…Сотни людей в гвардии и среди сановников проявляли недовольство политикой Павла I, слышали или догадывались о заговоре. Преобразовательная самонадеянность, упоение запоздалой властью и озлобленность против дворянства за прежние обиды, замешанные на жестокой, мстительной подозрительности, - характеризовали образ своенравного императора. Но кроме того, действия заговорщиков незримо, но тонко и умело направляли в нужное русло с берегов Темзы…
Разрывая отношения с Англией, Павел I в декабре подписал союзный договор с Швецией, Данией, Пруссией. В ответ в начале 1801 года эскадры адмиралов Паркера и Нельсона вошли в Балтийское море для действий против России. Но союз Павла с Наполеоном против Англии уже становился неотвратимым.
12 января 1801 года Павел отдал приказание атаману Донского войска генералу Василию Орлову:
- Идти в Индию!
Месяц до Оренбурга, три месяца "через Бухарию и Хиву на реку Индус". Перекопированный документ срочно и тайно отправляется послом Уитвортом в Лондон. "Тревога почти всеобщая, - сообщает из туманного Альбиона секретный агент, - особенно после того, как узнали о приказе императора Павла трем русским фрегатам выйти с Камчатки и перекрыть нашу торговлю с Китаем".
В начале марта часть тридцатипятитысячного отряда донцов переправилась через Волгу. В Астрабале к ним должны были присоединиться французы. Доставить их туда предполагалось на русских судах по Дунаю, Дону, Волге в Каспийское море. Такой оборот событий таил немалую угрозу планам Великой Британии.
Сообщения посла Воронцова вызвали тревогу в Сент-Джемском кабинете. Тревога переросла в панику, когда узнали о высылке из Петербурга 1 февраля 1801 года английского посла Уитворта. Но тот появился вскоре неподалеку, в Копенгагене, и умело запустил механизм созданного с его помощью заговора.
Лондон шлет в Петербург срочную депешу - Англия ожидает благоприятной развязки. И ночь с 11-го на 12 марта приносит успокоение.
"На тот свет идтить - не котомки шить". Павел любил щеголять афоризмами. Этот он произнес, будто предчувствуя смерть, вечером, отправляясь в спальню.
Ночью во дворе услышали шум. Начальник караула капитан Михайлов поднял гатчинских солдат и ворвался во дворец. На лестнице стоял один из заговорщиков, граф Николай Зубов. "Капитанина, куда прешь?" - "Спасать государя", - ответил Михайлов. Граф отвесил ему пощечину и скомандовал: "Направо, кругом!" Михайлов повиновался.
А Зубов, тот самый, который пять лет назад льстиво протягивал Павлу записки Екатерины, отправился в спальню кончать с Павлом. Тому не везло. Дверь в спальню Марии Федоровны, через которую он мог убежать, недавно сам же распорядился заколотить. Накануне фон дер Пален постарался поссорить его с женой. Зубов первый ударил его по руке, потом золотой табакеркой по виску. Заговорщики сбили Павла с ног, в темноте душили шарфом, яростно били по виску табакеркой. "Стоявшие сзади напирали на передних, многие, стоявшие ближе, повалились на борющихся".
"Пришли, убили и ушли, все оставив по-прежнему, все предоставив преемнику. Бросили камень в стоячее болото: оно всплеснулось, побудоражилось, потом уравновесилось и стало прежней зеркальной гладью…" - писал историк Василий Ключевский.
Говаривали, что реставратор, вызванный перед похоронами для приведения тела в достойный вид, сошел с ума.
В то время как убивали Павла, на набережной Фонтанки "стояла черная карета. Окна ее зашторены. Внутри, прижавшись в угол, сидел Александр Павлович. Он напряженно ждал. Ждал и боялся громкого барабанного рокота тревоги. Тогда - скорее в Кронштадт, где под парусами корабль. Его цель - Темза…"
А что же Россия? У кормила занял место "властитель слабый и лукавый". Держава без надежного лоцмана, то и дело натыкаясь на мели, неуклюже поплыла дальше, по течению бытия. Иногда на пути встречались острые камни, разворачивали "брюхо", но корабль кое-как латали и двигались дальше. Господа правители веселились напропалую в кают-компании, благо трюмы были еще вдосталь заполнены припасами, пожалованными матушкой-природой. Державу справа и слева ловко обгоняли и обгоняют соседи ближние и дальние, отталкивали в сторону, а порой норовили при случае нагло схватить с палубы что-нибудь лакомое…
На престол вступил благоволивший заговорщикам сын Павла - Александр.
В первом же манифесте он обещал, что будет править "по законам и по сердцу в бозе почившей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великой…".
Все же "августейшая бабка" худо-бедно флоту не давала пропасть. Ее любимый внучек повернул штурвал совсем в другую сторону.
