Послышались шаркающие шаги привратника, беззвучно распахнулись обе створки ворот.
Георгий спрыгнул на землю, небрежно бросил поводья сонному стражу ворот и побежал к освещённому множеством светильников особняку Анастасии.
Когда же юноша единым духом взлетел по мраморным ступеням на увитую виноградом террасу, то остановился, поражённый в самое сердце.
За пиршественным столом важно восседали высокопоставленные сановники, неспешно потягивали разбавленное вино из дорогих стеклянных чаш, вполголоса беседовали, в то время как две полуобнажённые рабыни услаждали слух гостей игрой на кифарах.
Юная служанка провела Георгия к столу, указала ему место между сухопарым желчным эпархом столицы Никитой Орифой и тучным протоспафарием, прибывшим в Константинополь, судя по его виду, из какой-то малоазийской фемы.
Важные вельможи ненадолго прервали застольную беседу, со снисходительным любопытством оглядели Георгия и продолжили разговор.
- Империи не нужны войны, это самоочевидно. Тем более вреда причиняют всякому государству затяжные войны, - вешал эпарх Никита. - Чем дольше длится война, тем скуднее её плоды даже в случае победы.
Никогда ещё не бывало так, чтобы война длилась несколько десятилетий, и это приносило бы выгоды хоть кому-нибудь...
- Разве что бесчестным дельцам, наживающимся на военных поставках, - заметил провинциальный протоспафарий.
- Мы не будем касаться в нашей беседе низких материй, - вяло поморщился эпарх. - Тем более когда речь идёт о блате империи... Всем миром, от жалкого варвара до великого государства, владеет страх исчезновения. Мы поставлены в такие условия, что не можем не воевать. Ромейская империя просто не имеет права исчезнуть, словно дым... Ибо именно на нашу империю возложил Господь великую и святую ответственность... Кто, если не мы, пронесёт через века величие и славу святой христианской идеи?..
О Господи, куда же я попал? - подумал Георгий. Летел, словно на крыльях, чтобы очутиться в объятиях обворожительной женщины, а оказался в занудной компании престарелых государственных мужей.
- Христолюбивая наша империя никогда не претендовала на чужие владения, но постоянно вынуждаема была вести изнурительные войны с единственной целию - сохранить саму себя. На севере обретаются неисчислимые полчища диких варваров, с юга и востока вплотную подступили к границам измаилиты, с запада доносится бряцание оружия германцев, и Карл Лысый, на словах клянущийся в любви и присылающий посольства с щедрыми дарами ко всякому празднику, на деле норовит вцепиться зубами в наши отдалённые провинции... И что же остаётся нашему государству, как не пытаться с мечом в руках отстоять достояние, унаследованное от наших славных предков? Разумеется, мне могут возразить, что для предотвращения военных столкновений существует логофиссия дрома, однако успехи наших дипломатов столь незначительны, что не заслуживают похвалы, - с язвительной усмешкой заключил эпарх.
- Никакие ухищрения дипломатов не смогут наставить этих дикарей на путь истины, - сказал малоазийский протоспафарий. - Может быть, следовало бы обратить в нашу веру хотя бы тех варваров, которые обретаются вблизи наших границ?
- Свежая идея, - усмехнулся Никита. - Подскажите её при случае святейшему патриарху Игнатию.
Понемногу освоившись за столом, Георгий стал понимать, о чём шла речь, - здесь, на террасе у гетеры, судьба свела чиновников, принадлежавших к разным ведомствам, и за внешне бесстрастными, обтекаемыми формулировками следовало разуметь тонкую политическую борьбу.
Но на самом-то деле все эти вельможи, прикрываясь словами о благе империи, были озабочены лишь достижением своих личных целей. И в этом соревновании у Георгия было значительное преимущество.
Да, у этих сановников есть богатые одежды и громкие титулы, но у них нет того, чем обладает лишь молодость...
Глядя на престарелых соискателей женских ласк, Георгий почему-то подумал, что в древности люди всегда изображали бога богатства в виде немолодого и уродливого толстяка. Видимо, эллины не без оснований полагали, что ему не столь уж необходима приятная внешность, ведь любую красоту этот бог мог при желании просто купить.
Георгий уже стал подумывать о том, как бы ему выбраться из-за стола, подкупить служанок и проникнуть в покои гетеры, наверняка дожидающейся его, самого молодого из всей этой компании, но в эту минуту от ворот послышался конский топот, бряцанье оружия, на террасу вошли закованные в металл варанги и этериарх Андрей громогласно возвестил:
- Его величество василевс ромеев Михаил!..
