При подходе к Тасмании шторм усилился, горизонт заволокло пеленой дождя. С раннего утра командир напряженно всматривался вперед. На салинги послали зорких матросов. По счислению скоро должен открыться берег. Подходы к нему сплошь усеяны подводными каменистыми рифами, на якорь становиться бессмысленно, разобьет. Отстояться можно лишь в узком проливе де Антрекасто. Не проскочить бы… И все-таки большое дело, когда идешь местами, где бывал раньше…
Еще раз проверив расчет, взглянув на карту, Лазарев повернулся к Анненкову:
- Ложитесь на правый галс, дайте сигнал "Ладоге" - "На румб норд-ост!".
Вахтенный офицер отрепетовал команду и вопросительно посмотрел на командира.
- Идем перпендикулярно берегу по счислению, Михайло Дмитриевич, так, по крайней мере, не влезем в могилу между рифами. Усильте наблюдение. Где-то должны быть приметные острова у Дервента. Припомните, на "Мирном" в сих местах проходили. Вызовите Ивана Антоновича. Все в три пары глаз вернее.
Дождь кончился, но теперь плотный туман окутал корабли. Потянулись томительные минуты. Неизвестность на море порой угнетает сильнее явной опасности.
- Слева высокая скала! - крикнули с салинга.
Через несколько мгновений в разрыве пелены тумана в окуляре подзорной трубы четко обозначился каменистый утес. Лицо командира озарилось улыбкой.
- Слава Богу, это же Мюстон! Иван Антонович, взгляните, - он передал подзорную трубу Куприянову. - Приводитесь к ветру, вход в пролив правее, два румба по компасу.
Спустя полчаса туман рассеялся, и прямо по носу показался обрывистый мыс. Слева от него на прибрежных скалах чернели останки разбитого купеческого брига. Едва корабли успели войти в пролив, как вслед им ураганный ветер обрушился на остров. К вечеру следующего дня шторм несколько стих, и корабли перешли на рейд порта Дервент. Наконец-то матросы вдоволь напились свежей береговой воды. Помимо обычного ремонта и пополнения запасов воды и провизии, начали заготовку дров и угля. На берег съехала команда матросов с мичманами Домашенко и Путятиным и направилась вверх по реке.
Прошло три дня, и как-то вечером на шлюпке из порта местный матрос доставил записку от губернатора. Тот сообщал, что береговая команда взбунтовалась, просил принять меры.
Лазарев сначала опешил. Много неожиданных докладов слыхал и донесений получал, всякое случалось, но такое как снег на голову. Но понемногу стал догадываться. В последнее время в кают-компании офицеры сквозь зубы нет-нет да и сетовали на Кадьяна. Зуботычины, издевки над матросами осуждали. Лазарев крикнул вестового, вызвал Анненкова и Завалишина, зашагал по каюте.
Инструкции предписывают ему немедленно пресекать жесточайшим образом все возмущения, а зачинщиков судить военным судом. С другой стороны, он, пожалуй, тоже виноват, не замечал своеволия Кадьяна, давал ему поблажку, смотрел сквозь пальцы на обращение с матросами, а тот признавал в основном мордобой. Эка ему навязался этот Кадьян. Но и его по головке не погладят. За сокрытие бунтовщиков командира ждет суровая кара.
Плотно притворив дверь, объяснил офицерам:
- Вы, Дмитрий Иринархович и Михайло Дмитриевич, с матросами общаетесь более других. Прошу вас немедля съехать на берег, употребить все свое влияние и утихомирить бунтовщиков, а зачинщиков изъять и тот же час на корабль доставить.
Позвал Егора Киселева, поманил пальцем:
- Матросы на баке о чем толкуют?
Вестовой переминался с ноги на ногу. Повел головой вбок.
- По-разному, вашбродь. Так что, все господа по делу матроса потчуют, по совести, всякое бывает. - Егор шмыгнул носом. - Токмо их благородие старший офицер частенько прикладывают ручку не за дело, а так, для острастки, наперед, значит. Матросику такое в обиду. Зубов-то во рту наперечет…
Лазарев усмехнулся про себя, отпустил вестового.
