- Чем смогу, помогу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В летние вечера, когда на царственный Константинополь опускались невесомые и прозрачные, словно шёлк, скоротечные сумерки, густо настоянные на ароматах цветов и благовоний, площади, улицы и переулки столицы становились столь же оживлёнными, как и в благословенные для трудов праведных утренние часы, с той лишь разницей, что вечерние прогулки совершались людьми, избавленными от хлопот, а утром столичные улицы бывали заполнены деловитыми чиновниками, хлопотливыми провинциальными просителями, кухарками и экономами, водоносами и мелкими торговцами, а также подёнщиками, озабоченными приисканием занятий и пищи.
В часы заката к Царскому Портику сходились со всего Города риторы и мудрецы, богословы и философы, чтобы всласть побеседовать.
Неподалёку помещались книжные лавки, в которых тихие усердные переписчики терпеливо водили тростниковыми перьями по желтоватым лощёным листам пергамена, прислушиваясь к учёным беседам завсегдатаев, а порой и вмешиваясь в богословские прения.
В одну такую лавку зашёл Георгий, рассеянно поглядел по сторонам, увидел преподавателя философии диакона Константина и приветливо улыбнулся ему.
- Вечер добрый! - учтиво поклонился Константин.
Диакон Константин смиренно стоял за спиной переписчика, дожидаясь, когда тот закончит списывать текст с ветхого манускрипта.
- Если тебе встретятся где-нибудь сочинения Геродота, не откажи в любезности, сообщи мне, дабы я смог их приобрести, - попросил Георгий.
- Для чего тебе эллинские книги? - немало удивился Константин.
- Сегодня на занятиях Фотий неоднократно упоминал труды Геродота, вот мне и захотелось самому почитать... - смущённо стал оправдываться Георгий.
- Читай Священное Писание, друг мой, в нём ты отыщешь ответы на все вопросы, - участливо посоветовал Константин. - Не забивай себе голову эллинскими премудростями!
- Мне нравится история недавних царств и народов, а про них в Священной Истории ничего не написано, - несмело возразил Георгий. - Порой и самому хочется последовать примеру Геродота...
Переписчик устало вздохнул, поднял с колен исписанный свиток и протянул его Константину.
Диакон бережно принял свиток, расплатился с переписчиком и вместе с Георгием вышел на Месу.
- Не согласишься ли ты, уважаемый диакон, разделить со мной ужин?
- Увы, не могу, ибо меня ждут у протоасикрита Фотия, - вежливо улыбнулся Константин и поспешил удалиться.
Георгий медленно побрёл по главной улице, не поднимая глаз от каменных плит, размышляя о тайнах людского бытия, когда вдруг угодил в облако дорогих благовоний. Очнувшись, он увидел впереди себя стройную женщину, которая шла в сопровождении четырёх служанок.
Георгию прежде не доводилось видеть её ни при дворе, ни на столичных улицах, и он стал гадать, кем могла бы быть незнакомка - скучающей супругой знатного вельможи, путешествующей чужестранкой или богатой провинциалкой, прибывшей в столицу за изысканными наслаждениями?
А может, это благочестивая прихожанка, надумавшая помолиться в одном из знаменитых константинопольских храмов, известных своей святостью?
Так и не придумав ответа, Георгий сорвался с места и устремился вдогонку за благоухающей красавицей.
Кем бы она ни была, он решился преследовать её неотступно, чтобы вызнать, где она живёт, в какую церковь ходит к обедне...
И юноша уже представил себе, как в ближайшее воскресенье он отправится в тот же храм и преклонит колени вблизи прекрасной незнакомки и они вместе станут возносить свои молитвы к престолу Бога.
Женщина оглянулась и остановилась столь неожиданно, что Георгий едва не сбил с ног одну из служанок.
Красавица обольстительно улыбнулась Георгию и, шурша дорогими шелками, прошла мимо него.
Следом за ней устремились служанки, одна из которых прыснула со смеху, глядя на обалдело застывшего юношу.
От форума Константина незнакомка повернула направо, вглубь регеона Арториан и вскоре скрылась за воротами богатой усадьбы.
Георгий едва отыскал в себе силы вытерпеть несколько томительных минут, прежде чем подошёл к воротам и деликатно постучал бронзовым молотком.
На стук выглянул женоподобный привратник, прикованный к воротам длинной цепью, писклявым голоском осведомился:
- Кто нужен молодому господину?
Георгий приблизился к евнуху, сунул ему в мягкую ладонь несколько серебряных монет, шёпотом поинтересовался:
- Кто эта женщина, которая только что вошла сюда со своими служанками?
- Это была моя хозяйка, - пропищал привратник и ловко спрятал монеты под хитон.
- Кто её супруг?
