- Ты, пожалуй, прав, - ответил Лазарев, - да и борта сих красавцев проконопачены пенькой вологодской.
Стоянка в Лондоне началась с неотложных забот. Прежде всего Лазарев отвез в Лондон на проверку компасы, хронометры и секстаны.
Парусный корабль в океане подобен щепке в море. Стихия ветра и волн, штормы и ураганы носят его и мотают иногда неделями. Имея даже доброе парусное оснащение, судно бессильно бороться с противным ветром, то есть воздушным вихрем, противным конечной цели плавания. "Мордавиндом" называют в шутку моряки ветер, дующий в направлении, противоположном генеральному курсу корабля, или попросту "мордотыком". Для достижения цели всякий уважающий себя капитан всегда обязан знать достоверно свое место в океане. Особенно важно это для безопасности плавания. И не только вблизи берегов. В неизведанных местах посреди океана часто скрываются под тонкой пеленой пенистых волн коварные коралловые рифы.
Правильное направление движения на судне показывает хорошо выверенный компас, а достоверность места судна обеспечивается точностью хронометров и секстанов.
Еще с гардемаринской поры Лазарев приучил себя проверять исправность мореходных инструментов, чтобы, будучи в море, быть уверенным в них.
Унковский же распоряжался загрузкой товаров Российско-Американской компании, приводил корабль в порядок. За две недели в Кронштадте многое не успели сделать, да и увидели далеко не все изъяны.
На переходе выяснилось, что добрая половина вант и бегучего такелажа оказалась подгнившей и требовала замены. Спустившись через три дня после выхода в море в носовой трюм, командир почувствовал резкий запах плесени. На дне трюма поверх бочек с пресной водой покоился многомесячный запас сухарей, позеленевших от плесени, их пришлось выкинуть. В корпусе кое-где показалась небольшая течь, в палубе местами зияли щели, часть шпангоутов в местах соединения с бимсами расшаталась.
Вернувшись, Лазарев вечером в кают-компании сказал Унковскому:
- Завтра же, Семен Яковлевич, опять отбуду в Лондон, надобно многое успеть, раздобыть материал для работ. - Лазарев озабоченно нахмурился. - Комиссионера Молво как ветром сдунуло, придется заняться и продовольствием. Ты, пожалуй, продолжай ремонтирование и вводи сам корабль в гавань.
Через неделю Лазарев возвратился, заручившись в адмиралтействе разрешением на покупку леса, пеньки, смолы.
- Погляди, Семен, книги знатные раздобыл по Голландии, Тасмании, а это, - он протянул книгу в тисненом переплете, - особливо любопытна - записки знаменитого капитана Кука о втором его плавании к Южному полюсу, то-то будем время коротать с пользой.
Лазарев открыл плетеную корзину, доверху наполненную книгами.
- Решил обзавестись библиотекой на "Суворове", надобно господам офицерам и штурманам объявить о добровольных вложениях в нее, да и компанейским служителям она не без пользы будет.
В каюту зашел Швейковский. Лазарев посмотрел на него, прищурился, что-то вспоминая.
- Совсем забыл. Завтра после обеда, Сеня, бери Павла и айда с ним в Лондон на недельку. Он ведь в этих местах не бывал. Покажи ему все диковинки, не забудь про театр.
Утром после подъема флага Лазарев обратился к матросам и офицерам:
- Нерадивость прежняя немало выявила упущений на корабле. Сие исправить надлежит добротно и споро. Море спуску не дает, расплата быть может суровой, - командир улыбнулся краешками губ, - и грехи замаливать некому будет на том свете. Потому, - он глянул на боцмана, - каждый сплесень, дюйм конопатки проверять самолично, а после мне доложить на поверку. Авось в третий раз ошибки не будет.
Матросы трудились на совесть, с огоньком. Многие усердствовали и потому, что нет-нет да и подумывали о заветной чарке перед обедом, которую получали только в море.
