- Ладно, твое дело, - вздохнул Джо, а Ральф, которого еще несколько часов назад так умиляла ее стойкость, возмутился про себя: "Нет, это просто невозможная особа!"
Семеня рядом с ними сквозь сосновый бор, Элверна беспрестанно жаловалась на тропинку: и тесна и темна, то скользкий мох под ногами, то камни. Впрочем, Ральф почти не замечал ее, слушая, как Джо читает лесные знаки. Там, где Ральф не увидел бы ничего, кроме чешуйчатых, точно крокодилова кожа, сосновых стволов, рыжих игл, скал, расписанных лишайниками, - Джо показывал ему метки, оставленные чернохвостым оленем, волчий след, нору дикобраза, роскошные заросли огненных лилий, скромные цветочки сальсапареля. Элверна с характерной для нее непоследовательностью сменила гнев на милость и казалась вполне довольной их маленькой экскурсией. У нее даже хватило сообразительности умолкнуть на целых полчаса.
Забыв мир, где ходят на танцульки и остерегаются индейцев, путники пробирались между нагретыми солнцем соснами и, обогнув болото, над которым с криком носились краснокрылые дрозды и возбужденно вспархивали бекасы, удобно расположились на поросшем сосной скалистом перешейке между болотом и озерком и стали поджидать, когда взлетят чирки.
Ральф бессознательно разыгрывал храброго воина и получал от этого массу удовольствия.
Он сидел, положив легкий дробовик к себе на колени, горделиво, молодцевато, словно ему предстояло сразить врага, выказав при этом чудеса героизма. Он сам того не замечал-он нипочем не признался бы в этом, - но мысленно он рассказывал себе увлекательную повесть:
"…В развороте его могучих плеч чувствовалась небрежная уверенность. Так легко покоились на грозном оружии эти сильные руки, так затуманен думой был Орлиный взор, что подкрадывающийся неприятель не смог бы догадаться, как стремительно вскинет винтовку наш герой, почуяв опасность".
Элверна сидела, картинно выделяясь на золотисто - зеленом фоне болотных камышей. Открыв свою бархатную сумочку, мурлыча "Ах отчего они становятся такими!", она деловито напудрила носик, подкрасила губы, легкими движениями рук откинула с висков и взбила волосы и принялась полировать себе ногти.
Ральф заметил, что Джо поглядывает на нее с раздражением, но сам он вновь растаял: "Все-таки она - занятная штучка!"
И это человек, чей слух еще месяц назад слово "штучка" резануло бы хуже площадной ругани.
Лишайники - черные, серые, оранжевые - складывались на скалах в японские гравюры: миниатюрные мостики, серебристые конусы гор. Впереди, меж стволами деревьев, сверкало озерко. Из-за спины, от болота, исходило дремотное тепло; сквозь камыши тут и там блестели окна стоячей воды. Покачиваясь на ивовом кусте, заливался дрозд; жужжали вокруг дикие пчелы. Все навевало мечтательный покой…
Очарование разрушила Элверна.
- Фф-у! Ну, жарища! Так и клонит ко сну. И с чего это ты взял, будто здесь летают утки? Пока что не видно даже хромого воробья. А правда, Ральф, мировая вечеринка получилась вчера? Правда, Джо? Правда… Нет, по-моему, шикарная вечеринка; конечно, Пит до того нализался, что нес невесть что - стыд один, но ведь это он только так. А Папаше я прямо заявила: если еще хоть раз начнет рассказывать свой анекдот про лифтера, я ему двину, вот и все. Но до чего он потешный все - таки, этот Па: напялил мой фартук и ну изображать шотландский танец - умора! А Кудрявый совсем ошалел, черт подери, не соображает, с кем разговаривает, будто все ему тут обязаны подчиняться - говорит, что я не имею права открывать карты, раз у меня неполная масть. Просто обалдел. Ведь я-то знала, что у Джорджа три и пара - я все время за ним следила. Вижу, берет первые четыре карты и перекладывает эдаким манером: две и две. Я смекаю: "Ага, стало быть, у тебя две пары". Потом он тянет пятую и, гляжу, облизывается, точно сытый кот. "Все ясно, мистер ловкач, - говорю себе, - ручаюсь, что одна пара твоих милых двойняшек превратилась в тройню, вот так-то!"
