- Молчи! - потребовал Сократ. - И вникни в суть моего замысла: я хочу, чтобы Перикл влюбился, чтобы сердце его расцвело от этого сладкого чувства, чтобы он понял, как дороги могут быть друг другу люди и как может быть ужасна потеря, когда они лишатся друг друга, как много в жизни иного смысла, кроме того, что содержит в себе власть и подчинение, как много счастья в разделённой любви, а не только в победе и как нужно беречь всех, кто живёт одновременно и рядом с тобой, не только для них беречь, для их благополучия, и не столько для них, но и для себя. Для себя - прежде всего. Тогда многое изменится в Афинах и во всём мире, Критон.
- Это что-то новое в твоих мыслях, Сократ. Прежде ты делил весь мир на мудрецов и глупцов, на умных и невежд и считал, что всё зло - в глупости и невежестве, что глупые и невежественные достойны не только осмеяния, но и принуждения, ограничения их прав. Халкида затеяла бунт по глупости, по невежеству - так ты сказал бы ранее. И заслуживает кары. Потому что светоч мира - это Афины, а все враги Афин выползают из тьмы. Что-то изменилось, Сократ?
- Я люблю Мирто, - сказал Сократ, зажмурив глаза. - Я преисполнен нежности к ней. Я сгораю от желания поскорее жениться. И будь Перикл влюблён в Аспасию, он понял бы меня, он понял бы, почему я не могу оставаться в гарнизоне Халкиды, которая Афинам если и нужна, то как друг, а не как раб.
- Бедный, бедный Сократ, - пожалел друга Критон. - Я никогда не видел тебя таким. Но вот что ты забыл: влюблённый властитель выполняет волю не народа, и даже не свою, а волю возлюбленной... Ладно, - сказал он, помолчав. - Утром я пойду к Периклу вместе с тобой. Попробуем уговорить его, чтобы он, нарушив воинские правила, отпустил тебя в Афины к твоей голубке Мирто.
ГЛАВА ВТОРАЯ
У милетской гетеры Таргелии, говорят, было сто любовников-греков. Лишь совершив персидскую измену, которая во всех эллинских городах каралась смертью, любовники-греки покупали ласки обольстительной ионянки. Эта их измена была тем более страшна, что все они занимали в Милете и в Афинах видные государственные посты, были людьми влиятельными. Персидский царь был очень доволен красавицей гетерой и говорил, что она одна стоит целой его армии. Ведь это она добилась того, что совращённый её чарами Милет восстал против Делосского союза. Правда, Афины, возглавлявшие этот союз греческих городов, жестоко покарали изменников-милетцев, едва те заявили о своём отпаде от общегреческого военного договора, направленного против персов, и отказались вносить деньги в делосскую казну. Афиняне, примчавшись в Милет на кораблях, усмирили город, пленили и казнили изменников, установили свой порядок в полисе и, взяв золото и серебро, которое, как они считали, по праву принадлежало им, вернулись домой. Многие милетцы были разорены этим набегом афинян, лишились всех своих богатств.
Тогда-то и Аксиох, отец Аспасии, потерял своё золото, товары и корабли, а дети его, двое сыновей и дочь, разбежались по свету: старший сын уплыл в Египет и утонул во время шторма у входа в нильскую дельту, другой сын отправился на Кипр и погиб в стычке с пиратами, а дочь Аспасия после целого года скитаний по островам Ионии оказалась в Афинах.
Надо грести против ветра, чтобы спастись в шторм. Так учил своих детей Аксиох, когда на их пути возникали опасности и всякие другие препятствия. А ещё он говорил, что самая прочная победа над врагом достигается лишь тогда, когда враг становится твоим верным другом. Впрочем, эти мудрые советы он придумал не сам, а повторял лишь то, что уже было сказано другими. Недостатка в мудрецах Милет никогда не испытывал - мудрость поселилась в нём с первых лет его основания. Фалес Милетский известен во всём эллинском мире как философ, астроном, как один из Семи мудрецов. Он был современником и другом Солона Афинского, вместе с ним путешествовал по Египту и постигал древние тайны египетских жрецов. Это он, Фалес, первым сказал: "Познай самого себя" и "Во всём соблюдай меру", а Солон, кажется, лишь иными словами выразил то, что сказал Фалес, когда советовал: "Ничего слишком".
