Утром князь опять отменил все военные приготовления, и, как в день исчезновения старца Григория, воины занимались мирными делами. Одни ушли помогать грекам по хозяйству, другие вышли в море на ловлю рыбы, третьи ремонтировали суда, будто уже знали, что скоро предстоит обратный путь к родным местам.
В полдень на стенах Корсуня появились сотни защитников. Они в отчаянии пускали стрелы в русский стан, которые никому не приносили вреда, потому как не долетали до цели. Когда солнце сошло с зенита, но продолжало так же нещадно палить землю, в Корсуне послышались церковные пения. Лазутчики увидели с высоких деревьев посада, что корсуняне собрались во множестве на центральной площади и устроили моление: пели псалмы, просили Бога о спасении города. Лазутчикам не было видно, что вели моление митрополит Макарий й протоиерей Анастас. Они испрашивали у Бога не победы воинам, но только спасения горожан и их жилищ. Но лазутчики заметили, как там же, на площади, собираются в отряды воины и вооруженные горожане, что-то громко и горячо обсуждают. Обо всём этом пролазы уведомили князя Владимира. Он созвал воевод и велел усилить ночное бдение, а ко всем городским воротам, как наступит темнота, вывести большие отряды воинов, чтобы предотвратить вылазки.
- Греки ноне пойдут добывать воду, - объявил князь воеводам. - Не ждали они такой напасти. Но воды им не будет, пока не попросят. В битву с греками не вступать, остановите их криками всей силы. Дрогнут, но пленить велю немногих.
Ночь прошла беспокойно, но бывалые воеводы исполнили волю князя так, как он наказал: схватки не было, воды греки не добыли, в плен к россиянам попали семеро горожан. Утром их привели к княжескому шатру. Владимир вышел к ним, позвал толмача и спросил:
- Кто из вас пойдет к Земарху-правителю?
Из толпы вышел худощавый невысокий грек лет пятидесяти. На его бронзовом лице светились большие карие печальные глаза, у рта залегли горестные складки.
- У меня жена при родах, ещё семь сыновей и дочь при ней. Им без воды нельзя. Я пойду к Земарху.
Шагнули вперед ещё три пожилых грека, и старший из них, сивобородый, молвил:
- Мы все пойдем к Земарху, нам без воды - гибель.
- Идите, отцы. Скажите ему: ежели откроет ворота и сдастся на мою милость, быть ему живу и всем горожанам-защитникам - воля. Чем скорее отворят ворота, тем менее суровым будет наказание императора за измену. Скажите, чтобы не медлили, и Земарху сохранят жизнь.
Грек с печальными глазами был смелым человеком и не стал лукавить перед князем, чтобы скорее вырваться домой. Он предупредил Владимира:
- Земарх не откроет ворот и будет защищать стены. У Земарха и его воинов есть запас воды. Её нет только у горожан.
- Ишь ты! - удивился князь и задумался, потому как упорство правителя могло дорого обойтись горожанам.
Как всегда в трудный миг Владимира выручил мудрый дядя. Добрыня тихо произнес:
- Отведем этого грека в шатер, там и поговорим с глазу на глаз.
Князь молча согласился с Добрыней и ушел в шатер. В шатре Добрыня посоветовал князю:
- Скажи ему, чтобы они тайно побудили горожан открыть восточные ворота, когда придет край их терпению. И про милость свою к ним скажи. Да сегодня же отправь пленных в крепость и дай им воды по кувшину.
Владимир вместе с толмачом разъяснили греку, что делать и как вести себя в городе. Потом Добрыня повел всех пленников к крепости, в посаде им всем выдали по кувшину воды и отпустили. Вскоре они подошли к воротам, их долго не пускали, но наконец ворота открылись, и пленники вошли в город.