За столом поднялся лёгкий шум, возникла суета - важные вельможи стремились выйти вперёд, чтобы быть замеченными императором. С неожиданной для их возраста и телосложения прытью вальяжные сановники распластывались на мраморном полу, раболепно сверкая белками льстивых глаз.
Георгий вместе со всеми совершил проскинезу и вдруг увидел прямо перед глазами запылённый пурпурный сапог, услышал знакомый голос монарха:
- Прошу вас, встаньте, друзья мои!.. Я весьма рад вас видеть...
Началось лёгкое движение, однако вышколенные придворные оторвали свои животы от холодных каменных плит пола не прежде, чем император уселся в позолоченное кресло, водружённое во главе стола.
По лицу Михаила блуждала неверная улыбка, глаза чуть косили, и Георгий догадался, что государь уже успел напиться.
Подставив виночерпию свой фиал, Михаил передал его этериарху, тот сделал глоток, дабы удостовериться, что вино не отравлено. Император вырвал фиал из его рук, отхлебнул и стал оглядывать присутствующих.
- Георгий, ты ли это? - вдруг удивился император.
- Я, ваше величество, - скромно подтвердил Георгий.
- Как ты здесь очутился?! Ах ты, лукавый!.. В Магнавре ты притворяешься суровым постником, а тайком от всех посещаешь хорошеньких женщин?.. Агафангел, ты только погляди на нашего друга Георгия!.. Оказывается, ничто человеческое ему отнюдь не чуждо!.. - рассмеялся император и шутливо погрозил Георгию пальцем.
- Я здесь впервые, ваше величество, - признался Георгий, смущаясь под взглядами вельмож.
- Полагаю, тебе понравится... Агафангелу здесь очень нравится. Не правда ли? - спросил Михаил.
- Да, - кивнул Агафангел. - Весёлое место... А повар у нашей красавицы - просто волшебник!
- Мы будем веселиться!.. - неожиданно громко крикнул император, взмахивая рукой с зажатым в ней фиалом, так что вино выплеснулось прямо в лицо неподвижно застывшему варвару-телохранителю.
Не поведя бровью, варвар принялся слизывать густое красное вино с обвислых усов.
- Но где же обольстительница Анастасия?.. И почему её нет с нами?! А почему вы все замолчали? Смею надеяться, что не мой приход послужил помехой вашему разговору? Итак, друзья мои, о чём шла беседа? Надеюсь, вы не замышляли ничего дурного, а?..
- Как вы могли такое подумать, ваше величество!.. - испуганно вскричал чиновник из логофиссии дрома.
- Мы лишь пытались выяснить наши взгляды на проблемы войны и мира, ваше величество, - спокойно ответил эпарх Никита.
- Какой вздор! Разве это тема для беседы в доме Анастасии?.. Именно по этой причине она и сбежала от вас! Давайте поговорим о возвышенном и прекрасном, ну, например, о любви и поэзии, и вы увидите, Анастасия немедленно выйдет к нам. Начинай, Георгий!.. Ты ведь знаток эллинской поэзии, не так ли?.. Ну же!..
Растерявшись от неожиданного предложения, Георгий не мог припомнить ни одной строчки. Налившись красной краской, он молчал...
- Увы, не желает мой друг Георгий потешить нас... Что ж, послушай, какие стихи знает моя старая гвардия!.. Дормидонт!
И тут же седовласый патрикий, поднявшись со своего места, принялся громко декламировать вульгарное сочинение неизвестного поэта - про то, как некий юный пастушок повстречал на лугу хорошенькую нимфу и что из всего этого воспоследовало...
Император самозабвенно хохотал и удостоил патрикия перстня с крупным бриллиантом.
И тут появилась Анастасия, одетая лишь в полупрозрачную лёгкую накидку. Гетера обворожительно улыбнулась всем мужчинам, причём каждый из присутствовавших отнёс её благосклонную улыбку на свой счёт, отвесила церемонный поклон императору и села в плетёное кресло, закинув ногу на ногу. Не успела гетера вымолвить слово, как на аллейке раздался цокот копыт, сердито залопотали варанги, послышались пьяные выкрики, и на террасу ввалились гогочущие друзья молодого василевса - с бубнами, свистелками, в шутовских колпаках и полумасках.
К государю склонилась молодая особа, в которой Георгий узнал Евдокию, дочь Нигера, что-то прошептала ему, и Михаил поднялся, качнулся на нетвёрдых ногах, но устоял, поддерживаемый этериархом.
- Итак, стишки отменяются, мы едем дальше! Георгий, друг мой, где же ты? Больше я не позволю тебе изображать из себя невинного агнца!.. Ты едешь с нами!