Дело спорилось, и корабельные работы быстро шли к концу, несмотря на жесткость спроса командира. Тем более приближалось Рождество.
Довольные поездкой, появились у Лазарева офицеры.
- Побывал с Павлушей всюду, как ты наказывал, - отчитывался Унковский. - Осмотрели Сент-Джеймс, аббатство в Вестминстере, Тауэр. Дважды смотрели представление в театре. Девочек лондонских лицезрели в балете "Лебеди".
- Наверно, не токмо на сцене, - захохотал Лазарев.
Унковский, ухмыльнувшись, посмотрел на Швейковского и продолжал:
- Съездили в Чатам, эскадру нашу навестили, славно погуляли на моем прежнем корабле, "Мироносце". Появились там в два часа ночи, однако через час в кают-компании пировали. - В руках Унковский держал увесистый сверток. - Приобрел в писчей лавке добротные тетради. Ты же знаешь, решился я вести дневниковые записи.
Лазарев узнал о замыслах товарища еще в Кронштадте.
- Валяй сочинять. Ты не одинок. Наш младший штурманец Российский тем же увлекается. На сие способности потребны. Глядишь, в писатели выйдешь, - не то в шутку, не то всерьез подтрунивал Лазарев. - Не сейчас, так потомки воздадут должное. А впрочем, Сеня, Джеймс Кук тем же прославился.
К Рождеству в основном закончили ремонт, и сразу же после встречи нового, 1814 года "Суворов" вытянулся из гавани и отдал якорь на рейде. Что ни день - пасмурило, частенько шел снег вперемежку с дождем. Матросы вооружали мачты, тянули ванты и тали.
Все вечера до позднего часа Лазарев просиживал над лоциями и описаниями районов предстоящего плавания. В Южную Атлантику, Индийский и Тихий океаны он шел впервые. В его возрасте еще ни один мореплаватель не рисковал отправляться самостоятельно в кругосветное плавание. Потому он тщательно не раз штудировал "Путешествие вокруг света" капитана 1-го ранга Ю. Ф. Лисянского.
В конце января на корабль привезли последние выверенные астрономические инструменты и хронометры. Казалось, все было готово к плаванию, однако выход корабля задерживал комиссионер Молво.
Неделями он пропадал в Лондоне и наконец прислал письмо, где, ссылаясь на торговые операции, сообщал, что раньше чем через две недели не сможет закончить свои дела.
Лазарев зашел в каюту Унковского:
- Вот так-то, Семен Яковлевич, в чужом хомуте воз тащить. И не волен я нынче повелевать Молво. Видимо, загуливает прохиндей в трактирах.
- Поставь ему в убытки стоянку. - Унковский пересел на койку, уступая место капитану. В открытый иллюминатор порывы ветра заносили редкие снежинки, и они таяли на разложенной карте.
- Я и то сам подумываю, надобно проведать о цели его в Лондоне. - Лазарев взял циркуль, прищурился. - Мыслю, что к Горну нам нынче не попасть. - Он прочертил циркулем на восток, сжал губы. - Пойдем на восток, к Новой Голландии, в Джексон, оттуда поднимемся к Алеутам в Новоархангельск. Слыхал я о плавании капитан-командора Головнина - сей славный капитан месяц полный, почитай, у мыса Горна противоборствовал штормам, однако в конце концов повернул к Доброй Надежде.
Унковский кивнул согласно. Неделю назад он разговаривал с Швейковским об этом варианте, но не было случая объясниться с капитаном.
Минули все сроки, а комиссионер не появлялся. Возмущению Лазарева не было предела, когда он приехал в Лондон. Как он и предполагал, Молво шастал по увеселительным заведениям и не думал отправляться в плавание.
- Даю вам два дня сроку, ежели не явитесь с грузом и документами, пеняйте на себя - корабль уйдет вместе с конвоем.
Внушение подействовало, все грузы спустя два дня были доставлены на борт. Как раз вовремя. Из Портсмута вот-вот собирался уйти большой караван торговых судов под охраной английского конвоя.
