Пленение русского корабля было позорно. Трудно представить в деталях, что в самом деле происходило на "Рафаиле", но нельзя и не доверять командиру пусть и сдавшегося корабля.
А быть может, у нижних чинов мудрости было больше, чем у офицеров? Ведь пленили же русские моряки турецких янычар. И те сдавались, моля о пощаде. В конце концов, у жизни для всех цена одинаковая. Вера, царь, отечество. Но православие почитает Библию, а в Библии сказано - "не убий". И что в сознании тех же крепостных людей в матросских робах олицетворял самодержец? Не дрогнув, тысячами отправлявший на каторгу, на тот свет им подобных? И многое ли приобретет отечество, потеряв безвозвратно сотню-другую своих сыновей? Одно дело, когда есть смысл и хоть малейший шанс достойно сражаться до последнего и победить. Если же такой возможности нет? Пятнадцать против одного. И одна дорога - на тот свет? Во всех иностранных флотах в такой ситуации надлежало спускать флаг. Другое решение лежит за пределами разума. Русские же люди часто действовали по велению сердца и совести. Но корабль следовало уничтожить.
Приказ царя о "Рафаиле" заканчивался указанием: "Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде смыть бесславие фрегата "Рафаил", не оставить его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен в власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить флаг русский и служить народу с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню". Всех офицеров царь разжаловал в матросы, кроме мичмана, который находился в крюйт-камере.
Наказ царя исполнит спустя четверть века при Синопе Павел Нахимов.
А через три дня черноморцы доказали свою неустрашимость. Отряд кораблей - фрегат "Штандарт" и два брига "Орфей" и "Меркурий" - находились в разведке у Босфора. На подходе к проливу рано утром 14 мая неожиданно с востока показалась турецкая эскадра. Сигнальщики насчитали тринадцать вымпелов, из них шесть линейных кораблей. Определив состав сил неприятеля, командир отряда капитан-лейтенант Сахновский поднял на "Штандарте" сигнал: "Следовать в Сизополь". Надо было известить флот о появлении противника, так как турки уже начали погоню. "Штандарт" и "Орфей" легли курсом норд-вест, имея ветер в бейдевинд. Командир "Меркурия" капитан-лейтенант Александр Николаевич Казарский приказал подвернуть, имея ветер в галфвинд, и "Меркурий" стал отходить в сторону. Капудан-паша размышлял недолго: два корабля русских быстро уходят на север, их не догнать, надо взять в плен этого одинокого безумца. "Меркурий" остался один на один с неприятелем. Теперь судьба его зависела от ветра. Когда он свежий, можно быстро развить большую скорость. На этот раз не повезло. Ветер заметно стихал, а к полудню паруса заполоскали. "Весла на воду!" - скомандовал Казарский, на низко сидящем бриге их применяли для маневра в безветрие. А между тем от турецкой эскадры отделились и устремились в погоню два линейных корабля - "Селимие", сто десять пушек на трех палубах, и двухдечный "Реал-бей" с семьюдесятью четырьмя пушками. На их высоких мачтах верхние паруса - брамсели - забирали поток ветра на высоте, и турки на глазах сближались с русским бригом. Уже слышны оттуда истошные крики капудан-паши: "Сдавайся, убирай паруса!" Стало ясно - сражение неизбежно. Отдав приказание изготовиться к бою, Казарский собрал офицеров. Первым получил слово, согласно уставу, младший по чину, поручик корпуса флотских штурманов Иван Прокофьев.
- Нам не уйти от врага, - не раздумывая, сказал поручик, - выходит, надо драться. Но турки сильнее нас в десять раз, значит, нетрудно догадаться, чем кончится бой. Но русский бриг не достанется победителям. Последний из оставшихся в живых взорвет его. Мы до конца постоим за честь родного флага.
Все офицеры, как один, поддержали товарища. Казарский собрал матросов на шканцах. На бриге бывало всякое, как и на всех кораблях - и линьки и мордобой. "Что ответят ему матросы?" Ответ экипажа на решение офицеров был быстрым. На одном духу прокричали матросы троекратное дружное "ура!". Тотчас начали готовиться к бою. Расчистили палубу, сбросили в воду ял и затопили его - мешал обстрелу с кормы. Вооружили на юте ретирады-пушки. Около люка крюйт-камеры положили на якорный шпиль заряженный пистолет, чтоб последний из оставшихся в живых офицеров выстрелил в порох и взорвал корабль. Папки, приказы, документы, сигнальные книги завернули в брезент и к свертку привязали груз - затопить при угрозе захвата. Около кормового флага Казарский выставил часового:
- Стреляй во всякого, ежели кто попытается спустить флаг.
А противник, предвкушая легкую добычу, шел напролом.