Томительно тянулись часы ожидания. Утром на палубу поднялись Завалишин и Путятин. Сдав вахтенному офицеру под арест четырех матросов, они прошли к командиру.
- Вся первопричина, Михаил Петрович, в Кадьяне, да вы про то и сами ведаете. Матросы утихомирились, нынче все в работе, зачинщиков привезли, кроме одного Станкевича Станислава, так и не вернулся из леса. Матросов едва уговорили под слово офицера, что сурово казнить не будут. К тому же они добровольно из лесу пришли, - закончил Завалишин.
Зачинщиков Лазарев, больше для проформы, всех разжаловал в низший разряд. Долго беседовал он с глазу на глаз с Кадьяном. В кают-компанию тот пришел злой, не поднимая глаз на офицеров, молча поужинал и вышел.
Наутро "Крейсер" и "Ладога" снялись с якорей и направились к острову Таити.
В тропики "Крейсер" вступил под полными парусами. Теперь его не обременяла тихоходная "Ладога". Постоянные шквалы с дождем и градом разлучили шлюп с фрегатом, и они продолжали плыть самостоятельно к месту встречи - острову Таити.
После вахты промокший до нитки Нахимов спустился в каюту. Переодевшись, он заглянул к Завалишину. Тот сидел на койке с раскрытой книгой, задумчиво смотрел в оконце, сплошь покрытое сеткой дождя.
- О чем грустишь, Дмитрий? - Нахимов опустился в кресло.
Завалишин отложил книгу.
- Который раз размышляю о неприятном случае в Дервенте…
- Бунтовщиков может оправдать лишь необузданный нрав Кадьяна и его нечистоплотность. А впрочем, - Нахимов устало прикрыл глаза, - корабль подобен весьма сложному механизму, вроде хронометра. Каждый винтик, гвоздик должен быть на месте и строго свой маневр исполнять. В противном случае - погибель. Посему, - Нахимов насмешливо прищурился, - почитаю все средства употребимыми для пользы службы. О том же и Михаил Петрович повседневно толкует.
- Не мыслишь ли ты, что Лазарев во всем прав безоговорочно? Линьками возможно не столь укротить телеса, но и возмутить дух человека.
- Для искусного исполнения маневра матросу надобно поначалу сноровисто с парусами управляться. Михаил Петрович прав, что леность и нерадивость одного матроса могут служить причиной погибели сотен людей. Суть, чтобы наказание было справедливо и в меру проступка.
- Прежде надобно все толково пояснить матросу… - Завалишин не успел закончить, как от сильного толчка свалился на палубу, а Нахимов еле удержался в кресле.
Фрегат на большой скорости под всеми парусами вдруг остановился словно вкопанный, затрясся.
В считанные мгновения вся команда выбежала на верхнюю палубу.
- Бросай лот! Слева магерман и грота-булинь отдать. Реи разбрасопить! - четко командовал Анненков, поглядывая на стоявшего рядом, в одной рубашке, командира. Фрегат нехотя, медленно увалился.
- Боцман, смерить воду в льяло! Осмотреть форпик и форштевень! - командовал Лазарев и глянул за борт. Сквозь толщу воды смутно виднелась узкая белая полоска, уходившая под корму.
- Лот проносит справа! Лот проносит слева! - кричали лотовые с бака.
- Приводитесь к ветру, ложитесь на заданный румб. - Командир внимательно рассматривал в подзорную трубу горизонт. Невольно вспомнились острова Суворова, открытые десять лет назад в этих же акваториях, ближе к экватору на несколько градусов. Там они покоились на выступающих из воды коралловых рифах, их окружали большие лагуны, часто скрытые под водой…
Из люка показалась сияющая физиономия боцмана Рахмета:
- Воды в льяле не прибывает, ваше высокоблагородие!
В дальних плаваниях экипаж борется со стихией при шторме, живет спокойно и ладно, когда океан дремлет. Но бывают и в хорошую погоду, хотя и редко, грустные события.