А после Фалеса Милет своей мудростью прославили другие философы, каких в Афинах тогда не было, - это Анаксимандр и Анаксимен. Анаксагор, который теперь живёт в Афинах, хотя родился не здесь, а в Клазоменах, в Ионии, был лишь учеником Анаксимена Милетского.
Анаксимандр учился у Фалеса, Анаксимен у Анаксимандра, Анаксагор у Анаксимена. Аксиох же, отец Аспасии, учился у всех мудрецов, как и все милетцы. Но очарование Таргелии затмило разум многих из них. Таргелия не училась ни у Фалеса, ни у Анаксимандра, ни у Анаксимена. Её наставником был Эрот. Она читала не сочинения философов, а истории о милетских похождениях бога любви. Их читала и Аспасия. Читала тайно, ибо они предназначались для юношей, а не для девушек. Тому, что такое любовь, им предписывалось учиться только у своих мужей - и это правило строго соблюдалось во всех греческих семьях. Строго, но всё же не под страхом смерти. Аспасия своими ушами слышала, как милетянки, подруги её покойной матери, весело хохоча, рассказывали такой анекдот: у одного милетянина постоянно дурно пахло изо рта; сам он этого не замечал, но кто-то из его друзей однажды сказал ему об этом; милетянин прибежал домой и стал кричать на свою жену, что она скрыла от него его ужасный недостаток. "Ведь ты же чувствовала мой запах? - упрекал он её. - Особенно когда я целую тебя!" - "Прости, но я думала, - ответила разгневанному мужу жена - и тут рассказывающие анекдот женщины принимались весело хохотать, - я думала, что так пахнут все мужчины". Материны подруги хохотали потому, что знали, как пахнут разные мужчины, а не только их мужья.
Пока живы были мать и отец, Аспасия не знала мужчин, разве что по рассказам о похождениях юного Эрота, свитки с которыми она нашла в комнате братьев. Первый раз она легла в постель с мужчиной на острове Самос, куда её забросила судьба после бегства из Милета. Тогда при ней не оказалось ни обола, чтобы уплатить за ночлег и за хлеб. Этот мужчина приютил её, несчастную сироту, и держал запертой в своём доме два месяца, являясь к ней каждую ночь для любовных утех. Он думал, что преподал ей искусство любви, хотя на самом деле она, помня рассказы о похождениях Эрота, превратила самосца-грубияна в искусного любовника. А когда он ей надоел, сбежала из его дома. Впереди на пути в Афины было ещё много больших и малых островов, которые, говоря словами старого анекдота, пахли по-разному.
"Ты стала обыкновенной шлюхой, - сказала она себе однажды, - девкой, которая продаёт себя за ужин и за ночлег. И то, что ты бездомная сирота, тебя совсем не оправдывает. Хотя это судьба многих, но не твоя судьба". Эти мысли посетили её на Андросе, откуда до Пирея было два дня пути при попутном ветре.
Владелец торгового судна, следовавшего из Андроса в Пирей, взял её на борт, и после двух дней - и одной ночи, которой Аспасия расплатилась с владельцем судна, - она сошла на берег в Пирее, афинском порту. Владелец этого же судна отвёз её в Афины, к своей сестре Феодоте, которая жила в Керамике близ Дипилона и содержала порнею, публичный дом с двумя десятками не очень дорогих девушек, открытый ещё во времена Солона предками Феодоты.