- У неё нет мужа.
- Она вдова?
- Нет, господин, - загадочно улыбнулся привратник и протянул руку в надежде получить от Георгия ещё малую толику.
Юноша поспешно сунул ему две монеты.
- Говори!
- Моя госпожа - гетера, - доверительно сказал привратник.
- Не сошёл ли ты с ума, подлый раб? - возмущённо воскликнул Георгий, но увидел, что привратник намеревается закрыть ворота, и быстро спросил:
- Как её имя?
- Анастасия.
- Анастасия?!
На минуту Георгий лишился дара речи.
Холощёный привратник успел затворить ворота и лязгнуть запорами.
Удручённо свесив голову, Георгий поплёлся домой.
- Ах, Анастасия, Анастасия!.. - со стоном вырвалось из груди Георгия.
Перед глазами юноши неотступно стоял прекрасный облик очаровательной незнакомки, вспоминалась её лёгкая походка, её загадочная улыбка, запах её благовоний - и кровь приливала к вискам и теснилось дыхание.
Отчаянию Георгия не было предела, ибо гетеры в храм не ходят.
Никогда они не смогут стать рядом, дабы вместе молиться Всевышнему, никогда...
Георгий всё ещё не мог поверить, что таинственная красавица и есть та самая знаменитая Анастасия, которая недавно приехала в столицу откуда-то из глухой провинции и о жизни которой по Городу уже ходило столько невероятных слухов, досужих домыслов и легенд.
Поговаривали, что за одну ночь любви Анастасия брала немыслимую плату - целую литру золота!
Редкий столичный богач мог позволить себе такую роскошь, зато, как говорили, немногие счастливцы не сожалели о расходах.
Агафангел как-то обмолвился, что эту гетеру навещал порой сам государь.
* * *
Дома притомившийся юноша позволил рабам снять с себя уличное платье и отправился в ванну, где умелый скопец-массажист омыл молодое тело, умастил благовониями и помог облачиться в лёгкий домашний наряд.
Затем два других раба провели Георгия в триклиний, где был сервирован стол к лёгкому ужину.
Вяло поковырявшись в еде, Георгий отхлебнул из фиала глоток хиосского, подошёл к зеркалу и с грустью оглядел своё отражение - разве сможет прекрасная великосветская распутница обратить своё внимание на ничем не примечательного юного поклонника?
Георгий взял в руки увесистый фолиант Ветхого Завета, наугад раскрыл книгу и ткнул пальцем в строку, надеясь этим несложным гаданием прозреть своё ближайшее будущее.
"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои - как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока - ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя - как столп Давидов, сооружённый для оружий, тысяча щитов висит на нём - все щиты сильных; два сосца твои - как двойники молодой серны, пасущиеся между лилиями. Доколе день дышит прохладою и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама..."
С невольным стоном отложил Георгий священную книгу.
Вместо возвышенных мыслей о Боге в душу проникли греховные вожделения, а перед глазами, словно наяву, вновь предстала прекрасная и недостижимая гетера.
Не было у Георгия литры золота.
Не было даже литры серебра.
Наследник огромного состояния, Георгий не мог им распоряжаться, а дядя Феофилакт, являвшийся душеприказчиком, разумеется, не пожелает принимать к оплате счета за любовные утехи. Да и кто же сможет прислать Феофилакту подобный счёт, уж не гетера ли?
Внезапно Георгий бросился к своему ларцу и, порывшись в нём, отыскал массивный золотой браслет, украшенный крупными рубинами. Присовокупив к браслету золотую цепь, Георгий позвал домашнего раба и повелел ему отправляться в регеон Арториан, вручить лично в руки хозяйке дома сии подарки, а на словах передать, что дары посланы тем молодым господином, который давеча видел её на форуме Константина.
Раб убежал, а Георгий в ожидании его возвращения не мог найти себе ни места, ни занятия - то принимался бродить по анфиладе покоев, то хватал в руки фиал с вином, то падал на колени перед тёмной иконой Девы Марии, бессвязно шепча греховные и страстные молитвы.
Наконец послышался стук отворяемой двери.
- Мой господин!.. - воскликнул довольный раб.
- Ты сделал всё, как я велел?
- Да.
- Ты видел её?
- Да.
- Что она сказала?
- Мой господин!.. Госпожа Анастасия приняла твой дар и просила тебя приехать к ней без промедления.
- Так она сказала?
- Да!
- Эй, на конюшне!.. Седлать серого жеребца! Эй, слуги!.. Одевайте меня, живо!
А раб, сообщивший приятную весть, получил в награду золотую монету.
Спустя самое короткое время Георгий уже скакал во весь опор по затихающим улицам города, примчался к воротам знакомого дома в регеоне Арториан и уверенно постучал.