Началось ожидание. Потянулись часы, дни. Земарх никак не давал о себе знать. СО стен в русский стан больше не летели стрелы, но и ворота не открывались. В городе, казалось, всё вымерло, лишь животные выли, скулили, мычали от жажды. Солнце в эти дни раскаляло землю, как камни на костре. Только на седьмой день изнемогающий от жажды город зашумел, заговорил, забушевал и восстал против правителя и вардинцев. Вооруженные чем попало горожане, а многие с мечами и копьями, ринулись на стражу у восточных ворот, кого убили, кого прогнали и, распахнув ворота, хлынули в посад. Среди толпы было много детей, женщин с младенцами на руках. Мужчины охраняли ворота, но не от россиян, а от воинов Варды Фоки, которые покидали стены и спешили к воротам, чтобы закрыть их.
Ратники Владимира опередили воинов Варды Фоки. Они были совсем близко от ворот, хоронясь под прикрытием щитов. Несколько сотен их ворвались в город и быстро расправились с теми, кто оказывал сопротивление. А в распахнутые ворота вбегали всё новые отряды россиян, и скоро весь город был во власти войска князя Владимира. Воины поднялись на стены и очистили их от сторонников Варды, больше сотни взяли в плен. И уже не звенели мечи, не разносился боевой клич, лишь стонали раненые.
В этот час на площади появился в окружении воевод князь Владимир. Сюда же стекались горожане. Князь счел, что нужно немедленно предупредить воевод и тысяцких, чтобы их воины не бесчинствовали в городе, не грабили имущество, не бесчестили жен и дев. Ещё он велел найти Земарха-правителя и наместников Варды Фоки и взять всех их под стражу. Распорядившись, Владимир с Добрыней отправился осматривать Корсунь. Ему было приятно оттого, что город открывался перед ним неразрушенный и прекрасный. В городе ещё не было воды, и князь приказал воеводе Посвисту взять воинов и восстановить водоводы, сам же поднялся на крепостную стену, осмотрел её и подумал, что положил бы под этой крепостью тысячи воинов, пока не одолел бы неприступные стены. Но это и уязвило гордость князя. На миг он пожалел, что не захватил Корсунь штурмом, но вошел в неё Божьим провидением. А вот какой Бог послал ему удачу и кого благодарить, князь не знал. Боль уязвленной гордости, к его удовольствию, оказалась короткой. Он забыл о себе, вспомнил о Григории и о том человеке, который послал стрелу в русский стан. Как только князь подумал о них, ему стало очевидно, что стрела прилетела к его шатру не без участия святого старца, иначе зачем было ему просить, чтобы он, Владимир, не пытался штурмовать город ещё семь дней? Да и зачем престарелому человеку было проделывать столь опасный и трудный путь из Киева, зачем покидать шатер в ночное время и куда-то исчезнуть?
Все эти вопросы заставили Владимира спуститься со стены и попытаться найти на них ответы, а главное, найти Григория. Князь уже был уверен, что старец Корсуне. Владимир миновал монетный двор, помещения которого были упрятаны под землей, вышел на городскую площадь и направился к церкви Святого Василия, видневшейся неподалеку. Рынды едва поспевали за ним. Но на площади он остановился; его поразил высоченный холм земли и камня. Здесь князя увидел Добрыня. Воевода подошел и сказал:
- Вот та земля, какую твои воины насыпали на валы, а корсуняне день за днём крали её.
Князь подивился мужеству горожан, их жажде защитить родной кров любой ценой. "Сей подвиг достоин похвалы", - подумал он, и мысли снова вернулись к судьбе Григория. Казалось, сама душа его крикнула: "Ищу Григория!" Князь велел Добрыне:
- Возьми сотню отроков, обыщи весь город, но найди старца Григория. Верю, что он здесь!
Добрыня ушел молча, а через несколько минут вернулся на площадь и догнал князя у церкви. За ним спешила молодая гречанка.
- Князь-батюшка, её зовут Анастасия, - показав на девушку, молвил Добрыня, - и она ищет тебя.
- Ты узнал, что ей нужно?
- Она сказала, что её слово лишь для князя. Владимир отослал Добрыню и спросил Анастасию:
- Какое слово ко мне, дева?
- Григорий, - только и произнесла Анастасия четко.
- Где он? - заторопился князь.
Анастасия ничего больше не сказала, но сделала .легкий знак головой: дескать, иди за мной - и направилась за церковь Святого Василия. Владимир поспешил следом.