Феодота была красавицей, и если продавала своё тело, то совсем не так, как её девушки, эти ласточки, зайчики, комарики, светлячки, милашки, факелочки, воробышки, пчёлки и тигрицы, как называла их Феодота, да и не только она - такие у девушек были прозвища. У самой же Феодоты было прозвище Слоновая Кость - так прекрасно, словно изваянное из слоновой кости, было её тело. Она выставляла его за большие деньги напоказ художникам и скульпторам, приходившим полюбоваться ею с толпами мужчин, которые, распалившись, отправлялись затем к её "зайчикам" и "милашкам". Она могла бы и не содержать порнею, но это была родовая собственность, от которой Феодота не могла бы отказаться даже в том случае, если бы захотела: эта порнея была такой же достопримечательностью Афин, как, скажем, храм Афродиты, и не могла переходить из рук в руки, как какая-нибудь игрушка - от перемены владельца всякая собственность, как известно, портится, а публичный дом тем более: там надо строго придерживаться старых традиций - ведь в искусстве любовных утех мало что меняется от века к веку, - надо соблюдать раз и навсегда установленный порядок, умело подбирать девушек и заменять достойными, когда красота их увянет, а любовный жар угаснет. Такое умение хорошо передаётся только по наследству, и тут закон требует владельцев порнеи не менять. И прабабка, и бабка, и мать Феодоты были гетерами, не просто потаскушками, которых в Афинах называют также "мостовыми", "ремесленницами", "подстилками", "бегуньями", "подметалками", "квашнями" и ещё десятком других имён. Гетера - это спутница, подруга, женщина дорогая, для избранных, состоятельная, умная и красивая, с которой можно не только развлекаться в постели, но и вести интересные беседы. Она в состоянии украсить собой любой симпосий, пир богатых и умных мужчин. Гетерой станет и дочь Феодоты, которой теперь лишь семь лет, - говорят, что Феодота родила её от стратега Кимона.
Феодота долго и внимательно разглядывала Аспасию, дважды обошла её вокруг, словно перед нею стояла не девушка, а изваяние, затем остановилась шагах в трёх-четырёх, взмахом руки отослала прочь брата и слуг и, когда они остались вдвоём на просторной, увитой плющом и виноградом веранде, сказала:
- Повтори, как тебя зовут.
- Аспасия.
- Хорошее имя. Ты и собою хороша. Очень хороша, - добавила она после краткой паузы. - И стройна, и красива лицом, и рост у тебя хороший. Афиняне не любят коротышек, низкорослых. Даже маленькие мужчины любят высоких женщин. Знаешь, как они говорят о высоких женщинах? - весело улыбнулась Феодота. - Они говорят: по высокой лестнице можно добраться до небес. Сколько тебе лет? - спросила она, внимательно вглядываясь в лицо Аспасии.
- Шестнадцать.
- Так, - облегчённо вздохнула Феодота. - Прекрасный возраст. Петь, танцевать умеешь?
- Умею.
- Играешь ли на флейте, на кифаре?
- Да, и на флейте и на кифаре.
- Умеешь ли читать?
- Умею. Читала и Гомера и Гесиода. - Про то, что читала рассказы о похождениях Эрота, Аспасия умолчала: возможно, Феодота захочет преподать ей несколько уроков искусства любви, поэтому не так уж плохо притвориться приготовишкой в этих делах. Учить учёного - радости мало, сам можешь показаться дураком. А неучёный благодарен учителю за каждое слово и тем несказанно радует его.
- Что умеешь ещё? - спросила Феодота.
- Не знаю, - простодушно ответила Аспасия.
- Хорошо, - не стала донимать Аспасию вопросами Феодота. - Сейчас мои служанки помоют тебя, причешут, накрасят и всё такое. Посмотрим, как ты будешь выглядеть в праздничном наряде... Уверена, что станешь неотразимой. - Хлопнув в ладоши, Феодота позвала служанок и повелела им отвести Аспасию в ванную комнату.
- Что у тебя в сундучках? - поинтересовалась Феодота, когда Аспасия уже вместе со служанками покидала веранду. - Покажешь мне потом?
