* * *
Щурясь под жаркими лучами восходящего солнца, стратиг фемы Климатов протоспафарий Никифор в сопровождении небольшой свиты важно проезжал по шумному городскому торжищу Херсонеса, едва заметными кивками приветствуя низко склоняющих головы горожан и чужеземных торговцев.
Кого здесь только не было - диковатые степняки пригнали на обмен лошадей и баранов, солидные арабские базарганы привезли ковры, шелка и дорогие благовония, хазары наперебой предлагали бронзовые зеркала, сушёную и солёную рыбу.
В рядах, где торговали заезжие тавроскифы, протоспафарий Никифор увидел архиепископа Георгия, покупавшего воск и мёд.
Словоохотливый священнослужитель поделился со стратигом фемы своими наблюдениями:
- Сколь мудро Вседержителем всё устроено так, что для всякой вещи в этом мире находится своё место и применение, и мы не видим ничего странного или необычного в том, что из воска, привозимого к нам в Херсонес варварами, не верующими ни в Пресвятую Троицу, ни в Иисуса Христа, тем не менее получаются наилучшие свечи для христианских храмов...
- Слава Богу, хоть на что-то полезное годятся и эти варвары, - усмехнулся стратиг Никифор.
Стратиг глядел на торгующих тавроскифов с подозрением - у каждого торговца на боку болтался меч.
От этих дикарей можно ожидать всего... Сегодня они торгуют, а назавтра смогут мечом взять всё, что им приглянется.
Херсонес и Боспор Киммерийский издавна были известны тавроскифам как торговые фактории - через них с незапамятных времён империя перепродавала варварам привозимые с Востока пряности, ароматы, жемчуг, ткани, украшения из золота и серебра, ковры, оружие, вина и фрукты.
В обмен эллины получали меха, кожи, скот и множество рабов.
Шли века, умирали старые империи, появлялись новые, а на небольшом уютном полуострове почти ничего не менялось.
В Херсонесе - небольшом городке, весьма удалённом от столицы Ромейской империи, от большой политики и от борьбы за императорский трон, - отвеку шла своя жизнь. Здесь чеканили собственную монету, строили новые храмы и дома.
Торговля рыбой и солью ежегодно приносила Херсонесу немалую прибыль.
Исправно собирались подати.
Стратиоты совершенствовались в ратном деле.
Если бы соседняя Хазария не портила время от времени настроение своими необоснованными претензиями, жизнь вообще была бы просто замечательной...
Впрочем, теперь уже все опасности миновали, и после тревожного периода хазарских набегов в Херсонес Таврический пришёл мир.
Город вздохнул полной грудью, оживились ремесла и торговля, улицы стали быстро застраиваться богатыми каменными домами.
Для соседствующих с империей варваров Херсонес был не столько пограничной крепостью, сколько приоткрытой дверью в цивилизованный мир. В эту щёлку с жадностью заглядывали венгры и печенеги, чёрные хазары и готы.
Они приобретали на херсонесских рынках шёлк и бархат, пряности и оружие. А взамен пригоняли скот и рабов, захваченных в отчаянных набегах на окраины владений великого князя Киевского... Впрочем, и тавроскифы привозили в Херсонес рабов - чаще всего своих же соплеменников, проданных в рабство за долги... Дикари, да и только. Им неведомо понятие свободы человеческой личности. В цивилизованном мире рабами могут быть захваченные в бою иноплеменники или злостные преступники по приговору суда. А у варваров рабом может стать и должник, просрочивший выплату долга, и неосторожный болтун, спьяну оскорбивший соседа, и взявший в жёны рабыню, и даже свободный человек, нанявшийся к богатому в приказчики и не оговоривший скрупулёзно условия своего найма...
Протоспафарий Никифор тяжко вздохнул - эх, дикари!..
* * *
Соматопрат Тимофей недовольно морщился, разглядывая товар, привезённый откуда-то из тавроскифских лесов, - рабыни были худыми и довольно невзрачными, за таких арабские перекупщики много не дадут, зато мужчины выглядели чрезмерно сильными - таких рабов никто не осмелится купить, опасаясь за спокойствие своё и своих домочадцев.
