- Сколько золота привёз Перикл в храм Деметры?
- Десять талантов, - ответил Сократ. - Столько золота двое не поднимут. Чтобы поднять его, понадобится, думаю, человек пять.
- Десять талантов? - переспросил Клеандрид. - Ты это точно знаешь?
- Я сказал Периклу: "Если золота будет меньше, я не пойду к спартанцам". Перикл ответил: "Хорошо, десять". И это значит, что там точно десять талантов.
- Почему ты не сказал Периклу "пятнадцать"? - осклабился Клеандрид.
- Потому что пятнадцать на два плохо делится, - ответил Сократ, тоже показав в широкой улыбке зубы: он понял, что Клеандрид сдался, не устоял, и добавил: - Тебе не обязательно делиться с юным Плистоанактом. Ты имеешь над ним власть, как я понял, и тебе достаточно лишь дать ему разумный совет, не подтверждая его золотом.
- О каком совете речь? - нахмурился Клеандрид.
- Да всё о том же: ты посоветуешь ему, что войско следует вернуть за Истм.
- Почему?
- Потому что на пути к Афинам вы будете разбиты.
- Ха, ха! Кем будем разбиты? Мне известно, что впереди нет вашей армии, что на высотах лишь несколько заградительных отрядов да гарнизон Элевсина, поднятый по тревоге. А это для нашей армии всё равно что ничто - нас одиннадцать тысяч, а Перикл в лучшем случае сможет собрать пять тысяч, да и то лишь после того, как мы войдём в Элевсин и возьмём ваше золото.
- Вы войдёте в Элевсин, - сказал Сократ. - Да, ты не ослышался, Клеандрид: вы войдёте в Элевсин и возьмёте золото. А потом уйдёте. С золотом. А если двинетесь дальше - вам смерть и никакого золота. Это условие: вы входите в Элевсин, берёте золото и возвращаетесь домой. Никто не заподозрит, что золото - награда за ваше возвращение за Истм. Просто добыча. Это на тот случай, если сведения о золоте дойдут до ваших эфоров. А если не дойдут, то всё оно, это золото, достанется вам: тебе и Плистоанакту. Перикл велел мне спросить вас: "Вы войдёте в Элевсин, где золото, или просто ворвётесь в Элевсин, где золота нет"?
Клеандрид размышлял какое-то время, хотя решение, как догадывался Сократ, им было уже принято, потом шагнул к выходу из палатки, позвал охрану и приказал:
- Этого человека привяжите к коновязи и дайте ему воды и пищи. Поставьте возле него охрану, чтобы никто с ним не разговаривал. - Сократу же сказал: - Продолжим наш разговор завтра, обдумай своё положение.
Весь остаток дня и всю ночь Сократ провёл, лёжа на земле у коновязи перед кувшином с водой и чёрной ячменной лепёшкой. Ни к воде, ни к лепёшке он не притронулся, так как считал, да и отец его этому учил, что нельзя принимать пищу из рук врага - ни хлеб врага, ни его мысли, часто говаривал отец, иначе и телом и душой рискуешь переметнуться на сторону противника.
На рассвете его снова привели к палатке Клеандрида. Он вышел к нему сонный и, потягиваясь, сказал:
- Будешь ждать меня в храме Деметры возле золота. Если золота там не окажется, я тебя убью и разрушу Афины, - засмеялся полководец и повелел стражникам вывести Сократа за пределы лагеря и отпустить.
"Как обыденно совершаются предательства, - думал Сократ, идя меж двух стражников. - Человек зевает, потягивается после сна и объявляет о том, что он предал своё отечество".
Он подходил к Элевсину, едва волоча ноги - так устал, поскольку не позволил себе ни одной передышки, спешил. В храме Деметры его ждал сам Перикл.
- Ну что? - спросил он, едва завидев Сократа.
- Я всегда думал, что нагруженный золотом осёл сильнее любой вражеской армии, - ответил Сократ. - А теперь ещё раз убедился в этом. - Потом, немного отдышавшись и выпив вина, добавил: - Но спартанцы коварны. На холмах за Элевсином должен стоять наш заслон, иначе у спартанцев появится искушение двинуться дальше, к Афинам.
