* * *
В город они въехали уже под вечер. Он оказался громадным.
– Лаодикия, – коротко бросил Аларих, не взглянув на Евфимию. Она не ответила.
Они въехали в ворота, заплатив пошлину за въезд, и оказались на поразительно широкой городской улице, по сторонам украшенной колоннадой, портиками и стоящими в них статуями.
Они проследовали через весь город на противоположную окраину, и там Аларих выбрал недорогую гостиницу. Он спросил не одну комнату, как обычно, а две, причем комнатка, почти чулан, для Евфимии оказалась рядом с кухней; он и ужин приказал принести каждому в свою комнату. Аларих явно хотел наказать Евфимию за молчание и упрямство, но ей-то это было как раз на руку. Ночью она не спала, чтобы обдумать принятое накануне решение и не проспать рассвет. Она поднялась сразу же, как только услышала шум на кухне, и крадучись покинула гостиницу.
Вчера, пока они ехали через город, она заметила, что в нем довольно много церквей, больших и маленьких, и большой храм в центре города. Туда она и направилась.
В кафедральном соборе служба еще не начиналась, но Евфимия и не спешила: она хотела непременно дождаться епископа и говорить только с ним. Епископ явился, был торжественно встречен и сам провел службу. Ему сослужали несколько священников, в том числе старенький иеромонах. На мгновение у Евфимии, особенно доверявшей монахам и любившей их, мелькнула мысль спросить совета у него, но женщина ее отринула. В ее положении важнее была власть, а не совет. Она дождалась конца литургии, причастилась со всеми, а затем подошла к епископу.
– Владыко святый, мне очень нужна твоя помощь – я попала в большую беду! – сказала она и заплакала.
– Не плачь, дитя мое. Пойдем в мою приемную, я тебя выслушаю.
Евфимия подробно рассказала епископу обо всем, что с нею случилось. Выслушав ее, епископ глубоко задумался.
– Так ты говоришь, твой муж-обманщик Аларих женат на женщине из знатного рода?
– Да, так он сказал.
– Нехорошая получается история… Ну что ж, пойдем к нему, дочь моя, прежде всего я должен с ним поговорить.
Обнадеженная епископом Евфимия без размышлений последовала за ним.
Алариха они застали в гостинице мрачным и обеспокоенным исчезновением Евфимии. Увидев ее в сопровождении епископа, он кинулся к ним.
– Спасибо вам, святой отец, что вы нашли и привели сюда беглянку. Это моя родственница, она нездорова: время от времени она убегает из дома, бегает по людям и рассказывает им небылицы.
– Я так и подумал, что с нею что-то не в порядке. Но я хотел бы с вами все-таки поговорить наедине, – сказал епископ.
– Иди в свою комнату и сиди там, пока я тебя не позову! – приказал Аларих.
– Владыко, – воскликнула Евфимия, – это все неправда, он лжет тебе так же, как лгал мне! И солжет еще! Дай знать обо всем моей матери в Эдессу, прошу тебя! Она диаконисса в кафедральном соборе, я же говорила!
– Положись на судьбу и принимай все спокойно, чадо. Покорись своему… мужчине, как положено женщине независимо от того, жена она или рабыня. И Бог будет милостив к тебе за смирение и кротость, – ласково сказал епископ и благословил Евфимию, уводимую Аларихом. Тот довел ее до чулана, втолкнул туда и запер дверь снаружи.
Больше с епископом Евфимия не встретилась и не видела, как он покинул гостиницу, пряча в кошель щедрое пожертвование Алариха на церковные нужды.
* * *
Примерно через час Евфимия, лежавшая на постели и плакавшая, услышала, как скрипнул и упал засов. Она села на постели. В комнату вошел Аларих.
– Слушай меня внимательно, Евфимия! Если ты еще раз выкинешь что-либо подобное, если хоть словом кому-нибудь обмолвишься о том, кто ты есть, особенно у меня дома, мой меч вмиг окажется у тебя на горле, как я тебя уже предупреждал. Не забывай, что ты рабыня моя и находишься в полной моей власти! Ты поняла меня? Поняла, я тебя спрашиваю?
– Поняла, – прошептала Евфимия, глядя в сторону. – Теперь я буду молчать. Я вообще больше не скажу ни слова.