Поодаль за ними шел Добрыня, а с ним несколько гридней. Шли недолго. Анастасия приблизилась к калитке каменного дворика, открыла её и пригласила князя войти. Он вошел, и Анастасия повела его к низкому каменному дому. В полуосвещенном небольшими окнами зале князь увидел священнослужителя, а за его спиной сидящего на скамье старца Григория.
- Святой отец, ты жив! - воскликнул князь, шагнул к нему и обнял. - Зачем ушел? Зачем заставил страдать?
Григорий прослезился, поднял на Владимира глаза и тихо ответил:
- Вот корсунянин Анастас-протоиерей. Его стрелу тебе подали.
Владимир повернулся к Анастасу, внимательно присмотрелся к его открытому, усталому лицу и низко поклонился:
- Пусть твой Бог продлит дни твоей жизни на долгие годы и сделает их безоблачными.
Анастас перекрестился и тоже поклонился князю, но не сказал ни слова, лишь в свою очередь пристально рассматривал князя.
Они были достойны друг друга и не смутились от проницательных взглядов. Князь подумал: "Я позову его в Киев", - и услышал в ответ живое русское слово:
- Мы с сестрой согласны поехать в твой стольный град.
Владимир изумленно посмотрел на Анастаса, на Григория, не понимая, как им удается проникать в мысли других. В сей миг вошла Анастасия, и загадка осталась неразгаданной. На деревянном подносе стояли кубки с вином, на блюде - пища. Анастасия расставила всё на столе, и её брат пригласил Владимира:
- Ты желанный гость в моём доме, великий князь. Прошу к столу. И ты, святой отец, иди к нам, выпьем за победу разума.
Все подняли кубки, а князь повторил то, что сказал семь дней назад:
- Аще се ся сбудеть, сам ся крещу ту!
И все выпили вино, но на слова князя никто ничего не ответил, будто не поняли смысла сказанного.
Но Григорий ликовал в душе и повторял про себя: "Господи, ты услышал меня! Слава тебе, Господи!"
Анастасия и Анастас смотрели на князя Владимира с обожанием.
Глава двадцатая. АННА СЖИГАЕТ МОСТЫ
Осенью минувшего года, когда в церкви монастыря Святой Мамы отпевали усопшего боярина Ивара, на панихиде были царевна Анна с Гликерией и Сфенкелом. Анна удивилась и спросила Гликерию:
- Сладкая, с какой стати твой супруг пришел в русский храм?
Гликерия приложила палец к губам и вполголоса ответила:
- Потом расскажу.
Спафарий Сфенкел стоял близ самого гроба и усердно молился вместе с монахами, пел с ними псалмы. Позже он помогал россиянам опускать гроб в могилу, закапывал его. Когда таинство захоронения завершилось, Сфенкел вместе с боярином Посвистом и другими русскими послами справлял на постоялом дворе в посаде у монастыря тризну в честь именитого боярина. Анна и Гликерия не остались ждать его, а отправились во Влахерн. В пути ко дворцу, сидя в экипаже, Гликерия и поделилась с Анной тайными побуждениями Сфенкела:
- Он, матушка-царевна, уже какой день возле русских послов кружит и всё по той причине, что в доверие к ним хочет войти.
- Чего бы ради?
- В том-то и дело. И я вначале гадала: что это он при Иваре ночи просиживал, а теперь с Посвистом в обнимку ходит? А тут как-то пришел поздним вечером хмельной, я его и спросила: "Долго ли ты будешь русов обхаживать?" - "Долго, Сладкая, - ответил он. - И разлука нам предстоит долгая. На Русь я с ними поеду". Ничего я ему не сказала на такое признание. Он ведь никогда раньше не откровенничал со мной. Да и не спросишь: служащий в секрете. А тут задумалась. Неспроста слова сеял, всходов ждал.