Поначалу, казалось Сенявину, молодой государь начал неплохо. Вместо коллегий, существовавших со времен Петра I, появились восемь министерств, среди них - военных морских сил. Первым министром царь назначил адмирала Мордвинова. "Слава Богу, - подумал Сенявин, - в баталии Николай Семенович не силен, да и не стремился прежде в флотоводцы. Но каким флоту быть - знает прекрасно".
С тех пор как они накоротке сошлись в Херсоне, встречались редко. Сенявин стеснялся навязываться. Вскоре после кончины Потемкина командовать флотом стал Мордвинов. Сенявин ехал как-то в Яссы, Мордвинов сам перехватил его в Херсоне, пригласил к себе. Узнав о рождении сына, был воспреемником при крещении первенца - Николеньки. Проводив эскадру в Адриатику, Мордвинов не поладил с Павлом, вышел в отставку. Но император сам написал ему извинительное письмо и предложил место вице-президента Адмиралтейств-коллегии.
В Николае Мордвинове подкупали честность, принципиальность, независимость суждений. Из-за последнего-то свойства дважды подавал в отставку. "Виды собственной моей пользы никогда в сердце моем не вмещались, - писал он приятелю, - обид я получал много, благодарностей никогда, но ревностен я был и буду".
Последний раз Сенявин виделся с ним перед уходом в Средиземное море. Председатель Черноморского Адмиралтейства Мордвинов старался сделать все возможное для снаряжения эскадры Ушакова, радел о создании морской мощи.
Однако новый император явно предпочел армию флоту и считал его "расточительной роскошью". Вскоре создал недоброй памяти комитет образования флота. Комитету Александр составил "Наказ".
"Установить, - наставлял комитет император, - состав и размеры флота, соображаясь с морскими силами соседних государств, рассмотреть изданные прежде узаконения и штаты и, определив от них всякое излишество, оставить полезнейшее, принести все в возможную ясность и краткость".
"Возможную краткость" он поручил определить дряхлому графу А. Р. Воронцову, который возглавил комитет. В комитет включили и Н. Мордвинова.
Что же придумал Воронцов, ни одного дня не прослуживший на флоте?
"По многим причинам физическим и локальным России быть нельзя в числе первенствующих морских держав. Да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должны быть в сухопутных войсках…"
На очередном докладе Воронцов услужливо открыл перед императором сафьяновую папку.
- Что это? - спросил Александр, близоруко щурясь.
- Соблаговолите, ваше величество, рассмотреть плоды трудов комитета нашего о переменах в управлении Морского департамента.
Зевнув, Александр взял лорнет, перевернул несколько страниц.
- Мне ли, граф, вникать в дела флотские, в коих я разбираюсь, как слепец в красках, - ухмыльнулся император. Перелистав доклад, нахмурился: - Почему не все подписали?
- Ваше величество, граф Мордвинов имеет особое мнение, наотрез отказался, - зашамкал Воронцов и, сглаживая неприятность, продолжал: - Остальные члены в полном согласии. Чичагов так в особенности ваше просвещенное мнение одобряет.
Александр милостиво улыбнулся:
- Ну, так и быть. Видит Бог, до флота ли мне нынче…
И размашисто вывел: "Быть по сему. Александр".
Кому это было выгодно?
Чичагов долгие годы проживал в Англии, женился на англичанке, ко всему русскому открыто был надменно-презрителен и в конце концов навсегда укатил потом в Англию…
Британия признавала Россию всегда как сильную сухопутную державу. Зная отвагу русского солдата, в свое время просили англичане за большие деньги продать им двадцать тысяч солдат, чтобы бросить их на защиту своих колоний от армии восставших Соединенных Штатов. А российский флот был для нее острой занозой на Балтике, в Средиземном и Черном морях…
Наконец-то стали сбываться мечты английских лордов. На Балтике флот сократили с сорока семи до двадцати пяти линейных кораблей. С грустью смотрел Сенявин, как прекращают строительство десятков заложенных кораблей на стапелях Николаева и Херсона, пустеют гавани. Теперь вместо ремонта корабли просто списывали. Раньше их строили за год-два, теперь установили не менее трех. На верфях опытных плотников заменяли солдатами…
Жизнь в Херсоне была значительно лучше обустроена, чем в приморском Севастополе. В семье Сенявиных прибыло - родились сын Левушка и дочь Сашенька… Однако истинного моряка даже на суше тянет поближе к морю… К тому же летом 1802 года в корне изменился характер службы командира порта. На флот прибыл новый командующий - француз на русской службе маркиз Жан-Франсуа де Траверсе. Благосклонно приняла Екатерина на флот французского эмигранта, капитана, никогда не служившего на кораблях. Сразу дала чин генерал-майора, через месяц - контр-адмирала. Щеголь, "паркетный" шаркун, не участвовавший ни в одном сражении, за девять лет стал полным адмиралом, получил полтыщи душ в Пензенской губернии.