- Ты чем-то недоволен, али холопы мои тебе не тянулись? - насмешливо поинтересовался тавроскиф Могута, умудрявшийся говорить по-гречески и всё-таки вставлять в свою речь варварские слова. - Ежели не пришлись тебе по нраву мои рабы, я их не навязываю. Будешь брать - бери, а если не желаешь, я на них покупателя сразу найду... Вон стоят крючконосые сарацины, поглядывают на моих девок, словно голодные собаки на мясо...
Тимофей оглянулся - действительно, несколько арабских перекупщиков уже стояли неподалёку, дожидаясь исхода переговоров с Могутой, и как только херсонесский торговец живым товаром откажется от своего права первой покупки, на тавроскифских девок тучей налетят магометане, раскупят всех до единой.
- Ладно уж, возьму, - нехотя проскрипел соматопрат. - В другой раз привози девок помоложе да покрепче... А мужчин и вовсе не привози. С ними хлопот много. Ну кто купит такого?
Тимофей указал на жилистого мужчину с тёмным, словно бы закопчённым лицом.
- Э-э... Ты ему цены не знаешь! Этот холоп - особенный. Ты его предложи какому-нибудь ремесленнику. Этот холоп дорого стоит, он - кузнец, - важно сказал боярин Могута. - Меньше чем за двенадцать золотых я его тебе не отдам.
- Побойся Бога! Семь номисм - последняя цена, - сказал в ответ соматопрат Тимофей и подумал, что за умелого раба сможет выручить вдвое больше.
- Да за такого умельца ты пятнадцать номисм получишь! Ты его свези в Константинополь, там его с руками оторвут. Двенадцать монет - и по рукам!..
- Уговорил - даю восемь номисм. Только ради почина, - прокряхтел соматопрат, брезгливо оглядывая умелого раба.
- Даже слышать не хочу! Двенадцать - вот моя последняя цена! - не уступал тавроскиф.
- Послушай, Могута, за двенадцать номисм я куплю двух девушек, которых перепродам за двадцать четыре, а на этом холопе я потеряю семь номисм, потому что его никто не купит и за пять...
- Двенадцать! Девок без мужиков я не продаю. Бери всех скопом. А не то - уходи, - сказал Могута и отвернулся, с преувеличенным вниманием разглядывая арабских перекупщиков.
- Ладно, варвар, беру за двенадцать, - скрепя сердце согласился соматопрат. - Девок ты отдашь, как обычно, по шесть номисм?
Могута сокрушённо крякнул, озабоченно почесал в затылке:
- Накинул бы хоть по золотничку на девку - ты глянь, какие хорошие, ладные да пригожие, у всех ноги белёные, ни одной порченой тебе не привёз... Такого товара больше ни у кого не найдёшь...
- Шесть номисм, и ни оболом больше! - чувствуя, что варвар готов согласиться с назначенной ценой, не отступал Тимофей.
- Твоя взяла, кровопивец! - вздохнул Могута. - Давай зови свидетелей, зови коммеркиария, пускай закрепит сделку. Эй, холопы!..
Растерянные холопы обречённо уставились на боярина.
- Отныне этот грек - ваш новый хозяин... Чего велит, исполнять беспрекословно, а не то...
Затем Могута тщательно пересчитал золотые монеты, полученные от соматопрата Тимофея, каждую попробовал на зуб, чтобы не обмануться ненароком. Ссыпав золотые в кошель, увязал его в пояс.
- Эгей, тавроскиф Могута, - помахал рукой знакомый торговец. - Подходи!.. Есть ковры заморские, есть хорошие ткани, и недорогие. Покупай!..
- Благодарствую, надобности нет, - угрюмо ответил Могута.
- Куда дальше пойдёшь? Домой? - не унимался разговорчивый торговец, в котором Могута подозревал тайного соглядатая.
- К хазарам, - неопределённо махнул рукой Могута. - Сказывали мне, будто у хазар рыбий клей дёшев... Рыба у хазар знатная... Такой у вас в Корсуни нет.
- Ты прав, Могута, у хазар и рыбий клей лучше нашего, и рыба водится царская... - вздохнул торговец. - Удачи тебе! На следующее лето приходи пораньше, я для тебя приготовлю всё, чего ни пожелаешь. Говори, чего бы ты хотел?..
- Ничего мне от тебя не надобно... Цены у тебя безбожные! Разве что масла деревянного купить?..
- Сколько нужно? - оживился торговец. - Лучшее оливковое масло будет дожидаться тебя уже в апреле!