Раздался гром орудий пашинских кораблей, неподалеку взметнулись всплески. Турки палили из главного калибра тяжелыми мраморными ядрами. Бой начался. Теперь все зависело от искусства командира, отваги, умения и слаженности экипажа. Казарский действовал бесподобно. "Меркурий" маневрировал неожиданно и дерзко, и туркам никак не удавалось занять нужную позицию, чтобы нанести по нему смертельный удар. Сначала они стремились взять его в "два огня", зажать между своими бортами и одним-двумя залпами всей бортовой артиллерии уничтожить или пленить бриг. Однако "Меркурий" то и дело ловко уклонялся, и раздосадованному неприятелю оставалось вести малоэффективный огонь только из носовых пушек. Наконец с превеликим трудом туркам удалось зайти с обоих бортов брига, взять его в клещи и открыть перекрестный огонь. Пятьдесят пять пушек правого борта "Селимие" и тридцать семь пушек левого борта "Реал-бея" обрушились на русский корабль. Казалось, судьба его решена, но случилось невероятное. Воспользовавшись тем, что первый залп турки "смазали", а густой пороховой дым закрыл от них цель, Казарский направил бриг в сторону "Селимие" и под его форштевнем ускользнул от смертельных клещей. Неприятельские корабли продолжали ожесточенно палить, не заметив этого маневра, и бриг наконец-то долбанул неприятеля. Метким выстрелом лучший канонир "Меркурия" Лисенко поразил грот-мачту "Селимие". С перебитыми снастями "Селимие" сразу потерял ход, лег в дрейф и вышел из боя. Казарский не обращал внимания на неприятельские ядра и пули и в пылу боя не заметил, что совсем рядом, с палубы "Реал-бея", в него целится турецкий снайпер. Но матрос Щербаков, стоявший рядом с командиром, опередил вражескую пулю, успел грудью заслонить командира и, смертельно раненный, упал.
Между тем "Меркурий" пошел в атаку. Виртуозно маневрируя, с пробитым корпусом и изрешеченными парусами, бриг сам подошел на пистолетный выстрел к "Реал-бею". Выждав удобный момент, канониры меткими залпами перебили у первой мачты фор-марса-реи, и рухнувший рангоут сорвал все паруса с мачт. "Реал-бей" рыскнул, потерял ход и скоро тоже прекратил преследование. Бой закончился через четыре с половиной часа после первого выстрела. Примера, подобного подвигу "Меркурия", не знает история флотов мира. Оставляя за кормой врага, весь израненный, но не побежденный бриг "Меркурий" шел на встречу со своим флотом. Всего четыре человека погибло в бою, восемь раненых, Казарского контузило в голову. В корпусе брига зияло двадцать две пробоины. Почти триста повреждений насчитали матросы в рангоуте, такелаже и изорванных парусах.
Бывают случаи - достойный противник восхищается своим соперником в бою. Спустя две недели после сражения его участник, турецкий штурман корабля капудан-паши, писал: "Дело неслыханное и невероятное. Мы не могли заставить его сдаться: он дрался, отступая и маневрируя, со всем искусством опытного военного капитана до того, что стыдно сказать - мы прекратили сражение, и он со славою продолжал путь… Ежели в великих деяниях древних и наших времен находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя сего героя достойно быть начертано золотыми буквами на храме славы: он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг - "Меркурием". С двадцатью пушками… он дрался против 220 в виду неприятельского флота, бывшего у него на ветре…"
Командир Черноморского флота вице-адмирал Грейг доносил: "Столь необыкновенное происшествие, доказывающее в чрезвычайной степени храбрость и твердость духа командира судна и всех чинов оного, обрекших себя на смерть для спасения чести флага, им носимого, превышает всякую обыкновенную меру награды, какую я могу назначить сим людям…" Царь щедро наградил офицеров и матросов, "Меркурий", второй корабль Российского флота, удостоился Георгиевского флага. Первым был "Азов".
Гром черноморских баталий перекликался со Средиземным морем. В канун войны из Петербурга на Мальту пришел приказ - эскадре Гейдена выйти к Дарданеллам и закупорить проливы. Через них столица Порты получала жизненные соки - провизию.
Во время стоянки на Мальте Лазарев всегда был в заботах, без устали восстанавливал боевую способность кораблей эскадры. Никому не давал покоя. Редкий день не обходил на шлюпке корабли, вникал в дело, помогал, требовал. Гейден про себя не мог нарадоваться: "С таким начальником штаба как за каменной стеной". Но неугомонного начальника штаба волновало и другое, не менее важное, как он считал.