На материке еще продолжалась война с Францией. Обессиленная армия Наполеона яростно сопротивлялась, союзники потерпели ряд неудач, и Наполеон не терял надежды взять реванш. Французский флот изо всех сил старался блокировать Британию, перехватывал купеческие суда, вступал в схватку с одиночными кораблями.
Рисковать успехом кругосветного вояжа в самом начале плавания было неразумно. Лазарев договорился с командиром очередного конвоя капитаном Старком и присоединился к каравану. Сумрачным вечером при довольно свежем ветре 27 февраля конвой вышел в море.
Спустя два дня Унковский сделал первую запись в дневнике:
"Ветер продолжался с прежней своей силой, и скоро берега Европы скрылись из виду. Каждый из нас чувствовал некоторое уныние при оставлении Британского канала, вспоминая близких людей. При этом особенно пронеслась мысль, придется ли еще раз обнять свою добрую матушку, сестру и брата; далекий придется нам путь иметь, и много страданий необходимо нужно было перенести. Дружная наша компания скоро утолила наши мысли. Мы радовались, что оставили Портсмут, не упуская последнего конвоя. Попутный ветер и временами приятная погода рассеивали скуку, и мало-помалу приятное спокойствие духа восстанавливалось".
Неподалеку от Мадеры "Суворов" распрощался с конвоем, поставил полные паруса и начал самостоятельное плавание к берегам Южной Америки.
Монотонно тянулись дни плавания в открытом океане. Ветер менял направления, то крепчал, то слабел, переходил в штиль, и тогда бесконечно долгими казались сутки.
Еще прежде не однажды размышлял Лазарев о превратностях морской службы. Подчас не штормы и шквалы приносили беду кораблям, а многомесячные отрывы от берега, отсутствие земных удобств и общения с близкими людьми. Длительное однообразие деятельности противно натуре человека и любо разве только ограниченным и тупым людям. Например, "усидчивым" чиновникам из Морского министерства и Адмиралтейства, десятилетиями, будто яйца, высиживающими чины и награды.
Настоящему же человеку присущи активные действия, как свежий ветер ему надобны перемены. Природа его такова, иначе им овладеет скука, а отсюда и всякие пакости, дремлющие до поры, просыпаются и выползают наружу.
Командир накануне вояжа запретил на корабле какие-либо азартные игры, особенно в карты. Правда, сам он не был ханжой. В Кронштадте в долгие зимние вечера поневоле поигрывал в картишки с друзьями по квартире, такими же молодыми офицерами. Но больших ставок не делали, играли на мелочь. Все его друзья, как и он, жили на скудное жалованье, которого едва хватало, чтобы свести концы с концами. Другое дело на корабле. Не раз наблюдал Лазарев в английском флоте, как страсти в картежных играх переходили в драки и поножовщину среди матросов.
Вино для офицеров, как правило, подавалось в кают-компании, к обеду или ужину по потребности и настроению. По совести сказать, среди флотских офицеров чрезвычайно редко сыщешь "белую ворону" - непьющего человека. Тем более на корабле, в походе. Поэтому, по традиции, офицеры всегда закупали в складчину запасы вина, оно всегда имелось в кают-компании.
Матросам, по закону, ежедневно отпускалась традиционная "чарка" водки. При больших авралах, в шторм, по праздникам командир за свой счет добавлял частенько казенную "чарку". Вольноопределяющимся, помощнику штурмана, доктору, пассажирам, комиссионеру Молво и его помощнику разрешалось употреблять спиртное только в каютах, но после того запрещалось появляться на палубе. Не всем пришлось это по нутру, особенно комиссионеру и его помощнику Федору Красильникову.
Лазарев уже в первом плавании старался, чтобы матросы, подолгу оторванные от берегов, не скучали. То боцмана подошлет морские байки поведать в кубрике, то сам посидит среди матросов вечером на баке.
