* * *
Группа собиралась в ночной разведвыход. Половков знал, что народ бывалый, сделают всё как надо.
Гулыга весь день готовился к поиску. Вёл наблюдение за нейтралкой, за передовой немецкой траншеей, просчитывал варианты подходов к немецким позициям, изучал складки рельефа местности. Обговаривались все детали взаимодействия в группе, направления движения на отходе, подстраховка, условные сигналы.
Половков курил трофейную сигарету перед блиндажом. Рядом переминался с ноги на ногу младший лейтенант Голубенко.
Сделав торопливую затяжку и бросив недокуренную сигарету в ближайший сугроб Половков взглянув на часы и шагнул к блиндажу.
- Все. Долгие сборы, быстрые проводы. Строй людей! - Приказал Гулыге, откидывая полог в проёме двери и входя в блиндаж.
Тот, одетый в белый маскхалат с провисшими коленями, обматывал автомат чистым бинтом, чтобы оружие не выделялось на белом снегу.
После коротенькой паузы, подчеркивающей его самостоятельность он встал и негромко скомандовал:
- Ша, братва! Выходи строиться!
Затопали сапоги, послышались голоса, и тут же, из темного проема дверей, в ночную темноту выскользнуло несколько фигур, нагруженных вещмешками и оружием.
Без лишней суеты построились. Лейтенант Голубенко встал на правом фланге. За ним Гулыга. Кроме них братья - бандиты, Лёха и Саня Семилаповы, карманник Гриша Дрокин.
У каждого за спиной, автомат, в сумках-гранаты, на поясах и за голенищами сапог - ножи.
В вещмешках запасные автоматные рожки, патроны россыпью, на поясе фляги с водой. Нa рукaх теплые овчинные рукaвицы нa тесемке, продетой в рукава.
Младший лейтенант Голубенко собрался докладывать, но ротный нетерпеливым жестом руки оборвал его, спросив:
- Задание всем понятно?
- Так точно, товарищ капитан - за всех ответил Голубенко. Машинально поправил ремень на телогрейке, пробежался пальцами по гранатам, висевшим на поясе, проверил нож.
Вслед за ним разведчики ещё раз проверили снаряжение, всё ли на своих местах. Натянули на головы маскировочные капюшоны.
Холодный ветер сердито и зло дул в их лица, рвал ткань маскировочных халатов и трепал концы верёвочных завязок.
Подошли новый замполит капитан Покровский и старший лейтенант Васильев.
Покровский был в роте человеком новым. До штрафной служил в штабе армии. На передовую его отправили за связь с телефонисткой. На то, что офицеры имели ППЖ начальство зачастую закрывало глаза. Но эта забеременела и просто так уезжать в тыл не захотела.
Написала телегу в политотдел. Выяснилось что у Покровского есть жена, дочь. Дело раздули. Хотели припаять аморалку, бытовое разложение.
В штрафной роте к этому времени освободилась должность. Прежний замполит уехал в госпиталь.
Командование придумало тактически верный ход и сплавило Покровского к штрафникам.
Первое время капитан чувствовал себя не в своей тарелке. Понимал, что обращаться к штрафникам с рассказами про священный долг, присягу, Родину - мать не совсем по адресу.
Играть в карты, ходить в атаку и драться в рукопашной замполит не умел.
Что надо говорить разведчикам перед выходом он тоже не знал. Покровский был в белом овчинном полушубке и с планшетом на боку. Полушубок перетянут блестящим кожаным ремнём На поясе желтела кобура ТТ, из натуральной кожи.
По армейским меркам одет по пижонски. Коверкотовая гимнастёрка, широкие бриджи чуть приспущены к собранным в гармошку хромовым сапогам.
Сам холеный, упитанный, чисто выбритый. Говорил короткими, зычными фразами, будто не беседовал, а подавал команды.
Старший лейтенант Васильев в ватных тёплых штанах и валенках был похож на гадкого утёнкка.
Покровский уже прославился тем, что прибыв в роту, сделал выговор, Васильеву, за то, что его подчинённые ходят небритые и грязные. Самому то начищенному и блестящему, было невдомёк, что на передовой в чистых сапогах долго не выжить.
Васильев выслушал его молча, поджав губы. Потом огрызнулся.
- У них ещё и вши имеются, товарищ капитан. А во во время прошлой атаки двое от страха обоссались и обосрались. Но в атаку бежали и воевали как положено. Я одного даже к медали представил.
Капитан Покровский замолк. У Васильева тяжёлый, очень тяжёлый взгляд. Словно он в тебя целится.