– Ты уже это обещала, но обманула меня.
– Так это я здесь обманщица?! – вскинулась Евфимия.
– Ты никогда и никому ничего не докажешь в этих краях. Неужели ты этого не понимаешь?
– Я буду молчать.
– И это самое лучшее, что ты можешь сделать. Так помни же: никому ни слова! Даже священнику на исповеди! А сейчас надевай вот это и будь готова выйти в дорогу, – Аларих швырнул ей на постель какой-то узелок и спросил: – Где твои вещи?
Евфимия молча показала рукой в угол, где стояли две ее сумы. Аларих подхватил их и вышел за дверь. Снова загремел засов.
Она развернула брошенный им узел. В нем оказались поношенная туника из плохо отбеленного полотна, столь же грубая стола и серое покрывало; под одеждой лежала пара сандалий, тоже старых и грубых, с заскорузлыми ремнями. "Это одежда рабыни! – с ужасом поняла Евфимия. – Ни за что не надену это!"
Когда Аларих вошел в комнату, она так и сидела на постели, не прикоснувшись к принесенным вещам. Не говоря ни слова, Аларих подошел к ней, сорвал с нее покрывало, ухватил столу за края, рванул и отбросил в угол. Вслед за столой точно так же, одним движением рук, была разорвана и тонкая туника. Потом он оглядел обнаженную Евфимию, аккуратно снял с нее ожерелье и браслеты, перстни – с холодных пальцев, вынул из ушей серьги.
– Сандалии тоже снимай. Вот теперь все. Чтобы через минуту ты была готова и вышла на двор! – приказал он, уже стоя в дверях.
Евфимия, дрожа от холода и страха, быстро и кое-как оделась, обулась и завернулась в покрывало.
– Барахлишко свое не забудь! – Аларих кивнул на столик, на котором лежало забытое шитье – очередная рубашечка для младенца, и удалился из комнаты.
Когда Евфимия вышла с небольшим узелком в руках, Аларих уже стоял возле своего коня. Евфимия подошла к своему мулу: он был нагружен сумами и не оседлан. Она в нерешительности остановилась перед ним.
– Ты пойдешь пешком, как подобает рабыне, – сказал Аларих, вскочил в седло, тронул коня; повод мула был приторочен к его седлу, и нагруженное животное спокойно пошло за ним, не обратив внимания на хозяйку. Евфимия, пораженная, осталась стоять. Аларих оглянулся на нее через несколько шагов.
– Я долго буду тебя ждать, упрямая рабыня? Мне что, сойти с коня и поторопить тебя?
Евфимия содрогнулась, потом глубоко вздохнула и тронулась следом.
* * *
Аларих не торопил коня, может быть, щадя Евфимию или своего ребенка, которого она носила, а может быть, ему просто надо было подумать и подготовиться к встрече с женой. Поэтому двигались они медленно, идущие с ними в ту же сторону пешие путники легко обгоняли их, не говоря уже о конных или едущих в повозках.
Евфимия не жаловалась, она вообще не произносила ни звука, но идти ей было тяжело, и не потому, что не привыкла к пешему хождению. Она была сильная и здоровая молодая женщина и пройти каких-то семь десятков стадий ей было бы нипочем, если бы не в кровь натертые заскорузлыми ремнями сандалий ноги. Когда по дороге она остановилась возле ручья, протекавшего вдоль дороги, и прямо в сандалиях зашла в воду, чтобы остудить ноги и облегчить боль, Аларих увидел, что вода возле ее ног порозовела от крови. Он, не сходя с коня, наклонился к переметной суме и выдернул из нее банную простыню.
– Вытри свои ноги, а простыню потом можешь бросить у ручья, кто-нибудь подберет, – крикнул он, отвернулся и больше ничего не сказал: не предложил ей сесть на мула и не посадил на коня впереди себя, как они часто ездили в своем путешествии. Ну конечно, подумала Евфимия, израненные ноги рабыни лишь убедят его жену и домочадцев, что он к ней равнодушен.