В Кронштадте штаб-доктор флота забраковал матроса Сергея Малахова. Тот буквально на коленях со слезами уговорил доктора не списывать его. Он успел обзавестись семьей, а поход сокращал срок службы. Часть матросов за два-три года накапливали деньги, особенно непьющие, им казна выплачивала стоимость ежедневной чарки. Непьющий Малахов был отличным матросом, смышленым, исполнительным. "Золото, а не человек", по оценке Завалишина. Зная, что он не совсем здоров, товарищи оберегали его, помогали в работе, на вахте. От судьбы не уйдешь. С выходом из Дервента он вдруг сильно захворал и вскоре скончался.
Уход из жизни человека особенно остро ощущается в море. На корабле, где поневоле и по совести "один за всех и все за одного", экипаж един в печали и горе. Обычно тело скончавшегося матроса зашивали в его же парусиновую койку. Лазарев распорядился изготовить добротный деревянный гроб, как для похорон офицера.
Описал печальную церемонию Дмитрий Завалишин: "Капитан и все офицеры присутствовали при отпевании. Когда крышка была заколочена и обручи были надеты, гроб вынесли наверх и поставили на наклонную плоскость, приподняв которую за верхний конец гроб при возгласе: "Вечная память!" - плавно спустился в океан, и так как находящаяся в нем пустота не вдруг наполнилась проникавшею в нее водою, то гроб, имея в ногах чугунный балласт и ставши стоймя, только медленно погружался в воду - и потому виден был долго. Между тем все время, пока он не исчез под водою, музыка играла похоронный марш, и люди, стоя на корме, заливались слезами и кричали: "Прощай, Малахов, прощай, брат! Вечная тебе память!"
Неделю спустя "Крейсер" бросил якорь в огромной лагуне Матавайского рейда, самой удобной гавани Таити. Молодой правитель острова, сын Помаре, хорошо помнил Лазарева по прежнему визиту на "Мирном". Отставшая "Ладога" вскоре бросила якорь неподалеку от "Крейсера". С фрегата на шлюп начали перегружать товары и запасы. После Таити "Ладога" уходила к берегам Камчатки, а "Крейсер" продолжал плавание в Русскую Америку.
Лазарев попросил таитян помочь в ремонте, заготовке провизии и воды.
С удивлением смотрел Завалишин, как проворно карабкались они по мачтам и вантам, поправляли такелаж и рангоут под руководством матросов.
- И заметьте, господа, - говорил за чаем в кают-компании Завалишин, - при полном доверии нашем к туземцам и отсутствии предосторожности нет ни одного случая покушения на кражу, хотя бездна мелких вещей вокруг на палубе. - Он оглядел всех за столом. - Иноземные же мореплаватели о другом толкуют, будто воровством они промышляют…
Помощь радушных островитян сократила стоянку, а когда пришло время расставаться, многие из них не хотели покидать палубу корабля. На память их одарили разными поделками.
Непосредственность таитян тронула Андрея Лазарева.
"Вместо радости, которую мы привыкли видеть на их лицах, слезы горести лились из глаз; они ничего не хотели принимать от нас, и я думал, что они мною недовольны, - записал он, - почему приказал щедро увеличить подарки, но увидел противоположное: их плач происходил не от алчности к сокровищам, а от сожаления, что расстаются с товарищами, кои убедительно просили взять их с собой в Россию".
Корабли взяли курс на север и у параллели острова Суворова легли в дрейф.
На борт "Крейсера" поднялся Андрей, проститься с братом и забрать почту для отправки в Петербург. Командир фрегата заканчивал рапорт в Адмиралтейств-коллегию. О случившемся бунте ни слова, а только несколько строчек, для проформы, о беглеце матросе.
"Из порта Дервент отлучился матрос 1 статьи Станислав Станкевич, в партии, посылаемой ежедневно для рубки дров… матрос сей заблудился в лесу, умер, быть может, с голоду, ибо таковые примеры бывали здесь уже нередко".
С рапортом Лазарев отослал представление на присвоение звания лейтенанта Завалишину.
"Я при сем случае долгом поставлю представить на вид Адмиралтейств-коллегии отличное его усердие в исполнении всех даваемых ему поручений".