- Приготовь бочонков десять - двенадцать, - попросил Могута. - А я тебе холопок привезу молодых, ядрёных!..
- Давай-давай, привози, - заулыбался торговец, и глаза его стали маслянистыми, словно у сытого кота.
Вернувшись на лодью, Могута приказал сниматься с якоря.
* * *
С попутным ветром лодьи два дня шли на восход, держась вблизи скалистых берегов.
На ночёвки обычно приставали к берегу, разводили костры, варили неизменный кулеш с салом.
С рассветом отчаливали и поднимали паруса.
О том, куда идут и зачем, никто не спрашивал, но все лодейники понимали, что задумал боярин Могута отнюдь не к хазарам идти.
Минувшим летом он целую неделю стоял на якоре вблизи небольшого городка Сурожа, всё высматривал, как получше к нему подобраться. И не столько на сам городок поглядывал боярин - взять целый городок приступом у него не хватило бы силы, - но манил к себе небольшой монастырь, помещавшийся в отдалении от каменных городских стен.
В один из дней, едва солнце стало опускаться в море, Могута приказал лодейникам причаливать к каменной пристани неподалёку от монастыря.
* * *
Игуменья Екатерина растерянно оглядывала странных посетителей - у монастырских ворот стояли пять тавроскифов, вполголоса переговаривавшихся между собой. Вид у них был вполне смиренный, вдобавок все они были безоружными.
Престарелый привратник, понимавший варварскую речь, сказал игуменье, будто бы один из варваров изъявил желание креститься и просит матушку о благословении.
- Скажи ему, чтоб отправлялся в Сурож! - крикнула игуменья. - У нас в обители его никто не окрестит.
Тавроскифы почтительно выслушали привратника и удалились к себе на пристань.
Вскоре одна лодья снялась с места и ушла в море в направлении Сурожа.
- Неисповедимы пути Твои, Господи!.. - вздохнула игуменья и перекрестилась. - Наставь сих неразумных тавроскифов на путь истинный!..
На следующий день сестра Феофания, посланная в Сурож за солью, вернулась с известием о том, что местный священник и в самом деле окрестил одного из тавроскифов.
- Дикие они, что ни говори!.. - усмехнулась Феофания. - По случаю крещения устроили пьянку прямо вблизи храма...
- От великой радости, сестра Феофания, - по-своему истолковала игуменья поступок тавроскифов. - Помолимся за новокрещёных нынче же на вечерне.
Однако благостного моления не получилось.
Едва в церкви началась служба, послышались тяжёлые удары и шум у ворот.
Перепуганный привратник вбежал в храм и прошептал игуменье на ухо:
- Помирает новокрещёный варвар!.. Просит священника, чтобы причастил и соборовал... Желаю, говорит, умереть по-христиански. Его на носилках принесли сотоварищи, он сам уже и ходить не может... Что делать?
Игуменья растерянно оглянулась по сторонам, затем приказала привратнику:
- Пусть несут умирающего сюда...
Монастырские ворота со скрипом отворились, и тавроскифы медленно вошли во двор.
То, что произошло дальше, игуменья Екатерина впоследствии назвала кознями диавольскими - под одеждами тавроскифов были брони, и как только носилки с предводителем были внесены в храм, притворный умирающий вскочил на ноги и закричал во всю глотку:
- Чудо свершилось, я выздоровел!..
И демонически захохотал.
Тавроскифы не мешкая приступили к грабежу, не обращая внимания на вопли монахинь.
* * *
В первые минуты нападения на монастырь игуменья Екатерина решила, что эти тавроскифы не простые разбойники, а нанятые погрязшим в грехе и разврате императором и посланы они в Сурож с целью похитить сестру Параскеву.
- Не сносить мне головы!.. - ужаснулась Екатерина, схватила молодую деву за руку и потащила за собой в тайный погреб, помещавшийся под монастырской трапезной.
Сидя в кромешной темноте, игуменья Екатерина думала о тех карах, которым она подвергнется, если разбойникам удастся увезти из монастыря Параскеву.
- Не допустит Бог несправедливости, - убеждала себя игуменья, опускаясь на колени и осеняя себя крестным знамением. - И ты молись!.. - прикрикнула она на растерявшуюся Параскеву.
- Я молюсь, матушка, - со вздохом отвечала Параскева.
- Из-за тебя, распутница, бедствие сие случилось! - почти с ненавистью прошептала игуменья. - Исчадие адово!.. Бесовское отродье!..