Раньше он бился с неприятелем на уровне деки - батарейной палубы, был готов броситься и на абордаж. Гардемарином при Трафальгаре, мичманом на "Благодати" против англо-шведского флота, лейтенантом в морских схватках, помогая громить Наполеона. Тогда все было ясно и на месте. Он знал свои обязанности, четко выполнял команды, срабатывал как можно быстрей и лучше и отвечал за себя и за небольшую ячейку корабельного механизма - подчиненных матросов. Свой расчет он тренировал не за страх, а за совесть. Показывал, помогал, требовал. "В должности весьма знающ", - хвалили его начальники.
Потом наступили годы отрады его истинно морской жизни. В дальних кругосветных вояжах он оттачивал мастерство и слаженность экипажа в парусных учениях, исполнении команд при маневре корабля, схватках со стихией. Много раз схлестывался в противоборстве с океаном, ветром, айсбергами. И всегда выходил победителем. На "Крейсере" довел до совершенства четкость и слаженность артиллерии - ударной силы боевого корабля. Школа, пройденная на "Крейсере", полностью оправдала себя и на "Азове". Немалую роль он отводил подчиненным - боевым корабельным товарищам. Подбирал их себе под стать, таких, которые понимали его с полуслова, ловили на лету команды, а главное - являлись единомышленниками во взглядах и делах.
Потому Наварин и явился апофеозом военной деятельности Лазарева. "Азов", по всеобщему признанию, стал стержнем победы союзного флота. То было признание заслуг его неординарного командира.
И все же Наварин вызвал у Лазарева чувство неудовлетворенности и даже беспокойства. Впервые он отвечал не только за свой "Азов", но и за корабли эскадры. Во время подготовки к бою, в разгар сражения начальник штаба не раз окидывал взором панораму действий подчиненных кораблей и частенько недоумевал. По тревоге на палубах одних кораблей вдруг появлялись фигурки матросов с койками на плечах. На других суетились, распутывая тали, распахивали задраенные кое-где орудийные порты. Конечно, каждый командир сам себе хозяин, но есть тот минимум необходимых действий, которые должны быть отработаны заранее при подготовке корабля к бою… Как-то вечером на "Азове" появился Александр Авинов. Он и Хрущев нет-нет да и навещали своего хлебосольного приятеля-командира. Адмиральское звание нисколько не отдалило его от прежних друзей. Долговязый, с несколько развинченной походкой, Авинов цепко держался на палубе даже в непогоду. Лазарев встретил его на полпути от каюты. Егор предупредил, когда шлюпка еще подходила к трапу, но Лазарев задержался за столом.
- Опять что-либо сочиняешь? - по привычке слегка присвистнув, усмехнулся Авинов.
- А ты все свистишь? - буркнул Лазарев, подталкивая друга перед собой.
- Ну, это не я сейчас, а ветерок в снастях прошелестел.
- Мели, Емеля, в самом деле шквал накликаешь.
Лазарев поманил Егора и выразительно подмигнул. Вестовой, он же и денщик, удалился в сторону салона.
- А ты все подволок коптишь? - Чуть пригнувшись в дверном проеме, Авинов шагнул в каюту.
Справа у борта, на конторке, обложенной со всех сторон бумагами, мерцала свеча. Авинов знал, что начальник штаба просиживает почти каждый вечер над разными документами.
- Я лишь по названию начальник, а по делу чистый чиновник-канцелярист.
- Отдай все на откуп клеркам, для чего они в штате у тебя?
- Писарю в лучшем случае под силу сочинить строевую записку, корректуру в штат внести, составить какой-либо реестр, черновичок донесения подготовить, остальное все на мне, - устало потянулся Лазарев. - На депеши из Петербурга от Моллера и Нессельроде отвечать надобно, отчеты разные по финансам и провизии, а это, - он взял со стола бумагу, - совсем другой резон. Кстати, пока есть время, покумекай, может, что не так.
В другом углу каюты Егор зажег светильник, бесшумно накрывал стол.
- "Инструкции по подготовке корабля к бою", - начал вслух Авинов и углубился в писанину. Документ оказался на нескольких листах. Окончив чтение, он слегка присвистнул. - А ведь ты, пожалуй, молодец, всех нас предвосхитил.
- Ну, ну, не нахваливай, говори по делу, - прервал его Лазарев.
- Мне добавить нечего. А сия бумага немудрена, но стоящая и нужна крайне, по моему разумению. Ты первый на флоте такой регламент составил. Теперь под нее и сигналы может давать флагман…
Лазарев обрадованно сказал:
- На том спасибо, но главная моя задумка в слаженности механизма эскадры. Когда все корабли по единому сигналу производят все в срок, и флагман без запроса, по времени знает, что у них и как в готовности к бою.
За столом обменялись новостями из России.
- Гейден на днях депешу получил от Нессельроде, Босфор закрыт, флаг наш туда не пускают, посол уже на Корфу перебрался. Со дня на день жди войны.