Ближе к тропикам, по погоде, ложились в дрейф, сооружали между двумя выстрелами тент, на случай нападения акул, и устраивали купание за бортом. Длинными, темными вечерами с бака долго разносились над океанской гладью то звонкие, то грустные задушевные песни о России…
Заканчивался последний день марта, солнце клонилось к закату. Теплый, умеренный ветер наполнял паруса "Суворова".
- Справа корабль! - крикнул марсовый.
Унковский вскинул подзорную трубу. Милях в восьми-девяти дрейфовал, по-видимому, бриг.
- Доложите капитану, неизвестный парусник справа, - не отрываясь от трубы, скомандовал он.
- Позволь, Семен Яковлевич.
Унковский оторвался от трубы, рядом с ним, в одной рубашке, стоял Лазарев. Взяв трубу, несколько минут разглядывал молча неизвестный корабль, затем повернулся к Унковскому:
- Прикажи прибавить парусов и привестись на полрумба. Сей корабль военный, он начал ставить паруса, не исключено, что французский капер. - Сдвинув брови, Лазарев вскинул голову. Крутой ветер отбирал скорость. - Нам никаким образом нельзя допустить с ним стычку, однако, ежели придется, - он повернулся к Швейковскому, - Павел Михайлович, прикажи вызвать канониров и изготовить орудия на оба борта, чем черт не шутит.
Уже невооруженным глазом было видно, что бриг намеревается пересечь курс "Суворову", но в это время солнце скрылось за горизонтом, короткие тропические сутки укрыли их от преследователя.
Раннее утро 2 апреля застало на ногах половину экипажа. Сегодня предстояло совершить освященное вековой традицией веселое торжество мореходов - праздник Нептуна. Бог морей витал, по преданию, над незримой линией экватора, а потому и празднество начиналось при его пересечении по времени.
На баке двое матросов из пожарной помпы сооружали подобие колесницы, на шкафуте водрузили самую большую кадку, которую наполнили забортной водой. Вокруг кадки расставили множество ведер с водой, а поперек ее, сверху, положили широкую гладкую доску.
Нептуном нарядили рыжего верзилу - боцмана, Осипа Фокина, его супругу, Амфидриду, изображал толстяк матрос Муртаза Мустафин, а их сына - тщедушный матросик Дементий Бяков. Шесть обнаженных, до предела размалеванных красками и сажей матросов изображали свиту морского царя.
В три часа после полудня пушечный выстрел возвестил, что "Суворов" вступил в Южное полушарие и пора начинать праздник.
С гиком и шумом, в сопровождении веселой свиты, с бака к шканцам приблизилась колесница "владыки" морей. Там ожидали их в полной форме командир и офицеры, чуть поодаль стояли вольнонаемные штурмана, доктор и Молво с промышленниками.
- Что за корабль и чей он, кто командир, откуда и зачем идет?
- Сей корабль "Суворов" российский из Кронштадта, свершает вояж кругом света, - с серьезной миной ответил Лазарев.
Нептун степенно погладил бороду, оглядывая командира.
- А есть ли на нем служители, кои впервой на экватор взошли?
Лазарев, подыгрывая спектаклю, кивнул штурману Российскому, тот с поклоном протянул Нептуну свиток.
Важно усевшись в кресло на шкафуте, владыка морей начал громко выкликать "виновников" торжества.
Оба штурмана, доктор Шеффер и компанейские служащие откупились от Нептуна бутылкой водки из личных запасов. Однако помощника Молво Федора Красильникова, с утра уже хмельного, озорной матрос из свиты Нептуна все-таки окатил ведром воды. Пунцовый от смущения, помощник начал было изливать гнев на Нептуна, но тот заговорщицки подмигнул свите - "знай наших".
Два дюжих матроса цепко подхватили растерянного Красильникова под микитки, подтащили к кадке и окунули с головой. Вконец сконфуженный, тот убежал переодеваться в каюту, провожаемый дружным хохотом.