- Заслон будет, - ответил Перикл. - Но не более чем заслон. Три тысячи человек против одиннадцати - не такая уж значительная сила. Но выставить больше мы не успеем.
- Если Клеандрид не убьёт меня после того, как получит золото - опасно оставлять в живых свидетеля предательства, я тотчас присоединюсь к вам. И тогда в заслоне будет не три тысячи афинян, а три тысячи один.
Перикл улыбнулся и обнял Сократа.
- А об обещании пойти к Аспасии ты помнишь? - спросил Сократ.
- Помню, - ответил Перикл. - Но к тому ещё много препятствий. Посмотрим, уйдёт ли Плистоанакт и не будет ли Эвбея покорена.
Знатные и богатые люди Элевсина укрылись в Телестерионе на акрополе, опасаясь грабежей и убийств. Плистоанакт и Клеандрид Телестерион не тронули, лишь с небольшим отрядом поднялись на элевсинский акрополь к храму Деметры. Сократ ждал их, сидя на ступеньках у входа в храм. Плистоанакт и Клеандрид, приказав своему отряду окружить храм, поднялись по широкой лестнице к нему. Сократ намеревался встретить их сидя - так сильно было его презрение к ним, - но не смог: всё же к нему приближались царь Спарты и его первый военачальник, Плистоанакт и Клеандрид, люди, наделённые великой властью и доверием народа. Перед этой властью и перед этим доверием следовало, наверное, встать. К тому же, разгневанные его непочтением, они с большим желанием убьют его, если только оно у них появится после того, как десять талантов золота окажутся в их руках. Впрочем, предательство их будет неокончательным, пока они не уйдут из Элевсина с золотом, пока не окажутся за Истмом. И тут - вот парадокс! - им понадобится известная доля благородства, умение быть верными своему слову: ведь можно взять золото и не уйти из Элевсина, даже более того - двинуться с армией на Афины. Этим они доказали бы свою преданность отечеству и в то же время своё коварство, подлость по отношению к Афинам, к Периклу. Вероятно, война только и возможна там, где соединяются в одно подлость и благородство, во всех же других случаях их соединить нельзя.
Они втроём вошли в храм, и Сократ указал Плистоанакту и Клеандриду на кожаные мешки с золотом. Клеандрид поднял один из них, сказал с удовлетворением:
- Тяжёлый. - Но тут же спросил более поспешно, чем приличествовало человеку сдержанному и благородному: - Не свинец? Золото? Говорят, что Поликрат Самосский чеканил деньги из позолоченного свинца. - Клеандрид сам развязал мешок и вынул из него несколько золотых брусков, тускло засветившихся в полумраке храма. Передал один брусок Плистоанакту, тот подбросил его на ладони и сказал:
- Кажется, золото.
- Да, - подтвердил Клеандрид и, повернувшись к Сократу, приказал: - Теперь уходи! Если сумеешь выбраться из города, - добавил он, засмеявшись. - Все ворота заперты и охраняются.
"Что за глупец, - подумал о Клеандриде Сократ, - неужели он не догадывается, что я предусмотрел на этот случай возможность тайно покинуть Элевсин?"
Охрана, выставленная спартанцами вокруг храма Деметры, не остановила его. Он беспрепятственно добрался до северного заброшенного колодца, спустился в него по верёвке на половину глубины и оказался у двери в подземный ход, который вскоре вывел его за пределы стены акрополя, которая была в то же время и городской неприступной стеной. К вечеру, поднявшись на один из придорожных холмов, он натолкнулся на секретное охранение афинян. Его привели к Периклу, на самый высокий холм в окрестностях Священной Элевсинской дороги.
- Они взяли золото, - сказал Периклу Сократ, когда остался с ним наедине.
- Как ты думаешь, не следует ли сообщить об этом в Спарту? - спросил Перикл. - Чтобы спартанцы сами покарали Плистоанакта и Клеандрида за корыстолюбие и предательство. Надо постараться, чтобы до Спарты долетел такой слух.