Он выходил из окружения и вынес на себе знамя полка. С тех пор в его взгляде появилось что-то скрытное и опасное, как в глазах волка. Никогда не известно, когда он вцепится в глотку.
Замполит понял, что взял не тот тон. Достал из кармана пачку папирос.
Васильев достал кисет.
- Бери папиросы, - протянул ему пачку капитан.
Старший лейтенант поднял воротник своего старенького и побитого осколками полушубка, из дырок которого торчали клочья шерсти. Васильев, считал его своим талисманом и упорно не хотел менять на новый.
- Благодарю, товарищ капитан. Я к махре привычный. Она мягше!
На круглом лице Покровского, с крутым подбородком и красиво очерченными губами, появилось удивление.
- Первый раз слышу о мягкости махорки. У нас папиросы тоже не постоянно, во время наступления бывает, что тылы отстают, приходилось курить что попало. Кашель такой, что кажется лёгкие сейчас выплюнешь.
- Мы привыкшие, - через силу улыбнулся трижды до этого раненый лейтенант. - Папиросы это баловство для интеллигенции. Не накуришься ими.
Он достал из кисета клочок бумажки и стал заворачивать его вокруг указательного пальца, делая тонкий и длинный кулёчек. Завернув бумагу, провёл языком по краю листка. Потом тонкий хвостик взял в зубы и отсыпал из кисета табак в ладонь. Затянул шнурок, спрятал кисет в карман шинели и согнул кулёчек пополам. Получилось что-то вроде курительной трубки, в которую с ладони засыпал табак. При этом не уронил ни одной табачинки на снег. Верхний край козьей ножки защипнул.
И выбив кусочек пламени из трофейной зажигалки неторопливо прикурил. Затянулся, поднял голову и пустил тонкую струйку густого желтоватого дыма поверх головы капитана.
Вот дескать мы какие. Знай наших!
Тогда капитан пропустил скрытую колкость. С Васильевым с тех пор старался быть осторожным, видел, что с характером парень.
Сегодня замполит решил взять реванш.
- Люди накормлены, товарищ старший лейтенант? - Требовательным голосом спросил Покровский взводного.
Разведчики были из чужого взвода, вместе с ними шёл офицер и Васильев формально не имел к разведвыходу никакого отношения.
Старший лейтенант скривился, отвернул лицо в сторону.
Перед выходом на задание разведчики никогда не ели. Все знали, что набитый желудок не способствует ловкости и не добавляет проворности. Кроме того, верили в то, что ранение в полный живот смертельно опасно.
- Потом перекусим, - прохрипел Гулыга простуженным голосом. - Если будет чем кусать.
- Без "языка" не возвращаться, - жестко сказал Половков. - Ясно?
- Ясно - тихо подтвердил Голубенко.
- Выполните задание, всем - медали и досрочное снятие судимости. А теперь по глотку. За то, чтобы все вернулись… Живыми! Ванников!
Ординарец из - за спины передал фляжку. Разведчики прямо из горлышка хлебнули по нескольку глотков, утерлись рукавами маскхалатов.
- Старшим группы идёт Гулыга. Если он выбывает из строя группу ведёт младший лейтенант Голубенко - сказал Половков. - Есть вопросы? Вопросов нет. Гулыга командуй!
- Ну - ка! Попрыгали! - сурово приказал Гулыга и первым стал подпрыгивать, прислушиваясь к звукам.
Разведчики вслед за ним попрыгали на носочках. Ничего в их снаряжении не звякнуло, не брякнуло. Только снег хрустел под валенками.
- Вроде нормально, - бросил Гулыга. - Ладно, пойдём помолясь. Я иду первым. За мной лейтенант, потом близнецы. Дрокин-замыкающим.
Ротный грубовато обнял каждого.
- Давайте мужики. Всем вернуться! Притащите языка и вернётесь живыми буду лично ходатайствовать о том, чтобы досрочно сняли судимость и отправили вас в стрелковые роты.
- Ладно командир, - тихо сказал Гулыга. - Это теперь не ты, а боженька решать будет. Надеюсь, мы у него не самые последние твари. Поэтому пусть будет, как будет. Пошли, братва.
Гулыга сдвинул за спину автомат мешком перевалился через бруствер и пошёл в темноту.
Остальные, сгорбленно двинулись за ним следом в ложбинку, которая выводила к нейтралке. Плотная как вата темень поглотила шорох их шагов.
* * *
Разведчики по пластунски двигались вперёд. Снег словно речной песок набивался во все отверстия маскировочного халата. Подтаивая стекал в рукава, за пазуху и неприятно холодил тело.
Пахло морозом, сыростью, тревогой. Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться в темноте помогали немецкие ракеты и пулемётные очереди.