На рассвете следующего дня корабли обменялись прощальными салютами, "Крейсер" и "Ладога" подняли сигналы с пожеланием счастливого плавания. Спустя три-четыре часа полуденное марево растворило в своей пелене белокрылые паруса, разлучая корабли.
Свыше четырех тысяч миль покрыл "Крейсер" за месяц с небольшим. Фрегату повезло. Попутные ветры и довольно спокойный для этого времени океан сопровождали его до самой Ситхи.
…Главный правитель Российско-Американской компании капитан-лейтенант Матвей Муравьев приказал на днях подготовить крепостные орудия для отражения неприятеля. Вторую неделю город и крепость жили беспокойно. Из форта Росс, от его первого помощника Кирилла Хлебникова, пришло сообщение - английским и американским промышленникам пришелся не по нраву запрет охоты в водах, прилегающих к Русской Америке. Они начали действовать испытанным способом - огнем корабельных пушек старались припугнуть русских.
Сегодня вечером, во второй день сентября, далеко от входа в бухту показался военный трехмачтовый корабль. Странно маневрируя, он сначала направился в бухту, а затем повернул на обратный галс и бросил якорь. Муравьев послал шлюпку с офицером узнать цель прихода корабля. В темноте вернулась она с хорошей вестью - прибыл русский корабль-фрегат "Крейсер" - под командой капитана 2-го ранга Лазарева…
Залпы взаимных салютов разорвали утреннюю тишину Новоархангельского рейда. "Крейсеру" ответила крепость и шлюп "Аполлон" на рейде.
Первым на борт поднялся секретарь главного правителя Русской Америки:
- Матвей Иванович вас приветствует от всей души и приглашает на завтрак.
Следом подошла шлюпка "Аполлона" почему-то с лейтенантом Степаном Хрущевым. "Где же Тулубьев?" Недобрые предчувствия не обманули Лазарева.
- В последний день марта прошлого года, в океане, на переходе в Австралию внезапно скончался Иринарх Степанович. Там мы его и похоронили с почестями, - рассказал Хрущев. - Волей-неволей мне пришлось вступить в командование.
Лазарев молча перекрестился. Вынул штоф, помянули покойного товарища. Вместе с Хрущевым на шлюпке отправились на пристань.
Матвей Муравьев и Лазарев обнялись на берегу тоже как старые знакомые по Кронштадту. За завтраком обменивались новостями, вспоминали былое.
Прочитав инструкцию из Петербурга, Муравьев озабоченно проговорил:
- Видимо, Михаил Петрович, месяц-другой охранение у северо-западных берегов понадобится, а далее фрегату, да и прочим судам сподобнее всего в зимнее время в Калифорнию перейти.
Лазарев вопросительно вскинул брови.
- Нынче неурожай на Ситхе, запасов пшеницы нет вовсе, кормиться будет нечем.
Разгружая фрегат, матросы то и дело шарахались. Из-под мешков и тюков выскакивали одна за другой огромные крысы. Они шныряли стаями из трюма в трюм. Лазарев давно задумал с ними разделаться. Бывали случаи, когда голодные крысы прогрызали переборки судов, разрушали обшивку.
На берег свезли все до нитки. Выгрузили даже каменный балласт из трюмов. Все отверстия на корабле наглухо забили, а в трюмах разожгли уголь в котлах, закрытых капустными листьями. Больше недели окуривали ядовитым дымом корабль.
Команда жила на берегу, матросы очищали от камней землю на одном из островов под огород. Помогали местным жителям. Офицеры разместились по квартирам у служащих компании. Завалишин поселился у правителя конторы компании в Новоархангельске Кирилла Хлебникова. Он только что вернулся из Калифорнии. Вечера были свободны. Завалишин заслушивался рассказами словоохотливого хозяина.
Двадцать лет назад в поисках неизведанного пришел он из далекого Кунгура на берега Тихого океана. С тех пор служит в компании. Странствует, путешествует, испытал немало. Не раз попадал в кораблекрушения. Едва уцелел на Камчатке, где на камнях разбился бриг "Ситха", а его выбросило на берег. Остался в одном белье, но не унывал, даже стишки сочинил:
Вот памятник от "Ситхи",
А больше нет ни нитки.