После этого остальных "новичков" по очереди подвергали забавному обряду: каждого из них с завязанными глазами сажали на доску, положенную поперек кадки. По знаку владыки ее выдергивали враз из-под сидящего, под общий хохот он погружался в воду, барахтался некоторое время и едва успевал вылезти из нее, как тут же его опять окатывали забортной водой. И сопровождалось все это забавными шутками и прибаутками, скоморошескими плясками.
Завершилось торжество поздним вечером, когда на палубу поставили ведра с пуншем, сваренным по приказанию командира…
Две недели спустя мысом Фрио открылись берега Бразилии, и, подгоняемый бризом, "Суворов" направился к бухте Рио-де-Жанейро.
Ранним утром 21 апреля, освещенная яркими лучами восходящего солнца, величественно поднималась из глубины бухты гора Сахарная головка.
Впереди по курсу под португальским флагом втягивалось в бухту купеческое судно.
После полудня миновали крепость Санта-Крус, у входа в бухту приняли лоцмана, который первым делом зашел в каюту штурмана и опорожнил два бокала рома, а потом и вовсе не появлялся, пока корабль не стал на якорь. Вскоре прибыли около десятка португальских чиновников для досмотра корабля и бумаг. Только к вечеру разрешили перейти на стоянку ближе к городу. Ветер совершенно стих, и корабль пришлось отбуксировывать шлюпками.
Короткие сумерки быстро сменились непроглядной тьмой, вдалеке на берегу зажглись огни портового города.
Не спалось душной тропической ночью. Лазарев поднялся на верхнюю палубу. Кругом стояла тишина. Штилевая погода, зеркальная гладь бухты, отражающая редкие мерцающие огоньки на берегу, влажный воздух, в котором слышались редкие хлопки крыльев и слабый писк ночных птиц, создавали впечатление какой-то таинственности и загадочности.
Вдруг со стороны океана, у входа в залив, как бы повиснув над водой, вспорхнул слабый проблеск и медленно направился в сторону "Суворова". Полчаса спустя все выяснилось. В ночной мгле загрохотала якорная цепь, фонари осветили черный силуэт пришедшего с моря корабля. В наступившей тишине вперемежку с короткими гортанными окриками людей послышались звуки, напоминавшие приглушенные стоны. Легкий порыв ветра донес смрадный дух со стороны появившегося "соседа". "Странно, - подумал Лазарев, спускаясь в каюту, - скот, что ли, они привезли?"
Ранним утром рейд огласился истошными людскими стенаниями. Сосед, португальский бриг, прибыл из Африки с "живым товаром". В трюмах корчились сотни негров-невольников.
На баке гурьбой столпились матросы, разглядывая выгоняемых на палубу полуживых арапов-рабов, сумрачно усмехались.
- Гляди-ка, в России тоже по холке не гладят нашего брата, однако такого невзвидишь.
Лазарев перешел с Унковским на противоположный борт.
- Поедешь на берег, снесешься с генерал-полицмейстером. Обговори насчет ремонта, воды, провизии. Надобно обсерваторию на берегу соорудить.
Поздним вечером вернулась на корабль шлюпка с Унковским.
- Ну и порядки заведены, насилу добился разрешения на все потребное. Ни шагу без провожатого солдата. А в городе насмотрелся… - Унковский нахмурился. - Заглянул на рынок, думал, зелени прихватить немного, отправить на шлюпку, какое там… - он махнул рукой. - Тех арапов, - Унковский кивнул на открытое оконце каюты, - аки скотину, держат в загонах, цепями скованными, и здесь же торжище идет. От покупателей отбоя не видать, и все американцы да англичане…
Лазарев задумчиво кивнул головой:
- Насмотрелся я на них в Вест-Индии, чаю, и ты не позабыл…
Унковский согласно кивнул.
В открытое оконце вместе с ночной прохладой неслись приглушенные крики, звон цепей, щелканье бича. С португальского брига разгрузка "товара" продолжалась.