Через час они уткнулись в ряды проволочного заграждения. Перерезали колючую проволоку и подползли к серой ленте немецких окопов, которые в темноте почти сливалось с заснеженным полем.
Периодически взлетали осветительные ракеты, расцвечивая ночь светом холодного пламени и тогда разведчики утыкались разгорячёнными лицами в снег.
Пока всё было тихо. Разведчики затаились. Лежали не дыша. Младшему лейтенанту Голубенко казалось, что у него перестало биться сердце.
Перед немецкой траншеей, в аккуратной разрытой ими снежной яме, лежало пять мешковатых тел в белых халатах, обсыпанных лёгким, хрустящим снегом.
В темноте мелькнул тусклый луч фонарика. Булыга предостерегающе показал кулак - все затаились. Было морозно и тихо.
В немецкой траншее мелькнуло несколько теней, раздались хриплые голоса. Потом они стихли. В окопе стояла тишина. Где - то в стороне над бруствером торчал ствол крупнокалиберного пулемета.
Гулыга подполз к Голубенко. Ткнулся лицом к его голове.
- Во-он там блиндаж. Там офицеры. Надо ждать, когда кто - нибудь выйдет.
Через полчаса скрипнула дверь. В освещённом лампой дверном проёме мелькнула голова в офицерской фуражке.
Одной рукой он придерживал ворот наброшенной на плечи шинели, а другой держал горящую сигарету.
Поёживаясь от холода, офицер пьяно выругался и что-то бормоча себе под нос принялся справлять малую нужду.
- Грища, за мной! Остальные страхуют! - прошипел Гулыга и бесшумно двинулся немцу за спину, вытягивая из рукава нож.
Немец смотрел на свои сапоги, перепачканные в жёлтой глине, а когда поднял глаза, потерял дар речи - на него смотрела небритая звериная рожа, а глаза отсвечивали сатанинским блеском. И таким же дьявольским блеском сверкнуло лезвие ножа…
Разведчики двигались один за другим. Пленный обер-лейтенант полз за Гулыгой, опасливо косясь на Гришу Дрокина. Тот завистливо втягивал в себя винные пары, следовавшие за пленным и мстительно колол его в ляжку острием финки.
Замыкали близнецы.
Метров через сто от немецких окопов наткнулись на замаскированный немецкий дозор. Младший лейтенант Голубенко заметил пулемёт и рядом сонных, скукожившихся от холода немцев. Впереди них лежал голый, не очень заснеженный склон с гривками бурьяна по межам. За склоном были уже свои.
Отползать назад и менять маршрут было уже поздно. Через несколько минут должно было рассветать.
Распластанные на снегу штрафники ошеломленно молчали, не в состоянии вымолвить слова. У каждого в такт с сердцем биласьединственная теперь мысль - вроде удалось, ушли, а тут такая досада.
Взводный вопросительно оглянулся на Гулыгу. Тот кивнул головой.
Голубенко зубами содрал с руки трехпалую рукавицу и вырвав мокрыми пальцами чеку, чуть приподнявшись, бросил гранату в немецкий окоп.
Но в момент броска граната попала в рукавицу его маскировочного халата. Такое случалось, даже с опытными бойцами.
Это был конец.
Чтобы выжить, нужно было засунуть руку поглубже в сугроб. Оторвало бы кисть, пальцы, но был бы шанс остаться в живых.
Неопытный Голубенко сплоховал. Он стал судорожно трясти рукавом, надеясь выкинуть гранату из рукавицы - и раздался взрыв…
Огненный куст вырос перед немецким окопом, ослепил и оглушил. И тут же раздался страшный крик Голубенко.
Засвистели в черном небе мины и взрывы заухали совсем рядом. Раз, два, три, четыре… С шипением взлетела белая ракета, и снова - раз, два, три…
И тут же пулеметные трассы, огненно прошивая темноту стали сечь и рубить снежный наст по всему полю.
И после этого уже не понять что: вспышки света, разрывы гранат, трассирующие струи. Смешалось всё в одно кошмарное и безнадежное - Это конец!
Гулыгу оглушило, посекло осколками. Лицо залило кровью… Но он, невзирая на боль прохрипел:
- Скорей назад. Отходим! Хватайте лейтенанта.
* * *
Перед рассветом группа вернулась обратно. В живых осталось двое, Гулыга и штрафник Дрокин. За собой они тащили изуродованное тело лейтенанта Голубенко. На мокрой, иссеченной осколками плащ - палатке волочился глянцево-сизый клубящийся моток чего-то, ещё недавно живого…
Близнецов не было. Они погибли прикрывая отход группы.