Агафангел подхватил Георгия под руку и потащил к выходу с террасы. Оглянувшись, Георгий увидел, как гетера посылает ему воздушный поцелуй...
* * *
Иногда протоспафарию Феофилакту казалось, что мир подошёл к последней черте, что близится наступление последних дней.
Представлялось, что погрязшее в грехах человечество уже опустилось так, что ниже падать было некуда, но... падение продолжалось, и отверзались новые пучины, новые пропасти, а прежние невзгоды уже казались вполне терпимыми и обыденными. И всё острее ощущалась собственная беспомощность...
О нападении разбойников на Сурожскую обитель Феофилакту стало известно через двенадцать дней. Без малейшего промедления он принял все меры к поиску дочери, но следы её затерялись в бескрайних просторах.
Последнее известие поступило из Багдада - некий базарган выставил на продажу на невольничьем рынке нескольких монахинь. Греческий трапезит, состоявший на тайной службе у протоспафария, памятуя о наказе своего начальника, за свои деньги выкупил христовых сестёр из мусульманского плена, доставил в Константинополь, но среди них не было Елены...
Правда, от измученной игуменьи удалось узнать подробности похищения - стало определённо ясно, что нападавшими были тавроскифы и что Елену не продали арабам, но увезли в тавроскифские пределы. Искать несчастную девочку следовало там.
С болью душевной слушал протоспафарий Феофилакт рассказ игуменьи Екатерины о том, что полудикий тавроскиф сделал её, невинную девочку, своей наложницей - каково ей сейчас, что она сейчас испытывает?!
- Бедная, бедная девочка!.. Судьба к ней столь несправедлива, - вздохнула монахиня.
- А разве судьба бывает справедлива к кому-то? Судьба слепа! - ожесточённо произнёс Феофилакт.
- Будем уповать на милость Господа... - сказала монахиня.
- Да, будем уповать на Его милость...
Феофилакт произнёс последние слова уже покорно, и монахиня, ожидавшая, что протоспафарий вот-вот зарыдает, была даже несколько разочарована.
Феофилакта мало кто понимал даже в его ближайшем окружении. Протоспафарий Феофилакт производил впечатление аналитичного, рассудочного интеллектуала, с виду довольно холодного, закрытого от окружающих. Со всеми ровный, любезный без теплоты, почти никем не понимаемый. Его считали недостаточно подобострастным вышестоящие вельможи и высокомерным - его подчинённые. Для большинства он был загадкой.
На самом деле Феофилакт представлял собой отлично отлаженную аналитическую машину.
Он был апологетом Порядка.
Представление о мировом бытии в пространстве и времени для Феофилакта было связано прежде всего с идеей мирового Порядка.
В греческом языке само слово "космос" уже означало - Порядок.
Упорядоченным был греческий язык и воинский строй, государственная иерархия и неукоснительная смена дня и ночи.
Мировой Порядок был дан бренному миру Богом, и в этом нашла проявление Его милость.
Дело каждого человека и всякой разумной твари - покориться этому божественному миропорядку. Не из страха наказания и не в тщетной надежде приобрести излишнее, но лишь ради того, чтобы занять в этом мире своё место. "Да не нарушается закон подчинения, которым держится земное и небесное, дабы через многоначалие не дойти до безначалия..." - говорил Григорий Назианзин.
Мировой порядок то и дело нарушали варвары.
У Древнего Рима был лимес - цепь укреплений, пересекавшая всю Европу сверху донизу, от туманной Шотландии на севере до устья Дона на юге.
У Ромейской империи лимеса не было, так что поневоле приходилось искать новые способы защиты от внешних врагов.
Разноязыкая масса племён и орд, объединённых под властью избранных вождей в непрочные союзы, постоянно передвигалась по бескрайним степям во враждебном окружении таких же диких кочевников.
Цель перехода с места на место любого кочевого народа всегда была одна - приобрести любой ценой новые пастбища, максимально расширить территории для выпаса бесчисленных стад.
Поскольку ни один народ не соглашался уступать свои земли добровольно, мирные кочевники поневоле становились завоевателями. Военные действия имели целью либо полное уничтожение, либо изгнание народа, ранее жившего на этой земле.
Кочевая орда двигалась, словно туча прожорливой саранчи, уничтожая всё на своём пути. В поход выступало всё население, от мала до велика. На коня садились все мужчины и незамужние женщины. Старики, старухи и дети передвигались в кибитках. Перегонялись на новые места стада, табуны и отары.
Обычным поводом для начала движения становилась какая-либо перемена в природе или в политике.
Когда имперские чиновники установили такую закономерность, они стали пытаться сами создавать политические причины, изгоняющие то или иное племя со своего места и устремляющие его в заданном направлении.