Гликерия ещё говорила о чем-то, но Анна погрузилась в свои размышления. Ей тоже показалось, что Сфенкел откровенничал с Гликерией с какой-то целью. И Анна догадалась, к чему он склонял супругу. Ему нужно было, чтобы она поделилась с нею, Анной, о том, что услышала. Так оно и было, ибо только Анна думала о Руси больше, чем другие во Влахерне, и ей было интересно иметь понятие о жизни этой державы. И интерес у неё был не праздный. Ей важно было знать, пребывал ли великий князь в супружестве. Слышала она раньше, что одну из жен он отправил в монастырь. А как другие? Жаждет ли, как прежде, великий князь породниться с Византией и намерен ли добиваться своего? Вопросов у Анны было много, и если бы она хоть на часть из них получила ответы, то ведала бы сама, как выйти из тупика, в котором находилась не один год. Вернувшись к действительности, Анна сказала Гликерии:
- Сладкая, до отъезда Сфенкела я должна с ним поговорить.
- О чем, ваша светлость?
- Господи, как ты не понимаешь?! Да о его поездке на Русь!
- Но если я скажу ему о том, он меня разбранит. Он строго-настрого наказал мне однажды и на всю жизнь никому ничего не говорить о его службе.
- Гликерия, тут всё не так просто. Он сам дал тебе понять, чтобы ты передала мне эту новость. Да-да, и не возражай! - горячилась Анна. - А иначе он с тобой не стал бы делиться…
- Ну хорошо, убедила. Приглашаю тебя сегодня вечером почтить память русского боярина. Там и поговоришь со Сфенкелом, меня не упоминая: дескать, у тебя своё дело. - Тут Гликерия загорелась: - Да ты сама предложи ему поехать на Русь в твоих интересах.
Анна ничего не ответила на это предложение. Экипаж въехал на двор Влахерна и остановился близ розового особняка. Анна направилась в свои покои, забыв о Гликерии. Она опять вся ушла в размышления, которые вспыхнули в её голове в связи с последними словами Гликерии. Анна осознала, что если ей это удастся, то она разрубит гордиев узел своего затянувшегося девичества. Если Сфенкел добудет благоприятные для неё вести, она может бросить вызов своим братьям. У неё есть на то основания. Она заставит братьев отправить её на Русь. Она убедит их в том, что сумеет добиться крещения Владимира до бракосочетания. Да, сумеет. Она возьмет на Русь священников и даже попросит митрополита Михаила поехать с нею. Он-то уж сможет повлиять на великого князя, чтобы тот принял от него крещение. Анна ходила из угла в угол Голубой гостиной и всё думала, думала. Сейчас в её разгоряченной голове был сумбур, и она поняла тщетность своих метаний, пока не встретится и не поговорит со Сфенкелом. Всё-таки два вывода Анна сделала окончательно: добиваясь отъезда на Русь, она впредь будет жить только преданием о великой княгине Ольге, покинувшей отечество ради свершения подвига в Византии. Она же, Анна, попытается свершить свой подвиг на Руси, и потому, уезжая, сожжет за собой все мосты. Теперь оставалось лишь действовать по обстоятельствам, и Анна терпеливо ждала вечера, чтобы отправиться на встречу со спафарием.
Эта встреча состоялась. Она не стала тайной для Гликерии. Анна с присущей ей прямотой сказала, как только вошла:
- Славный Сфенкел, послужи будущей великой княгине Руси Анне.
Сфенкел, который сидел в кресле, с улыбкой и удивлением посмотрел на царевну.
- Да-да, ты не ослышался: будущей великой княгине. Сладкая мне поведала, что ты отправляешься на Русь. Ведь ты не случайно открыл свою служебную тайну, а с тем, чтобы я о ней знала. Верно?
Сфенкел лишь согласно покивал головой, но спросил:
- Славная царевна, в чем будет состоять моя служба тебе?
- Она проста. Вернувшись, ты расскажешь мне о жизни князя Владимира, о том, что увидел и услышал в Киеве. Только и всего.
- Ваша светлость, я с радостью исполню этот служебный долг, тем более что я там буду в роли купца и мой товар позволит мне побывать в княжеском дворце.
- А что за товар ты повезешь?
- О, он будет доступен не каждому россиянину. Я повезу мраморные камеи, которые изготовили для меня скульпторы Багрянородного.
- Долго ли ты будешь на Руси?
- Раньше марта не вернусь. И давай условимся, ваша светлость, чтобы наш разговор не ушел из этих стен.