Хмурые скалы отозвались на ее хохот гулким эхом.
- Слушай, Элви, побойся ты бога! - вздохнул Джо. - Всех уток распугаешь, какие есть!
- Да ну тебя совсем!
Слово "ну" она выкрикнула очень звонко. Как раз в эту секунду над стеною деревьев показались три утки. В тот миг, как раздалось ее "ну", они взмыли вверх и, прежде чем Джо успел выстрелить, а Ральф - сообразить, каким концом прикладывают к плечу дробовик, скрылись из виду.
Ральф не сказал ничего. Джо тоже не сказал ничего. Элверне сказать было нечего, и оттого вид у нее был особенно сердитый.
Прошло полчаса без единой утки.
- Пожалуй, двинем-ка лучше домой, - сказал Джо. - Все равно сейчас для уток неподходящее время. Завтра, часов так после двенадцати, может, попробуем еще разок. Тем более, сегодня вечером нам идти на угощение к Бирмайеру в факторию "Ревийон".
Но тут его все-таки прорвало:
- И потом-знаешь что, Элви… Возможно, я ничего не понимаю, но меня просто мутит, когда ты тут в лесу, на воле, малюешь себе лицо, точно в ванной комнате!
- Ну, как же! Ты спишь и видишь, как бы сделать из меня распустеху вроде ма Макгэвити! Только того и добиваешься, чтобы я стала уродиной и никто лаже не смотрел бы на меня! Так вот что я вам скажу, мистер Джозеф Истер: я пугалом ходить не собираюсь - пи ради вас, ни ради кого другого! Вам требуется только кухарка, но кой-кому я и сама могу понравиться!
- Не сомневаюсь!
- Постой, ты что хочешь сказать? Что, я тебя спрашиваю? Ты на что это намекаешь, а?
- Будет, Элви, - очень устало сказал Джо. - Кончай, бога ради, и пошли домой.
Кроме бархатной сумочки, она взяла с собой еще только дробовичок двадцатого калибра, легонький, как винтовка для стрельбы по мишеням. При всей своей кажущейся субтильности Элверна была крепкой, как прачка, но, подобно многим молодым особам несокрушимого здоровья, по временам испытывала потребность в том, чтобы с нею обращались, как с хрупкой лилией.
- Ой, Джо! - заныла она, когда они шагали гуськом по узкой тропинке. - До чего тяжелое ружье!
Ее супруг пожал плечами.
- И ужасно путается в ногах.
Гробовое молчание.
Она оглянулась на Ральфа - с дрожащими губами и неподдельной слезинкой на ресницах:
- Пусть не несет в конце концов, не в том дело, но мог бы проявить ко мне хоть чуточку внимания!
- Давайте я понесу, - просиял Ральф. Он знал, что это просто каприз, что ему бы следовало поддержать Джо, но она казалась такой сиротливой: бездомная кошечка в своре псов…
Нет, не стоит лгать себе. Не сиротливость привлекала его в ней, а рассчитанная женственность, наигранная ребячливость, врожденное дьявольское умение превращать каждого мужчину в сентиментального идиота. Он предал Джо - Джо, который так понуро шагает впереди в своей грубой коричневой куртке.
Один благодарный взгляд Элверны стер, точно губка, все эти глубокомысленные и поучительные соображения.
Надо сказать, что, рассчитывая поупражняться в стрельбе, Ральф захватил с собою не только дробовик двадцатого калибра, но еще и винтовку; а нести без привычки три ружья по тропе, где на каждом шагу спотыкаешься то о корень, то о камень, скрытый мокрой землей, - нешуточная задача. Ружья перекрещивались, съезжали, колотили его по ногам. Он попробовал нести их достойным образом-сначала на плече, потом под мышкой с таким видом, будто для него это плевое дело. Кончил он тем, что сгреб их обеими руками, словно охапку дров, а Элверна, нежно постреливая в него глазками через плечо, лепетала:
- Очень неудобно нести?