При этом следовало позаботиться, чтобы кочевники, уходящие со своих мест, не пытались занять районы, прилегающие к границам империи, не пытались посягать на исконные владения греков.
Многолетние усилия почти не дали результатов, ибо перемещения кочевых орд приобрели характер Великого переселения народов, и остановить их невозможно, как невозможно остановить движение облаков, невозможно заставить реки течь вспять...
Империя перестала препятствовать мирному расселению славян на своих землях, вносила славянских поселенцев в списки стратиотов и даже допускала варварскую знать к участию в управлении империей - на уровне фем.
Но в ответ на доброе к себе отношение варвары ещё нахальнее стали грабить дальние и ближние пределы империи.
Империя не желала воевать, однако вела со всеми своими соседями почти бесконечные войны, стремилась любыми способами подчинить соседние племена и народы своему политическому и культурному влиянию.
Варвары отличаются агрессивностью. Вообще говоря, агрессивность есть вернейший признак малоцивилизованного народа. Достаточно припомнить спартанцев, не оставивших после себя ни великих поэм, ни стройных философских систем.
Феофилакт понял давно, что мечом варваров не победить, но лишь когда эта очевидная мысль посетила синклит, было решено приложить главные усилия к тому, чтобы сделать дикарей хоть чуточку более цивилизованными.
К варварам отправились проповедники, варварских отпрысков стали обучать в столичных школах.
Едва ли не самым главным орудием византийского влияния на славянские народы стало распространение среди них христианской религии, с её заповедью непротивления злу и безропотной покорности любой власти. Ибо: "Всякая власть - от Бога!"
Так мудрые врачи мажут мёдом край чаши, в которой подносят больному горькое лекарство.
Культура, представляя собою плод коллективной работы неисчислимых предыдущих поколений, теперь достаётся каждому варвару-неофиту почти что даром.
Варвары имеют возможность без особого труда и стараний приобрести средства материального благосостояния, средства умственного и даже нравственного развития, добытые ценою бесчисленных ошибок и жертв, и даже сами заблуждения прошедших времён могут служить варварам полезными уроками, лишь только обнаружилось бы у них желание усвоить эти уроки...
Казалось бы, должен быть счастлив народ, и позднее других выступивший на мировую арену, и имеющий своим соседом столь высокоразвитое государство, ибо он наследует все сокровища мудрости, накопленные цивилизованными государствами.
Но эти дикари отворачиваются от святой и чистой православной веры, зато жадно впитывают в себя еретические разномыслия.
И всё-таки побеждать варваров следовало не мечом, но - словом. Слово сильнее меча.
Одна из самых великих загадок бытия - как слово обретает власть над людьми?!
Не божественное Слово, но обычный звук порой заставляет огромные толпы незнакомых людей совершать упорядоченные действия, и слово может двигать даже горы, если этому слову будут повиноваться тысячи людей с лопатами.
Слову - верят, слова - боятся, словами выражают и любовь и ненависть...
Но ещё более загадочной представляется власть не слов, а вовсе уж бесплотных идей над умами и телами людей.
Ещё менее материальная, чем слово, не всегда даже выразимая словами, какая-нибудь идея может вначале воспламенить душу одного человека, и если он окажется достаточно неистовым, огонь из его души перебросится на другие души, и заполыхает невиданное пламя...
Не разумеют дикие тавроскифы своего пути!.. Святая обязанность империи - привести их к Истине, привести их к Богу. Без высшей Идеи жизнь тавроскифов протекает бессмысленно и жалко. Нет у такой жизни смысла, нет вечности, не осознают они бессмертия души, и что же им, бедным, остаётся?.. Прилепиться друг к другу, попытаться устроить подобие счастья на грешной земле... Попытка наивная и обречённая на неудачу. Земные дела они ставят выше небесных просто потому, что даже не догадываются о существовании высших ценностей. Указать им путь к спасению через веру в Иисуса - вот достойная цель...
Все религии порождены естественным страхом смерти.
Нагнетание страха смерти, нагнетание ужасов грядущих мучений - вот задача любой монопольной идеологии. При этом догматы ислама были во многом соблазнительнее христианских заповедей - ведь посмертное блаженство предпочтительнее загробных мучений?.. А уж как прельщают легковерных дикарей своими россказнями еретики!..
Ереси на неподготовленных варваров действуют подобно моровой заразе, дурману, повальному пьянству... Беда, когда народ не подготовлен к сопротивлению чужим завлекательным идеям. Эти идеи могут опьянить миллионы легковерных и увести их с пути истинного... Павликиане - вот главные враги христианской империи. Еретики не любили этот мир... Они не создали ничего прекрасного.