Это был самый приятный вопрос: Феодота, задав его, тем самым как бы открылась - да, она женщина, обыкновенная женщина, любопытная, которой нравится заглядывать в сундучки и шкатулки других женщин, где хранятся наряды, украшения, благовония, пудры и мази, щипчики и пилочки, всякие мелочи, которые могут рассказать об их владелице больше, чем самые откровенные слова.
Ванная комната, куда привели Аспасию служанки, была просторной, с мозаичным полом, со стенами, выложенными разноцветными изразцами, из которых складывались рисунки цветов, экзотических растений, животных и птиц. Здесь было светло, приятно пахло. Лежаки для умащивания тела благовониями, красивые сосуды и шкафчики - всё сияло чистотой.
- Я хотела бы воспользоваться своими натираниями и содой, - сказала служанкам Аспасия. - Принесите мои вещи и тот сундук, в котором одежда.
Не успела Аспасия раздеться, как вместе со служанками, принёсшими сундуки, в ванную вошла Феодота.
Бросила быстрый взгляд на обнажённую Аспасию, потом на сундуки и спросила:
- Покажешь, что у тебя там?
- Конечно, - ответила Аспасия, сняла с шеи шёлковый шнурок с ключиками и открыла обитый медью сундучок, в котором хранились всевозможные косметические безделушки: изящные флакончики с маслами и красками, блестящие миниатюрные кусачки для обрезки ногтей - их она приобрела ещё в Милете, - ножницы, подаренные ей братом Феодоты, зеркала с позолоченной отражающей поверхностью, принадлежащие некогда её матери и, значит, купленные отцом, баночки с гримом, коробка с тончайшего помола содой для мытья тела, два парика - один белый, другой огненно-рыжий, которые она никогда не надевала: у неё были свои прекрасные волосы, золотисто-белые, какие редко встретишь у гречанок, тут же были румяна, белила, мирра, пемза - пемзой хорошо очищаются от грубой кожи подошвы ног. Первое, что взяла в руки любопытная Феодота, были яркие нагрудные ленты.
- Ты можешь вполне обходиться без них, думаю, - улыбаясь, сказала она Аспасии. - У тебя такие аккуратные и упругие груди, как яблочки.
Аспасия немного смутилась и прикрыла груди руками.
- Зачем же прячешь? - громко рассмеялась Феодота. - Это ты должна показывать прежде всего.
Потом они рассматривали пурпурные кружевные оборки и другие ленты - для ягодиц.
Феодота жадно принюхивалась к мазям, изготовленным из разных водорослей, семян и трав, хвалила, быстро узнавала, какая мазь для чего предназначается, - у самой в настенных шкафах стояли десятки таких же баночек.
Затем они раскрыли шкатулку с украшениями, в которой заключалось всё богатство Аспасии - золотые серёжки, гребни, колье и браслеты с драгоценными камнями, колечки, пряжки, цепочки, цветные камешки в булавках, которые можно было прикреплять к пряжкам, застёжкам для волос, ремешкам для лодыжек.
Платьев у Аспасии было хоть и немного, но все сшиты на манер тех, что носят богатые гетеры: мягкое шерстяное одеяние так и заскользило по рукам Феодоты - такое оно было тонкое и шелковистое; утренний наряд, в котором удобно сидеть перед зеркалом, - белый, почти прозрачный, с узорами на груди из золотых змеек; платье, окаймлённое ярким пурпуром с двух сторон, - в таком женщину увидит даже слепой, а зрячий обомлеет от восхищения; платье со шлейфом, длинное, нарядное, для торжественных выходов, - в таком может выйти к гостям и царица.
- Я покажу тебя сегодня же, - сказала Аспасии Феодота. - Но это не значит, что ты сегодня же кому-то достанешься. Нет, ты слишком большая драгоценность, чтобы оказаться в руках первого, кто тебя пожелает. Тебя ждёт великая судьба.
Аспасия совсем разнежилась, пока служанки мыли и умащивали её маслами и благовониями - не хотела вставать с мягкого тёплого ложа, её клонило в дрёму, капризничала, когда её одевали, потребовала, чтобы вместо воды ей подали сладкого вина.