- Н-нет.
- Честно?
- Да пустяки!
- Скажете, когда будет слишком тяжело?
- Непременно.
- Может, мне забрать у вас свой дробовик?
- Зачем, я прекрасно донесу.
- Ой, вы, кажется, оступились?
- Кажется, оступился.
- Ах, какая жалость! Хотите, я сама понесу?
- Ничего, справлюсь.
- Но только обязательно скажите, если… Джо оглянулся.
До сих пор он смотрел на Ральфа, как бы извиняясь, что по его милости другу приходится терпеть этого овода в юбке. Теперь его взгляд, казалось, связал их вместе как пару безмозглых кретинов. Ральф был достаточно раздосадован трескотней своей спутницы, но сейчас его раздражение обратилось против Джо, а все симпатии оказались на стороне Элверны. Вот как! Этот пентюх считает, что они жеманные пустомели! I I только потому, что они горожане и имеют представление о правилах хорошего тона; имеют какие-то интересы, кроме покера и охоты на уток. Что ж, прекрасно! Джо, быть может, и благородная душа, но чтобы так не оценить эту бедную, заботливую малютку…
Он резко одернул себя.
"Совсем ошалел от этой девчонки! Надо что-то предпринимать. Удочки сматывать надо, вот что!"
Когда они добрались до дому, Ральф без всяких предисловий, но со всею мягкостью, на какую был способен, объявил Джо:
- Нужно возвращаться к злополучному Вудбери, если сумею его найти. Погостил я у тебя великолепно, да… словом, тронусь сегодня же.
Джо в изумлении медленно поднял на него глаза и заговорил так душевно, что у Ральфа защемило сердце:
- Хоть бы до завтра отложил, Ральф. Вспомни, мы ведь обещали, что придем к Бирмайеру ужинать. Обидится, если мы его подведем. Такой симпатичный парень. Может быть, все-таки останешься?
Ральф остался.
Глава XVII
После обеда Ральф удил рыбу на озере - таком гладком, прозрачном до самых глубин, что казалось, будто он парит меж небом и долиной на воздушном корабле без мотора, и в этой тиши супружеские распри, вражда индейцев и белых представлялись далекими и нелепыми, словно война между двумя муравейниками.
Ральф старался не думать - а потом с легким сердцем и вовсе забыл - о надвигающемся буйном рауте в хижине мистера Бирмайера. По слухам, которые со смаком распространял Па Бак, пиршество обещало быть столь же хмельным и развеселым, как вчерашняя вакханалия у Джо. Собственно, радовался Па, это будет та же самая вечеринка: те же усердные бражники, тот же покер.
Ральф изобретал предлоги, чтобы отвертеться, но, возвратившись домой, застал Элверну в такой горячке сборов, что не отважился завести разговор.
Джо, по логике вещей, следовало бы предпочесть кутежу домашнюю скуку и домашние шлепанцы. Ему следовало разрабатывать тайные планы, как уберечь свою ветреную овечку от волков. А между тем, когда Ральф шепнул ему:
- Хочешь, после ужина не будем садиться за карты, а сразу улизнем домой? - Джо в недоумении запротестовал:
- Нет, отчего же, я как раз очень не прочь при случае сразиться в покер и пропустить по маленькой. - Точно ребенок, у которого отбирают новые игрушки и спозаранку отправляют спать.
- А-а, ну да… естественно, - сказал Ральф.
Элверна, с сияющими* глазами, танцевала одна под патефон. После обеда она успела переделать свое платье с красной вышивкой: подогнула края лифа у ворота и обшила вырез рюшем из дешевого кружева.
- Правда, миленько получилось? Правда, идет? II все сама! - торжествовала она, кокетливо поворачиваясь, поглядывая на Ральфа поверх очаровательного плечика.
"Сущие дети, эти двое! Осложнения? Вздор!" - философствовал "взрослый" Ральф, умиротворенный прогулкой по безмятежному озеру.