Льстивых, вкрадчивых, послушных жаловали и тщеславная и своенравная Екатерина, и запальчивый и подозрительный Павел, и недалекий и злопамятный Александр.
Каково первое действие нового рачительного хозяина в заведении? Осмотреться. Ежели это, например, усадьба, так обойти все помещения, постройки, заглянуть в темные и дальние углы. Потом начать мести на свой лад, но так, чтобы краше и лучше стала усадьба.
Появление Траверсе в Николаеве сказалось в Херсоне через несколько дней. В Адмиралтействе и порту один за другим появлялись курьеры - что-то взять, заполучить и тотчас вывезти к новоиспеченному командующему. Для постройки нового дома, дачи, их оснащения… И все это быстро, а главное - бесплатно, за счет казны.
Сенявин сразу дал всем посыльным от ворот поворот.
- Без соответствующих требований Адмиралтейства никаких выдач, - отрезал он.
Требования появились вскоре, но, конечно, не для нужд флотских…
Поздней осенью Сенявин воспользовался передышкой, взял отпуск, приехал в Петербург, наведался к Мордвинову.
- В Херсонском Адмиралтействе, Николай Семенович, полный произвол, неприкрытый грабеж Траверсе учиняет. Тащит все напропалую и все за казенный счет.
Мордвинов горько усмехнулся в ответ:
- В России-матушке такое лихоимство повсюду. В Петербурге и Кронштадте под боком воруют, на глазах. Корабли новопостроенные для флота стоят месяцами без положенного оснащения, а рядом, в Купеческой гавани, любой торгаш оснастит свое судно споро. Будто по волшебному мановению. Мириться с этим не по моей натуре. А противостоять же невмочь, без пользы. А Траверсе - жулик известен. Я так понимаю, что иноземцам в России главное урвать побольше, елико возможно. Помните де Рибаса? Как его государыня жаловала имениями, а все мало. Старался урвать деревеньку-другую при случае. В картишки нечисто поигрывал. Вашего сродственника по миру пустил, до смертоубийства довел. Корабельный лес уворовал тысячи пудов…
Сенявин знал, что в свое время контр-адмирал Пустошкин уличил де Рибаса в махинациях при строительстве Одессы, но дело потом замяли. Проиграл как-то в карты де Рибасу семьдесят тысяч рублей и покончил с собой его дальний родственник…
- До добра такие дела не доводят, - продолжал Мордвинов, - прошлым годом сего неаполитанца его же доктор и отравил.
Сенявин навестил Мордвинова с просьбой:
- Составил я прошение на имя государя. Чувствую, что близкое соседство с Траверсе не по мне, долго не стерплю. Прошусь в Севастополь, там вакансия предвидится. Поближе к морю, а потом, нынче прибавление в семействе, лишняя копейка не повредит.
Мордвинов прочитал прошение.
- Все, что могу, без промедления сделаю. А вы завтра же подавайте в канцелярию. Со своей стороны всяческое содействие окажу.
В конце октября статс-секретарь Михаил Муравьев получил отношение министра военных морских сил: "Капитан Херсонского порта генерал-майор Сенявин, который служил под моим начальством со всегда ихнею похвалою и отличностью, по бытности своей здесь, в С.-Петербурге, подал на высочайшее Его Императорского Величества имя прошение и просит при сем случае к успешности оного моего пособия, в коем не могши я отказать ему и принимая в нем по службе его, довольно мне известной, великое участие, а тем более что он уволен сюда на короткое время, покорнейше прошу Ваше Превосходительство сделать мне одолжение поднести скорее просьбу его Государю Императору".
Николай Семенович поступил по совести, а главное, вовремя. Спустя два месяца он-таки подал в отставку.
Теперь уже он распростился с флотом навсегда. Его давно увлекали идеи государственного переустройства, развития промышленности, освобождения крестьян. Все, что служило благу России…
Возвращаясь из Петербурга, Сенявин заехал в родное Комлево. Брат Сергей, при встрече в столице, сообщил:
- Скончался наш батюшка, царство ему небесное.
Помянули отца молча. Сергей достал из комода письмо матери.
- Жалобится наша матушка Мария Васильевна, - сказал он, - на покойника. Отлучил он ее давно. Да ты и сам знаешь. - Дмитрий кивнул головой. - Теперь вот осталась она на бобах. Отписал все имение молодухе, дочке прапорщиковой Машке Беседновой. Она нас-то намного моложе, из деревеньки, что рядом с Маланьиным, ты ее и не помнишь.
Дмитрий спросил:
- Ну, а что же с матушкой?
Сергей пожал плечами:
- Плачет, управу хочет искать. Ты, может, наведаешься?
- Непременно, - не раздумывая, ответил брат.
Мать встретила сына со слезами, не виделись лет пятнадцать. Дмитрий сходил с ней на кладбище к могиле отца. Погода стояла слякотная - снег с дождем. Однако по всему порядку села в палисадниках у калиток стояли мужики, бабы, кланялись. Сенявин надел мундир, сверху набросил шинель…
Мать на кладбище опять плакала, молчала, изредка крестилась…
Вечером Сенявин долго сидел, составлял бумагу в уездный суд. Переписывал несколько раз. Уехал рано утром. Мария Васильевна провожала сына до Боровска, словно чувствовала, что это их последняя встреча.
Почти год блуждало по канцеляриям Петербурга прошение Сенявина. Осенью 1803 года одновременно пришли высочайший указ о производстве его в контр-адмиралы и перевод в Севастополь.
Без особого сожаления оставлял Херсон Сенявин, хотя Тереза взгрустнула при отъезде. Вспомнила девичество, здесь еще жили подружки ее детства, и постоянное общение с ними как-то скрашивало жизнь.
Сдав должность, Сенявин до наступления холодов перебрался с семьей в Севастополь попутным кораблем. Сразу же окунулся с головой в портовые дела. За три года Адмиралтейство разрослось. На склонах появились многочисленные склады - корабельные, магазины. Там хранились якоря, канаты, запасной рангоут, бомбы, ядра, пороховые заряды.
На западном берегу Южной бухты протянулись эллинги Адмиралтейства. На стапелях стояли готовые к спуску шхуна и бриг.
На северном берегу расположилась "Голландия" со складами корабельного леса, рядом в балке построили сухарный завод. От Графской пристани к Артиллерийской бухте протянулись брустверы артиллерийских батарей для защиты от неприятеля. Ночью на Херсонесе и в Инкермане зажигались маячные огни…
И всюду нужен был глаз да глаз. Корабли готовятся к походу - все им подай: паруса и рангоут, порох и якоря, капусту квашеную и сухари, воду и ендовы с водкой. Вернулись в бухту - чини, ремонтируй корпуса, рангоут, готовь их к следующему выходу. Чем быстрей, тем лучше. Погода, а тем более неприятель не ждет. И за все это в ответе капитан над портом. С весны главную военную базу флота перевели из Херсона в Севастополь. Забот прибавилось. Кроме всего, Сенявин отвечал и за порядок в гавани, во всех бухтах. Каждый день с раннего утра десятки лодок начинали сновать между северным берегом и южными бухтами. На Северную сторону отправлялись на работу в склады, на лесную биржу и сухарный завод. Обратно везли на рынок товары местные жители Северной стороны, ближних татарских деревень. Как-то знойным июльским днем Сенявин обходил на катере Северную бухту. На Павловском мыске вышел на берег проверить госпиталь для матросов, построенный еще при Ушакове.
- Катер перегоните к Ушаковой балке и ждите у пристани, - приказал он унтер-офицеру. Осмотрев госпиталь, пошел берегом к Ушаковой балке, удивляясь переменам.
На зеленом склоне террасами расположились опрятные домики, окруженные садами. Слышался крик младенцев, на лужайках паслись козы. Три года назад здесь рос колючий кустарник на каменистых уступах, кое-где проглядывали кизиловые рощицы.
Спускаясь вниз, у самой пристани услышал позади странный стук, оглянулся. По тропинке его догонял, проворно подскакивая на култышке, одноногий смуглый мужичок.
- Желаю здравия, вашвысокбродь! - крикнул он, растягивая рот в улыбке.
"Никак Чиликин?" Сенявин обрадованно шагнул ему навстречу и тряхнул за плечи:
- Здравствуй, братец! Да ты совсем молодцом!
Еще не отдышавшись, Чиликин, продолжая улыбаться, смущенно развел руками… Разговаривая, они спустились к пристани. Одет Чиликин был в довольно поношенную, застиранную, но опрятную, с заплатами матросскую робу. Вскинув руку, он показал на взгорье, приглашал зайти:
- Посмотрите на житье-бытье, на мальцов моих.
- И сколько же их? - с интересом спросил адмирал.
- Мал-мал четыре.
- Да мы с тобой вровень стараемся, - расхохотался Сенявин, - а жаль, братец, меня вот катер ждет, надобно к Черной речке поспеть, а то бы зашел. - Помолчав, спросил: - И как обходишься?
- Пенсия небольшая, ну я вот прирабатываю. - Он показал на двухвесельный ялик, чуть меньше шлюпки. - Извозом занимаемся. С Северной на базар торговок, служивых на Южную или Графскую доставляем. Без отдыха, так на хлеб-соль хватает. - Чиликин кашлянул и несмело спросил: - А мы наслышаны, ваше высокбродь, что вы в Херсоне обретались?