Смеялись оба: и хозяин, и постоялец.
Когда Хлебников упоминал о бывшем правителе компании Баранове, глаза его загорались:
- Ежели славят отважного Ермака и Шелихова, то Баранов стоит, конечно, не ниже их, ибо, - Хлебников торжествующе поднял палец, - удержал и упрочил владения, просветил и образовал народ, сделал дальнейшие и важные заселения, о коих и не помышлял. Орел был по полету, множество дел свершил, а мог бы и более гораздо, ежели бы не проходимец Шеффер. Какие планы строил! Мечтал на юг продвинуться, на Курилы, Сахалин с одного боку. Из Калифорнии на остров Шарлотты и Гаваи - с другого. Весь Великий океан в российские владения обрести. Однако Петербург отмалчивался, война с супостатом помешала. - Хозяин помолчал. - Да и подмога вашего капитана в ту пору нужна была. - И он рассказал о стычке Баранова с Лазаревым…
Тем временем закончили окуривание фрегата, открыли люки и неделю проветривали палубы и трюмы. Корзинами свозили на берег дохлых крыс. Постепенно перевезли на корабль имущество, и начала переселяться команда. Лазарев переселился одним из первых. Вечером в дверь его каюты раздался тревожный стук. На пороге появился взволнованный Завалишин:
- Команда, Михаил Петрович, вновь бунтует. На корабль нынче матросы возвращаться не желают, опять Кадьяна требуют убрать.
Лазарев молча встал, застегнул сюртук.
- Распорядитесь, Дмитрий Иринархович, немедля катер к трапу.
Многое передумал он, пока катер шел к берегу, то и дело вздымаясь на гребнях крутых волн. Кадьяна он и сам терпеть ныне не может, склочник и интриган, кроме всего, оказался. Однако "смутьянов" более сотни, почти вся команда. В случае огласки всем грозит острог, каторга, плети, если не более. Дело надо как-то замять, не давать законного хода.
Настороженным гулом встретила офицеров толпа матросов на берегу. Впереди стояли два усатых старослужащих.
- Ваше высокоблагородие! Будь что будет, а ежели Кадьяна с "Крейсера" не уберете, нога наша на палубу не ступит.
Непривычно Лазареву выслушивать ультиматумы, но он-то знал, где правда.
- Вот что, братцы, - матросы затихли, - что было, то прошло. Кадьян нынче болен и с корабля списывается.
Команда одобрительно загалдела.
- А теперь, - сказал Лазарев, нахмурясь, - все на корабль! Да, чур, все, что было - быльем должно порасти, о том нигде не болтать!
В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Кадьяну, что его служба на "Крейсере" дальше невозможна. По его настоятельному "совету" Кадьян подал рапорт с просьбой списать его с фрегата по болезни.
Вскоре пришел из Петропавловска шлюп "Ладога".
Михаил сразу же договорился с братом. На "Ладогу" переходит Кадьян, а вместо него на "Крейсер" - толковый лейтенант Дмитрий Никольский, старший на шлюпе. В очередном донесении Лазарев-второй сообщил между прочим начальству о том, что "воспоследовала небольшая перемена: лейтенант Кадьян, служивший на вверенном мне фрегате, по причине расстроенного его здоровья, над коим суровый в Ситхе климат мог бы возыметь еще худшие последствия, переписан мною на шлюп "Ладога", вместо него поступил на фрегат с оного лейтенант Никольский". Вот первые и последние официальные следы недавнего брожения. Спустя пять лет судьба опять сведет Кадьяна с Лазаревым в чем-то сходной ситуации…
Командир шлюпа доставил конфиденциальное указание Лазареву об отмене всех мер по пресечению плавания американских судов вблизи берегов Русской Америки.
Ознакомив Муравьева с указанием из Петербурга, Лазарев нахмурился:
- Сия инструкция противоречит тому, что я имел ранее от министра. Видать, курс нашей политики меняется на противоположный.
Муравьев, как всегда, пригласил Лазарева отобедать и за столом продолжал разговор: