- Ваше распоряжение о предосторожностях в Северном проливе, - сказал он Сенявину после поздравления, - нахожу я весьма разумным. Надеюсь на вашу исправность и впредь. - Он пригласил Сенявина к развернутой на столе карте. - Располагаю скоро произвести атаку на остров Видо. Готовьте своих канониров.
Проводив командиров, адмирал задумался.
"Два с лишним месяца обстрелы истощают французов. Но береговые батареи все же слабы, а пятиметровые стены бастионов надежно укрывают неприятеля. По морской стратегии такие крепости возможно покорить лишь долгой блокадой. Так действуют сейчас на Мальте англичане. Но у них там великий десант, не одна тысяча и в придачу более десяти тысяч вооруженных жителей. А крепость до сих пор не взята. Нет, мы ждать не можем. Обстоятельства, как и союзники, могут перемениться в любое время. Действовать надобно по-иному, по-своему…"
Ушаков решил на штурм цитаделей устремить прежде всего огневую мощь корабельной артиллерии. Именно она будет генеральным тараном, который взломает крепостные бастионы. Надо готовить матросов и солдат к штурму, запасаться лестницами и фашинами, упражнять штурмовые отряды.
В середине февраля на "Святом Павле" собрался военный совет. Переборки салона флагмана были увешаны планами крепостей Корфу, Видо, прилегающих рейдов. Не одну неделю размышлял Ушаков над этим планом и потому излагал его кратко.
- На сих листах наш маневр обозначен полно. Приказ эскадре на атаку получите немедля. Крепость Видо штурмовать с картечной дистанции, со шпрингов. Неприятельские пушки надлежит сбить споро и десантам путь очистить. Начало штурма завтра утром по сигналу.
С первыми лучами солнца по сигналу флагмана "Атаковать остров Видо" эскадра снялась с якоря. На фалах один за другим взлетали позывные кораблей с указанием целей. "Святой Павел" атаковал первую батарею, затем стал на шпринг в двух кабельтовых напротив самой мощной второй батареи и всем бортом картечными залпами в упор расстрелял прислугу. В ответ загрохотали крепостные батареи. На палубу посыпались каленые ядра, задымился такелаж, вспыхнул кое-где огонь, занялись пожары…
- Капитан Сенявин и Шостак отогнали французские корабли к крепости, - вбегая на шканцы, доложил Метакса адмиралу.
Ушаков уже смотрел в ту сторону.
- Поднять сигнал, - не поворачиваясь, приказал флагман, - "Сенявину с отрядом идти к пятой батарее, сбить оную картечью!"
Сенявин первым увидел сигнал флагмана.
- Ответить адмиралу: "Корабли атакуют бастионы!" - Сенявин глянул за корму. Только что от борта отвалил барказ с десантом. На его носу, рядом с небольшой карронадой, вытянувшись во весь рост, сжимал в руках саблю унтер-офицер Тимофей Чиликин. Он упросил-таки командира отпустить его с десантом.
Переменив галс, "Святой Петр" под шквальным огнем неприятеля сблизился с пятой батареей и, развернувшись правым бортом, дал первый тридцатисемипушечный залп… Спустя четверть часа пятая батарея, потеряв всю прислугу, смолкла. Все это видел Ушаков.
- Передать "Святому Петру"! "Восхищен неустрашимо храбрым действом!" - приказал он Метаксе.
Тем временем шлюпки и барказы высадили десант. Первым броском атаковали траншеи французов.
Из крепости по десанту ударили картечью, и матросы замешкались…
- Вперед, братцы! Бей француза! - крикнул Чиликин и первым бросился на бруствер.
Схватка закончилась успешно. Французов выбили из траншей, и они, теряя высокие меховые шапки, бежали под защиту крепостных стен. Ворвавшись на их плечах в цитадель, русские гренадеры и матросы шаг за шагом продвигались вперед. В рукопашной французы не выдерживали натиска русских и отступали. Стремительный штурм бастионов Видо ошеломил их, и, видя безнадежность сопротивления, крепость после полудня сдалась. В два часа дня пушки внезапно смолкли, и громкое "ура!" покатилось над морем - над крепостью взвился русский флаг.
Шум боя постепенно затихал, и только теперь Чиликин открыл глаза и увидел над головой нежное, лазурное, безоблачное небо. Без кровинки в лице лежал он на разостланной шинели в ожидании, когда его перенесут на барказ. Левая нога ниже колена была замотана кровавыми тряпками и нестерпимо болела. Он смутно вспоминал, как все произошло… Синие мундиры французов мелькали вдалеке, когда он выскочил из траншеи. В этот миг где-то рядом разорвалась бомба, засвистели вокруг осколки. Вдруг его со страшной силой дернуло за левую ногу. Жгучая боль пронзила все его тело. Он машинально хотел сделать шаг вперед и упал. Гренадеры и матросы бежали с криками мимо него. Один из них, марсовый "Святого Петра", остановился, узнал Чиликина и крикнул:
- Братцы! Боцман ранен!
Больше Тимофей Чиликин ничего не помнил…
К борту "Святого Павла" подошла шлюпка с пленными офицерами и с генералом Пивроном.
С падением Видо и передовых укреплений Новой крепости решилась участь Корфу. Теперь остров был наглухо блокирован со стороны моря. Стремительный штурм бастионов доказал французам, что им противостоит иной противник, отличный от всех встречавшихся ранее - австрийцев, итальянцев, турок… В ожесточенных рукопашных схватках французы явно уступали русским матросам и солдатам. Видимо, это хорошо уяснили себе французские генералы.
Не успели утром следующего дня возобновиться атаки французских укреплений Корфу, как на крепостях появились белые флаги.
Ушаков поднял сигнал: "Прекратить огонь".
На палубу "Святого Павла" нехотя поднялись три французских офицера-парламентера. Комиссар Директории Дюбуа просил начать переговоры о сдаче крепости. Ушаков немедля вручил ответ парламентерам: "До сдачи крепости Корфу, дабы не проливать напрасно кровь людей, я на переговоры согласен".
20 февраля французы подписали капитуляцию. В полдень французский гарнизон, выйдя из крепости, положил перед фронтом наших войск ружья и знамена. На всех бастионах и плененных кораблях поднялись русские флаги. Крепость салютовала адмиральскому флагу. К Ушакову привезли знамена крепостей и флаги кораблей, ключи от всех крепостей. Трофеи были богатыми - свыше шестисот пушек и мортир, тысячи ружей, тринадцать кораблей. История не знала подобного штурма и взятия приморской крепости с моря. Директория проиграла первую военную схватку с Россией.
Захватчиков изгнали с Ионических островов, но русские моряки не посягали на свободу и права народа. Напротив, они желали привнести справедливость в уклад жизни граждан острова.
Ушаков принял делегацию граждан города. Греки не скрывали радости. Черные глаза их светились, когда они проходили, раскланиваясь с офицерами и матросами, вслед за Метаксой в салон адмирала.
- Почетные граждане повергают себя к стопам их освободителя, - переводил Метакса, и румянец медленно заливал лицо Ушакова. Не мог он за минувшие месяцы свыкнуться с чересчур страстным возвеличиванием своей персоны местными жителями. - Депутация просит принять безвозмездно в дар русским морякам хлеб, фрукты, вино, - перечислял Метакса, а Ушаков довольно кивал.
Все эти приношения были очень кстати. Денег из Петербурга опять не шлют, турецкие союзники не дают обещанные припасы. На кораблях же провиант на исходе.
- Передайте гражданам мою признательность, - радушно ответил адмирал.
К Метаксе обратился пожилой, с седой бородой грек в одежде священника и с крестом на шее. Он говорил быстро, посматривая на Ушакова, то и дело простирая руки перед собой, а потом молитвенно складывая их на груди.
- Христиане Корфу предоставляют все лечебные и богоугодные заведения в распоряжение адмирала для оказания помощи раненым и больным, - перевел Метакса.
- Сим милосердием мы воспользуемся безотлагательно, - оживился Ушаков, - передайте, что сегодня же на берег отправятся наши лекари.
Выслушав адмирала, священник опять заговорил, поглядывая на переводившего Метаксу.
- Духовенство приглашает завтра ваше превосходительство и всех офицеров на благодарственный молебен в церковь Святого Спиридония по случаю славной победы русского оружия.
Ушаков пообещал быть обязательно. Он вышел на шканцы проводить депутатов, приказал вызвать всех командиров. Вместе с греками на берег отправились Метакса и лекарь. Прибывших командиров адмирал обязал с утра перевезти всех раненых на берег. Разъезжались командиры, когда совсем стемнело. Ночная мгла, скоротечно скрадывая тающий на горизонте сумеречный отсвет, быстро окутывала корабль. В наступившей тьме над стройными корабельными мачтами рассыпались по ночному небосводу мириады звезд. На шкафуте зажгли фонари, и в ожидании шлюпки Сенявин любовался таинственно мерцающими на берегу редкими огоньками. Он не заметил, как сбоку, из темноты, выросла фигура.
- Желаю здравия, вашвысокбродь! - раздалось внезапно.
- Здравствуй, братец, - ответил, поворачиваясь, Сенявин. Он по голосу узнал в говорившем Родионова. - Ну что, задали перцу французу?
- Так точно, вашвысокбродь! Нынче мы ему в самое темечко угодили, так что ему приходится горевать.
Глядя на жизнерадостного Родионова, Сенявин вдруг вспомнил боцмана:
- А вот товарищу твоему не повезло.
- Что так? - встрепенулся встревоженно Родионов, предчувствуя недоброе.
- Картечью ногу ему расшибло, пришлось отхватить до колена.
Родионов помрачнел, покачал головой.
- Шлюпка у трапа, вашвысокбродь! - доложил вахтенный матрос.
Сенявин вздохнул и, прощаясь, сказал:
- Ты, братец, навести Чиликина, он завтра будет свезен в госпиталь на берег, неподалеку от церкви.
Утром с первой шлюпкой Родионов отпросился на берег. Купил на базаре фрукты, разыскал лекарню, куда уже привезли раненых.
У крыльца стояли матросы с носилками. Раненых продолжали доставлять с кораблей.
В первой, довольно просторной комнате на койках лежало человек двадцать тяжело раненных матросов и солдат из десантных войск. Некоторые в забытьи, с закрытыми глазами, будто спали. Все бледные, с посиневшими губами. В комнате стоял тяжелый смрад от повязок, пропитанных насквозь спекшейся кровью.
Чиликин оказался в самой дальней комнате, где на семи койках лежали только раненые с уже отнятыми конечностями. Койка Чиликина стояла в простенке, рядом с распахнутым окном. Окно выходило во двор. Прямо за забором уходила в голубое небо крутая гора, поросшая кустарником. Тимофей сидел с широко открытыми глазами, опираясь рукой на матрац. Он сразу узнал Родионова, от неожиданности оцепенел, а потом тихо вскрикнул:
- Петруха, браток!
Родионов наклонился и неловко обнял друга…
Не успел Родионов присесть на постель, как дверь распахнулась и в комнату вошел Ушаков. В дверях столпились командиры, и среди них Родионов отыскал глазами Сенявина.
Раненые встрепенулись, но адмирал остановил их:
- Братцы, все вы Отечеству живота не жалели, и оно вас не забудет. Государь вас пожалует крестами за подвиг.
Ушаков обошел все койки, кому поправил одеяло, кого ласково тронул за плечо. Потом повернулся к командирам:
- Сего дня, господа, в гошпитале один из вас будет дежурить каждодневно. Отрядить сюда в помощь всех подлекарей. Остальное уладим с жителями. - Он взглянул на Сенявина. - Вы, Дмитрий Николаевич, сей же час здесь оставайтесь, все в порядок приведите. Назавтра вас сменим…
Непривычная тишина, как ни странно, разбудила Сенявина задолго до рассвета. Пошел третий месяц после капитуляции Корфу, но он никак не мог вновь войти в размеренный ритм жизни. Полгода беспрерывных походов, штормов и штурмов, не прекращающаяся днем и ночью пушечная пальба вперемежку с ружейными перестрелками выбили из привычной колеи многих.
Одевшись и выйдя на палубу, Сенявин услышал неподалеку за мачтой приглушенный неторопливый разговор двух матросов:
- Вишь ты, Семен, благодать тута. Теплым-тепло.
- Оно-то так, - отвечал товарищ, - только и в Севастополе небось не худо. - Он на мгновение остановился. - А в Сасове у нас и вовсе березки соком поднабрались небось…
Прислушавшись, Сенявин вновь вернулся мыслями к Терезе - как-то они там? В декабре Пустошкин привез ему волнующую весточку - у них родилась дочь. "Мы от них за тридевять земель", - подумал Сенявин, всматриваясь в мирные, покрытые зелеными кущами ближние и дальние холмы острова, и не верил, что еще так недавно здесь грохотала канонада и ожесточенно сражались люди. После капитуляции жители острова прониклись симпатией к русским морякам.
На днях Сенявин был у флагмана. Тот работал над проектом правления на островах. Одна фраза ему запомнилась: "…В Корфу присутствовать будет Сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по большинству голосов…" Проект содержал 32 статьи, и под ним стояла подпись: "Адмирал Ушаков".
Тогда же Сенявин стал свидетелем одного события. На борт флагмана поднялся полномочный министр неаполитанского короля Мишеру. Тот просил о помощи в освобождении королевства от французов.
Прочитав письмо, Ушаков сказал Мишеру:
- Я уже сообщал прежде их величеству - помочь рад, но кораблей ныне мало, а те, что есть, чинить надобно, да и провиант на исходе. К тому же намедни генерал-фельдмаршал Суворов просил срочно выслать для крейсирования и блокады корабли в Анкону.
Однако Ушаков имел повеление Павла всячески помогать "брату", королю Фердинанду. Пришлось неделю спустя отправить к берегам Бриндизи отряд капитана второго ранга Сорокина с десантом. Следом за ним к Венеции и Анконе вышла эскадра контр-адмирала Пустошкина содействовать суворовским войскам, которые освободили почти всю Ломбардию…
Сенявин огорчался - все ушли, а ему приходится торчать у Корфу. Вскоре после штурма крепости на "Петре" открылась сильная течь, где-то в подводной части, у форштевня. Пришлось корабль разоружать, разгружать полностью, чтобы уменьшить осадку.
…Над сонным рейдом перекатами пронесся громкий хлопок. Выстрелила сигнальная пушка. Тотчас заиграли зорю горнисты, залились боцманские дудки. Начался будний день. Сенявин отдал распоряжение буксировать корабль в бухту Гувино для кренгования. Подтащив корабль в самое устье речки, на кнехты правого борта завели и укрепили канаты. Вся команда, взявшись за канаты, накренила корпус корабля. У стыка форштевня с килем отошла обшивка. Стали менять доски, конопатить корпус. После ремонта вышли в море, но течь не уменьшилась. В конце концов Сенявин сам полез в трюм и доискался до причины - около фальшкиля зияли отверстия, невидимые снаружи, из них хлестала вода. Пришлось все начинать сначала. Чинились на Корфу и другие корабли, поврежденные в боях или во время шторма.
В это же время пришли вести с Апеннинского полуострова. Сорокин успешно высадил десант в шестьсот человек в Бриндизи. За две недели его отряд прошел маршем через весь полуостров, изгнал французов и в начале июня овладел Неаполем. Спустя недели две всех офицеров ошеломило сообщение Сорокина о неблагородном поведении английского адмирала Нельсона. Прибыв в Неаполь, он устроил кровавую расправу над местными якобинцами.
В первых числах августа Ушаков впервые встретился с Нельсоном. Эскадра неделю назад покинула Корфу и перешла в Палермо. Здесь ожидали подкрепления из Кронштадта - отряд вице-адмирала Карцова.
Ушаков принял Нельсона вежливо, но сдержанно. Тому причиной были настойчивые просьбы Нельсона отвратить действия русской эскадры от Ионических островов и направить ее куда-нибудь подальше, например в сторону Египта.
И теперь, когда Ушаков предложил свою помощь при взятии Мальты, Нельсон отклонил ее - не хотел, видимо, делить с кем-либо победные лавры. Разговора о жестоких расправах англичан в Неаполе не получилось - Нельсон попросту ушел от него.
Имея просьбу короля Фердинанда освободить Рим от французов, но предвидя осложнения, Ушаков заручился у короля доверенностью на поход. Но он не знал, что Нельсон за его спиной строит козни.
Едва русская эскадра появилась в Неаполе и начала готовить десант для похода на Рим, Нельсон тайно направил командора Траубриджа на север в порт Чивитавеккия. Оттуда англичане снеслись с французским генералом Гарнье в Риме. Гарнье, узнав о походе на Рим восьмисот русских матросов и солдат, предпочел подписать капитуляцию с англичанами. Нельсон гарантировал им свободный выход из Италии с оружием и награбленным добром. Англичане расщедрились и на своих судах перевезли французов на Корсику.
Узнав о вероломстве Нельсона, Ушаков отменил поход на Рим. Но его умолял не делать этого неаполитанский кардинал Руффо: "Ежели российские войска не будут продолжать марш свой к Риму… невозможно будет спасти Рим от грабежа и установить в оном добрый порядок…"
Российские солдаты и матросы под командой полковника Скипора и лейтенанта Балабина 30 сентября 1799 года вошли в Рим. Впервые римляне восторженно приветствовали иноземные войска.
- Виват московито! - неслось из распахнутых окон и балконов.
Через все Апеннины, от Бриндизи и Мессины до Неаполя, Рима, прошли русские моряки.
Кончалась осень, Мальта оставалась неприступной для англичан, и Нельсон наконец-то сам запросил помощи у Ушакова. Войска надо было собирать отовсюду.
- Пойдете, Дмитрий Николаевич, на Корфу, - сказал адмирал Сенявину, - возьмете наши батальоны на транспорта и доставите их в Мессину.
В середине декабря Сенявин вывел конвой транспортов с Корфу. Транспорта шли мористее и южнее, а "Святой Петр" крейсировал, прикрывая их сзади. Неожиданно с запада пошли один за другим шквалы, ветер усилился до ураганного, и через полсуток, ночью, "Петр" оказался снова у берегов Корфу. На траверзе острова Стромбуль главные паруса, марсели, разорвало на всех мачтах, по ветру полоскались лишь жалкие клочки. Корабль понесло к берегу, на камни. В вечерней мгле, мрачно чернея, обозначались высокие скалистые берега острова.
- Отдать правый якорь! - всматриваясь в кромешную тьму, приказал Сенявин. Прошло четверть часа, якорный канат натянулся втугую. Корабль на мгновение задержался, и снова, теперь уже с якорем, его поволокло на скалы. В вечерних сумерках на берегу замелькали фигурки людей. Их становилось все больше. Они бегали по берегу, размахивали руками, что-то выкрикивали, но из-за шума прибоя и свистящих порывов ветра их не было слышно. Это жители небольшого селения, видневшегося неподалеку в лощине, пришли на помощь морякам.
- Потравливать канат до жвака-галса! - донеслась команда на бак, где вовсю шуровали боцман и матросы. Все, кто находился на верхней палубе, с тревогой смотрели то на корму, откуда из кромешной тьмы все ближе неотвратимо надвигалась смертельная опасность, то на бак, где сновали, выбиваясь из сил, люди.
- Стоп травить канат! Отдать левый якорь! - раздался на баке уверенный голос командира.