- Слух дойдёт, - сказал Сократ. - На бревне коновязи, к которой Клеандрид приказал привязать меня на ночь, я вырезал острым камнем слова: "Плистоанакт и Клеандрид предали спартанцев за золото Афин". В отместку за мои мучения.
На рассвете разведчики сообщили Периклу, что армия спартанцев покидает Элевсин и движется в сторону Мегары.
Афинское войско стояло на элевсинских холмах ещё два дня. На третий день Перикл первым покинул стан и помчался на колеснице в Афины. Сократ вернулся в Афины вместе с отрядом гоплитов, в котором оказался его друг Критон. На площади у Помпейона, сразу же за Дипилонскими воротами, для воинов, вернувшихся из Элевсина, были накрыты столы, где вино в тот день лилось рекой, а юные гетеры под звуки флейт и бубнов танцевали и пели без устали.
Сократ вернулся домой только под утро, пел, входя во двор, всполошил гусей и разбудил соседа, следом за которым из дома вышла и его дочь Мирто. Сократ тут же принялся благодарить их за то, что они присматривали за домом и за гусями во время его отсутствия, что он, как только получит деньги за участие в походе на Эвбею "и ещё кое за что", добавил он хвастливо, тотчас сделает им подарки: соседу подарит новый плащ, а Мирто - браслет с камнями-самоцветами. Сосед хмурился, слушая его пьяную болтовню, а Мирто смеялась, потому что он на самом деле был смешон - держался за ограду, едва не выворотив из неё камни, потому что его качало, и так выпячивал и без того выпяченные губы, будто хотел ими через ограду дотянуться до девушки. Мирто разбудила его, когда солнце было уже высоко в небе - он уснул под навесом среди сваленных там могильных камней. Они не успели ни обняться, ни обмолвиться двумя словами, как в калитке ограды появился чёрный скиф-глашатай и заорал во весь голос:
- Сократу, сыну Софрониска, явиться с оружием и провизией к Пирейским воротам для отправки на Эвбею - приказ Перикла! Приказ Перикла - срочно явиться к Пирейским воротам Сократу, сыну Софрониска!
- С этим Периклом не соскучишься, - сказал, вздыхая, Сократ. - Но и ослушаться его нельзя, - пожалел он опечалившуюся Мирто, поглаживая её по плечу. - Так что укради мне у отца с десяток лепёшек и головку сыра, потом я всё верну.
- Да уж ладно, - сказала Мирто, - сам вернись.
- Это я тебе обещаю, как если бы уже вернулся, - постучал себя кулаком по груди Сократ.
В Пирее были собраны самые разные суда: и круглые, купеческие, и широкие, грузовые военные, и боевые триеры. Гоплиты, стрелки, лучники, пращники грузились на них всю ночь при свете факелов в бухтах Зеи и Мунихия. Сократ оказался на купеческом судне, которое утром вышло под широким и высоким парусом из бухты и, обогнув мыс и миновав Саламин, оказалось в Саронийском заливе, держа курс на Сунион, где в голубом мареве белел храм Посейдона над обрывом, с которого бросился в море несчастный царь Эгей, отец Тесея. Другие корабли, более быстроходные, вскоре обогнали купеческую посудину, на которой плыл Сократ, - другие шли на длинных вёслах, а "кругляк" Сократа лениво колыхал свой тяжёлый парус не лёгком ветру. Здесь не скрипели натужно уключины, не свистела флейта келевста, здесь было тихо и всегда можно было укрыться от палящего солнца в тени паруса, подставив лицо воздушным волнам. Сократа вовсе не огорчало то, что его судно причалит к берегу Халкиды Эвбейской позже других - ведь никто из бывалых солдат не торопится на войну, но вручает себя воле богов, и чем ленивее боги, тем спокойнее солдату. К тому же, к удовольствию Сократа, он снова оказался на судне вместе с другом Критоном, который позаботился о себе - а стало быть, и о Сократе - лучше, чем Сократ: среди его провизии оказались не только лепёшки и сыр, но и вино, и запечённые в тесте дрозды, и пирожки с круто прочесноченным мясом, и рыба, и фрукты. Вина было вдоволь, целая большая амфора, которую втащили на судно рабы Критона, да и всего другого тоже. Правда, вскоре к Сократу и Критону присоединились ещё двое гоплитов, но вина и еды хватало всем без ущерба для хозяев, хотя Сократ поначалу ворчал, упрекая своего друга Критона в излишней щедрости. Таким образом, плавание во многих отношениях оказалось приятным. Они плыли даже ночью, не причаливали на ночлег к берегу - на судне было достаточно места на палубе и в трюмах, чтобы улечься, прикрывшись плащом, и безмятежно уснуть, тогда как триеры с заходом солнца устремлялись к берегам - на триерах не найти ни места для сна - там все сидят, прижавшись друг к другу, ни места, где разогреть и приготовить пищу. Из-за того что весельные корабли причаливали ночью к берегам, а парусные не останавливались, к Халкиде они подошли почти одновременно. Подготовка к штурму крепостных стен здесь не прекращалась и в те дни, что Сократ - и Перикл, разумеется! - был в Афинах и Элевсине, теперь же, с прибытием подкрепления и главнокомандующего, работа закипела с новой силой.
Штурм начался через пятнадцать дней и длился всего один день - халкидяне защищались плохо и число защитников оказалось немногочисленным. Так что потерь со стороны афинян было так мало, что это не озлобило их и не побудило к ответной мести. Штурмующие к вечеру перебрались через стены, открыли городские ворота, и армия афинян вошла в Халкиду, не встречая сопротивления. Вопреки приказаниям Перикла были всё же грабежи - победители набрасывались главным образом на винные погреба и склады продовольствия, но порядок вскоре был восстановлен, часть войска уведена в казармы и палестры, другая часть возвращена на суда. Отряд Сократа остался в городе, ему была поручена охрана центральной площади, где уже на другой день после падения Халкиды было созвано Народное собрание, на котором выступил с речью Перикл. Высокий помост, с которого он говорил, был окружён сотней телохранителей, чего никогда не случалось в Афинах, хотя Совет Пятисот несколько раз выносил на заседание Экклесии решение о назначении Периклу вооружённой охраны. Экклесия утверждала эти решения, но Перикл отказывался от какой-либо охраны иод тем предлогом, что всякий вооружённый отряд, находящийся постоянно под началом стратега в мирное время, может быть использован - при злом умысле стратега - для государственного переворота и установления тирании.
Теперь же Перикл выступал в окружении афинских гоплитов, сам был опоясан ремнями с мечом, в латах и в шлеме. От всего этого, наверное, его речь была жёсткой и даже грозной. Он сказал, что отныне из Халкиды удаляются все олигархи, все владельцы богатых поместий, которые задумали и осуществили заговор против Делосского союза и Афин, что всё их имущество будет частью конфисковано (деньги и драгоценности) в пользу делосской казны, частью (строения и имущество) переданы афинским переселенцам. Он провозгласил восстановление в Халкиде демократического правления и предложил Народному собранию проголосовать за возвращение Эвбеи в Делосский союз. Собрание тут же приняло требование Перикла.
- Все жители Гестиеи, захватившие афинские корабли во время бунта и убившие всех находившихся на них афинян, будут навсегда изгнаны из города, а в городе поселятся афиняне, - объявил он. - Что же касается Халкиды, то вот какое решение я предложу принять афинской Экклесии. - Далее он прочёл по табличке: - Я не изгоню халкидян из Халкиды и не разорю их город и честного человека без суда и постановления народа афинского не стану лишать гражданских прав, не накажу изгнанием, не арестую, не убью, не отниму ни у кого денег, не поставлю без предуведомления на обсуждение приговор как против общины, так и против какого-либо частного лида. Это я буду соблюдать по отношению к халкидянам, если они будут повиноваться народу афинскому. Вам же, халкидяне, я предлагаю принести сегодня присягу по следующим пунктам. - Перикл взял другую табличку и прочёл в наступившей глубокой тишине: - Я не изменю народу афинскому ни хитростями, ни какими-нибудь происками, ни словом, ни делом и не послушаюсь того, кто задумает изменить. И если кто-нибудь изменит, я сообщу афинянам. И подать я буду вносить афинянам такую, какую выхлопочу от них. И союзником я буду, насколько могу, лучшим и добросовестным. И народу афинскому стану помогать и содействовать, если кто-нибудь нанесёт ему обиду, и буду повиноваться ему. - Последние слова Перикл произнёс особенно громко и чётко, а потом с ещё большим напряжением повторил их: - И буду повиноваться ему!