Служанки Феодоты изящно завили ей волосы, подстригли и отполировали ногти, покрыв их затем золотой пудрой, сами выбрали для неё украшения - ожерелье, браслеты и серьги, нарядили в благоухающее пурпурное платье, в расшитые золотом белые туфельки, а к ремешкам на лодыжках прикололи сверкающие радужными искрами камешки.
Привели к Феодоте, которая сидела в своей светлой комнате с завешенной зелёной вуалью дверью, выходящей на широкий балкон, тянущийся вдоль всего перистиля.
Феодота куталась в длинный белый пеплос, сквозь который просвечивали груди и плечи; игриво встряхнув головой, отчего распущенные чёрные волосы вздыбились как грозовая туча, в которой бриллиантовой молнией сверкнул камень диадемы, она развела руками от восторга, увидев красавицу Аспасию, и сказала:
- Хороша! Будешь стоять справа и чуть поодаль от меня, когда я стану позировать старику Полигноту.
- Позировать? Старику? Зачем? - удивилась Аспасия. - И что это значит - позировать? Становиться в разные позы?
- Фу! - махнула на неё рукой Феодота. - Я и забыла, что ты островитянка.
- Я из Милета, - напомнила Феодоте Аспасия.
- Это всё равно. Позировать - это значит находиться перед живописцем, который тебя рисует, быть ему натурщицей. Сегодня меня будет рисовать сам старик Полигнот.
- Чем же он знаменит? Ты сказала: "Сам старик Полигнот..."
- Когда побываешь в Пёстрой Стое, тогда поймёшь. Там на стене есть его картина, которая называется "Греки после взятия Илиона". Ты должна знать, что такое Илион, если правда, что ты читала Гомера.
- Я читала Гомера и знаю, где Илион, куда Агамемнон, царь Микен, привёл войско, чтобы отбить у Париса Елену, жену своего брата Менелая...
- Хорошо, хорошо, - остановила Аспасию Феодота. - Теперь я вижу, что ты читала Гомера. Очень хорошо. Но давай вернёмся к Полигноту. Старик будет рисовать мою фигуру, моё лицо и эти прозрачные одежды - никто в Элладе не может сделать это лучше, чем он. И он не нашёл для этой своей работы натурщицу лучше, чем я. Красивее, чем я, - не без хвастовства добавила Феодота. - А ты будешь стоять справа от меня... Это всё, что от тебя сегодня требуется. Мои девушки будут прогуливаться по залу в голубых и розовых прозрачных одеждах, а ты будешь стоять - в пурпуре, в золоте, красивая и стройная, как статуя.
- И как статуя молчать? - спросила Аспасия.
- Сегодня тебе лучше помолчать, - ответила Феодота. - Я не знаю, умеешь ли ты хорошо разговаривать с мужчинами, так же хорошо, как ты хороша собой. Конечно, если Полигнот спросит тебя о чём-нибудь, ответь ему, но обдуманно и без стремления блеснуть. Скромно и обдуманно.
- Так и поступлю, - согласилась Аспасия. - А если ко мне станут приставать с вопросами твои девушки?
- Не обращай на них внимания. Они - только бабочки, которые порхают вокруг прекрасного цветка.
- Прекрасный цветок - это ты? - дерзнула спросить Аспасия, словно какой-то демон дёрнул её за язык.
- Разумеется, - ответила Феодота с интонацией, после которой Аспасия не решилась бы возразить, даже если пожелала бы: Феодота, несомненно, была прекрасна.
Чёрные длинные волосы, белый прозрачный пеплос, золотистое тело, лицо Афродиты, певучий голос, гибкие руки, длинные пальцы в перстнях, переливающийся и бьющий лучами бриллиант на диадеме и, словно розовые кораллы, пальчики на ногах.
- Сейчас пойдём, - сказала Феодота. - Ты понесёшь мой шлейф?
- Охотно, - ответила Аспасия.