Он не заметил, что она в новых туфлях на красных высоких каблуках, а если б и заметил, не усмотрел бы в этом ничего знаменательного. В самом благодушном настроении он "переоделся к обеду", иными словами, умылся и выудил из рюкзака безнадежно измятый городской костюм.
Лавка "Братьев Ревийон" и коттедж Бирмайера находились за милю от поселка Мэнтрап - не на озере, а в месте слияния Мэнтрап-Ривер с Рекой Гуманной Скво. Путь туда лежал через болото, поросшее карликовой сосной: топкая стежка, на которой в самом вязком месте были проложены по грязи скользкие бревна.
Подойдя к мосткам через трясину, Элверна остановилась и пропищала:
- Джо! Мне здесь не пройти!
- Это почему?
- Да новые туфли! До того высоченные каблуки… Поскользнешься, угодишь в грязь, и туфли пропали. Ой, не могу, Джо, честное слово! Не мо-гу! Ты должен меня перенести. Должен, и все!
- Вот чертовщина! - огорчился Джо. - Тут одному-то дай бог удержаться. И что б тебе надеть человеческую обувь, а эту дрянь взять в карман?
- Ну, а я вот не додумалась, так что давай неси.
- Ну и зря не додумалась, и не понесу.
Ральф охотно вызвался бы вместо него. Такая ноша была бы ему не в тягость. Однако момент для предложения дружеских услуг был явно неподходящий.
Джо с сердитым видом двинулся по неверным мосткам, а вслед за ним - Элверна, покачиваясь на шатких бревнах, переступая бочком: одна нога вперед, к ней осторожно подтягивается другая; руки отчаянно машут в воздухе, точно крылья ветряной мельницы; несчастное лицо сведено напряжением. И все время, не переставая, она хныкала и охала от страха.
На полпути, где мостки обрывались у клочка твердого грунта, Джо замешкался, поджидая ее.
- Что за смысл был идти в этих туфлях, - виновато заговорил он. - Ты же знала, какая здесь дорога. Забыла надеть нормальную обувь, значит, надо было разуться и пойти босиком. Ну, да уж ладно, донесу до того конца, если только не задушишь по дороге.
- Если! Только! Хотя! Когда!.. - взвизгнула она. - Разуюсь, можешь радоваться.
Не смущаясь присутствием Ральфа, она плюхнулась на пень, сорвала свои маленькие туфли, сдернула шелковые чулки и, высоко подобрав юбки, яростно зашлепала по грязи, мгновенно забрызгав свои белые ноги.
Ральф услышал за спиною голос Джорджа Игана:
- Эй, Элви! Какая муха укусила?
Не оглядываясь, поверяя свои невзгоды всему миру, она объявила:
- Я положила столько труда на свое платье, а Джо хотел, чтобы я его испортила! Но я ему покажу, как мной помыкать!
Ральфу все это вдруг осточертело, и прежде всего собственная "зрелая" никчемность. Еще противней ему стало потом, когда они с Бирмайером ходили к засыпанному опилками леднику за льдом для виски с содовой и хозяин дома просипел:
- Не повезло старине Джо! Интересно, знает он, что Кудрявый Эванс крутит любовь с Элверной…
- Это неправда! - вскипел Ральф.
- Ох, не смеши меня! \.
Никогда еще Ральф не чувствовал себя так явно не в своей тарелке среди лесных старожилов, как в тот вечер за покером. В романах всякий уважающий себя городской неженка, в особенности, если он ходит в очках и весит не более ста тридцати семи фунтов, пожив недели три на ранчо, среди лесорубов или на китобойном судне, мужает, умнеет и чаще всего кончает тем, что, победив в драке нахала весом в двести шестнадцать фунтов, женится на хозяйской дочке. Но Ральф в этот вечер был больше горожанин - причем горожанин скучающий, - чем в день отплытия из Белопенного.