- За что вы меня так браните?.. - со слезами в голосе спросила Параскева. - Чем я перед вами провинилась?
- Молчи! - шикнула на Параскеву игуменья, заслышав наверху чьи-то тяжёлые шаги. - Моли Бога, чтобы миновала нас чаша сия!.. Господи, спаси и сохрани нас, грешных, от варваров и блудодеев!..
* * *
Люди боярина Могуты в греческого бога не верили, однако устройство христианских храмов знали не хуже иного монаха или священнослужителя. Видно, они старательно изучили расположение помещений в каждом здании - где находится библиотека, где хранятся священные сосуды, где церковная сокровищница, а где - златотканые ризы священников.
Каждый знал, чем ему заниматься: кто оставался на берегу при лодьях, кто с оружием наготове караулил монастырские ворота, чтобы никто не ускользнул, не отправился за подмогой в ближний город, кто выносил церковную утварь и прочее добро, кто вязал пленников и пленниц, кто укладывал добычу в лодьях...
Лодейники сноровисто укладывали в объёмистые кожаные мешки драгоценные ткани и серебряные сосуды, срывали с икон золотые оклады, не брезговали и тяжёлыми кожаными свитками, испещрёнными греческими письменами, - и на такой товар в Киеве будет покупатель!
Грохоча подкованными сапогами по каменному полу, освещая себе дорогу смоляным факелом, Могута пробежал длинным тёмным коридором, заметил приоткрытую низкую дверцу и увидел прямо перед собой наспех набросанную груду всякого старья.
- Эге... - сказал себе Могута. - Похоже, тут что-то пытались спрятать!
Кликнув на подмогу пробегавшего мимо Арпила, Могута поднял крышку люка и посветил факелом вниз.
Он увидел юную деву, испуганно закрывшую лицо руками. Рядом с ней истово молилась настоятельница.
- Хватит славить своего Бога, пошли! - по-гречески крикнул женщинам Могута, и когда монахини покорно подошли к люку, боярин Могута увидел, что были они и не старыми и красивыми. - Эге, да за таких молодок любой хазарин по сто золотников даст! - уже по-русски сказал себе Могута. - Живо поднимайтесь наверх! - приказал он монахиням.
Умело связав черниц по рукам и ногам, Могута вскинул ту, которая была помоложе, на плечо, словно куль с мукой, и деловито отправился на берег, к лодьям.
Игуменья, беспрестанно причитая и вскрикивая, бежала следом за Могутой.
- Тебе чего? - грозно оборачиваясь, спросил Могута.
- Варвар, возьми лучше меня, но оставь эту деву!.. - взмолилась дородная гречанка. - Кара страшная ожидает того, кто похитит её... Эта дева - возлюбленная ромейского василевса Михаила!
- А вот и поглядим, какова возлюбленная у василевса! - довольно рассмеялся Могута.
- Бери что хочешь, только оставь её!..
- Так я и взял, чего хотел. Тут мне никто не указывал. И ты, ежели не желаешь, чтобы тебя мои молодцы повязали, вали отсюда подобру-поздорову, - с жалостью оглядывая монахиню, сказал Могута.
- В обитель мне возврата нет, - горестно вздохнула игуменья и полезла в лодью.
Послышался топот сапог, натужное пыхтение - то Арпил тащил по берегу сразу двух монахинь, а они изо всех сил отбивались от варвара худенькими кулачками.
- Все в сборе? - крикнул Могута, взбегая по мосткам на борт лодьи. - Если все на месте - отходим!..
Надёжа спрыгнул на берег, чтобы отвязать причальный канат, и увидел, как от монастыря со всех ног несётся ещё одна простоволосая монахиня и кричит:
- Параскева, Параскева!..
С борта лодьи ей ответил женский голос:
- Здесь я, Феофания, здесь...
Запыхавшаяся монахиня бесстрашно прыгнула в море, подбежала к лодье и уцепилась обеими руками за борт, продолжая истошно кричать:
- Параскева, Параскева!.. Не оставляй меня, не сносить мне головы!..
Лодейники переглянулись, дождались молчаливого кивка боярина Могуты и проворно втащили мокрую монахиню в лодью.
- А ну, навались на вёсла!.. Живо отходим... - с тревогой оглядывая берег, крикнул Могута.
Но на берегу всё было спокойно.