- Я всё поняла. Спасибо, Сфенкел.
- Но я ещё не заслужил его, - улыбнулся спафарий.
- Как раз наоборот. Ты заслужил его доверием ко мне.
Спафарий Сфенкел потому и прослужил так долго при императорах, что умел взвешивать каждый свой шаг. К тому же судьба благоволила к нему и заботилась о том, чтобы он был везучим. Пробудив в царевне Анне интерес к своей поездке на Русь, он всё тонко продумал. Сфенкел знал, что русские увозили из Константинополя одни лишь обещания отдать наревну Анну в жены великому князю Владимиру. Но у властелина могучей Руси могло лопнуть терпение. Русский посол Посвист поделился со Сфенкелом сокровенным. Князь Владимир уже освободился от всех своих жен, и с этой стороны у Анны не возникнет возражений к бракосочетанию. По рассказу Посвиста выходило, что князь Владимир одной ногой уже вступил в христианство. Долго ли ступить другой ногой, если царевна предстанет пред его очами, тогда Византия и Русь породнятся. Это было бы желательно прежде всего Византии, потому как она ослабла от борьбы с Вардой Фокой. И не приведи Господь, если болгары нарушат мир - вот и придет конец великой державе. Что же остается делать? Всего лишь дать свободу Анне, и как ему, слуге империи, не порадеть за это?! Да, императору пока не обязательно знать о союзе с Анной, какой они, понимая друг друга, уже заключили. С такими мыслями осенней порой 987 года и отбыл на Русь спафарий Сфенкел. На сей раз он получил от императора Василия несложное задание: только смотреть, будет ли Русь готовиться к войне против кого-либо. У Сфенкела была императорская печать торгового гостя и товар для богатых россиян и для церквей.
Возвращались русские послы домой не морем, а сушей. С одной стороны, это безопаснее, чем в осеннем море, со штормами и бурями, с другой - нужно было молить Бога, чтобы не наслал разбойников или печенегов, которые гуляли по просторам Валахии и Трансильвании. Потом путникам было за что молить Бога, но без стычки с татями не обошлось. Когда в Валахии остановились в одном из больших селений на дневку и пошли на торг прикупить что-либо из пищи, то за приезжими началась слежка. По виду торговые валахи спрашивали, нет ли у них какого-либо товара и откуда-куда они следуют. К ним даже подошел пристав, и Посвист пояснил ему, кто они, откуда и куда едут.
- О, Византия богатая страна, и конечно же вы везете из неё товары на Русь. Надо бы осмотреть вашу поклажу и взять пошлину.
Сфенкел отделался от пристава тем, что позолотил его руку милиаризием.
- Вот наша пошлина тебе, господин хороший, - сказал Сфенкел, вручив монету.
Благодарный пристав селения Облог не отходил от них, пока они не отправились в путь, охраняя путников от татей. Однако беду он не отвел.
Посвист остановил свой отряд на ночлег верстах в десяти от селения Облог, на опушке леса. А в самую полночь к ним подкралась ватажка татей-валахов. Они ударили стража по голове, связали его и кинулись к переметным сумам, добрались и до коня Сфенкела. Спафарий пребывал в дреме. Услышав возле коней возню, он разбудил Посвиста. "Близ коней - воры!" - тихо сказал он и, вытащив меч, ринулся на валахов. Посвист поспешил следом и тоже обнажил оружие. Видимо, валахи не были матерыми разбойниками, тут же бросились бежать от вооруженных путников и скрылись в лесу. Сфенкел сумел-таки достать одного из убегающих валахов и ранил его в спину. Тот упал. В это время на стоянке все проснулись. Три воина пустились преследовать валахов, но вскоре вернулись и привели раненого.
- Что с ним делать? - спросил один из воинов Посвиста.
- Не нужен он нам. Перевяжите и отпустите, - ответил воевода.
Страж, которого ударили по голове, пришел в себя. Путы на нем развязали, и теперь он оправдывался перед Посвистом:
- Они подкрались, как тени, я только и видел, когда батог вскинули.
- Уснул, поди, - заметил воевода.