- Что трактует вице-канцлер?
- Завтра Гейден собирает командиров. Эскадре предписано блокировать Дарданеллы…
Ровно через неделю после начала войны в Архипелаге, неподалеку от Наварина, фрегат "Кастор" захватил египетский двадцатипушечный корвет "Восточная звезда". Корвет шел в Александрию. Вместе с больными и ранеными турками корвет увозил в вечное рабство греческих детей. Плененный корвет привели в Эгину, где стояла русская эскадра.
Гейден распорядился:
- Детей передать представителям Каподистрии, им же заодно сдать турецких пленников. Пускай обменяют на своих греков в турецком плену.
Вместе с Лазаревым Гейден обошел корвет. Это был почти новый корабль из дубового леса, с медной обшивкой под водой. Блистали новенькие шестнадцать карронад и четыре пушки английского литья.
- Недурной приз, - оценил корвет Гейден, - отправим его на Мальту привести в порядок. Надобно, Михаил Петрович, толкового командира подобрать.
Командующий эскадрой вопросительно посмотрел на Лазарева.
- Да имя ему подыскать подходящее.
Лазарев с ходу предложил:
- "Наварин". Пускай память о нашей виктории сохранится.
- И то верно, - согласился довольный находчивостью своего помощника Гейден.
Вскоре на Мальту отправился первый командир "Наварина" капитан-лейтенант Павел Нахимов.
Назначение состоялось по представлению и настоянию Лазарева, хотя были и другие кандидатуры…
В рапорте царю Михаил Петрович уверенно аттестовал Нахимова как офицера, который со свойственным ему усердием и способностью к морской службе сделает корабль украшением эскадры. Выученик оправдал надежды своего командира. Дневал и ночевал на корабле. "…Я видел Нахимова командиром призового корвета "Наварин", вооруженного им в Мальте со всевозможною морскою роскошью и щегольством на удивление англичан, знатоков морского дела, - вспоминал товарищ командира "Наварина". - В глазах наших, тогда его сослуживцев в Средиземном море, он был труженик неутомимый. Я твердо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Никогда товарищи не упрекали его в желании выслужиться тем, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую службу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто".
Гейден разрывался на части. Две задачи поставили ему из Петербурга. Первое, запереть на ключ Дарданеллы; второе, обезопасить берега Греции. Блокировать проливы не так просто. Всегда можно ожидать появления турецкой эскадры для прорыва блокады. Если турки поднатужатся, то соберут эскадру вдвое-втрое большую…
Из восьми кораблей эскадры один всегда находится в ремонте.
Патрулировать Греческое побережье надобно восемь - десять кораблей. Из них кто-то будет то заправляться водой, то чинить паруса и такелаж после шторма. Без этого не обойтись.
Лазарев без обиняков предложил осторожному Гейдену:
- Надобно срочно запросить Моллера об усилении нашей эскадры. Простым глазом заметно, что сил наших недостаточно.
…В Петербурге, видимо, тоже спохватились. Начало войны на суше не предвещало победных лавров. На театр военных действий прибыл император. Он лично руководил переправой на Дунае. Флотилия канонерских лодок капитана 1-го ранга И. Завадовского смяла береговые батареи, захватила в плен и уничтожила десятки турецких судов. Моряки обеспечили безопасную переправу армии, и она форсировала Дунай. Они же участвовали с армейцами в овладении крепостей на Дунае - Тульча, Браилово. В начале июля армия осадила сильнейшую крепость Шумлу и здесь завязла надолго. Успешнее шли дела там, где армии помогали черноморцы.
Русская эскадра прочно контролировала театр военных действий на Черном море, установив там свое господство. Вместе с пехотой вытеснила турок из приморских крепостей Констанцы, Варны.
На Балканах армия продолжала топтаться на месте под Шумлой, и недовольный Николай покинул со своей свитой осенью главную квартиру. В Варне его ожидал фрегат "Флора".
- Грейгу следует поживее наглухо закрыть проливы и обескровить Константинополь, - сказал он сопровождавшему его Меншикову. - Босфор закупорит Грейг - это сломит султана, и он станет сговорчивей. А известно ли Гейдену об отправке ему в помощь эскадры Рикорда?
- Ваше величество, об этом его известил Нессельроде.
- Надобно послать особого гонца, который пояснит все грамотно Гейдену. - Николай на мгновение остановился. - Направь к нему Алексея Лазарева. К тому же он и брата своего повидает. Пускай вдохнет соленого ветра. В моей свите лишь одеколоном пахнет.
Алексей Лазарев с начала войны безотлучно находился в свите императора, в его главной квартире. На переходе в Одессу начальник Морского штаба вице-адмирал Меншиков обстоятельно инструктировал флигель-адъютанта императора.