Евфимия вытерла ноги одним уголком простыни, чтобы не запачкать всю ее кровью, аккуратно сложила ее, спрятав мокрый угол внутри, и сунула в узелок с детским приданым: бедной рабыне все пригодится…
* * *
По дороге они не останавливались и задолго до вечера достигли Иераполиса. У городских ворот стояла толпа: стражники без досмотра пропускали в город богатые карруки, но груженные товарами повозки осматривали досконально и придирчиво. Аларих, спокойно раздвигая толпу пеших конем, приблизился к стражникам и окликнул по-гречески старшего из них:
– Эй, старина! Ты что, своих не узнаешь? Хочешь и с меня получить плату?
– О! Смотрите, ребята, это Аларих вернулся! Привет тебе, друг и храбрец, мы тут наслышаны о твоих подвигах в Эдессе! Да славится наш храбрец и герой Аларих!
Стражники весело приветствовали Алариха, пропуская его в ворота. На Евфимию внимания обратили не больше, чем на груженого мула. Только один из стражников глянул на нее и сказал:
– С хорошей ты добычей вернулся, Аларих. Молодец! Жена твоя Фиона будет очень довольна.
Так Евфимия впервые услышала имя жены Алариха.
Они вошли в ворота и двинулись по раскалившейся днем и остывающей к вечеру главной улице с колоннадой и портиками. Сейчас, когда спа́ла жара, между колоннами прогуливались нарядные горожане, а в портиках располагались торговцы сладостями и напитками, украшениями и безделушками. Красив или нет был Иераполис, Евфимия не заметила, ей было совсем не до городских достопримечательностей. Лишь в одном месте она вдруг почувствовала, что на нее упала холодная тень, и не просто прохладная, а какая-то леденящая.
– Статуя Аполлона, – произнес негромко, как бы про себя, Аларих. Евфимия не поняла, обращается он к ней или просто размышляет вслух, и ничего ему не ответила, невольно обратив внимание на статую одного из верховных языческих богов – демонов, как учили ее дома.
Здание с белыми колоннами имело два входа, а статуя находилась между ними, но на некотором расстоянии от стены. Колоссальное мраморное изваяние возвышалось на высоком массивном постаменте и оттого казалось еще огромней. Языческий бог был изображен сидящим на троне, с кифарой в левой руке. Одет он был в тунику, но выполненную так искусно, что она казалась прозрачной и не скрывала подробностей мощного и прекрасного мужского тела. Евфимия отвернулась.
От главной улицы они свернули к реке. Здесь стояли богатые особняки знатных горожан, окруженные садами и высокими белыми стенами; возле одного из них Аларих и остановился. Он спешился, подошел к воротам и постучал. В воротах открылась небольшая дверца на уровне головы человека, оттуда кто-то выглянул, громко крикнул что-то радостное, – готфского языка Евфимия не знала, но, наверное, что-нибудь вроде "Хозяин вернулся!" – и почти тотчас же ворота распахнулись.
* * *
Из дверей большого белого дома с портиком высыпали непривычно ярко одетые люди и бросились встречать Алариха, радостно гомоня, смеясь от радости и вскрикивая. Потом они расступились, и по ступеням сошла высокая статная женщина в сочно-алом одеянии. Это и была Фиона, как сразу догадалась Евфимия. Она протянула руки, Аларих бросился к ней, обнял, поцеловал. Тут же с радостным визгом подбежали две нарядные белокурые девочки, готф подхватил их обеими руками и закружил. Потом Аларих опустил дочерей на землю, снова обнял жену, и так они, обнявшись, прошли в дом, а все домашние и слуги двинулись за ними.
Только тут Евфимия почувствовала, будто какая-то сила уже окончательно отрезала ее от Алариха. Она теперь по-настоящему одна, как ей показалось, одна в целом мире. Долгое время во дворе оставались только конь, мул да Евфимия. Постепенно придя в себя, справившись с внезапной леденящей пустотой в сердце, женщина огляделась.