Народное собрание молчало, не зная, следует ли сразу голосовать за принятие этой суровой клятвы, или Перикл что-то ещё добавит к ней.
Перикл передал эпистату табличку с текстом присяги и продолжил уже не так громко и грозно:
- Пусть эту присягу принесут все совершеннолетние халкидяне. Если же кто не даст присяги, да будет тот лишён гражданской чести, имущество его будет конфисковано и десятая часть его сделается собственностью Зевса Олимпийского. О наказаниях пусть халкидяне решают в Халкиде по собственному усмотрению, как афиняне в Афинах, за исключением изгнания, смертной казни и лишения гражданской чести. По этим делам пусть им даётся право апелляции в Афины, к народному суду, гелиэе. Так-то, граждане Халкиды. Об охране же Эвбеи, - сказал в заключение Перикл, - пусть заботятся ваши стратеги, чтобы было как можно лучше для афинян. Мы же пока оставим здесь свой гарнизон, который вы станете содержать.
Уже к вечеру Сократ узнал, что его отряд остаётся в Халкиде для гарнизонной службы.
Он решил тотчас же поговорить с Периклом, но не смог повидать его: в дом, в котором остановился Перикл, охрана не впустила его, заявив, что Перикл устал и приказал до утра никого к нему не пропускать.
- Он разрушил все мои планы, - пожаловался Сократ Критону. - Гарнизонная служба может продлиться и год и два, а я пообещал Мирто, что женюсь на ней до наступления осенних холодов.
- Чем осенние холода могут повредить твоей женитьбе? - ответил шуткой на его жалобу Критон. - Холод, как известно, вынуждает нас ещё теснее прижиматься к тёплому женскому телу.
Сократ, казалось, пропустил слова Критона мимо ушей и продолжал:
- К тому же он обещал, что пойдёт вместе со мной к юной гетере Аспасии, которую ты видел у Феодоты.
- А это тебе зачем? - удивился Критон. - Зачем вести к гетере, которая тебе нравится, ещё кого-то из друзей?
- Ты бесчувственный человек, - заключил Сократ. - В холод мои члены становятся вялыми и малоподвижными, в холод я испытываю лишь одно желание - выпить как можно больше согревающего вина. Это во-первых. Во-вторых, я намерен спасти Перикла от душевного ожесточения. Ты слышал, что он говорил сегодня перед халкидянами: он сказал, что превращает их в послушных рабов афинян и что каждый халкидянин должен доносить на другого халкидянина, если тот замыслит что-либо против Афин, отныне афиняне по своему произволу будут решать, подлежит ли халкидянин за свои действия изгнанию, смертной казни или лишению гражданской чести, что хуже изгнания и смертной казни... Теперь я спрошу тебя, Критон, за что Перикл так унизил халкидян? И отвечу: за то, что они отказались вносить форос в делосскую казну, откуда Афины черпали деньги для войны с персами, защищая всех своих союзников. Но войны с персами давно нет, они не нападают ни на Афины, ни на союзные города, которые почему-то продолжают вносить деньги в делосскую казну.
- Остановись, - попросил Сократа Критон. - Твои слова, думаю, очень не понравились бы Периклу. А если ты произнесёшь их перед халкидянами, Перикл прикажет казнить тебя - ведь здесь идёт война и ты всего лишь солдат.
- Вот! - поднял указательный палец Сократ. - Ты сам подтвердил, что Перикл ожесточился душой и что он сможет казнить даже меня, своего друга.
- Я думаю... - Критон хотел сказать, что Сократ слишком много мнит о себе, называясь другом Перикла, но Сократ не дал ему договорить.