Когда Бирмайер в третий раз прогудел: "Смейтесь, смейтесь, а я вот повышаю на четверть доллара! Четвертая доля доллара, джентльмены!"; когда Пит Реншу в седьмой раз тоненько пропищал с акцентом (шведским, по его убеждению): "Ох, пропало мое дело"; когда Па Бак в одиннадцатый раз загрохотал: "А
398 не вредно бы пропустить еще по рюмашечке", - Ральф почувствовал, что с него довольно веселья.
Он сидел, откинувшись на спинку скрипучего кухонного стула, тщетно пытаясь воодушевиться созерцанием своих карт (двойка и четверка треф, семерка бубен, червовый туз и пиковая дама), а сам в это время отмечал, что в хижине Бнрмайера пахнет сырой одеждой, несвежим сгущенным молоком и жареной рыбой; что вырезанная из страхового проспекта картинка на бревенчатой стене порвана; что Пит Реншу без конца сплевывает на усеянный окурками пол. Он знал, что по неписаному закону Бравых Удальцов ему положено упиваться этой роскошной обстановкой.
А он не упивался.
Он обрадовался, когда через три часа после ужина Джо зевнул и произнес:
- Что-то я совсем никуда после вчерашнего. Ральф, Элви, как насчет того, чтобы трогать домой?
Элверне понадобилось многое сказать на прощанье каждому из своих поклонников, но в конце концов они двинулись в путь.
Помощник Бирмайера, молодой абердинец, вызвался проводить их до дому. Элверна шепнула Ральфу:
- Пошли вперед. Этот шотландский мальчик до того серьезный, что с тоски помрешь.
Когда они дошли до бревенчатых мостков, она в полумраке вскинула на него глаза, и он, не говоря ни слова, взял ее на руки и понес.
Такая легкая, такая милая ноша… на первых порах. Задолго до конца пути он уже едва переводил дух, пошатываясь, рискуя на каждом шагу сорваться в бездонную грязь, обессиленный и несказанно гордый своим подвигом.
Добравшись до твердой почвы, он опустил ее наземь и спокойно, дружески потрепал по плечу. Это пустячное приключение сблизило их, смело прочь его оборонительные маневры, ее неустанную, ненасытную погоню за поклонением. Это чистое объятие, не тронутое, как давеча на танцах, нездоровым возбуждением, послужило для обоих разрядкой. Элверна уже не щебетала жеманным, слащавым голоском женщины, которая ждет комплиментов. Сейчас она заговорила как товарищ.
- Спасибо вам, Ральф. А Джо прав. В такую дорогу надо надевать подходящую обувь. Я просто дуреха!
- Элверна!
- Что?
- Не нужно так дергать Джо, вечно требовать то одно, то другое. Он удивительно хороший человек, верный, добрый. И умный.
- Зна-аю. Вы еще мне рассказываете! Да я его обожаю! Только… здесь такая жуткая скучища, что на нервы действует. Господи, пожить бы хоть пару месяцев настоящей жизнью! Побывать в театре! И завидую же я вам! Ходите себе на все нью-йоркские постановки, а я о них только читаю. "Цену славы", наверное, видели? Шикарно, да? Вот бы посмотреть! Должно быть, классная вещь. У меня был один знакомый сержант - тоже служил в экспедиционных войсках, так он… Ох, вот был парень! Ни одной женщине не спустит вольного обращения - стукнет и не задумается. Но все же симпатичный ужасно: никакого нахальства себе не позволит, ничего такого… И еще "Дождь". Тоже мечтаю посмотреть. Когда я жила в Миннеаполисе, все время ходила по театрам. Понимаете, у меня были знакомые артисты. Говорила я вам - не помню, - что один раз у меня делал маникюр сам Джек Барримор! Расскажите мне про "Дождь", ладно? Хорошая была постановка?
Когда Джо нагнал их у дома, они были поглощены высокоинтеллектуальной беседой.
Одного упоминания о спектаклях, одного звука их названий оказалось достаточно, чтобы Ральф мысленно перенесся на улицы Нью-Йорка. Хорошо будет, отдохнув, вернуться туда в свежие осенние дни.