Первый двор был наряден и не слишком обширен, вымощен светло-желтыми известковыми плитами, а вдоль стен росли кусты олеандров, белых, розовых и красных, стояли мраморные скамьи и большие горшки с цветущими розами. Справа и слева к фасаду дома прилегали невысокие стены, за которыми с левой стороны угадывались крыши хозяйственных построек, а над стеной справа возвышались высокие и густые кроны деревьев, и тень от них падала во двор. Оглядевшись по сторонам, Евфимия подошла к стене и уселась на невысокую каменную скамью, стоявшую в глубокой тени. Она очень устала, ей было страшно, но больше всего хотелось пить; ей казалось, что язык у нее распух и вместе с тем пересох и прилип к нёбу.
Евфимия не знала, сколько времени она так просидела, опершись спиной о прохладную стену. Кажется, несмотря на все страхи и переживания, она даже вздремнула, но вдруг услышала голос Алариха, говорившего по-готфски. Несчастная открыла глаза и увидела его стоящим на ступенях рядом с Фионой и девочками, смотревшими на него любящими, восхищенными и ожидающими голубыми глазами. Аларих отдал распоряжения слугам, и те, подойдя к мулу, принялись вещь за вещью снимать поклажу, а сам Аларих что-то говорил жене и дочерям, указывая на них рукой. Когда вся поклажа, в том числе и дорожные сумки Евфимии, была внесена в дом, а конь и мул уведены в конюшни, Аларих заметил наконец сидевшую в тени Евфимию и крикнул по-арамейски:
– Евфимия, встань и подойди сюда!
Евфимия поднялась со скамьи и, оставив на ней свой узелок, ступая медленно и осторожно измученными ногами, подошла к ступеням и остановилась, не поднимаясь по ним и не поднимая глаз. Фиона в упор долго разглядывала ее с непонятным выражением, потом задала мужу несколько коротких вопросов, Аларих что-то весело ей отвечал.
Если бы Евфимия знала готфский язык, она бы поняла их диалог.
– А это еще кто такая?
– Это еще один подарок тебе, дорогая, – твоя новая рабыня.
– Слишком она горда и красива для рабыни.
– Где ты видишь гордость? Голова ее опущена, и в лицо тебе она не смеет глянуть.
– Или не желает. Не похожа она на рабыню, скорее на девушку из богатой семьи.
– Возможно, что так оно и есть, – равнодушно сказал Аларих. – Она была захвачена пиратами, а потом продана на рынке рабов в Риме. Там я купил ее.
– Так она кто и откуда?
– Не знаю. Я пробовал расспросить ее на разных языках, но она ни на одном не умеет или не хочет разговаривать. А приказы она понимает только на арамейском языке.
– Немая?
– Может быть.
– Кому нужна немая рабыня! Я ее немедленно отправлю на рынок и продам: кто-нибудь купит ее для забавы, мужчины ведь так непривередливы…
– Делай как знаешь, это теперь твоя собственность, – равнодушно сказал Аларих. – Можешь хоть убить ее. Я и сам был близок к этому, так она надоела мне своим упорным молчанием.
– А может, просто надоела? Наигрался с нею, и теперь она не нужна тебе.
– Ты смеешься надо мной, Фиона? Как я мог взглянуть на эту чернавку с интересом, если ехал домой к красавице-жене? Отправь ее к рабам, и пойдем в дом, я хочу отдать тебе и дочерям подарки.
Евфимия успела украдкой разглядеть законную супругу Алариха. Она была красива и чем-то похожа на него: светлая кожа, синие глаза и золотые волосы, заплетенные в толстую косу и уложенные вокруг головы короной. Все говорило о том, что оба принадлежат к одному народу. И крупной статью она была сходна с воином-мужем, и ростом почти вровень с ним. Хрупкая, нежная, со светло-оливковой кожей, с темными волосами и черными глазами, типичная эдесситка Евфимия почувствовала, насколько же они с Аларихом чужды друг другу по крови. "Не мог он любить меня! – с отчаянием подумала она. – Это был просто каприз соскучившегося по женщине воина". И почему-то эта мысль ударила ее больнее, чем обман и предательство Алариха.
Фиона подозвала к себе полную женщину в пестрой одежде и ярком платке, обвязанном вокруг головы, распоряжавшуюся слугами и рабами во дворе, и велела ей отвести новую рабыню на место.
– Найди для нее свободное помещение на нижней террасе, выдай постель и покорми ее. А завтра я решу, что с нею делать, – сказала Феона, беря мужа под руку и ведя его ко входу в дом.