Тяжело дыша, Гулыга сел на дно окопа, рядом с убитым взводным. Шёл крупный снег. Он становился все гуще. Таял на лицах живых и застывал снежной коркой на лице мёртвого лейтенанта.
- Дайте закурить! - Хрипло попросил Гулыга.
Ему сунули прикуренную самокрутку.
Мёртвыми глазами человека, только что пережившего собственную смерть он смотрел на то, как двое штрафников заворачивали в плащ-палатку тело Голубенко.
Он смотрел на их лица. Штрафники отворачивали глаза, чтобы не смотреть на то что осталось от младшего лейтенанта.
Выдыхая махорочный дым, Гулыга выдохнул:
- Лучше бы я триппер подхватил. Задание не выполнил. Группу погубил. Амба!
Прибежали ротный и капитан Покровский.
Замполит тут же стал обвинять Гулыгу в срыве задания и гибели офицера.
- А ты, вообще, пошел на х..! - взорвался Гулыга, злой после гибели группы и чудом избежавший смерти.
Ротный решительно оборвал перепалку. - Не время, товарищ капитан нотации читать. А ты Гулыга, голову пеплом не посыпай раньше времени. Разберутся!
Покровский остывая, согласился. - Конечно разберутся, но рапорт я всё же подам!
Половков приблизился к замполиту вплотную, глянул на него сверху:
- Ты хочешь произнести речь?! Давай пиши свой рапорт, пропагандист!
Контуженный Гриша Дрокин, разбитый и подавленный, молча стоял, привалившись к стенке окопа и мучительно, с тошнотой, сплевывал тягучую слюну.
Прямо из окопа его и Гулыгу без оружия отправили в тыл дивизии.
Допрос проводил старший лейтенант Мотовилов.
Дрокин только мычал, закатывал глаза и норовил упасть на пол.
Тогда расстроенный отсутствием показаний Мотовилов приказал привести к нему второго.
Доставленный в кабинет Гулыга увидел обтянутый дермaтином стол, сидящего за ним Мотовилова с погaсшей пaпиросой во рту.
Особист что-то писал перьевой ручкой, постоянно макая ее в стоявшую на столе чернильницу с узким горлом.
- Ну рассказывайте… - старший лейтенант аккуратно стряхнул пепел на листок бумаги. Поднял на арестованного штрафника красные, воспалённые от бессонницы глаза.
Гулыга мутно посмотрел на оперуполномоченного.
- Что рассказывать, начальник?
- Гражданин, старший лейтенант, - склонив голову набок поправил его оперуполномоченный. - Обращайтесь ко мне по форме. Гражданин, старший лейтенант.
Гулыга молчал. Смотрел на офицера дикими, ничего не понимающими глазами.
- Расскажите для начала, как вы убили вашего командира младшего лейтенанта Голубенко и хотели перейти на сторону немцев… Именно это я и хочу…
- Чего?.. - Гулыга привстал с табуретки. Выпучил глаза. Несколько секунд стоял молча, шевеля губами словно рыба. Потом спросил изумленно:
- А больше ты ничего от меня не хочешь?
У него сдали нервы и он закричал. - Я же всё тебе уже написал, начальник!
На шее Гулыги надулись вены. В грязной окровавленной гимнастерке, он был похож на загнанного в угол волка.
Он резко осел на табуретку и застонал, захрипел сорванным голосом:
- Пиши сука, что я вас всех ненавижу! Всё вашу масть краснопёрую!
- Права качаешь, мразь штрафная? - бесцветным голосом равнодушно спросил Мотовилов. - На бас меня берёшь? - Он встал, неторопливо поправил кобуру на ремне и вдруг тяжело ударил Гулыгу в висок.
Тот повалился навзничь, вместе с табуреткой. Старший лейтенант неторопливо подошёл к распластанному на полу телу и начал бить его ногами в лицо, живот, в пах…
Мотовилов бил молча и страшно, словно мстил личному врагу.
Звук подкованных каблуков больно бил в мозг. Было похоже, что растрёпанный и потный, перетянутый ремнями человек танцует какой то страшный танец.
Тело штрафника Гулыги помимо его воли и сознания автоматически пыталось сжаться, увернуться от страшных ударов и вжаться в какую-то малюсенькую щель. Наконец хромовый сапог впечатался в расквашенный рот штрафника.
У Гулыги перехватило дыхание, и он захлебнулся тягучей мутью, поглотившей все его чувства.
Танец закончился. Только что плясавший человек громко и запалёно дыша вытирал лицо аккуратно сложенным носовым платком.
Штрафник Гулыга перевернулся на спину, с хрипом втянул в себя воздух.
Мотовилов крикнул:
- Конвой! Увести!